— Мало ли что я хотел. Это раньше было. Да и потом, меня всё равно бы выкинули, наверно. Теперь же всех безродных будут выгонять.
— Никуда тебя не выгонят. Ты — сын министра, — возразила Вера.
— Никакой я ему не сын, — Стёпка сердито зыркнул на Веру. — Я — приёмный, забыли? У нас даже фамилии разные. А теперь только гены имеют значение. А у меня с генами не очень. Это у него, у… отца, как выяснилось, полный порядок с происхождением. А я тут не при делах.
— Стёпа…
Митя хотел было что-то сказать, но тут снова ожил динамик, опять, заставив их всех вздрогнуть, хотя за последние два дня к этому уже можно было привыкнуть.
— Студент-стажёр первого курса административного сектора Поляков Александр. Немедленно подойдите к кабинету начальника учебной части. Студент-стажёр…
Сашка побледнел. Он ждал этого. Ждал и боялся. Всё-таки так скоро… прямо в первый день.
— Зачем им ты? — спросил Марк. — Ты что-то сделал?
— Я думаю, что они уже начали… ну, пересматривать состав учащихся. И понятно, что принялись сразу за административный — туда точно таких, как я, из низов, допускать больше не будут. Ладно, — Сашка оглядел всех и выдавил из себя улыбку. — Если что, то меня ищите на шестьдесят пятом, у родителей. А тебе, Стёп, удачи!
И Сашка, выбравшись из закутка, не оглядываясь, поспешил по коридору в сторону кабинета начальника учебной части.
Глава 22. Стёпа
В деканате царила суета. Секретарша, высокая сухая женщина, которую студенты между собой иначе как Вобла никогда не называли, лихорадочно рылась в шкафу, где хранились папки с личными делами. У стола громко спорили двое мужчин, в одном из которых Стёпа узнал профессора анатомии Гуревича, а рядом с дверями топтались три девчонки и толстый парень в неопрятной мятой рубашке, кажется, со второго курса.
— Тебя тоже вызвали? — поинтересовался он, повернув к Стёпке круглое прыщавое лицо.
— Нет, — Стёпка чуть брезгливо отступил назад. От парня пахло потом, и над верхней губой, где пробивались едва заметные светлые усики, блестели капельки испарины. — Я… я сам.
— А-а-а, — протянул парень и больше ни о чём уже Стёпку не спрашивал.
После того, как Сашка ушёл, они тоже решили расходиться. Сидеть дальше в том закутке не имело смысла, переговорить они обо всём переговорили, что делать дальше — никто не знал, да и в учебных группах их могли хватиться, если уже не хватились.
— Пойдёмте, — первым встрепенулся Лёнька. — Чего теперь сидеть, и так уж…
Он не договорил, но всем и без того было понятно, что он имел в виду под этим «и так уж». Все они, за исключением Веры, были кандидатами на исключение, и Сашка был прав: это лишь вопрос времени, не сегодня, так завтра их вызовут по одному, отдадут документы, вручат, наверно, какое-нибудь направление в пункт распределения или куда там отправляют дальше, и…
— Ну я тогда сразу в деканат, — Стёпка поднял глаза на близнецов, на Марка и Веру он смотреть избегал. Эти двое сидели, тесно прижавшись друг к другу, и Марк, обхватив Веру за плечи, рассеянно перебирал рукой прядку её тёмных волос. — Заберу документы и сразу к отцу, надеюсь, эти уроды не всё наверху перекрыли, и меня к нему пропустят.
— Да, — отозвалась Вера. Непонятно было, слышала ли она, о чём он сказал — кажется, что нет, с её лица не сходило задумчивое выражение, и Стёпке опять сделалось неуютно. Марк и Вера не целовались, даже то, что Марк обнимал Веру за плечи, трудно было назвать объятиями, и всё равно у Стёпки было ощущение, что подглядывает сквозь замочную скважину — подглядывает за чем-то запретным, очень личным, интимным, что не предназначено для чужих глаз.
— Я пойду, — зачем-то повторил он, и Вера наконец очнулась, уставилась на него своими стальными глазами.
— Погоди. Нам надо решить, как мы будем видеться. Вниз пока никого не пускают, и кто знает, как долго это ещё продлится. Ты, если будешь работать внизу, тоже, скорее всего, не сможешь сюда приходить.
— Наверно. Хотя… думаю отец мне оставит допуск наверх… из-за мамы. Чтоб я смог с ней видеться. Значит, я смогу подниматься. С ребятами вообще без проблем, они же внизу живут. Если их в ту больницу не пустят, я сам могу вечером к Марку, например, забежать. Вы мне только адреса свои оставьте.
— Сейчас, — Лёнька достал из рюкзака листок и принялся быстро записывать номера этажей и квартир.
— А так ещё же телефон есть, — продолжил Стёпка. — Тебе, Вер, я вполне могу звонить.
— Хорошо, — Вера кивнула. — Как с тобой держать связь — решили. Теперь Ника. Идеи есть?
Она обвела всех взглядом. Идей ни у кого не было.
— Ладно. Я сама ещё помозгую. И вообще… что-нибудь придумаем.
— Обязательно придумаем, — улыбнулся Митя, и Митина мягкая улыбка словно зажгла надежду. И каждый из них подумал про себя: «Конечно, придумаем. Обязательно — точно что-нибудь да придумаем!».
— Тебе чего?
Стёпка, погружённый в думы, не заметил, как из деканата все разошлись, и он остался один.
— Мне… — он запнулся, чуть было не назвав секретаршу Воблой. Имя-отчество этой женщины он не помнил, а, может, даже и не знал. — Мне… документы…
— Забрать что ли? Фамилию свою говори. И группу.
Стёпка назвал. Секретарша опять метнулась к стеллажу, покопалась там, вытащила тоненькую папку, бросила на стол перед Стёпкой. Потом, сделав отметку в какой-то массивной книге, повернула её к нему и ткнула в то место, где нужно было поставить подпись. Пока Стёпка расписывался, затрезвонил телефон, секретарша схватила трубку и заговорила со звонившим, потеряв к Васнецову всякий интерес. Он даже почувствовал какое-то разочарование. Так просто? Хотя на что он рассчитывал? На то, что его будут уговаривать остаться и подумать? Глупо.
Подавив в себе сожаление, Стёпка покинул деканат, вышел из учебной части и направился наверх, в управление сектора здравоохранения.
Он очень надеялся, что отец будет там, на своём рабочем месте. Потому что, если он умчался по больницам, придётся ждать, а домой Стёпка идти не хотел. Маму, конечно, было жалко, но говорить с ней Стёпа боялся. Боялся, что сам не выдержит, останется с ней. А ему надо найти Кира. Обязательно надо найти.
Он уцепился за эту мысль — про Кира, а остальные гнал прочь. Старался не думать про маму, отца, который вовсе ему не отец, и про то, что он не будет врачом, и про Нику… И про то, что творилось вокруг, про снующих по коридорам военных, про перекрытые лестницы (чтобы пройти наверх ему пришлось оббежать чуть ли не весь этаж — с Северной лестницы его турнули, а на Западную он не пошёл сам, там кричала какая-то женщина, наверно, её задержали), про всё это Стёпка тоже старался не думать.
Хорошо ещё, что в само управление его пустили без труда. Один из охранников, видимо, узнал его — он что-то шепнул второму — и тот, с интересом взглянув на Стёпку, открыл перед ним турникет.
Стёпа был тут всего пару раз. Вот когда папа был ещё главврачом, Стёпка не вылезал из его больницы. А тут ещё не успел — руководить сектором отец стал совсем недавно, всего-то пару месяцев назад или чуть больше.
Стёпа вошел в приёмную.
Красивая молодая женщина в белоснежной блузке, сидевшая за столом, тут же окрикнула его.
— Вы куда? Олег Станиславович занят.
Секретарша, скорее всего, была новенькая, Стёпа её не знал. Он уже было хотел сказать: «Я — его сын», но осёкся.
— Скажите ему, что здесь Степан Васнецов.
— Я же говорю вам, что он занят, — упрямо повторила женщина.
— А вы просто скажите, что его ждёт Степан Васнецов, — с нажимом ответил Стёпа.
Видимо, было в его тоне или выражении лица что-то такое, что секретарша сдалась, ещё раз оценивающе на него взглянула, потом подняла трубку и произнесла:
— Олег Станиславович, тут какой-то Степан Васнецов, он…
Договорить она не успела — дверь в кабинет распахнулась, и Стёпа увидел отца.
— Стёпа! — голос отца слегка дрогнул, но он тут же взял себя в руки. — Проходи! — и, не отрывая от Стёпки взгляда, словно боялся, что тот уйдёт или исчезнет, бросил секретарше. — Меня не беспокоить, я занят.
Степан прошел в кабинет.
Отец закрыл дверь и тут же дал волю эмоциям.
— Ты что себе позволяешь? Где ты был всю ночь? Мама места себе не находит. Ты что, не понимаешь, что в такое время… как маленький! Садись, я сейчас позвоню маме.
Отец подошёл к столу, сел в кресло, пододвинул к себе телефон.
— Потом позвонишь, — Стёпка остался стоять.
— Стёпа, послушай, — отец отложил трубку и посмотрел на него. — Я понимаю, наверно, у тебя есть основания злиться. Просто, ты многого не понимаешь…
— И не хочу понимать, — отрезал Стёпка, отвёл глаза, уставился вниз, на свои ботинки. Левый был слегка в чём-то испачкан. Стёпа заметил это, ещё когда шёл из учебки, и сразу полез в карман за салфетками, чтобы протереть — он привык держать одежду и обувь в идеальной чистоте. Но передумал, из какого-то дурацкого упрямства не стал убирать пятно. Словно нарочно, чтобы досадить отцу, потому что Стёпа знал — отец не выносил таких вещей. Вот и пусть злится. Если заметит, конечно. Потому что какое ему, в сущности, до него дело. Он же не их с мамой общий ребёнок.
— Стёпа, сядь, пожалуйста, — устало проговорил отец. — Нам надо поговорить.
Степан упрямо пялился на пятно на ботинке, словно черпал оттуда силы.
— Я понимаю, тебе сейчас кажется, что я…
— Неважно, что мне кажется, па… — наконец заговорил Стёпа, чуть не назвал отца привычным «папа», но остановился, проглотил второй слог и, разозлившись на самого себя, плюхнул на стол под нос отцу выданную в деканате папку. — Вот!
— Что это? — удивился отец, взял папку в руки, быстро раскрыл и на секунду замер. — Ты что? Ты забрал документы? Стёпа… Зачем?
— За тем, что я больше не хочу быть врачом! — отчеканил Стёпа. — Я пришёл, чтобы попросить у тебя… Мне нужна твоя помощь.
— Погоди, но ведь ты хотел… тебе же нравилось, — отец растерялся, и Стёпе даже стало его жалко. И он подумал, что отцу сейчас нелегко, и, может, Поляков прав, и есть какие-то причины, о которых он, Стёпка, не знает. И если поговорить… Но потом он вспомнил, как отец смотрел на маму и говорил что-то про общих детей. Которых у них нет. И что если бы они были…