ихорадочно отыскивая какое—нибудь зелье, которое могло бы помочь внезапно захворавшему воину. Тем временем Шран тихо, с трудом выдавил из себя два слова:
– Ухожу… сестренка…
Его лицо приняло вдруг умиротворенное выражение, губы сложились в слабую улыбку, парень дернулся в последний раз и затих. Грудь перестала вздыматься. Я просидел около него до утра, словно это могло что—то изменить. Пытался как—то объяснить уже вторую загадочную смерть. Но ничего так и не смог придумать. Единственное, что приходило в голову: предатель кайлар наслал какие—то чары, предназначенные для меня. Но по неведомой причине два раза промахивался и попадал в спящих рядом со мной. Тогда почему же я не ощутил обратной тяги?
Наутро мы похоронили Шрана. Воины, не привыкшие долго скорбеть, отдав товарищу последние почести, посовещавшись, отправились в купальню, находившуюся на противоположной окраине города. Мы же с Зарайей, знавшим в Негани все закоулки, переходы и тупики, пошли искать проводника. Это оказалось не таким уж и простым делом. Никто из местных не спешил наниматься в провожатые по Пустыне призраков. Их не прельщали даже предложенные нами хорошие деньги. Наконец нашелся один храбрец, невысокий и худенький, но зато обладавший изрядной способностью вести торг.
– Ай, мала! – упоенно взвизгивал он в ответ на предложенную Зарайей вполне пристойную цену.
– Да ты пойми, не по—лужески это! – кротко увещевал его капрал.
– Люг сказал: даром водить нада? – картинно изумлялся проводник, и все возвращалось к началу.
Наконец, утратив терпение, Зарайя отрезал:
– Пятьдесят паунсов – последняя цена! – и, обернувшись ко мне, добавил. – Пошли пока к нашим, лейтенант! Пусть переварит. Никуда не денется, согласится.
Оставив проводника проникаться суровыми реалиями, мы направились к купальне. Она представляла собой большой, выложенный по полу гладкой каменной плиткой бассейн. С одной стороны в него тонкой струйкой вливался чистый ручеек, из другой – вытекала мутная серая речушка. Отдав шустрому смотрителю по десять гентов каждый, воины скидывали одежду и с шумом прыгали в нагретую солнцем воду, поднимая тучу брызг.
– А ты чего, лейтенант? – позвал меня быстро присоединившийся к остальным Зарайя. – Водичка – самое оно!
Одетыми оставались только я, Дрианн и Лютый. Вся рота с гномом в придачу, охая и отфыркиваясь, предавалась удовольствию омовения. Маг, по—моему, просто стеснялся раздеваться, а поведение Ома было мне непонятно. Его слипшаяся шевелюра нуждалась в хорошей бане. Как, впрочем, и моя. Немного помявшись, я скинул рубаху: в конце концов, сколько можно стыдиться своего происхождения? Пусть думают, что хотят. Дрианн тихо ойкнул и отступил от меня на несколько шагов, голубые глаза расширились от удивления, смешанного со священным ужасом. Лицо же Лютого выражало нечто похожее на странное уважение. Я прыгнул в купальню. Мои опасения не сбылись, солдаты не обратили на клеймо никакого внимания. То ли не сочли это важным, то ли просто не заметили. Со мной рядом шумно обрушился Дрианн.
– Я хочу вам сказать, Рик… вы все равно мой друг!
Уж лучше бы он ничего не говорил, дурачок! Я пожал плечами и принялся яростно натирать голову настойкой корня мыльника, большая бутыль которой была выдана смотрителем на всю роту.
– Эй, Лютый! – выкрикнул Йок. – Чего ты стесняешься, как девка?
– А он у нас благородный! – со смехом откликнулся Сайм – Потом один пойдет!
Ом только усмехался и как всегда поигрывал стилетом.
Один за другим воины выходили из воды и подставляли солнцу блестящие мокрые тела. Здесь же стихийно образовалась походная цирюльня. Капрал десятого десятка Эцони Мастано, вооружившись посверкивающей на солнце бритвой, избавлял всех желающих от избытка растительности на лице и голове. К нему выстроилась длинная очередь: даже те немногие солдаты, у которых имелись волосы, теперь решили с ними расстаться. Те же, что сияли бритыми головами, желали убрать отросшую щетину.
– Я – потомственный брадобрей, – говорил маленький смуглый Эцони, ловко орудуя бритвой. – Мой отец держит цирюльню в городке Сальяни, что в Садовом крае. Вот уже десять поколений Мастано этим занимаются. Так что не бойтесь, ребята, все будет не хуже чем у придворного мастера!
– А чего же ты здесь—то делаешь? – подмигивая мне, спросил его Бил.
– Да по глупости все, по молодости! – досадливо фыркнул Эцони. – Сбежал от Псов, сначала в Виндор подался, благо, там народу много, затеряться легко. А потом уж, как шумиха немного улеглась, завербовался в Ястребы…
– Что ж ты натворил, того, этого? – с улыбкой человека, предвкушающего интересный рассказ, поинтересовался Добб.
Эцони стряхнул на землю ком пены с остатками чьих—то волос, сполоснул бритву:
– Следующий, садись!.. Да я ведь вам уже рассказывал.
– Вон, лейтенант не слыхал, Хамар, его магичество…
– Ладно, – смилостивился Мастано. – Значит, так. Цирюльня у нас небольшая, доход приносит постоянный, но скромный. А я – такой человек, что всегда стремлюсь к лучшему. Мне хотелось денег и славы. Вот и задумал сделать такое мыло, чтобы убирало волосы раз и навсегда. Представляете – намазал, подождал – и нет бороды! Маги—целители, конечно, готовят притирание, от которого рост волос замедляется, но чтобы навсегда исчезали – нет такого! Вот я и взялся за дело: по вечерам сидел в цирюльне, бывало, до утра засиживался. Без волшебства, конечно, такое средство не сделаешь. Набрал книжек, какие у старьевщика нашлись – и помогай, Луг!
– Эцони прервался на секунду:
– Следующий! Да, так вот: попалась мне книжка про всякие травки и зелья. Нашел я там что—то похожее, немного поменял по своему разумению, и сделал наконец…
– Из чего сделал—то, скажи, – со смехом перебил цирюльника Сайм.
– Помет летучей мыши, корень мыльника, толченая кость черного петуха, кошачий жир, – перечислил Эцони. – И много еще всякого. Сварил я из всего этого мыло. Красивое такое получилось, густое, голубенькое. Только чтобы оно подействовало, следовало заклинание произнести, непонятное. Буквы вроде бы наши, а слова чужие. Дождался я утра, пришел в цирюльню первый гость, как раз побрить просил. Я отошел, заклинание прошептал, и несу ему это мыло. Ну, думаю, сейчас его обслужу, обо мне слух пойдет, и начнется: слава, деньги!
Капрал сделал многозначительную паузу, видимо, ожидал ставшего уже традиционным вопроса. Его задал Флиннел:
– Прославился?
– А как же! – лукаво усмехнулся Эцони. – Мыло шипит, пузырится, посетитель орет благим матом, по цирюльне носится. Я – за ним, обтереть хочу. А тут куски пены стали на пол валиться, расти, а из них демоны полезли. Маленькие, разноцветные, морды мерзкие! И стали они по воздуху летать, по мебели скакать, зеркала перебили, банки с притираниями тоже. А потом еще и гостю на голову нагадили. С улицы на крики народ прибежал, а несчастный верещит: «Вяжите Незаконного мага!» Пока суть да дело, я смылся, в чем был.
– А зачем же вы такое средство придумывали? – искренне удивился Дрианн. – Ведь получись оно – без работы остались бы. Брить—то было бы некого.
– Говорю же, молодой был, глупый, – ответил Эцони. – А потом в Ястребах привык, получаться стало, до капрала дослужился. Теперь до лейтенанта дойти хочу. А у посетителя того как росла борода, так и растет. Только после демонского дерьма волосы на голове повыпадали! Видно, в этом и была суть заклинания.
Смеясь вместе со всеми над рассказом Мастано, я невольно подумал, что мой список пополнился еще одним именем. Оказывается, и Эцони не чужд колдовства. Конечно, не демонов он вызвал. Скорее всего это были фаари: вудерсы, или, может, гриннали. Именно они склонны к таким пакостям. И вроде бы тому, кто пытается меня уничтожить, невыгодно сейчас признаваться в своих умениях. Но вдруг это хитрость такая: вот, мол, я перед тобой как на ладони, ничего не скрываю… Умно, между прочим. Лучше самому рассказать, чем я от других узнаю.
Я достал из мешка сменную рубаху и оделся. Большинство же воинов, натянув только штаны, щеголяли обнаженными крепкими торсами. Я обратил внимание, что у многих тоже имеются амулеты. Правда, не столько, сколько у меня и далеко не у всех. Хороший амулет стоит недешево. А возможно, Ястребы привыкли полагаться на собственные силы. Кроме того, у некоторых я заметил на груди магические татуировки клана Драконов. У Добба, например, красовался серебристый крылатый зверь – знак мастера меча. Что—то похожее, по—моему, мелькнуло на груди Хамара, когда он, стоя ко мне лицом, натягивал рубаху. Но разглядеть я не успел, а спрашивать не стал. Какая, в сущности, разница? Я и так знал, что они – совершенные воины.
– Лейтенант! – окликнул меня Эцони. – А ты что же? Садись.
Я уселся, чувствуя себя не очень—то уютно под острием его бритвы. Капрал, в два счета убрав с моего лица многодневную щетину, спросил. – Голову тоже брить?
– Не сомневайся, лейтенант! – подбодрил Сайм. – Жарко не будет, опять же, вошь не заведется.
Вши… ну уж, нет! Довольно я от них натерпелся в воспитательном доме!
– Брей! – решился я, и на макушку мне шлепнулся ком мыльника.
– Годится! – оценил работу брадобрея Добб, когда я встал, сверкая лысым черепом. – Вот теперь ты – настоящий Ястреб!
После меня к цирюльнику уселся Дрианн и без сожаления распрощался с рыжими вихрами. Глядя на белую кожу его головы, никак не сочетающуюся с загорелым лицом, я улыбнулся. Наверное, и я так же выгляжу. Забавно! Теперь из всей роты похвастаться прической мог один Лютый. Но он не спешил избавляться от волос, и разглядывая наши с магом сияющие макушки, откровенно ухмылялся. На лице Ома почему—то не было растительности, оно светилось юной, почти детской чистотой.
– Того, этого, лейтенант! – обратился ко мне Добб. – Давай—ка, пока время есть, потренируемся до обеда.
– А… – попытался было возразить я, но его поддержал Зарайя.
– Не ленись, лейтенант, к проводнику все равно под вечер пойдем. Пускай еще повялится.