«А он быстро проникся моей теорией», — с удовлетворением подумал Сергей. Сам он, конечно же, думал об этом, но так пока и не решил, что делать с дочерью Савельева дальше. Ну, если, конечно, её папаша не сглупит, и ему не придётся её ликвидировать. И возможно, в словах Мельникова есть резон — в девочке течёт кровь Андреевых. А разбазаривать такую ценность — просто верх глупости.
— Я подумаю, Олег Станиславович. Но сейчас мне важно знать одно. Она действительно в шоке и повредилась умом, или она притворяется по каким-то причинам и просто не хочет с нами говорить? Это вы мне сказать можете? Как врач?
Мельников задумался. Обернулся к Нике, внимательно посмотрел на неё, словно пытаясь проникнуть взглядом вглубь, прочесть её мысли.
— Точно сказать не могу. Мне надо её понаблюдать. Посоветоваться с профильными специалистами.
— Понимаете, Олег Станиславович, обстоятельства сложились так, что у меня нет времени ждать. Мне нужно, чтобы Ника заговорила. Произнесла хотя бы несколько слов. Если она больна — это одно. Но вот если она просто не хочет…
— Если она просто не хочет? — переспросил Мельников. — То что? Что вы будете делать, если она просто не хочет? Я не совсем понимаю.
— Олег Станиславович, давайте начистоту. У нас сложилась неоднозначная ситуация. Возникли некоторые проблемы, внизу.
— С Савельевым? — прямо спросил Мельников.
— Да, именно, — Сергею снова показалось, что Ника дёрнулась, услышав фамилию отца. И его подозрения о том, что девчонка просто прикидывается чокнутой, усилилось. — Именно с Савельевым. Он заперт на той станции, и нам пока не удалось взять её под контроль. Но вы же прекрасно понимаете, что долго так продолжаться не может. Надо непременно заставить его покинуть станцию, выйти наружу.
— И для этого вы хотите использовать девочку? — тихо спросил Олег. Даже не спросил, просто озвучил свою догадку.
— Да. Именно это я и хочу. Олег Станиславович, я понимаю, это выглядит жестоко, но какой у меня выход? Оставить всё как есть? Но это чревато непонятно какими последствиями. Идти на штурм? Там хорошо всё укреплено, будет много ненужных жертв. Нам же не нужны лишние жертвы?
Мельников покачал головой.
— Вот и я так думаю. Я рад, Олег Станиславович, что мы хорошо понимаем друг друга. Я выйду на связь с Савельевым и предложу ему сдаться. А в качестве аргумента мне придётся предъявить ему его дочь. Но просто на слово он может мне не поверить, поэтому мне надо, чтобы она подала голос, что-то сказала. Чтобы Павел её услышал и раздумал делать глупости. И не подумайте, я вовсе не хочу причинить девочке вред. Я же не чудовище. И Ника действительно моя родственница, и она, как вы правильно заметили, из наших. Но, я уверен, крайние меры не понадобятся. А для этого мне нужно, чтобы она просто сказала в трубку телефона в нужное мне время несколько слов. Даже неважно каких.
— Но если она не захочет?
Мельников смотрел на него в упор. Сергею не понравился этот взгляд.
— Вот только не надо тут чистоплюйство разводить, Олег Станиславович. Я очень не хочу доводить до такого, потому и позвал вас. Но вы и сами понимаете, что будет, если она не захочет.
Сергей покосился на Караева. Тот всё понял. Медленно приблизился к Нике и вдруг резко, Сергей даже сам вздрогнул от неожиданности, заломил девчонке руку назад, дёрнул.
— Ой! — вырвалось у неё. — Не надо!
— Хватит, Тимур, — остановил майора Сергей.
Он удовлетворённо смотрел на Нику, её взгляд был полон обиды, боли и ненависти, но это был осмысленный взгляд.
— Вот видите, Олег Станиславович, и психиатр не понадобился. Вижу, вижу, вы не одобряете такие методы. Я и сам их не одобряю. Но что же делать? Поверьте, я не желаю девочке зла. Слышишь, Ника? — он повернулся к ней. — Ника, я вовсе не хотел, чтобы тебе было больно. Просто мне надо поговорить с твоим отцом, а без тебя у меня это вряд ли получится.
— А что потом? — тихо спросил Мельников. — Когда вы получите Савельева. Что вы сделаете с его дочерью?
— Не знаю, Олег Станиславович. Я ещё не думал над этим. Но вы правы, она несёт в себе гены Андреевых. Не гоже разбрасываться таким материалом.
— Значит, она всё-таки нужна вам живой и здоровой?
— Конечно. Я рад, Олег Станиславович, что мы понимаем друг друга.
— Тогда я бы попросил вас, уже после того, как вы разрешите ситуацию с её отцом, отдать её мне. Я помещу девочку в клинику. Её надо привести в порядок — сильный шок не способствует хорошему здоровью. А нам она нужна здоровой, не правда ли?
«А он хорошо придумал, — Сергей даже восхитился своим новым соратником. — Девчонка носит ценные, хоть и подпорченные гены. Она молода, здорова и может дать такое же здоровое потомство. Особенно, если подобрать ей подобающего партнёра».
— Мы посмотрим и подумаем, Олег Станиславович. Давайте будем решать задачи по мере поступления. Спасибо, что согласились мне помочь. Теперь можете идти. Наверняка ваш приёмный сын уже дома. Так, Тимур?
Караев кивнул.
— Ну вот и славно. Идите, Олег Станиславович. Завтра утром я вас жду на заседании правительства, и у вас должен быть готов план действий по вашему сектору. И обратите внимание на Некрасова, у него много неплохих идей.
Мельников бросил короткий взгляд на Нику, снова упрямо застывшую на своей кровати, кивнул и быстро вышел.
— Ну что, Ника? — Сергей дождался, пока шаги Мельникова стихнут и хлопнет входная дверь, подошёл к племяннице, ласково улыбнулся. — Ну и зачем был весь этот цирк? Поверь, я не хочу ничего плохого. Тебе просто надо будет сказать своему отцу несколько слов по телефону. Ты же по нему скучала? Вот и пообщаетесь. А если ты заупрямишься, что ж, не обессудь. Твой крик меня тоже вполне устроит. И произведёт на твоего отца даже большее впечатление. Так что подумай, время ещё есть. Пойдёмте, Тимур. Усильте тут охрану. Пусть кто-то всё время находится с ней в комнате, как бы она чего не выкинула, — Сергей снова покосился на портрет Лизы. — А у нас ещё очень много дел.
Глава 18. Павел
— Запустил насосы?
— Запустил, — Павел кивнул.
— Это хорошо, — Марат чуть прикрыл глаза, собираясь с мыслями, а, может, и с силами.
Сегодня утром Анна позволила ему переговорить с Руфимовым, сказав, что накануне тот выглядел довольно бодрым. Правда, с самого утра Павел до Марата так и не добежал, времени не было: после планёрки сделал круг по станции с проверкой перед запуском, потом отвлёк Гоша с новыми сводками, а едва закончив с Гошей, Павел сорвался по звонку в бригаду Устименко, — в итоге у Руфимова он оказался только ближе к обеду, наткнулся на выходящую от него Анну и по её озабоченному лицу понял, что дела обстоят неважно. Видимо, за ночь что-то изменилось и изменилось, увы, в худшую сторону.
— Долго не задерживайся у него, минут пятнадцать, не больше, — попросила она, и Павел, всё поняв, только молча кивнул.
Марат и правда выглядел измученным, скорее всего, всю ночь не спал, наверно, болела рана. Павел и сам ещё хорошо помнил, что обезболивающие не всегда справлялись, и он вот также ночами скрежетал зубами от боли, напряжённо уставившись в потолок и считая трещинки и пятнышки от кое-где отвалившейся побелки.
— Это хорошо, — повторил Марат, хотя ничего хорошего не было.
Насосы планировали запустить ещё вчера, но сначала явился Алёхин с приказом дурака Рябинина, потом ранили Руфимова, а Павлу, прибывшему на станцию уже вечером, потребовалось время, чтобы разобраться. То есть минус ещё сутки.
— Ничего, Паша, — Руфимов прочитал на лице Павла его мысли и ободряюще кивнул. — Есть у меня одна задумка, но для начала нам надо без сучка и задоринки обкатать насосы.
— Обкатаем, — Павел слегка нагнулся и поправил сползшее одеяло. Диван, на котором вчера лежал Марат, заменили на кровать, видимо, заботами фельдшера Пятнашкина, которого Павел ещё не имел чести лицезреть, но о котором уже был наслышан. — Ты мне, Марат, вот что скажи лучше, — Павел посмотрел на друга. — Васильев… он что?
Васильев Павла беспокоил. Сегодня с утра Виталия Сергеевича на рабочем месте не оказалось, не появился он и на планёрке, а на вопрос Павла, где заместитель начальника станции, кто-то, кажется Селиванов, сказал, что Васильев сказался больным и потому на работу не вышел. Сначала Павел подумал, не переусердствовал ли он накануне, вспылив и наорав на Васильева, но, пораскинув мозгами ещё чуть-чуть, откинул эту мысль в сторону. Васильев — не кисейная барышня и под началом Руфимова работает не первый год, а Марат тоже умеет и гайки завернуть и по матушке обложить, так что тут что-то другое. Потому он и задал свой бессвязный на первый взгляд вопрос Руфимову в надежде, что тот поймёт.
Марат понял. Нахмурился.
— С Васильевым, Паша, мой промах. Даже не промах, а дурацкое стечение обстоятельств. Я ведь не хотел его сюда брать. Не знаю, обратил ли ты внимание, но Виталий сильно изменился с тех пор, как ты ещё с ним работал. А может и не изменился, просто по молодости такие вещи не сильно-то в глаза бросаются. Учиться он, Паша, не любит. Не любит и не хочет. Погряз в собственном самодовольстве и самоуверенности и не заметил, как его другие обходят. Вернее, замечать-то он замечает, а признавать, что сам в этом виноват, не хочет. Потому я и думал оставить Виталия на Южной, там-то он точно справился бы и нагрузку бы снизил, и на останов в своё время бы вышел, а сюда взять Бондаренко.
— Чего ж не взял? — тихо спросил Павел, понимая примерный ход мыслей Марата.
— Ногу Бондаренко сломал. Буквально за пару дней, как нам вниз спускаться. Пришлось всё на ходу переигрывать. Там, на Южной, Бондаренко и со сломанной ногой справится, а здесь на костылях сильно не попрыгаешь. А выбор у меня был невелик, сам понимаешь, — Марат прервался, на лбу проступила испарина.
Павел взял из стопки чистых салфеток на прикроватной тумбочке одну и осторожно промокнул мокрый и горячий лоб Руфимова. Увидел, как кривится Марат, силясь выдавить из себя улыбку и какую-нибудь шутку, но, видимо, боль была сильнее. «Надо сворачивать разговор, — промелькнуло у Павла. — И передавать Марата Анне».