Как же это, друзья?
Человек смотрит на вишни в цвету,
А на поясе длинный меч!
Сенкевич
Он с замиранием сердца наблюдал картину, которой никак не ожидал. Что там дороги, что постоялые дворы! Эдо кишел нечистью! Воздух бурлил от призрачных тел, которые занимали все пространство. Духов было столько, что они сталкивались, сцеплялись, сплетались в тугие комки, парили высоко над городом. Сенкевич ощущал безумную, бесконечную энергию, которую во время медитации видел как разноцветные облака. Здесь должно было хватить на десяток порталов. Но как ее получить и использовать?
«Это не дело первостепенной важности, – вспомнил он. – Главное сейчас выполнить миссию Тосицунэ, найти его дочь. Или хотя бы ее следы. Разобраться с исчезновением девушек. Остальное само приложится».
Он направил коня в сторону замка Эдо, по дороге разглядывая поразительное многообразие мира духов. Сенкевич уже привык к крайнему уродству сущностей.
Добравшись до замка, он спешился, отошел так, чтобы его не видно было со стен, и позвал:
– Рокурокуби!
Женщина со змеиной шеей появилась почти мгновенно:
– Что прикажешь, господин?
– Я хочу, чтобы ты проникла в замок, осмотрела все комнаты женской половины. Послушай, о чем говорят женщины, и доложи мне.
Призрак поклонился – даже в мире духов Японии царила изысканная вежливость – и просочился в стену замка.
– Охагуро-беттари! – позвал Сенкевич. И когда большеротая дама появилась, отдал приказ: – Пойдешь в подвалы замка. Ищи запертые комнаты, узников, а может быть, даже трупы.
Большеротая отправилась выполнять задание. Сенкевич призвал чернокожего Нури-ботоке, поручил ему подслушивать за слугами. Он раскрыл тетрадь Сого и называл все новые имена.
Вскоре замок наполнился шпионами Сенкевича, а он спокойно поехал в свою столичную резиденцию, дожидаться результатов разведки.
Только, увы, ждать долго не пришлось: духи явились, едва он успел переступить порог спальни.
– Прости, господин, я не сумела выполнить твое желание, – прошипела Рокурокуби, раскачиваясь перед ним, как кобра. – Прикажешь умереть?
Сенкевич не стал уточнять, каким образом призраки выполняют сэппуку. Строго спросил:
– В чем дело?
– Лучше убей меня, господин, – затряслась женщина-змея. – Я не могу сказать…
Точно так же повели себя и Охагуро-беттари, и Нури-ботоке, и все остальные. Они дрожали, стоило только упомянуть при них замок Эдо, рыдали призрачными слезами и умоляли разрешить им умереть, только не требовать, чтобы они сказали правду. Сенкевич не умел допрашивать духов с пристрастием. Устало махнув рукой, отпустил их восвояси и отправился в сад.
«Что же там происходит? – размышлял он. – Кого нечисть может бояться до такой степени, что предпочитает умереть?»
Вариантов было два. Первый и самый вероятный – присутствие в замке очень сильного заклинателя духов, вроде монаха Сого, дневник которого достался Сенкевичу. Вполне вероятно, что призракам приятнее умереть, чем веками сидеть запертыми в книгах, скамейках и камнях. И еще хорошо, если так. Но ведь заклинатель может оказаться человеком с извращенным чувством юмора и запечатать духа, например, в туалетной кабине… Захочешь тут помереть. Но почему твари не рассказали об этом господину? Вроде бы, наоборот, должны были пожаловаться.
Вторая версия – дух может испытывать страх перед мощной потусторонней сущностью, которая обладает гораздо большим могуществом. Например, перед сильным демоном или богом. В этом случае призраки могли и промолчать. Если, например, привыкли испытывать трепет перед неведомым существом.
Имелся только один способ проверить гипотезу. Неточный, разумеется, приблизительный. Но другого Сенкевич не знал. Он приказал принести трубку, закурил, расслабился и впал в состояние медитации.
Поднявшись над Эдо, сразу же полетел в сторону замка. Завис в воздухе прямо над пагодной крышей, стал присматриваться. Долго искать не пришлось: над резиденцией сегуна поднимались извилистые щупальца белого и серого тумана. Переплетались, принимали причудливые очертания, росли и взбухали. Вскоре серо-белая дымка стала такой густой, что заволокла весь замок, и он исчез из виду.
«Место силы, вот оно!» – понял Сенкевич. Так выглядела энергия очень мощного духа, который обитал в Эдо.
Внезапно туман, будто почувствовав присутствие чужака, потянулся к нему. Щупальца слепо хватали воздух, извивались, удлинялись, приближаясь к Сенкевичу. Пришлось ретироваться.
Он вернулся в тело, задумался. Его теория получила косвенное подтверждение. Если в замке Эдо находится какая-то сильная сущность, неудивительно, что духи отказались выполнять приказ и шпионить за нею. Сенкевич задумчиво покрутил тетрадь монаха, с которой никогда не расставался: боялся, что украдут. Полистал ветхие страницы. Прочел описания духов. Немного поразмыслил, позвал слугу, приказал принести рисовую веревку и принадлежности для письма. Получив требуемое, дождался, когда слуга скроется в доме, и строго произнес:
– Рокурокуби!
На скамье возникла длинношеяя дама.
– Ты решил, что я должна умереть, господин? – печально спросила она.
– Не совсем, – с суровостью ответил Сенкевич. – Но ты должна быть наказана. Послужишь экспериментальным кроликом.
Если Рокурокуби и удивилась, то вида не подала. Только поклонилась и застыла в ожидании.
«Как там говорил Одзе? – припомнил он. – Запечатывают духа с помощью искренних молитв и погружения в Сонтэн?»
В Сонтэн Сенкевич погружаться не умел, да и не хотел учиться. Зато мог медитировать, пусть и не с благими целями. Он сосредоточился, сконцентрировался на задаче: Рокурокуби должна быть обездвижена. Только вот ни одной буддистской молитвы Сенкевич не знал. Поискав в памяти Тосицунэ, понял: самурай тот еще безбожник.
«Ладно, заменять так заменять, – промелькнула мысль. – Какая разница, что за слова? Главное, чтобы они были искренними».
So close no matter how far.
Couldn’t be much more from the heart,
Forever trusting who we are,
And nothing else matters, —
прочувствованно произнес он слова любимой песни.
Рокурокуби закачалась на скамейке, напоминая змею под дудкой факира.
Never opened myself is way,
Life is ours, we live it our way,
All this words I don’t just say,
And nothing else matters…[44]
Дух стал расплываться, распадаться на тонкие струйки тумана. Искренность «Металлики» никто не мог отрицать.
Сенкевич исполнил «Nothing else matters» полностью, с выражением и правильными акцентами. Закончив, жестко произнес:
– Я приказываю тебе, дух по имени Рокурокуби, войти в этот… это… – Немного помявшись, подставил собственную трубку: – В этот предмет и запечатываю тебя на пять минут!
Женщина обратилась в сероватую дымку, извиваясь, втянулась в трубку.
«Теперь веревку и бумажку с молитвой для страховки», – вспомнил Сенкевич. Перевязал новое обиталище духа, на бумаге написал, опять же по причине незнания молитвы, первый куплет «Nothing else matters», прилепил к веревке. Трубка выглядела обычно, не потяжелела ни на грамм. Но, зная, что в ней содержится, Сенкевич не решился бы ее курить.
Он принялся отсчитывать время. По прошествии пяти минут раздался обиженный стон, веревка распалась на куски, и из трубки вырвалось серое облако.
– Мог бы запечатать меня и в чем-нибудь другом, господин, – надулась Рокурокуби. – Хотя бы в кусте хризантем. Это красиво и женственно. А там тесно и воняет.
– В следующий раз, когда провинишься, так и сделаю, – цыкнул Сенкевич. – Причем навсегда. А теперь убирайся!
Дама испарилась.
– Сонтэн, Сонтэн, – пробормотал Сенкевич. – Понты все это корявые, опиум для народа. Главное – искренность и медитация. Теперь позовем самого сильного. – Он шепнул: – Мадара!
Сад заволокся дымом, из которого выглянула недовольная физиономия.
– Ты обещал оставить меня в покое! – профыркал кот. – Может быть, стоит наказать тебя?
Симпатичная морда превратилась в драконью пасть. Сенкевич невозмутимо исполнил песню «Металлики» и добавил:
– Именем Джеймса Хэтфилда приказываю тебе, дух Мадара, войти в скамью и запечатываю тебя…
Дракон испарился, туманом завис над скамьей.
– Ладно, ладно, я понял, – раздался из облака недовольный голос. – Отпусти. Чего ты хочешь?
– То-то, – напутствовал Сенкевич. – Помни, я знаю твое имя, а значит, хозяин положения тоже я.
Кот плюхнулся на скамью, чуть не ставшую его последним пристанищем.
– Что за жизнь, – пожаловался он. – Монахи приходят – запечатывают, самураи приходят – запечатывают. И никто не додумается покормить бедного духа…
– Сейчас прикажу принести молока, – усмехнулся Сенкевич. – И надеюсь, ты в невидимом состоянии? Перепугаешь мне весь дом.
– Обижаешь! Конечно, я видим только тебе, – кот изящно почесал за ухом. – Но позволь хотя бы не называть тебя хозяином и господином. Это обидно.
«Наконец нашелся хоть кто-то в этой стране с обостренным чувством собственного достоинства», – обрадовался Сенкевич. Милостиво позволил обращаться по имени. Нахальный демонюга больше тянул на приятеля и собутыльника, чем на раба. Не подав виду, что ему это понравилось, Сенкевич сурово произнес:
– Хорошо, разрешаю. Но приказы будешь выполнять. И вот первый. Отправляйся в замок Эдо, посмотри, что там и как.
Слуга принес небольшой тазик молока и, застыв истуканом, наблюдал, как белая жидкость сама по себе стала исчезать из посудины. Глаза его из раскосых сделались круглыми.
– Осторожнее надо быть, – упрекнул Сенкевич, отослав человека.
– Прости, проголодался, – довольно мяукнул Мадара. – Приказ твой выполнить нетрудно. Ухожу!
– Будь осторожнее, там какая-то нечисть, – напутствовал его в дорогу Сенкевич.
– Я и сам нечисть! – донесся самоуверенный голос из серебристого облака.
Дан
Он завороженно смотрел на меч из звездной пыли. Теперь, когда клинок был готов, Дан забыл обо всех своих знаниях. Это было не просто оружие из булата с добавлением метеоритной стали. Это была часть его, продолжение руки, и в то же время – отдельное живое существо, с собственным характером, волей. И душой.
– Теперь ты должен сжиться с ним. Подружиться, – заметил Коноха. – Но самое главное, нужно закалить его.
– Мы ведь уже закалили, – не понял Дан.
– Мы сделали яки-ирэ. Но теперь меч должен попробовать крови. Из твоих рук, человек. Это главная закалка оружия.
Дан читал раньше, что самураи якобы «закаляли» мечи в крови крестьян. Проще сказать, опробовали только что выкованное оружие на беззащитных. Он точно знал, что не смог бы убить невиновного. Утешало лишь, что земледельцев в лесу нет. Однако следующие слова Коноха несколько успокоили:
– Ты должен напоить его кровью врага. Одержать первую победу. У тебя есть враг?
Это немного примиряло с процессом закалки: враг есть враг, его не жалко. Только единственный, кому Дан искренне желал смерти, находился далеко отсюда, в Эдо. Токугава Иэясу.
– Если нет врага, им надо обзавестись, – кровожадно ухмыльнулся Коноха. – Это нетрудно. Ступай за мной.
Он обернулся вороном, взлетел на нижние ветки дерева:
– Я покажу путь.
Птица перелетала с ветки на ветку, выжидательно каркала. Дан, держа ладонь на эфесе меча, шагал за ней. Миновав часть леса, где жили тэнгу, он попал в труднопроходимую чащу. То и дело дорогу перегораживали завалы бурелома, овраги, наполненные тинистой водой, маленькие, но вязкие болотца. Наконец едва заметная звериная тропа оборвалась возле узкой реки.
– Жди здесь, – приказал Коноха и уселся на большом валуне, не отводя черного блестящего глаза от воды.
Дан присел на нагретую солнцем гальку. Время от времени оглядывался, ожидая появления обещанного демоном врага.
– Подержи моего ребенка, – раздался за его спиной нежный голосок.
Дан обернулся. Над ним раскачивалась огромная, метра два длиной, змея с головой женщины и человеческими руками, которые прижимали завернутого в одеяло младенца. Красивое лицо женщины-змеи было печальным, глаза смотрели грустно и умоляюще, длинные черные волосы развевались на ветру.
– Подержи моего сына, – повторила она, а младенец умилительно агукнул. – Мне надо вымыть волосы.
Коноха предупреждающе каркнул. Дан подскочил, выхватил меч. Женщина заплакала:
– Почему ты не хочешь подержать моего малыша? Помоги…
С неба упал второй ворон. Карасу. Проорал:
– Сзади! – и уселся на камень рядом с Коноха.
Дан отпрыгнул в сторону, так чтобы быть между змеей и неведомым противником, подошедшим со спины. Вовремя: из воды на него со страшной скоростью неслось огромное чудовище. Это было существо, чем-то напоминающее быка, но с восемью паучьими лапами, каждая из которых заканчивалась длинным костяным когтем. Голову чудовища украшали кривые рога, из широкой пасти торчали острые клыки. Поняв, что его заметили, паук издал пронзительный визг, встал на дыбы, угрожающе выставив четыре лапы.
Дан сделал быстрый выпад, ударил мечом в незащищенное брюхо. Не достал – тварь ловко отпрянула, опустилась на все лапы, отбежала в сторону. Змея между тем швырнула вопящего младенца в реку, бросилась на Дана, обвилась вокруг ног, распялила рот, собираясь вцепиться зубами в бедро. Паук снова взял разгон, понесся вперед.
Дан схватил женщину за волосы, оттянул, избегая укуса, полоснул под подбородком. Клинок легко перерубил змеиное тело. Брызнула кровь. Существо обмякло, разжало кольцо, бессильно свалилось на землю. Дан ощутил ликование: меч пел, попробовав крови врага.
– Первый! – хором каркнули Коноха с Карасу.
– Моя жена! – подскакивая, проверещал паук.
Он снова встал на дыбы, раздулся, зашипел. Из пасти вырвался зеленоватый сгусток. Дан отскочил. Ядовитая слюна, коснувшись земли, зашипела, задымилась. Дан прыгнул вперед, взмахнул мечом – отсек одну из когтистых лап. От истошного визга заложило уши. Из раны хлынула черная жижа. Душа наполнилась счастьем – меч радовался боли врага.
Чудовище оттолкнулось лапами от земли, всем весом обрушилось на Дана. Такого он не ожидал и не успел отбежать. Упал, придавленный тяжелой тушей. Паук торжествующе завыл. Клыкастая пасть тянулась к горлу, из нее вылезли острые жвала, защелкали в опасной близости.
– Ощути меч, Акира! – раздался хриплый голос Карасу. – Позови его, и он ответит!
Дан изо всех сил старался. Сначала ничего не выходило, он лишь отталкивал левой рукой паучью харю. Но прислушался к себе, крепче сжал рукоять меча. Сила клинка потекла в пальцы, потом дальше, наполняя тело мощью. Дан сумел выпростать правую руку, вонзил клинок в жирное брюхо твари. От визга заложило уши. На лицо полился поток вонючей жижи. Паук задергался в агонии. Дан поднатужился, спихнул с себя подыхающее чудище.
– С первой победой, Акира, – поздравил Карасу. – Ступай в реку, смой ядовитую кровь, а то покроешься коростой.
Приведя себя в порядок, Дан выбрался из воды, прилег на берегу. Он чувствовал себя великолепно. Хотелось петь и плясать. Теперь он понимал Миямото Мусаси, который, отлупив противника веслом, исполнил боевой танец.
– Ты справился с Уси-оно, человек, – сообщил, подлетев, Коноха. – Заодно уничтожил и его жену, Нуре-онну. Зловредные существа. Подстерегают путников в лесу. Женщина-змея просит подержать младенца. Тем, кто соглашается, – конец. Ребенок прилипает к плоти, оторвать его невозможно. Тогда на растерянных людей нападает Уси-оно. Пронзает когтем, опутывает паутиной, а потом вдвоем с женой не спеша высасывает из жертвы кровь.
– Кстати, где ребенок? – лениво поинтересовался Дан. Он не испытывал к младенцу никакой жалости, справедливо полагая, что отпрыск таких уродов ничего хорошего собой не представляет.
– За него не волнуйся, – подтвердил Коноха. – Это всего лишь кусок плоти Нуре-онны, существо без души. Он уйдет на дно реки и наверняка станет каппой.
– Итак, меч из звездной пыли получил боевую закалку, – подытожил Карасу. – Теперь ты должен научиться с ним обращаться, Акира.
Дан удивился: он думал, что все умеет. К тому же единение с клинком ощущалось явственно и остро. Чего еще нужно?
– Тебе предстоит долгий путь, – подхватил Коноха.
– Пока еще ты недостоин своего оружия, – перебил Карасу.
– Ты неуклюж, человек, как… человек! – вторил вожак.
Оба ворона в унисон закивали головами. «Ну и влип», – подумал Дан. Теперь у него было целых два придирчивых и саркастичных наставника.
Настя
– Ты готова, Кумико-сан? – в хижину заглянула Аки.
Настя сладко потянулась: на ароматной травяной постели спалось так крепко, что вставать совсем не хотелось. Вокруг было еще темно.
– Тебя ждет тенко-кицунэ[45]. Опаздывать нельзя, это неуважение, – строго напомнила Аки.
Сегодня должно было начаться обучение Насти. Она встала, вышла следом за Аки.
– Мне всего восемьдесят лет, – рассказывала оборотница, шагая по лесу. – Я умею только менять облик и наводить на людей легкий морок. В сто лет я смогу сводить людей с ума и буду знать, что делается за тысячу ли от меня.
Настя подумала, что ее собеседница хорошо сохранилась для восьмидесяти лет. Оказывается, они доживают до сотни лет. Долгожители, однако…
Но тут ее огорошили новым откровением.
– Кицунэ живут тысячу лет и больше. Правда, у нас слишком много врагов. Поэтому редко кто из нашего племени достигает такого почтенного возраста. Когда кицунэ исполняется тысяча лет, она становится тенко-кицунэ. Получает огромную силу. Разговаривает с небесами, провидит будущее, может вызвать пожар одним лишь ударом хвоста о землю. В нашей стае лишь одна тенко, к ней мы сейчас и идем.
– Она будет меня учить?
Аки рассмеялась:
– Она посмотрит на тебя, Кумико-сан. А учить будут другие.
– Зачем же ей на меня смотреть?
– Чтобы узнать твое будущее. Без позволения тенко стая не может принять тебя и поделиться своими тайнами.
Рассветало, когда они подошли к огромному старому дубу, корни которого толстыми щупальцами выпирали из земли, в одном месте образуя арку в человеческий рост. С нее свисали высохшие плети вьющихся растений. Аки раздвинула их, открыла ход, ведущий под землю. Обернулась, предупредила серьезно:
– Постарайся быть почтительной, Кумико-сан. У нашей тенко тяжелый нрав. Если что-то покажется странным, просто молчи. Говорить буду я.
Они вошли в темную пещеру и зашагали по длинному извилистому коридору. Где-то далеко брезжил слабый свет. Наконец коридор привел в круглое помещение. Здесь было тепло и сухо. В центре, в очаге, сложенном из камней, горел огонь. Настя обратила внимание, что вытяжки в пещере нет, однако здесь не пахло дымом. Да и пламя было какое-то необычное – золотистое, густое, оно не плясало язычками, а будто растекалось по дровам. В углу, в плетенном из веток кресле, сидело странное существо – огромная, ростом с человека, лиса, шерсть которой отливала золотом. Она была наряжена в дорогое кимоно из синего шелка.
Аки остановилась в нескольких шагах от тенко, низко поклонилась. Настя проделала то же самое. Лисица молча разглядывала женщин, прищурив хитрые желтые глаза. На седой мордочке застыло самое человеческое выражение ехидного сомнения.
– Пришла, наконец, – скрипучим голосом проговорила тенко. – Что ж так поздно решила проведать старуху?
Настя открыла было рот, но Аки перебила:
– Мы не решались тревожить ваш покой, тенко-сэнсэй. Сначала убедились, что гостья обладает силой.
– Силой? – лиса вскочила с кресла. Движения ее были гибкими и слишком быстрыми для преклонного возраста. – Ну-ка, поглядим…
Она подбежала к Насте, схватила за подбородок: острые когти больно впились в кожу. Пристально посмотрела в глаза:
– Не отворачивайся!
Настя и без того не могла оторвать взгляда. Янтарные глаза тенко были бездонными и безумными. Там, в бесконечных глубинах, кружились огненные протуберанцы, рождались и умирали миры, жило божественное знание. Ее затягивало в эту желтую бесконечность, сознание отключалось, разум отказывал. Хотелось утонуть, застыть в этом янтаре крошечной песчинкой, ощутить вечный покой. Настя почти поддалась этому гипнотизирующему взгляду, перестала ощущать себя. Тогда желтая бездна всколыхнулась, и со дна поднялись извивающиеся темные щупальца.
Из огненной бесконечности выплывали страшные картины: там гибли люди, лилась кровь, раздавались дикие крики и стоны умирающих. Там бродили призраки с печальными лицами, они и тянули лапы к лицу Насти. Лисья морда тенко исчезла, вместо нее было неподвижное нечто – настолько ужасное, невыносимо жуткое, что разум отказывался принимать увиденное.
Сознание погружалось во тьму. Она физически ощущала боль, нестерпимую, резкую, мучительную. Чудовищные видения сводили с ума. Настя чувствовала, что еще немного – и она полностью обезумеет, никогда не будет такой, как прежде.
Тенко отвела взгляд, ноги подкосились, Настя упала на колени. Оперлась руками о землю, тяжело переводя дыхание. Из глаз брызнули слезы.
– Кого ты привела? – рявкнула лисица. – Это двойная сущность!
Аки попятилась, загораживаясь руками от неожиданной ярости старухи, Настя сжалась, ожидая смертельного удара когтистой лапы – теперь она не сомневалась, что тенко на это способна. Лисица забегала по пещере, бормоча под нос:
– Две, две… А то и три, и четыре… И сила, сила… Я видела будущее, темное, страшное. Смерти, смерти, смерти…
Она носилась так быстро, что у Насти ее движения слились в сплошную золотистую ленту. Наконец тенко остановилась, проворчала:
– Что ж делать? Боги сказали, ты пришла не просто так. Боги сказали, я должна тебе помочь.
Настя молчала, не зная, что ответить. Аки тоже не торопилась с высказываниями.
– Приходи завтра, – фыркнула тенко. – Я буду учить тебя, буду передавать тебе знания кицунэ.
– Но, тенко-сэнсэй… – потрясенно прошептала Аки.
– Иди, иди, девочка. Да, я беру ее в ученицы.
Лиса отвернулась, и Настя увидела, что сзади ее кимоно вздернуто, из-под подола высовывается не один, а несколько пушистых хвостов.
– А сейчас оставьте меня, дайте передохнуть старушке, – заявила тенко, падая в кресло, и морда ее снова приняла добродушно-усталое выражение.
– Она ни разу не брала учеников, – говорила Аки по дороге. – Ты понимаешь, что это значит?
Настя не понимала. Она вообще плохо соображала, после того как старуха едва не свела ее с ума.
– Ты не обычная женщина, – пояснила кицунэ, – в тебе есть волшебные силы. Когда-нибудь ты тоже станешь тенко и сможешь видеть будущее.
Прожить здесь тысячу лет? В лесу?! Настя даже думать о таком не хотела. Однако воспоминание о Снежной деве с ее льдистым взглядом, отвратительно холодным дыханием заставило девушку согласиться. В конце концов, если Сенкевич сумеет открыть портал, какая разница, кем она будет: человеком, оборотнем или чертом лысым? Лишь бы в живых до того времени остаться. К тому же способности кицунэ ее впечатлили. Можно будет наведываться в Эдо к тому же Сенкевичу или отыскать Данилку. И никто не сможет ее поймать. Единственное, что смущало, – слова лисицы о будущем, в котором много смертей.
Хотя к смертям Насте было не привыкать. «В конце концов, старуха не сказала, что умру я или кто-то из моих близких, – благоразумно решила она. – Значит, и переживать нечего!»
Тут Настя вспомнила кое-что, поразившее ее, и спросила:
– Сколько у тенко хвостов?
– Девять, – ответила Аки. – Они отрастают с возрастом.
– А у тебя?
Кицунэ повернулась и без стеснения задрала кимоно, показывая красивые, не по-японски выпуклые ягодицы. Над ними доброжелательно помахивал пушистый рыжий хвост. Это выглядело так странно, что Настя открыла рот.
Аки расхохоталась:
– В каком бы облике ни была кицунэ, хвост с нею всегда. Только по нему нас и определяют охотники за оборотнями.
– И у меня такой будет?..
– Конечно. Какая же кицунэ без хвоста?
Настя задумалась. С одной стороны, диковато, конечно. С другой – ничего отталкивающего, смотрится даже симпатично. И не такая уж большая цена за освобождение от преследования Снежной девы. «Интересно, Данилке понравится?» Вряд ли, мысленно вздохнула она. Друг уж точно не был склонен к зоофилии, резких перемен не любил и порой демонстрировал излишний консерватизм. Настя, как любая женщина, проще относилась к экспериментам с внешностью.
– Ладно, – согласилась она, – Хвост так хвост. Не хобот же, в конце концов.