Рогожа снизу и сверху помогает совсем не околеть, однако, языки холода пробираются под спецовку со всех сторон, особенно достается бедрам и икрам.
Я застегнулся по максимуму, засунул рот под верхнюю пуговицу воротника и принялся согреваться своим дыханием.
На какое-то время помогло, только нагретые грудь и живот никак не спасают спину и ноги.
По итогу пришлось свернуться в клубок, чтобы как-то греть тело и конечности, только, две судороги за ночь я все же словил на икры. Пришлось пережить каждый раз несколько мучительных минут, пока мышцу отпустило.
Те рабы, что оказались рядом со мной, одеты еще легче меня и как они перенесли ночной холод — не хочу даже спрашивать, да и не могу тоже. Они тоже храпят, стонут и плачут во сне, как дети малые, ведь забитое куда-то сознание в этот момент становится свободным.
Я нахожусь полностью в бессловесном пространстве, как в вакууме, могу только смотреть, как иногда остальные рабы переговариваются между собой, когда рядом нет орков
Всего рабов, похожих на людей, оказалось восемь человек, пятеро мужчин, две молодые девушки и одна достаточно взрослая женщина, такая полная весьма. Женщины расположились вместе и, кажется, смогли согреть друг друга своими телами, мужики легли по отдельности, где указано и сильно храпели всю ночь.
Видно по ним, что умотались так за день, поэтому не чувствуют ничего. Оно и понятно, я нес тело Марфы Никаноровны всего пару часов уже в прохладе вечера, они же тащили под палящим светилом целый день солидные грузы на своих плечах.
Правда, все местные гораздо меньше меня по росту и весу, едва доходят до плеча, им не так трудно спрятаться под такой же рогожей, как мне укрыть все свое большое тело.
Да и по внешнему виду они на крестьян похожи, точно не горожане и не пленные воины. Такие в серых портах и рубахах домотканой выделки, какие-то войлочные чуни на ногах, женский пол — в длинных платьях с закрытыми руками, и взрослая женщина, и молодые девки тоже в чунях.
Привычные к таким ночевкам на сырой земле, как мы сейчас лежим, да и закаленные серьезно побольше, чем я, изнеженный горячей водой и отоплением горожанин современного такого города.
Уже хорошо зашуганные нелюдями, они почти не смотрят по сторонам, не пытаются как-то общаться, постоянно глаза опущены вниз. Мне приходится так же мимикрировать со всеми, чтобы не выделяться в коллективе. За разглядывание окрестностей и нелюдей можно сразу же испытать недавно пережитое мной чувство разрывающей пронзительной боли на своей спине и голове, как я теперь понимаю.
Глаза и лицо должны смотреть вниз, остальное — это дерзость, сразу же наказуемая первым же оказавшимся рядом нелюдем. Мне хватило одного такого воспитательного урока, чтобы осознать все последствия неповиновения приказам и даже негласным желаниям нелюдей.
Мне они, кстати, ничего не говорили о местных порядках, сразу как-то поняли, что я появился из портала и смысла в этом нет никакого, что не пойму я ничего словами. Да и одежда моя разительно отличается от народа вокруг, вся такая синтетическая и слишком красивая для этих мест.
Выпороли сразу и дали возможность самому понять, как себя вести, чтобы выжить. Суровая школа выживания, ничему не учат, сам учись, чтобы не попасть на барбекю.
Как-то все же провел ночь на земле, не имея возможности повернуться на спину и более пострадавший левый бок.
А куда деваться? Только зарезаться, больше никаких вариантов я не вижу пока.
С первыми лучами светила, когда только окрасился в розовый свет небосвод, лагерь начал сниматься с места ночевки.
Как я понимаю, нелюди хотят пройти побольше перед дневным пеклом. Поэтому вытягиваемся в колонну без всяких завтраков и мыльно-пенных процедур.
Один из нелюдей подхватил наши поводки с забитого в землю штыря, махнул мне и еще одному невольнику, чтобы подошли к нему, а потом вручил нам остатки моего дрына, чтобы мы вытащили штырь из земли.
Просунули кусок палки в широкое ушко и, взявшись поближе к центру, выдернули с нескольких рывков железное жало. Что творилось в этот момент с моей спиной — лучше не говорить, только возможность снова нарваться на удары плетью заставила меня вытаскивать штырь из земли молча, крича про себя диким голосом от боли.
Однако, после этого испытания как-то сразу полегчало и боль почти пропала, полезное все-таки упражнение оказалось.
После чего минута всем оправиться прямо там, где мы ночевали, поэтому все присели на корточки и сделали свои дела, никоим образом не стесняясь этого ни перед друг другом, ни перед внимательно глядящим за всеми орком.
Вместо туалетной бумаги используются какие-то сухие лопухи, как я успел заметить у соседей и поступил так же.
Задницу мою эта туалетная бумага не порадовала, она явно почувствовала разницу жесткого и пыльного лопуха с нежной туалетной бумагой, пропитанной запахом персика.
Почувствовала и сильно загрустила, осталось только вспоминать о такой непостижимой роскоши всю оставшуюся мне жизнь.
После этого снова собрались вместе со своими рогожами за крайней подводой и оказались осчастливлены тем же немногословным нелюдем каждый своей ношей. Рогожу все подкладывают под получаемый груз и я поступил так же.
Так пугающего меня путешествия с телом старухи или тем, что от нее осталось, я пока избежал. Да и вообще не заметил, чтобы кому-то его выдали. Как и тела тех двух женщин..
— Похоже, мою землячку все же вчера ночью совсем приговорили. Да и остальных жертв ритуального стола тоже не видно нигде. Не могли же эти тридцать пять орков сожрать тела трех женщин целиком за один ужин? Впрочем, почему не могли, а шесть гиеноконей на что? Сами вырезали себе лакомые места, а боевых товарищей своих побаловали остальным мясом и требухой.
Опять тоска пронзительная от таких мыслей навалилась, что должен подчиняться беспрекословно таким уродам, однако, быстро прошла. Когда нужно груз тяжелый тащить и поводки не попутать -— не особенно до моральных переживаний выходит.
— Черт, моя знакомая женщина по городу, и что еще теперь немаловажно — по планете проживания, закончила свои мучения в новом страшном мире очень быстро.
А сколько же придется помучиться мне под чужим жарким небом ужасного мира, пока я успокоюсь?
Как же орки кормят своих хищных коней, когда нет войны? Поэтому так мало их на всю толпу, только у самых сильных воинов имеются под собой?
Похоже, что прокормить большое стадо зубастых лошадей племя не сможет, тем более, когда нет столько пленников.
С другой стороны, они же — скотоводы, с мясом проблем у них не должно быть, только и против экономики не попрешь, на каждого воина плотоядную лошадь не приготовишь.
Может, специально к походу таких красавцев растят, вряд ли постоянно держат даже шесть таких зубастых мясоедов.
Наверно, только парочку на расплод и все. Меняются между племенами детенышами, чтобы порода не вырождалась.
Мне вручили два увесистых мешка на шею, связанные между собой, с каким-то сыпучим зерном. Я теперь просто счастлив, что у меня новый груз, совсем не похожий на вчерашний. Не приходится тащить холодное, закоченевшее после ночных низких температур тело знакомой пожилой женщины на своем личном горбу.
Как немного требуется для счастья, как легко опустить разумное существо ниже плинтуса, даже не убивая его окончательно. Просто не получить с утра плеткой по плечам и не нести мертвое тело немного в прошлом знакомой старухи.
И уже жизнь немного наладилась!
Судя по тому, как ведут себя остальные рабы и рабыни, именно это логичная нечеловеческая беспощадность так быстро подавила сопротивление и малейшее несогласие внутри каждого.
Это ощущение полного равнодушия к тебе и твоим желаниям, эта готовность перешагнуть через любого, если появится малейший повод, а на ужин меню еще свободно и можно вписать в него любого строптивого раба.
Переговорить я не могу ни с кем, и технически, и просто никто не смотрит друг другу в лицо, умение подавлять попытки к общению и возможному сговору у нелюдей развито идеально.
Придется рассчитывать только на себя и спрятанный в неприметном для нелюдей кармане нож.
На зажигалку особо не рассчитываю, что тут можно поджечь — не понятно.
Караван снова растягивается в колонну, мы глотаем больше всех пыли, идти приходится в постоянном напряжении. Чтобы, шатаясь от усталости, как произошло со мной к обеду, от веса мешков и жарящего неимоверно светила над головой не запнуться, не перейти чужой путь ненароком, не упасть и не приблизиться слишком близко к заду подводы.
За этим пристально следит нелюдь, чтобы никто не подошел слишком близко к подводе, чтобы поводки постоянно казались немного натянутыми, из-за несоблюдения дистанции и какого другого недосмотра собьешь всех рабов с ритма движения.
Опять же будешь наказан сурово снимающей шкуру плеткой, в общем, из-за всех таких требований обычная переноска груза на спине превращается в изматывающее мероприятие на выживание.
Ладно, у меня новая, еще немного дубовая спецовка на спине и плечах одета, она не дала рассечь сильно мою шкуру сплошной полосой. Только в местах, куда прилетели завязанные узлы появились разрывы на коже, покрытые сейчас коростой. А вот у местных крестьян одна мягкая рубаха на себе, она точно не убережет так, как меня моя униформа.
Вода разлита из бурдюка и выпита еще раз уже утром, чашки собрал один из надсмотрщиков, больше воды до привала не положено, как и еды тоже.
Вокруг та же безлюдная выжженная степь, время от времени мимо проезжает кто-то из гонцов или просто встречных нелюдей, все уже на обычных однорогих козлах. Передают ли они какие-то приказы вожаку этого отряда или просто так проезжают мимо, мне не видно из-за пыли и усталости. Подвода закрывает все картину того, что впереди происходит.
Сил больше нет даже шею повернуть, остались самые последние крохи, чтобы контролировать свой поводок и держаться своей стороны подводы.