— Волк, это шандец, помноженный на кабзду, и всё это в кубе! — заорала трубка мне в ухо голосом излишне возбуждённого друга.
— Спокойнее, Барон, к чему эти математические термины? Я от них скучаю, тебе ли не знать? Давай факты, сухо и тупо, — для восторга было не самое подходящее время.
— Я отправил тебе на почту все бумаги, фото и видео. За такое кино Голливуд душу продаст, зуб даю! — ажиотаж с него спадал медленно, нехотя.
— Нет у Голливуда души, как у революции — конца. Давно заложили под процент, одни деньги на уме, тьфу. Ленина на них нет, — посетовал я на зарубежных деятелей искусств.
— Тьфу, да… Тьфу, да не сбивай ты! — возмутился Барон, — я завтра буду в Москве, будем думать, как оформить твой Клондайк. Хотя, думаю, он там и рядом не валялся. Возьми меня к себе начальником экспедиции, Дим? Я бесплатно готов работать, клянусь! Ка-а-ак же я по этому всему скучал! — да, такого счастья в его голосе я не слышал с тех пор, как дочка у них родилась.
— Бесплатно только мухи плодятся. Гляди, Сереге Ланевскому такое не ляпни — всю парадигму ему доломаешь окончательно, что там после меня осталось.
Мы условились встретиться в аэропорту и сразу махнуть к золотому деду Владимиру Ивановичу. С Володей бы не забыть договориться в суете. А, так Лорд же с нами поедет, точно! Вот пусть у него и трещат мозги, мне и так было, чем заняться. Отбил сообщение тут же, пока из головы не вылетело. Так бывает, когда мыслей слишком много — непременно какая-то да затеряется. Подходя к Радже, еще раз мысленно похвалил себя за выбор — классный он, все-таки. Даже скептик рассматривал машину с явным одобрением, совершенно для него нехарактерным. В салоне было ожидаемое пекло, поэтому я запустил двигатель, с улыбкой послушав его солидное урчание, врубил на всю климат-контроль и вышел, отойдя под стену, в тенек. Там было так же жарко, как и на всей остальной улице, но хоть солнце не резало глаза и не норовило отоварить прямо по башке.
— Тёма, привет! — с несвойственным моменту энтузиазмом начал я, набрав Головина.
— Опять влип, бедолага? — ну что за привычка у него сразу брать быка за рога? И твердая уверенность в том, что если я позвонил — дело табак.
— Пока нет, но к вечеру стопроцентно влипну, да так, что мама не горюй, — уверил его я, но тут же спохватился, — стоп, или ты что-то знаешь, чего я не знаю?
— Смотри, я тебя расстрою, наверное, Дим, но я очень дохрена знаю того, о чем тебе даже догадываться не стоит. Но про конкретно сегодня — по моим данным пока все спокойно, тьфу-тьфу-тьфу. Да, поздравляю с покупкой! Шикарный аппарат, вечный!
— Спасибо! Сам не нарадуюсь — глаз не отвести, нравится он мне. Кстати, раз уж ты сам поднял тему техники, скажи мне — бывает такая хреновина, которая вырубает всю аудио- и видеозапись в радиусе метров пятидесяти? Чтоб с гарантией? — перешел к делу я.
— В шпионов решил поиграть, Джеймсбондушко ты наш? В разведчики-штурмовики скучно уже? — в голосе Артема явно слышались вполне объяснимые нотки пренебрежения к дилетантам со стороны признанных авторитетов и экспертов.
— Не, я — на трубе больше, — вздохнул я.
— На какой еще трубе, Волков? Ты перегрелся там, что ли? — удивился Головин.
— Ну, помнишь же — судьба играет человеком, а человек играет на трубе. Вот я и гужу потихоньку. Или гудю? Дудю? — мне нужен был этот филологический ребус, чтобы чуть подсбить Тёму с толку.
— Дудишь ты — дай Бог каждому, это точно. Как дунешь — только рябь по воде идет. Мне об этом буквально недавно пришлось беседовать с одним генералом-полковником. Грамотку-то он мне выдал, как и обещал, но и люлей таких вкатил за наш автопробег, что до сих пор в ухе колет. И Буцефала чуть не отобрал, — с какой-то даже обидой протянул он.
— Кого-кого? — изумился я. В части «сбить с толку» пока решающего перевеса не было, вровень шли.
— Да БРДМ мой, помнишь же. Это он — Буцефал, — объяснил Артём. Не один я с придурью, чтоб машинам да лодкам имена давать, выходит.
— Ясно. Хорошее имя, подходит ему. Так что с приблудой, которая выключает прослушку и подглядку? — вернул я обратно разговор, вильнувший было не туда.
— А тебе зачем? — спросил Головин.
— «А ты, Василий Иваныч, часом не еврей ли?» — подозрительно ответил я старым анекдотом про Чапаева.
— «Видите ли, Петя…» — проникновенно протянул он в ответ и мы хором засмеялись.
— Тём, меня вечером на один шабаш позвали, мы с Серегой вместе поедем. Вот там у меня есть все шансы вляпаться так, что никаким доместосом не ототрешь. Я процентов на девяносто восемь уверен, что там будет все записываться, а мне нужно, чтобы было минут хотя бы десять без этого. Лучше — больше, — объяснил я задачу.
— А варианты не лазить в задницу ты принципиально не рассматриваешь? Что не так с вами, интеллигентами? Ни единого шанса встрять двумя ногами в жир не пропускаете, — забрюзжал Головин.
— Я тебя потом пожалею и расскажу много душещипательных историй из сурового прошлого российской интеллигенции, ладно? Давай, да или нет? Есть такая хреновина в принципе? А то в книжках и кино еще не то увидишь, а потом выясняется, что проглядел тэг «городская фантастика», — пришлось перебить маэстро, потому что слушать нравоучения не хотелось, было некогда да и без толку все равно.
— Да. Есть. Дам. Лёха привезет и научит пользоваться. И с тобой поедет. Начнешь спорить — огорчусь. Очень, — последнее слово он выделил голосом, хоть в этом и не было необходимости.
— Спасибо огромное, Тём. Я сильно постараюсь не увлекаться. Честно! — и я даже сам в это верил. Почти.
— Ага, ага. Зарекалась ворона зернышка клевать. Давай, жди Лёху, и без него — никуда. И удачи там!
Пока трепались с ним, пришло сообщение от Лорда, что внук с дедом подтвердили приглашение и готовность встретиться завтра, и что Андрюха тоже уже в курсе этого. Одним делом меньше. Раджа уже остыл, даже выстыл, я бы сказал. Нормально тут климат климатит, в Вольво не так морозило. Но он и постарше японца будет, почти на десять лет, ему простительно.
Телефон зазвонил, выдав на этот раз чудесный струнно-скрипичный проигрыш песни Николая Носкова «Это здорово». Я всю жизнь думал, что стихи этой песни написал Гумилев, и искренне поразился, узнав, что автор — наш современник Игорь Брусенцев. Тогда, помню, подумал, что не все еще потеряно, не вся еще черемуха осыпалась в саду, раз такие глубокие, искренние, серьезные песни пишут и поют.
— Да, милая, как у вас дела? — конечно, под эту музыку мне звонила Надя.
— Все хорошо, все проснулись и позавтракали, спасибо за блины. Если бы ты знал, как с утра было лень готовить, а тут такой сюрприз! А ты на чем уехал? Машина же возле дома стоит, — наблюдательная, молодец. А за цветами я точно заеду.
— А я новую купил, приеду — покажу. Через часа полтора-два дома буду, скажи, чего купить по дороге? — спросил я.
— Майонез закончился и молоко скисло почему-то — купи, пожалуйста! И Василий Васильевич заходил недавно, просил тебя к нему заглянуть, когда приедешь.
— Хорошо, и куплю, и загляну. Целую, пока!, — голос этого не выдал, но утренний визит непростого начальника охраны квартала меня насторожил.
До дома домчали меньше, чем за час. По пути трепались с Колом, он, оказывается, тоже слышал про автоподбор Кирилла, но не знал, где тот находится. Поздравил меня с покупкой, пробурчав, что я наконец-то под старость начал хоть немного разбираться в автомобилях. Он постоянно «топил» за японцев, уверяя, что только их автопром имеет полное право называться так. Остальное — поделки и подделки, кроме, пожалуй, старых «американцев», которые тоже были практически вечными, но бензин жрали нещадно.
Семья Раджу тоже оценила, но каждый — по-своему. Надя оценила багажник, с которым можно было, по ее мнению, великолепно ездить на рынок за покупками. Антошка поморщился предсказуемо, глядя со свойственной возрасту предвзятостью на, как он сказал, «грузовик». Но вежливо предположил, что в кузове удобно возить байки и сёрфы. Которых ни у кого из семьи не было. Анюта забралась в кузов и твердо решила остаться там жить. Извлечь ребенка из грузового отсека удалось только заметив, что крыши на домике нет, и если пойдет дождь — то дочь будет сидеть в холодной мокрой луже. А я задумался, что кунг и вправду не помешал бы. Оставив своих знакомиться с новым членом семьи, пошел к начальнику охраны, с каждым шагом чувствуя, как плохих предчувствий становится больше.
— Разрешите? — постучав, приоткрыл я дверь в кабинет. Да, у здешней охраны все было по-взрослому, не просто будочка при въезде, с веревочкой, чтоб шлагбаум поднимать, не выходя.
— Проходи, Дима, присаживайся. Чаю будешь? — военный пенсионер, перед которым во фрунт вытягивался сам Головин, даже находясь в двух шагах от клинической смерти, поднялся и протянул мне руку.
— Буду, Василий Васильевич, спасибо. Надя сказала, вызывали? — сказал я, пожав жесткую ладонь.
— Приглашал, Дима, а не вызывал. Я тут не на той должности, чтоб вызывать, — улыбнувшись, поправил меня он. — Так что попьем чайку, баранки у меня с маком, будешь?
— И от баранок не откажусь, спасибо, — я принял большую чашку с почти черным чаем, и поставил на стол перед собой, рядом с блюдом, на котором лежали упомянутые румяные кругляши в черных точечках, конфеты «Гусиные лапки» и «Халва в шоколаде».
— Скажи, а у тебя с дагестанцами никаких общих дел не было в последнее время? — начал он, поглядывая на меня над своей чашкой, которую держал двумя руками.
— Нет, не было. Мы, кажется, даже на рынке ничего у них не покупали, — с недоумением ответил я, — а что случилось?
— Ничего не случилось, я тут за тем и поставлен, чтобы ничего не случалось. Докладывают, что обнаружили наблюдение за кварталом, скрытое, грамотное. Съемку вели, и, кажется, твоего именно дома. А сегодня еще за периметром видели двоих, аккурат за твоим забором, где калиточка, помнишь, я рассказывал?
— Помню, — задумчиво проговорил я, медленно разворачивая фольгу на конфете с халвой. Снова сладкого захотелось, резко и практически нестерпимо. Видимо, мозги опять вошли в режим, когда работали на чистой глюкозе.