Мимо длинных стеллажей шествовал Лев Исаакович, в одной руке держа вычурный канделябр с несколькими свечами, другой - придерживая Аню, которая шагала, закусив губы и пошатываясь, будто преодолевая сильное сопротивление. С другой стороны девушку под руку держала Милана.
– Отпустите меня, - вдруг властно приказала Аня.
Некоторое время она стояла, сосредоточившись на чем-то, известном лишь ей, затем медленно двинулась к стене, около которой почти вплотную стоял длинный стеллаж.
– Здесь, - сказала она, и вдруг, обессилев, упала на руки Гольдштейна.
– Уведи ее, Милана! - крикнул Макс и, толкнув стеллаж, снова кинулся ощупывать стену.
Зазвенели, разбиваясь, бутылки, в сыром воздухе повис дурманящий аромат выдержанного вина. Не обращая на него внимания, Макс продолжал обследование. Сначала он не смог обнаружить ничего необычного, и почти пришел в отчаяние. Вдруг Роки подбежал вплотную к стене, и, поскуливая и трясясь от нетерпения, начал скрести лапой по каменной кладке. Макс наклонился и внимательно осмотрел камни: ничем не скрепленные, они лежали один на другом, образуя подобие стены.
– Антон Матвеевич, помогите! - крикнул Макс и принялся выбивать один из камней.
Наконец, камень обрушился. С помощью очнувшегося наконец Антона Матвеевича и кинувшегося на выручку Гольдштейна очень быстро удалось расчистить в стене отверстие, достаточное для того, чтобы в него прошел взрослый человек. За стеной было какое-то помещение: в лицо оттуда ударил спертый, тяжелый воздух. Роки первый кинулся внутрь. Вскоре из темноты раздалось его скорбное подвывание, и слабый прерывающийся голос, что-то медленно говоривший в ответ. Подняв над головой подсвечник, Макс прошел через пролом и оказался в маленькой душной комнатке. Единственным источником воздуха служило здесь маленькое, величиной с носовой платок, зарешеченное окошко, находящееся прямо под потолком. Неровный свет свечи выхватил из мрака несколько женских тел, неподвижно лежащих на каменном полу. Над одним из них и подвывал сейчас пес, тыча носом в руку девушки. Она, не открывая глаз, что-то отвечала ему. Макс прислушался: речь ее была абсолютно бессвязна. Скорее всего, девушка бредила. Девушек было четверо, с первого взгляда становилось ясно, что все они находятся в крайней степени истощения. Максу показалось, что по крайней мере одна из них мертва - так неподвижно и бледно было ее лицо.
Следом в пролом пролез Гольдштейн. Он опустился на колени перед одной из пленниц, поводил рукой над ее лицом, затем таким же образом осмотрел остальных и сказал:
– Живы. Пока… Их надо срочно вынести отсюда. Похоже, они несколько дней ничего не ели и не пили.
– Антон Матвеевич, позовите сюда людей, - сказал Макс, поднимая на руки девушку, которая показалась ему самой измученной, - Я надеюсь, вы уже поняли, что это и есть те самые похищенные девушки.
Лев Исаакович взял на руки вторую пленницу и, кряхтя, поволок ее к выходу.
– Боже мой, боже мой, как же так? - повторял потрясенный Антон Матвеевич, - В моем доме, кто, почему?
Макс почувствовал раздражение. Вместо того чтобы что-нибудь предпринять, городской голова причитал, как старая баба. Поудобнее перехватив в руках неподвижную, висящую как мертвая, девушку, он рявкнул:
– Раньше надо было думать, как и почему! Вы об этом у своей молодой жены спросите! А сейчас сделайте уже что-нибудь, будьте мужиком!
Антон Матвеевич встрепенулся и торопливо выбежал из подвала. К тому времени, как Макс с Гольдштейном вынесли двух девушек наверх, в подвал устремилась целая толпа слуг. К счастью, Милана сумела вывести из подвала Аню, она сообщила, что девушка пришла в себя и сейчас отдыхает в своей комнате. В гостиной Макс застал интересную картину: Виктория, демонстративно держа в руках арбалет, стояла, небрежно прислонившись к стене и не спуская недобрых глаз, в которых разгорались красные огоньки, с Глафиры Семеновны, которая судорожно вцепилась в рукав испуганного Волкова. Супруга главы города выглядела сейчас как умалишенная. Ее губы беззвучно шевелились, повторяя какие-то бессмысленные фразы, потемневшие глаза блуждали с одного предмета на другой, лицо было болезненно искажено. Увидев неподвижные тела девушек, она задрожала и вцепилась скрюченными пальцами в свои волосы.
Антон Матвеевич остановился посреди гостиной и посмотрел на жену. Ее вид лучше всяких слов свидетельствовал о вине.
– Зачем, Глафира? - только и спросил он.
Та обратила на него ненавидящий взгляд и треснутым голосом прошипела:
– Зачем? Я ненавижу тебя! Ненавижу с первого взгляда! Ты погубил мою молодость, самую мою жизнь погубил! Ты помнишь, как ты на мне женился? Ведь ты прекрасно знал, что я не люблю тебя, что родители выдают меня замуж насильно, польстившись на твои деньги и власть! Ты увез меня из моей страны! Ты старше меня вдвое! Думаешь, мне легко было жить, зная, что я никогда не буду вместе со своим любимым?
– Ты любила другого? - изумленно переспросил Антон Матвеевич, - Кого же?
– Его! - указала Глафира на Волкова, - И все это я сделала ради него! Он молод, умен, он любит меня! Если бы тебя прогнали с поста городского головы, как ты думаешь, кто занял бы твое место?
– Но ведь вы все равно остались бы его женой, - вставил Макс.
– О, я нашла бы способ исправить это маленькое недоразумение! В конце концов, никто бы не удивился, если бы опозоренный человек свел счеты с жизнью. Как честный дворянин, он был бы обязан именно так и сделать.
– Антон Матвеевич, ворота долго не продержатся, - напомнил начальник стражи, - Надо что-то делать.
С улицы доносился гул возмущенной толпы, в окна вновь полетели камни.
Городской голова оглядел гостиную, в которой хлопотал сейчас над девушками его лекарь, и сурово произнес:
– Сейчас. Скоро они получат виновника, - и, обращаясь к жене, спросил, - Как же ты умудрилась похитить девушек?
– Это было просто, - захохотала Глафира, - Ведь я помогала бедным чавахам, часто ездила в их поселения. Несколько капель настоя из дурман-травы, пара магических слов, и они становятся такими послушными. Этот ваш мальчишка действительно не помнил ничего. Я давала ему задания, а он был лишь покорным и безвольным орудием. Это очень удобно! Правда, когда его схватили, пришлось срочно искать ему замену. Они ночью приносили похищенных девиц в подвал, и прятали в потайной комнате.
– Я не понимаю, как в ее голове мог родиться такой чудовищный замысел, - задумчиво проговорил Антон Матвеевич.
– Вы преувеличиваете ее способности, - иронично хмыкнул Макс, - Вы ведь сами говорили, что ваша жена увлекается вызыванием духов. Вот и доигралась: каким-то образом ей удалось пробудить демона, он ее и научил. Если не верите, осмотрите внимательно часовню. Там она устраивала свои сеансы.
– Все ты! Ненавижу! - вдруг истерически выкрикнула Глафира Семеновна и, с неженской силой вырвавшись из рук схватившего ее начальника стражи, кинулась к Максу, намереваясь впиться ему ногтями в лицо.
Тот в замешательстве отступил, не зная, что ему делать: с одной стороны, она могла быть опасна, с другой - он не мог ударить женщину. Выручила Виктория. Она быстро подскочила к Глафире и ловко отвесила той пару пощечин. Истерика прекратилась, женщина обвела присутствующих невидящим взглядом и медленно двинулась в сторону лестницы. Начальник стражи протянул руку, пытаясь остановить ее, но Антон Матвеевич проговорил:
– Пусть идет. Она все равно не сможет выйти из дома.
Тем временем ворота вновь затрещали под напором горожан. Люди требовали выдачи городского головы. Вдруг толпа неожиданно затихла. Это зловещее молчание прорезал громкий вопль:
– Смотрите! Смотрите! Сейчас упадет!
Не обращая внимания на протесты друзей, Макс распахнул дверь и выбежал во двор. Он подбежал к воротам, и сквозь щель между ними взглянул на толпу, пытаясь определить, что происходит. Люди замерли, все взгляды были устремлены на крышу дома. Макс поднял голову: там стояла Глафира Семеновна. Ее неподвижная фигура в сером платье на фоне чистого неба казалась каким-то зловещим символом, растрепанные черные волосы развевались на ветру. Она медленно развела в стороны руки, как будто собираясь взлететь, и, встав на самый край крыши, всем телом подалась вперед. Толпа истошно закричала, раздался глухой удар о камни двора.
Макс отвернулся, не в силах смотреть на распростертое тело. Из дома выбежал лекарь, склонился над тем, что еще секунду назад было молодой цветущей женщиной, и тихо проговорил:
– Отошла…
Из дома вышел Антон Матвеевич. Макс поразился его виду: из моложавого бодрого мужчины городской голова буквально за считанные часы превратился в старика. Волосы, в которых раньше просвечивали седые прядки, стали совсем белыми, спина ссутулилась, даже походка его теперь была старческой - шаркающей и неторопливой. Антон Матвеевич, не остановившись около тела своей жены, подошел к Максу и сказал:
– Вы можете уезжать, путь свободен.
– А как же… - Макс кивнул в сторону толпы.
– Я думаю, теперь вас никто не тронет. Да, вы, кажется, говорили, вам нужен конь? Я прикажу оседлать Грома - это лучший…
Антон Матвеевич говорил медленно, как бы через силу, его голос звучал ровно и абсолютно равнодушно. Чувствовалось, что ему совершено безразлично происходящее вокруг, и он действует скорее по инерции, не испытывая ни к чему никакого интереса.
Макс развернулся и вошел в дом. Он поднялся в свою комнату, быстро переоделся в свою одежду, а костюм, подаренный ему хозяином, аккуратно сложил на кровати, не желая брать с собой ничего, что могло бы напомнить об этом городе. Подхватив мешки, он быстро сбежал по лестнице вниз. В гостиной его ждали уже готовые к дальнейшему путешествию друзья. Роки бросился к нему, будто после долгой разлуки, и радостно заплясал вокруг ног.
– Сегодня поедешь со мной, - сказал ему Макс и подставил мешок.
Во дворе уже ждали, нетерпеливо переступая, оседланные лошади. Приказы городского головы все еще выполнялись неукоснительно быстро. Конь, которого Антон Матвеевич подарил Ане, был очень хорош: ладный, изящный, вороной масти, он строптиво вскинул гордую голову, косясь на подошедшую к нему девушку. Аня погладила его крутую шею, и Гром замер, как будто при