— А здесь на станции, — продолжил Руфимов. — У Васильева сразу начался конфликт с Марусей.
— Неудивительно, — хмыкнул Павел.
— Что, уже познакомился с Марусей? — в голосе Руфимова послышались какие-то странные нотки.
— Познакомился. Такая до белого каления любого доведёт.
При упоминании этой женщины Павла охватили непонятные противоречивые чувства. Он видел, как быстро сошлась с ней Анна, заметил, что Маруся явно понравилась Борису, но сам он отношение друзей к этой занозе не разделял. Почему-то она его раздражала, а вчера, когда вдобавок ко всему она ещё и застала их с Анной целующимися, он не на шутку разозлился. Эта вспышка злости была совершенно необоснованной, глупой, детской, потому что в этой дурацкой ситуации Маруся была совершенно не при чём, это он, старый болван, непонятно с какого перепугу попёрся к Анне, зная, что та не одна, так что и винить нужно было только себя. И всё же…
— Маруся — хорошая девушка, — неожиданно сказал Марат и опять очень странно посмотрел на Павла. Далась же ему эта чёртова Маруся. Если только… да ну нет. Не может такого быть. Павел тряхнул головой, прогоняя морок, а Руфимов, снова угадав, о чём он думает, не выдержал, усмехнулся. — Маруся — отличный инженер. Опыта у неё, конечно, маловато, но это дело наживное. Увидишь, Паша, она ещё нас с тобой за пояс заткнёт, а я, дай Бог, ещё десять годочков поскриплю и ей все дела передам. Быть Марии Григорьевне начальником станции, и не Южной, а этой станции.
— Ты ещё больше десяти годочков поскрипишь, — буркнул Павел. — Ты мне ответь лучше, как мне Виталия в чувство привести? Пинком под зад?
— Пинком под зад ты его можешь только отсюда на выход сопроводить. Я возражать не буду. Толку, если честно, Паша, от него здесь мало, а вот вреда… мы ж на пять суток благодаря и его стараниям в том числе отстаём. Так что смотри сам, нужно тебе его в чувство приводить или нет. Но по факту я тебе сдаю хозяйство разорённое, и ты, Паша, остаёшься без зама, а это нехорошо. Единственное, что могу посоветовать, в каких возможно вопросах — опирайся на Марусю. Учится она быстро, но бывает импульсивна. Сложно вам, конечно, придётся, но что делать, другого выхода я не вижу.
— То, что сложно, не то слово, — Павел закатил глаза. — У меня уже нервный тик от этой дамочки.
— Так ты что, ещё не знаешь? — удивлённо посмотрел на него Марат.
— Чего не знаю?
— Павел! — дверь распахнулась, появилась Анна. — Я вам дала пятнадцать минут, а ты… ну в конце концов, соображай тоже немножко.
Аннина злость была понятной — Марату требовался отдых, Павел и сам это видел.
— Ухожу уже. Аня, не сердись, — Павел поднялся. — Я к вечеру ещё загляну, Марат. Давай, поправляйся.
Павел быстро вышел, но, проходя мимо Анны, поймал её обеспокоенный взгляд. Похоже, всё действительно не очень хорошо, и если это так, то, получается, здесь на станции, кроме него больше никого и нет из тех, кто сможет свести всё воедино и управлять этой огромной махиной. А Маруся, которую так настойчиво «сватал» Марат…, ну хорошо, пусть она умна, но опыта, опыта-то мало. Ну и характер, конечно, не приведи господь.
— Павел Григорьевич! Павел Григорьевич!
Он мысленно застонал. Легка на помине. Маруся почти неслась ему навстречу, маленькая, лёгкая. На щеках взволнованный румянец.
— Павел Григорьевич! По внутреннему телефону звонил Литвинов. Просил вас предупредить. В час, на командном пункте, это у Алёхина, будут переговоры. С этим вашим Ставицким.
— Ставицкий звонил?
— Да, — она остановилась, перевела дыхание. — Уже почти половина первого. Литвинов просил, как можно скорее быть, чтобы успеть переговорить до звонка.
— Чёрт, — выругался он, рванул в сторону лестницы, но тут же застыл. Станция. Насосы уже запущены, а бог его знает, сколько там времени займёт разговор со Ставицким, и, похоже, Марат прав, выбор у него невелик. Он обернулся. — Мария Георг… Григорьевна. На время моего отсутствия вы остаётесь за меня. Здесь. На станции. Сообщите остальным, ну и действуйте сообразно обстановке. Испытания, там что сейчас?
— Всё штатно, Павел Григорьевич. А если возникнет какая-то ситуация, ну…
— Тогда срочно ко мне. Сразу же!
Борис ждал его на командном пункте, бродил туда-сюда, постоянно натыкаясь на стулья — помещение было небольшим и явно непредназначенным для того, чтобы кто-то совершал тут променады. В углу стоял капитан Алёхин, напряжённо следил за перемещениями Литвинова. При виде вошедшего Павла капитан машинально вытянулся, чуть ли не честь отдал. Павел коротко кивнул ему и уставился на Бориса.
— Ну что там?
— Что, что, — пробурчал Борис, останавливая свой бег. — Через двадцать минут изволит выйти на связь твой кузен. Требует тебя. Для родственного разговора по душам. Я внизу был, с комендантом ругался, когда меня нашли и сообщение от него передали. Пока я оттуда добрался, пока тебя разыскали. В общем времени у нас, чтобы переговорить, совсем мало.
— Да о чём говорить, Борь, — Павел опустился на стул, посмотрел на стоящие перед ним телефоны. Их было три, и два из них ещё со вчерашнего вечера замолчали. Работала только внутренняя станционная связь. Что ж, вполне логичный шаг со стороны Ставицкого — лишить их связи, тут Павел не удивился.
Сейчас, видимо, специально для этого разговора, временно подключат правительственный. Телефоны прямой связи — правительственные, как их в шутку называли, — остались ещё со старых времён. По ним можно было связаться только с такими же аппаратами, которые стояли исключительно в кабинетах членов Совета и на особо важных объектах. Их было всего ничего, несколько десятков. И все они были одинаковыми — чёрными, полированными, важными. Один такой Павел совсем недавно распорядился провести ещё и к себе в квартиру.
— О чём тут говорить? — повторил он. — Всё и так понятно. Ставицкий будет требовать мою голову.
— А что, тебе твоя голова уже не дорога? — Борис присел на соседний стул и тоже взглянул на телефоны. Поднял трубку сначала с чёрного, правительственного. Потом с обоих других, о чём-то сосредоточенно размышляя. — Вот что, Паш, я хочу с тобой кое-что обсудить, пока ты дров не наломал и на амбразуру грудью не полез. Капитан, ты свободен, оставь нас одних, нам тут тет-а-тет переговорить надо. И да, местную связь лучше отключить пока, и распорядись, чтобы нам не мешали.
— Борь, связь лучше оставить, — возразил Павел. — У меня там насосы, сейчас один этап испытаний закончим, надо на другой переходить, и если вдруг какая-то неувязка… Понимаешь, я сдуру рванул сюда сразу, никого не предупредил, а на станции временно Марусю оставил, так что…
— Подождёт твоя Маруся и твоя станция, Паш. Не дело, если мы будем говорить с твоим кузеном, а тут начнёт телефон трезвонить. И вообще, разговор у меня к тебе серьёзный.
Павел посмотрел на друга. Боря был явно чем-то сильно обеспокоен.
— Ну хорошо, полчаса без меня обойдутся, — он протянул руку и выдернул шнур белого телефона внутренней связи. Третий, общий, тревожного красного цвета и так не работал со вчерашнего дня.
Капитан Алёхин коротко взглянул на Бориса и быстро вышел.
— Ну, валяй, — Павел откинулся на спинку стула, встряхнул головой. Всё было очень некстати: внезапно проклюнувшийся Ставицкий — хотя это, конечно, можно было спрогнозировать, как раз-таки он и должен был объявиться, Васильев, которого сразил таинственный недуг и которому Марат только что выдал нелестную характеристику, Гошины пугающие сводки, утренняя проблема в бригаде Устименко — если они её не устранили, это неизбежно скажется на первом этапе испытаний, а значит, ко второму переходить будет нельзя, Маруся эта…
— Паш, я понимаю, ты сейчас весь в своих великих инженерных думах, но давай постараемся сосредоточиться на другом. На твоём милом братике. Я не успел сказать. Дело в том, что, судя по тексту, который передал дежурный — у Ставицкого Ника.
Павел похолодел. Чего-то подобного он и ожидал, когда узнал вчера, что Дорохов Нику не нашёл: Величко, несмотря на данное обещание, не успел вывести его девочку из-под удара. Но Павел всё же надеялся — на чудо, на счастливую случайность, на удачное стечение обстоятельств в конце концов. Он отчаянно цеплялся за мысль, что Ника успела где-то укрыться, может, у кого-то из своих друзей или у молодого человека. У одного из. Павел уже потерялся, у кого на данный момент с его дочерью отношения: у дурака Шорохова или у сына Мельникова. И сейчас с ужасом понял, что предпочёл бы, чтобы Ника была с Шороховым, тот бы мог укрыть её внизу, в бесконечных лабиринтах жилых секторов, в которых он явно был как рыба в воде. А вот Стёпа… сын Мельникова. Мельникова, который, как сказал Слава, остался наедине со Ставицким и, видимо, всех их и сдал. А значит, и Нику он мог… Ведь была такая мысль, что Мельников предатель. Была. И они, выходит, ошиблись, доверившись ему. Понадеялись на его порядочность. Зря понадеялись.
Пока все эти мысли кружились в голове Павла, Борис молчал, внимательно наблюдая за ним.
— Что, Борь, хреновый у нас расклад, да? — спросил Павел. — Все козыри с той стороны, у нас тут только эта полузапущенная махина, куча мирных людей и полсотни военных. Чем крыть будем, а, Борь? Ты у нас бо-ольшой специалист по ситуациям такого рода. По переговорам по смещению власти с применением шантажа, связанного с угрозой жизни близкому человеку.
— Не сомневался, что ты мне это до конца жизни будешь припоминать, — пробормотал Борис, сильно помрачнев.
— Буду. Тем более, вряд ли моя жизнь будет долгой, учитывая сложившиеся обстоятельства.
— Что так? Собрался идти наверх спасать дочь?
Павел молчал. Перед глазами встала его гостиная, солнце, рвущееся в окна, рыжие лучи, запутавшиеся в кудряшках маленькой девочки, которая, смешно топая босыми ногами, влетала в комнату и бросалась к нему в объятия — Папка, папочка! — а он прижимал её к себе, поднимал над головой, любуясь смешной мордашкой с хитрющими серыми глазами —