Вера замолчала, сжав губы.
— Это ненадолго, — уверенно произнесла Ника. — Вот увидишь, Вера. Мой папа… он обязательно вернётся. И скинет этого урода!
— Конечно, вернётся! — Вера согласно кивнула. — И тварь эту за яйца подвесит. А мы поможем. Потому что это же полный бред, то, что сейчас происходит. И на самом деле — полно тех, кто недоволен новыми порядками. Мои родители, например. Я сама слышала. Правда, пока главный в армии Оленькин папаша, этот жирный алкаш Рябинин. Мерзкий ублюдок. А дед ему ещё верил. И дочурка его, вот гадина! Ты слышала, наша бывшая подружка ведь замуж собралась, и знаешь, за кого?
Ника пожала плечами, ей было, в общем-то всё равно.
— За урода этого и собралась, за дядю Серёжу твоего. Ставицкого-Андреева. Представляешь? За этого старикана. И главное — лопается от гордости, словно принца себе отхватила. Вот дура!
Ника удивлённо вытаращила глаза. Оленька выходит замуж за этого…?
— Короче, такое ощущение, словно все вокруг с ума посходили, — заключила Вера, бросила быстрый взгляд на часы. — Да где этот Поляков? Вообще не шевелится. А ты, Ника, не волнуйся. Мы тебя спрячем. И обязательно что-нибудь придумаем. Людей много, нам помогут, не могли же, в самом деле, все помешаться скопом? Нормальные всяко остались ещё. Мои родители, отец Марка, Стёпкин отец тоже, хотя…
— Мельников? — Нику словно ударили. — Мельников — предатель. Он к Ставицкому каждый день ходит, всё говорят о чём-то. И ко мне… Осматривает меня, как куклу. Они ж все о здоровье моём заботятся, чтобы со мной чего не случилось, потому что, если я заболею или концы отброшу, им не очень удобно будет папу шантажировать.
— М-да, — Вера покривилась. — Вот и Стёпка так говорит. Я думала, что это он от обиды, поругался там с отцом, а оказывается… Ну да ладно предатель и предатель. И чёрт с ним. Другие найдутся. Сейчас главное переправить тебя вниз, к близнецам, а там…
В дверь позвонили, и Ника невольно вздрогнула.
— Ну, слава богу, наконец-то! — Вера метнулась из кабинета в прихожую. — Сказала же — быстро, чего копался!
Ника машинально поднялась с места, с уютного кожаного кресла, старого, потёртого на подлокотниках, в которое она инстинктивно, сама не замечая, всегда садилась. Вот и сейчас, пока Вера обзванивала всех по телефону, щедро раздавая указания, она опустилась в это кресло, утонув в нём и на время превратившись в маленькую девочку, которой не нужно ничего решать самой, потому что вокруг столько умных, любящих и заботящихся о ней взрослых. Входной звонок вернул её в действительность, и Ника нехотя встала и пошла следом за подругой, встречать Сашку.
Вот только человек, стоявший на пороге, Сашкой не был.
— Вера, разреши пройти.
Знакомый, уже успевший осточертеть и стать ненавистным вежливый голос заставил Нику вздрогнуть. Она почувствовала, как на неё опять наваливается отчаяние: у них ничего не вышло, и её свобода закончилась, так и не успев начаться.
— Родителей нет дома, а я занята, — Вера попыталась захлопнуть дверь, но Мельников, а это был он, не дал ей этого сделать. Он мягко, но решительно отодвинул Веру в сторону, вошёл в прихожую и сразу же увидел Нику.
— Спокойно, девочки, — сказал он.
Ника попятилась назад. Бежать ей в сущности было некуда, она лишь может метаться, как загнанный в угол зверёк, но конец предсказуемо один. Интересно, Мельников сразу отведёт её назад или дождётся солдат? Или самого стервятника Караева? Ника устало прикрыла глаза.
— А что тут у вас дверь открыта?
Теперь в проёме появился Сашка Поляков. Он увидел Мельникова, расширил глаза и застыл в замешательстве. Мельников резко подался назад, схватил растерявшегося Сашку за руку, втащил в квартиру и тут же запер дверь.
— Придурок, очень вовремя! — прошипела Вера Сашке, который мало чего понимал и во все глаза таращился на Мельникова. — Всё из-за тебя! Копался, не мог раньше прийти!
— Ребята, спокойно, — повторил Мельников. — Я прошу вас, не кричите и не делайте глупостей. Кто-то ещё есть в квартире?
Все молчали. Ника переводила взгляд с Веры на Сашку, а те в свою очередь смотрели на неё и друг на друга.
— Пожалуйста, ребята, — Мельников устало вздохнул. — Расскажите мне, что у вас тут происходит. Я вам не враг, и нравится вам это или не нравится, вам придётся мне поверить. Выхода у вас нет. Итак, что здесь происходит?
Глава 11. Мельников
— Я не враг вам, ребята, придётся в это поверить. Да и выхода у вас нет. Итак, что здесь происходит?
На Олега смотрели три пары настороженных глаз — и во всех плескалось недоверие. Буквально пару часов назад с таким же выражением смотрел не него его собственный сын. Словно обвинял в чём-то. Вот и эти дети тоже — обвиняли. Надо как-то убедить их, заставить поверить. Но как? Олег не знал. Он и сына-то своего убедить не мог.
— Я только что был в твоей квартире, Ника, — начал он, осторожно подбирая слова. — Насколько я понимаю, тебе удалось как-то избавиться от охраны. Но я там нашёл только майора. А остальные? Там же должно было быть ещё три охранника?
Ника пожала плечами, не сводя с него упрямых, злых глаз.
— Ты воспользовалась удачным моментом, стукнула майора по голове лампой и побежала к Вере, так?
— Я его убила? — вдруг спросила Ника, и её голос немного дрогнул.
— Нет. Конечно, нет. Он без сознания… был без сознания, когда я его осмотрел, но он жив, — Олег поспешил успокоить девочку. Он вспомнил лежащего на полу майора, но тут же врач отступил на задний план. У начальника охраны лишь небольшое сотрясение, скоро он очнётся, если уже не очнулся, поднимет тревогу, это лишь вопрос времени. Олег глядел в полные недоверия глаза детей и лихорадочно пытался сообразить, что делать дальше, потому что не он один такой умный, и через несколько минут, здесь, в квартире Ледовских появятся вооружённые люди…
После тяжёлого разговора с сыном и не менее тяжёлого с Егор Санычем, Олег покинул больницу на сто восьмом, заглянув предварительно к главврачу, Маргарите Сергеевне, которой симпатизировал ещё со времён совместного обучения и с которой его связывала старая подпольная работа (Ладыгина была из тех, кто Савельевский закон не приняла, за что и была в буквальном смысле слова сослана вниз, из ведущей больницы Надоблачного яруса), и только после этого направился к себе.
Ему требовалось переварить полученную информацию, собраться с мыслями, ещё раз подумать, может ли он довериться кому-то из тех, кто уже был включён в списки отправляемых на АЭС. Кроме Егор Саныча он отметил для себя две кандидатуры, но ни одному из этих двух Олег не доверял так, как Ковалькову, а Ковальков… Ковальков отказался ему помочь, что в общем-то не удивило, хотя и неприятно царапнуло.
Наверно, впервые в жизни Олег пожалел о своём замкнутом и не слишком общительном характере. Раньше его всё устраивало: он чётко разделял работу и личные отношения. На работе были подчинённые, коллеги, соратники по борьбе, строгая иерархия точно вписывалась в жёсткие рамки, которые Олег когда-то установил для себя раз и навсегда. Для душевных разговоров и тепла ему хватало Сони и Стёпки, маленького островка семейного счастья. А вот друзья… друзья в жизнь Мельникова уже не помещались, и разве что Егор Саныча, который когда-то взял его, молодого интерна, под опеку, можно было с натяжкой считать другом. Но с очень большой натяжкой…
Поднявшись к себе, Олег ещё раз просмотрел список врачей и медсестёр, включил тех, кого рекомендовала Ладыгина, подчеркнул в списке двоих, с кем можно передать Савельеву письмо (которое, кстати, ещё нужно успеть написать до шести), вызвал к себе начальника отдела снабжения, дал указания по подготовке оборудования и бригады врачей для отправки на АЭС, а потом попросил секретаршу связаться с теми двумя, что были отмечены в списке, и вызвать обоих к нему, к половине четвёртого.
За всеми этими делами Мельников даже не заметил, что почти пропустил время обеда. Правда после визита к Верховному и особенно после изучения проектов Некрасова ему кусок в горло не лез, но пообедать всё же следовало. Отложив в сторону листок, на котором он собирался написать сообщение для Павла, Олег решил пойти в ресторан перекусить, а перед этим заглянуть к Нике Савельевой. Если повезёт, может быть, удастся поговорить с ней, утешить, передать весточку для отца. Хотя, по правде говоря, на это он рассчитывал мало. И дело было даже не в том, что наедине с Никой ему находиться не дозволяли (в худшем случае там торчал вечно следящий за ним Караев, а в лучшем — один из соколиков майора Бублика), всё было гораздо печальней. Ника ему не доверяла, он это видел. Она, как и все вокруг, считала его предателем, и не раз и не два Мельников ловил на себе полный ненависти взгляд этой маленькой, худенькой девочки. Привыкнуть к такому было невозможно, но он старался не обращать на это внимание. Пытался не думать о том, как замолкают сотрудники и подчинённые, едва завидев его, искал слова оправдания для своего сына, списывая его резкость на детскую обиду и юношеский максимализм, но иногда… иногда было особенно трудно. Как сегодня, когда Петя Горячев из сто восьмой, с которым он не один пуд соли съел, убийственно вежливо поинтересовался «вас проводить, Олег Станиславович?» и посмотрел при этом так, что Олег почти сам поверил в собственное предательство.
Дверь в квартиру Савельевых была слегка приоткрыта. Это показалось странным, и Мельников остановился, не решаясь зайти, замер, прислушиваясь. Внутри было тихо, что тоже выходило за рамки привычной картины.
Слегка поколебавшись, Олег осторожно толкнул дверь, ожидая, что сейчас ему навстречу выступит охранник с автоматом, но никакого охранника в прихожей не было. Не встретил он никого и в коридоре, гостиная, кабинет и библиотека, мимо которых он прошёл, тоже были пусты, и только в спальне Ники, в узком проходе между двумя кроватями лежал человек в форме, в котором Мельников без труда опознал майора Бублика, начальника охраны. Рядом валялась настольная лампа. Олег присел перед майором на корточки. На лысом затылке Бублика проступала лиловая гематома, но пульс прощупывался, Мельников быстро поднялся, намереваясь пройти в кабинет и оттуда по телефону вызвать бригаду скорой, но тут же остановился. Ника. Девочки в комнате не было. Олег быстро обежал всю квартиру, заглянув на всякий случай в ванну и туалет, соображая на ходу, что же здесь могло произойти.