— Я… да, заскочил. Пообедать. Я тоже тут работаю, медбратом, — пробормотал Стёпка. — А это кто?
Он перевёл взгляд на Петренко, который так и мялся за спиной Ники, не понимая, как себя вести.
— А это санитар наш, мы с ним тут… по делу, в общем, — ответила Ника. — Ну, не буду вам мешать, мне вообще-то на работу надо. Рада была тебя повидать, Васнецов. Если вдруг чего, забегай сегодня вечером после работы, я до пяти. У меня комната двести пятнадцать. Посидим, поболтаем. Если, конечно, тебя твоя девушка отпустит. Ну всё, Васнецов, пока!
И, не давая Стёпке прийти в себя, Ника почти бегом рванула по коридору. Петренко последовал за ней, едва поспевая за её быстрым шагом. И только когда они достигли своего отделения, Ника сбавила темп и немного пришла в себя.
Окончательно разобралась в себе она несколько позже.
Поначалу ей сильно мешал Петренко, выводил из себя тем, что торчал рядом. Парень, видимо, получил чёткие указания от полковника Долинина не отходить от Ники дальше, чем на пару метров, и волей-неволей ей пришлось смириться. Это, конечно, было нелегко. Она хоть и игнорировала все его попытки наладить общение, но Петренко не сдавался, постоянно лез под руку, именуя её Никой Павловной. Под конец ей даже пришлось на него шикнуть.
— Не зови меня Никой Павловной. Ты что совсем тупой, да? Я здесь Надежда Столярова. Понял? Надежда.
— А по отчеству как? — лицо Петренко вытянулось. — Павловна?
— Идиот! — выругалась Ника.
Новое имя, да ещё и без отчества, поставило парня в тупик, он наконец заткнулся, и слава Богу. Остаток дня они доработали в тишине. Развозили на каталке обеды лежачим пациентам, убирали за ними, меняли бесконечные утки, каждые два часа мыли полы в туалетах и процедурных — присесть было некогда, и это даже было хорошо. Работа помогла Нике отвлечься и привести в порядок мысли. А мысли были странные.
Она и сама не ожидала от себя такой реакции, откуда и взялась глупая ревность, дурацкое чувство собственницы, какое возникает у детей, нежелающих ни с кем делиться своими игрушками. Конечно, не сильно красивая ассоциация, потому что получалось, что Стёпка был её игрушкой. Ну ладно, не игрушкой — утешением, за которое она уцепилась тогда, после ссоры с Киром. А как только надобность в этом утешении пропала, она сразу же о нём забыла. Послушно пошла за той девчонкой, Леной, слепо веря, что где-то внизу её ждет Кир.
И вот теперь…
Теперь ей было неприятно. И прежде всего потому, что Стёпа так быстро переключился на другую, на эту красавицу Гулю, с тонким смуглым лицом и высокими, восточными скулами. А он переключился — по короткому взгляду, который он бросил на эту Гулю, смущённому, виноватому, Ника всё поняла. И стала вести себя как дура. Откуда и взялись эти ужимки, над которыми она сама всегда смеялась, когда видела их у других. Ерничанье, шпильки, совершенно идиотское: «Если, конечно, тебя твоя девушка отпустит».
Стыд мешался с обидой. Злость на себя плавно перетекала в злость на Стёпку. Она говорила себе, что не имеет никакого права чего-то там требовать от Стёпки, особенно после того, что было между ней и Киром в той комнатушке, заваленной мусором и старым хламом, но это помогало слабо. Она всё равно злилась и ничего не могла с собой поделать…
Стёпка ждал Нику у двери её комнаты в общежитии. Стоял, прислонившись к стене, задумчиво выводя на полу узоры носом ботинка. Услышав приближающиеся шаги, он вскинул голову и, опять увидев её не одну, а с лопоухим Петренко, заметно удивился.
Петренко же, который до этого бубнил ей в затылок что-то про то, что его комната напротив, и чтобы она кричала, если что, при виде Стёпки, напрягся и выступил вперед, заслоняя Нику своей спиной. Рука его потянулась в карман. «У него там что, пистолет?» — машинально подумала Ника. Хотела уже сказать этому придурку, что Стёпка свой, но Петренко его и сам узнал, опустил руку и повернулся к Нике. На веснушчатом лице застыл вопрос.
Ника вопрос проигнорировала, открыла ключом дверь и, не глядя на Стёпку, бросила:
— Заходи.
— Надежда э-э-э Павловна… — подал голос Петренко.
Ника вздохнула и обернулась к нему.
— Послушай, — она никак не могла назвать его по имени, в ней всё противилось. — Ты сказал, что у тебя комната напротив? Вот и иди в неё. Или ты опять меня везде, вплоть до туалета сопровождать будешь?
Петренко густо покраснел.
— Сам только что сказал, что услышишь, если я буду кричать. Вот иди к себе и сиди, прислушивайся. Не торчи тут, как пенёк.
Ника захлопнула дверь перед носом Петренко и только потом, посмотрев на не решающегося пройти вглубь комнаты Стёпку, пояснила:
— Это охранника ко мне приставили. На всякий случай.
— А-а-а, — протянул Стёпка, неловко переступил с ноги на ногу и произнёс. — Ко мне отец только что приходил, всё рассказал. А я… ну днём, когда тебя увидел… я так растерялся.
— Заметно было.
Ника прошла внутрь, села на одну из кроватей. Рукой показала Стёпке на другую.
— Садись. Не стой.
Стёпка присел, положил руки на колени, как примерный школьник, и в комнате повисло неловкое молчание.
— Послушай…
— Знаешь…
Они заговорили одновременно, тут же осеклись, уставились друг на друга, и вдруг Ника прыснула. Ей показалось, что это так смешно: они со Стёпкой сидят тут, словно едва знакомы, и боятся ляпнуть что-то не то. Глупо всё как. Стёпка тоже улыбнулся в ответ с некоторым облегчением, и неловкость пошла на спад.
— Ник, я, правда, рад, что тебя вытащили оттуда, от этого Верховного. Сколько тебе пришлось всего пережить. Прости.
— За что, Стёп?
— Я не должен был тебя тогда отпускать. Ну, в тот день… с этой, Леной или, как там её. Я же потом нашел её на шестьдесят девятом, мёртвую. Её убили.
— Убили?
Ника вспомнила, как их схватили на тридцать четвёртом, едва они миновали ржавые турникеты. Сильные мужские руки сдавили её как тисками, чужая ладонь легла на грудь, больно сжала. А Лена, кажется, закричала. Что стало с ней потом, Ника не видела. Значит, убили.
— Да. Я побежал на шестьдесят девятый, потому что, помнишь, ты мне рассказывала, что вы там прятались с Киром. Это я виноват, — Стёпка наклонил голову и упрямо повторил. — Я не должен был тебя отпускать.
— Стёп, ты не смог бы меня не пустить. Я бы всё равно ушла, понимаешь?
— Это потому что он тебя позвал?
Ника кивнула.
— И поэтому тоже. И ещё, эта Лена сказала, что у них есть информация об отце. Это была ловушка, но я всё равно бы в неё попалась. Потому что…
— Потому что тебя позвал он, — Стёпка грустно улыбнулся.
— Не злись, Стёп. Ладно?
Стёпка кивнул, задумался, а потом вдруг спросил:
— Ник, а это правда? Ну, что мой отец тебе помог бежать? Он мне что-то говорил, но я не совсем понял…
— Правда. Если бы не он… Понимаешь, всё ведь внезапно случилось, и я не знаю, что бы мы делали, я же к Вере прибежала, а потом туда пришёл Олег Станиславович. И… — Ника покраснела, мучительно подбирая слова. — Стёп, в общем, я думала, что он с ним заодно, с этим уродом. С дядей моим. Я не сразу поверила.
— Да я сам так думал, — Стёпка помрачнел. — Понимаешь, когда всё случилось, он же остался в правительстве, министром стал. А я его видел тогда, в больнице на пятьдесят четвёртом, вместе с твоим отцом.
— Ты видел папу? — Ника вскинулась. — Ты его видел?
— Ну да… в тот день. Я же пошёл к отцу, он сказал маме, где будет. А там… Ника, я же не знал, что твой отец жив. С ним ещё этот был, которого казнили как бы, Литвинов. Мне Сашка потом рассказал.
— Дядя Боря, — пояснила Ника. — Они вместе сейчас, на АЭС. Меня каждое утро заставляли говорить с ними по телефону. Этот заставлял.
— Значит, мой отец не предатель, — голос Стёпки дрогнул. — Чёрт, а я ему такого наговорил… Вот я идиот! Ника, ну раз он не предатель, раз он тебя спас, значит, они что-то делают. Чтобы помочь твоему отцу и всё вернуть. Потому что тут такое творится. Слухи всякие ходят. И закон этот опять, и на классы всех поделили какие-то.
— Конечно, делают. И всё обязательно получится. Отец запустит новую станцию, и они свергнут этого… психа. Дядю моего. И всё будет как раньше.
Ника осеклась. Потому что вдруг осознала, что как раньше уже не будет. Никогда не будет. Точнее, у всех будет, но не у неё. Потому что Кира больше нет. И этого уже не изменить. На глаза стали наворачиваться слёзы.
Стёпа уловил её замешательство, бросил сочувствующий взгляд — догадался, о чём она думает, он всегда догадывался. Знал. Умел быть тактичным и терпеливым, понимал, когда надо промолчать, а когда лучше перевести разговор на другое, свести всё к шутке. И за это она его очень ценила. За то, что просто был рядом, когда она поссорилась с Киром, и после, когда думала, что её отец погиб. И это ей помогало, но теперь…
Она вспомнила девушку-медсестру, с которой Стёпа разговаривал в коридоре. Вспомнила Стёпино смущение, когда она подошла к ним. Что ж, всё правильно. Он не обязан вечно находиться при ней, тем более, что между ними всегда стоял Кир. И даже сейчас, когда Кира больше нет… Слёзы всё-таки потекли, невозможно их так долго сдерживать, она же не железная.
— Послушай, Ник, — Стёпа подался к ней, попытался взять её руку, но она не дала. Покачала головой, быстро обеими ладонями вытерла мокрые щёки.
— Не надо, Стёпа. Я в порядке. — Ника сделала глубокий вдох. — Ты мне лучше скажи, ты что тут делаешь? В больнице? Сашка мне что-то говорил, но я не очень поняла. Это… это из-за твоего отца? Вы поссорились?
— Ну да, из-за отца, — Стёпа кивнул, как-то странно на неё посмотрел. — А что Сашка тебе ещё говорил? Он рассказывал, что в тот день мы были там… на тридцать четвёртом?
— Да, рассказывал. Он сказал, что, когда вы пришли, там все были уже мертвы, а потом вас арестовали, и вы провели в изоляторе всю ночь.
— Ну да, — Стёпка задумался, хотел, кажется, что-то сказать, но не стал.
— Стёп, а ты знаешь, откуда здесь можно позвонить? Ты же как-то общаешься с Верой, Марком? — Ника поспешила сменить тему, потому что боли на сегодня уже было достаточно, сегодня всё напоминало ей о Кире и о тех часах, последних часах, проведённых с ним.