— Спасибо, Ирина Андреевна, — Сашка выдохнул себе под нос, но она услышала, и невзрачное серое лицо перекосила улыбка.
В тот первый день, когда на него обрушилась новость о его настоящем происхождении, Сашка почти безвылазно, если не считать походы в туалет, просидел в своей новой спальне, пытаясь хоть как-то осмыслить произошедшее и унять панику. Это удавалось плохо, не помогала даже книга, которую Сашка нашел здесь же, в комнате, и которая, как он догадался, выполняла роль декора — своеобразного яркого штриха, дополняющего безупречно-мёртвый интерьер.
Он перелистывал страницу за страницей, понимая, что если не будет хотя бы делать вид, что читает, не будет складывать буквы в слова, а слова в предложения — бессмысленные, потому что смысл ускользал и растворялся, — то он просто разревётся. Громко, в голос, как маленький.
Ему мучительно хотелось к маме. Не к той женщине, которая назвалась матерью, попутно сообщив, что не успела убить его ещё до его рождения, а к той, к настоящей маме. К её шершавым и одновременно мягким рукам, всегда чуть подрагивающим, когда она гладила его волосы. К её тёплому и тихому голосу, к ласковой нежности, которую он, дурак, не умел ценить и беречь.
Сашенька. Сынок.
Мама…
Анжелика Юрьевна вернулась только к вечеру и не одна, а в сопровождении другой женщины, невысокой, худой и не то чтобы некрасивой — скорее неприятной. Сашке она тогда показалось смутно знакомой, но он никак не мог вспомнить, где он мог её видеть.
— Добрый вечер, Александр, — поздоровалась женщина.
— Алекс, — поправила её Анжелика. — Я бы предпочла, чтобы его называли Алекс. В ваш сектор я уже позвонила, сказала, чтобы они исправили имя в пропуске и в документах.
— Алекс так Алекс, — тускло согласилась женщина. На Анжелику она не глядела, да и на него, Сашку, тоже. Было вообще непонятно, куда она смотрит — в сторону, куда-то в бок, но при этом Сашка готов был поклясться, что от этой женщины вряд ли что может ускользнуть.
— Ты тогда просвети его, что к чему, хорошо? — Анжелика Юрьевна скривила свои красивые пухлые губы.
Сашка скорее догадался, чем понял, что между этими двумя женщинами отношения оставляют желать лучшего. Хотя они были близки, наверно, какие-то родственные связи — что-то общее проскальзывало в лицах обеих, и в красивом лице Анжелики, и в сером невзрачном её гостьи, — но эта близость их обеих не радовала, скорее уж тяготила и даже раздражала.
— Хорошо, — женщина кивнула и, в первый раз за всё время посмотрев на Сашку, заговорила сухо и жёстко. — Меня зовут Ирина Андреевна Маркова, я — министр административного управления. С твоей мамой, — при слове «мама» Ирина Андреевна неприятно усмехнулась, а Анжелика ещё больше скривилась, что опять не укрылось от внимания Ирины Андреевны. Её невыразительное треугольное личико заметно оживилось, и она продолжила, ещё раз с удовольствием повторив «с твоей мамой». — Мы с твоей мамой родственницы, не близкие, но всё же. Так что с тобой получается, мы тоже в некотором роде в родстве. Но это родство никак не должно отражаться на наших профессиональных отношениях, потому что, начиная с завтрашнего дня, ты поступаешь целиком и полностью в моё распоряжение.
— А учёба?
— Учиться будешь в индивидуальном порядке, прямо на рабочем месте, непосредственно вникая во все рабочие моменты. У тебя должно получиться. Я справлялась в учебной части, преподаватели тобой довольны, по успеваемости нареканий нет.
— Но, — растерянно проговорил Сашка. — Я же ещё почти ничего не знаю, я всего…
— Это не имеет значения. Программа обучения составлена таким образом, чтобы ученики осваивали профессию с самых низов, каждый бывший студент должен пройти карьерную лестницу, начав с самой ничтожной ступеньки. Но тебе занимать низкие должности не придётся. Ты не просто студент, ты — Бельский. Твоё положение неизмеримо выше положения всех твоих однокурсников.
Сашка ошарашенно молчал.
— Значит, Алекс, завтра в девять я жду тебя в административном секторе. Ты знаешь, где это, проходил стажировку у Кравца.
И тут Сашка вспомнил, где он её видел.
— Смотри сам, Шура, я ведь не настаиваю. Это дружеский совет, рекомендация старшего товарища, не более.
Тонкая ложечка дробно постукивала о край чашки. Сашкин взгляд был прикован к этой ложечке и к сухому запястью, покрытому редкими завитками светлых волос, выглядывающему из широкого обшлага халата.
— Ты понимаешь, Шура, о чём я толкую?
— Понимаю, Антон Сергеевич.
В дверь тоненько заскреблись, и по лицу Кравца брезгливой гримасой пробежало раздражение. Ложечка в его руках звякнула и замерла, и словно в ответ на внезапно образовавшуюся тишину в комнату серой тенью скользнула женщина, поставила перед ними на низенький сервировочный столик поднос с каким-то угощением.
— Антоша…
— Вон пошла, дура, — равнодушный голос Сашкиного начальника тонкой плетью прошёлся по худому телу женщины. Она вздрогнула и втянула морщинистую цыплячью шею в воротник мешковатого платья.
— Не стой столбом, — шипящий шёпот Анжелики прозвучал прямо в ухо, и Сашка снова дёрнулся, как от удара током. — Пойди, пройдись по залу. Побеседуй с людьми.
Сашка послушно кивнул, а Анжелика (про себя Сашка называл её исключительно по имени, а при личном обращении всегда мучительно подыскивал безлично-вежливые формы) уже упорхнула от него, подошла к высокому красивому мужчине, в котором Сашка узнал Мельникова, отца Стёпки (Сашка видел его в больнице у Анны Константиновны). Вот уж на ком чёртов смокинг сидел как влитой и вряд ли доставлял какие-то неудобства.
— Олег, а где твоя супруга? Почему ты один? — проворковала Анжелика, приближаясь к отцу Стёпки.
Сашка отошёл от них, огляделся. Слава богу, Вера всё так же мрачно стояла в стороне, подпирала спиной колонну. Пожалуй, она была единственной, кого он был рад здесь видеть. Он торопливо приблизился к ней.
— Алекс Бельский? — фыркнула она, и в её глазах свернула насмешка.
— Вер, не надо, пожалуйста, — тихо попросил он.
И она поняла, кивнула, насмешка в глазах погасла, взгляд стал серьёзен.
— А я-то думала, куда ты подевался. На занятия ходить перестал. А ты, теперь, выходит, птица высокого полёта.
— У меня индивидуальное обучение, я почти всё время при Марковой. Она — моя родственница, как оказалось. Ну и начальница теперь.
— Да уж, — протянула Вера. — Повезло так повезло.
— Вер, ты мне лучше скажи, есть какие-то новости? Стёпа? Что-то слышно про Нику?
— Ничего не слышно. Я думаю, её все ещё держат взаперти. Этот её психопат дядюшка, наш новый Верховный.
Сашка только сейчас понял, что подсознательно ждал, что на этом рауте будет Ника. У неё-то точно происхождение такое, какое надо. Может и её тоже будут наряжать, как куклу, и таскать по этим сборищам, как его и Веру.
— А вообще, Саш, я ничего толком не знаю, — с горечью продолжила Вера. — В учебке такие дела творятся — всё перекрыли, общаться между группами нельзя, дежурных в коридорах выставили, из числа добровольцев, — она не смогла сдержаться и бросила на Сашку колкий взгляд. «Из числа добровольцев, таких же стукачей, каким был ты», — догадался Сашка, прочитав недосказанное в её глазах.
Впрочем, это выражение было мимолётным, взгляд её снова стал затравленным и тоскливым.
— Я ни с кем не могу видеться. Ни с близнецами, ни с… Марком, — губы Веры дрогнули.
— А Стёпа? — Сашка понял, что Вере трудно про это говорить, и перекинул разговор на другое. — Про Стёпку что-то слышно? Он дал о себе знать? Он нашёл Кира?
Вера поспешно опустила глаза.
— Да, Стёпка мне звонил три дня назад. Он устроился в больницу, медбратом.
— И как? Он выяснил, что с Киром? — Сашке очень не понравилось, что Вера не смотрела на него, прямая и категоричная Вера редко отводила взгляд, разве что…
— Саш… Кир умер.
— Нет, — выдохнул Сашка и в растерянности залпом выпил бокал, который Анжелика велела ему взять с подноса официанта, услужливо встретившего их на входе, и с которым он так и таскался всё это время. Непривычно резкий вкус и пузырьки ударили ему в нос, и на глаза навернулись слёзы — то ли от попавших внутрь газиков от игристого вина, то ли от того, что Кир…
— Извини. Надо было как-то не так сказать, — в глазах Веры, которые она всё же вскинула на него, Сашка уловил сочувствие. — Вы же дружили с ним, в последнее время.
Сашка и сам не знал, дружили они с Киром или нет. И как назывались их сложные отношения — дружбой, приятельством, товариществом. Но он знал одно — вместе с его смертью в душе образовалась пустота, которую он никогда не сможет заполнить.
— Степка там дёргается. Спрашивает, делаем ли мы что-то, чтобы вытащить Нику, — Вера поспешно сменила тему. — А я… что я могу сделать? Я тут одна, меня к ней не пускают. Я просила маму, чтобы она поговорила с Рябининым, они хорошо знакомы. Но она сказала, что Рябинин и слушать её не стал. Может, у тебя есть идеи?
Сашка покачал головой. Идей у него не было.
— Чёрт, её только тут не хватало! — внезапно Вера скорчила брезгливую гримасу. — Блин, дура, вырядилась, как невеста какая-то. Извини, Саш, я не хочу с ней говорить! — и Вера быстро отошла вглубь зала — Сашка даже не успел сообразить, почему.
Впрочем, его недоумение длилось недолго. Прямо к нему, улыбаясь, шла Оленька Рябинина, даже не шла — плыла: в длинном нежно-кремовом платье, с двойной ниткой жемчуга на нежной шее и в сверкающей короне-диадеме она действительно смахивала на невесту. Сашка напряжённо замер.
— Саша! Ой, прости… Алекс, — она протянула ему руку, и он машинально, как его учили (а его учили, к нему каждый вечер ходил то ли гувернёр, то ли воспитатель — Сашка так и не придумал, как называть своего преподавателя этикета и хороших манер), наклонился и прижался губами к прохладной руке, ощутив сладкий цветочный запах, от которого к горлу тут же подкралась тошнота.