— Папа, что случилось? Мама говорит, ты не ночевал дома. Она нервничает, а твоя секретарша…
Олег приобнял сына за плечи, отвёл в сторону, к декоративной нише, где на массивной подставке возвышался бюст Луи Пастера — такой же, только поменьше стоял на этаже, где учились студенты-медики, — и быстро, не вдаваясь в детали, рассказал, что произошло.
— Степан, ты уже не ребёнок, должен понимать, что шутки кончились. И я тебя очень прошу — иди домой и никуда не выходи, пока я не вернусь. И позвони обязательно маме, успокой её. Ты мне обещаешь?
— А Гуля? Айгуль? Ну та девушка, о которой я тебе говорил. Ты о ней что-нибудь узнал?
— С ней всё будет в порядке. Правда.
Наверно, первый раз в жизни Олег соврал. Соврал, глядя в растерянные, беспокойные глаза сына. Даже пациентам с самым страшным диагнозом Олег говорил правду, не давая ложных и напрасных надежд, но тут соврал. Сейчас для него не было ничего главней, чем отгородить, обезопасить сына, уговорить его посидеть пока дома, не возвращаться в больницу, где может быть смертельно опасно, и, даже если потом Стёпка обвинит его, бросит в лицо злые слова — пусть, Олег стерпит, выдержит. Только бы с сыном ничего не случилось, потому что Соня… Соня не переживёт.
— Ты мне обещаешь сделать то, что я тебя прошу?
— Папа…
— Ты мне обещаешь?
— Хорошо, — Стёпка нехотя сдался под его напором. — Хорошо. Я обещаю.
— Добрый день, Олег.
Знакомый приятный голос заставил его обернуться. Анжелика вошла в гостиную, присела на тот край дивана, что был напротив, приветливо улыбнулась.
В неформальной обстановке они (хотя и не были близки) машинально переходили на «ты», как и многие люди, симпатизирующие друг другу. Олег и раньше, до всех этих бесконечных светских раутов и приёмов, которые ввёл в моду Ставицкий, хорошо относился к Анжелике, — её уверенность и прохладная доброжелательность всегда импонировали ему, — а теперь, в той ситуации, в какой он оказался, когда приходилось всё время оглядываться и быть начеку, сдержанная и хорошо владеющая собой Анжелика Бельская казалась ему чуть ли не потенциальным союзником.
Она выжидающе смотрела на него. Густые пепельные волосы, обычно собранные в причёску, сейчас были распущены и мягко падали на плечи. Она откинула мешающую ей прядку, едва заметно качнув головой, на мочке уха сверкнула коротким синим пламенем серёжка.
— Ты удачно меня застал. Я заскочила домой буквально на пять минут, взять кое-какие документы, а тут твоё сообщение. Оно меня, признаться, обеспокоило.
— Сообщение… а, да, сообщение, — Олег оторвал взгляд от затейливо выполненного украшения, серёжка была сделана в виде снежинки, и ярко-синие камешки, отражаясь от мелких, вьющихся вокруг них бриллиантов, казались ещё ярче. Где-то он такое уже видел. — Я понимаю, оно, возможно, показалось тебе странным и несколько эпатажным, но я сейчас всё объясню.
Олег попытался собраться с мыслями. Никакого плана в голове у него не было, он просто не успел ничего придумать, и теперь не знал, с какой стороны подступиться: сразу выложить то, что он услышал от Шуры Маркова, либо же начать издалека, со своего ареста, допроса Караева и его беспочвенных подозрений. Наконец решил, что лучше с Шуры.
— Я только что был у Марковой, в офисе. И узнал кое-что, что представляет для тебя опасность.
— От Марковой? — неподдельно удивилась Анжелика. — Она сказала тебе, что мне грозит опасность? Ирина?
Она вдруг рассмеялась, будто он сказал что-то смешное, запрокинула голову, блеснула ровными белыми зубками. Потом резко остановилась и, продолжая улыбаться, произнесла:
— Извини за такую бурную реакцию, Олег, но в такое невозможно поверить. Мы с ней совсем не близки и даже более того… Не знаю, в курсе ли ты, но мы с Ириной — дальние родственницы, наши бабки были близнецами, настолько похожими, что их многие путали, и при этом друг с другом они совершенно не ладили. Да и наши с Ириной отношения нельзя назвать дружескими, напротив… хотя, — Анжелика махнула рукой. — Наши семейные дрязги вряд ли кого-то интересуют. Просто ты меня очень удивил, когда сказал, что Маркова…
— Нет, не Маркова, — перебил её Олег. Это было не очень вежливо с его стороны, но время поджимало. — Так получилось, что я разговаривал с её сыном, хотя разговаривал — это громко сказано, у ребёнка явные проблемы с психикой, помощь профессионала ему точно не помешает, но мальчик сказал кое-какие вещи, которые напрямую касаются тебя и, даже не столько тебя, сколько твоего сына.
Пока Олег произносил свою тираду, он, не отрываясь, смотрел на красивое лицо своей собеседницы, пытаясь считать её реакцию. Информация о болезни Шуры Маркова оставила её равнодушной, возможно, действительно семейные разборки дали такую глубокую трещину, что родственных чувств между двумя ветвями семьи почти не осталось, хотя, может, оно и к лучшему. Но когда же он упомянул её лично, Анжелика едва заметно напряглась, правда, тень беспокойства тут же исчезла, стоило только Мельникову поправиться, сказать, что опасность касается не столько самой Анжелики, сколько её сына.
Это было немного странно, — его Соня на всё, что имело хоть какое-то отношение к Стёпке, реагировала бурно, — а тут… Впрочем, Олег списал это на разность темпераментов: Соня — импульсивная, порывистая, а Анжелика Бельская напротив — сдержанна и скупа на эмоции.
— Он что-то натворил? Алекс? Что-то сделал не то?
— Нет… хотя да. Ты ведь знаешь, что он знаком с дочерью Савельева?
— Знаю, — в голубых глазах Анжелики мелькнула осторожность. — У Серёжи Ставицкого зреют какие-то матримониальные планы на этих детей, хотя я считаю, что об этом думать рано. Да и девочка к тому же исчезла. Погоди…
Анжелика, которая до этого сидела в несколько расслабленной позе, выпрямилась.
— Погоди, ты хочешь сказать, что мой сын…
— Да, — Олег кивнул. — Мальчик причастен к исчезновению Ники Савельевой. Пользуясь служебным положением, он подделал пропуск, по которому Нике удалось скрыться.
Анжелика прикрыла глаза, сделала глубокий вдох. Её лицо неестественно застыло, а губы напротив слегка подрагивали. Она словно пыталась собраться, не дать вырваться на волю поднимающемуся раздражению и гневу. Это длилось какие-то секунды, всё-таки госпожа Бельская неплохо владела собой.
— Это правда? Ты сказал, что услышал это от сына Марковой. Я знаю этого ребёнка, он… странный.
— Это правда, Анжелика, — Олег устало качнул головой. — Потому что я сам видел этот поддельный пропуск. И я помог спрятать Нику Савельеву.
— Ты? — лицо Анжелики опять вытянулось от удивления. — Но… зачем?
— Понимаешь, — Олег немного задумался, подыскивая слова. — При всей моей лояльности к Верховному использовать девочку в политических играх — ведь он с её помощью шантажировал Савельева — это низко. И твой сын хотел помочь ей. Возможно, там есть какие-то романтические чувства, кто его знает. А я оказался втянут в это дело совершенно случайно и никак не мог позволить детям натворить глупостей. У меня была возможность спрятать девочку, и я спрятал.
— Спрятал? Где спрятал?
— В одной из своих больниц. Но теперь это неважно. Я думаю, что её уже нашли или вот-вот найдут. Дело в том, что об этом стало известно Караеву, у него какие-то дела с Марковой, вскрылась вся эта история с поддельным пропуском — твой сын его выправил по фальшивой служебной записке, которая каким-то образом попала в руки Марковой. Вот это мне как раз и рассказал Шура, хотя и очень путанно. И самое плохое, это случилось где-то час назад, может, немного меньше, но в любом случае у Караева было достаточно времени, чтобы спуститься на сто восьмой, в больницу.
— На сто восьмой? — эхом повторила Анжелика.
Она поднялась с дивана, подошла к огромному зеркалу — ещё одна деталь, которая хоть как-то скрашивала безжизненный интерьер — и уставилась на своё отражение. Олег невольно повернул голову, следя за ней взглядом.
— Анжелика, твоему сыну грозит опасность.
— Да-да, опасность, — опять повторила она.
Тон, которым она это произнесла, был слегка растерянный и даже расстроенный и никак не вязался со взглядом зеркального отражения Анжелики: голубые глаза смотрели равнодушно и отстранённо, какая-то пугающая пустота была в них. Сердце Олега неприятно кольнуло. Но наваждение быстро исчезло, Мельников решил, что это всего лишь игра света и тени.
— Это всё? — она повернулась к нему. Ей почти удалось взять себя в руки, она смотрела на него спокойно и даже бесстрастно.
— Не совсем. Караев считает, что в деле похищения Ники замешан не только твой сын, но и ты.
Брови Анжелики опять удивлённо поползли вверх.
— Да-да, — опережая её, сказал Мельников. — Я знаю, что это бред, но Караев… В общем, эту ночь я провёл в тюрьме, меня схватили люди Караева, я подозреваю, без ведома Верховного, конечно, а утром был допрос, после чего меня неожиданно отпустили.
— Ты в тюрьме? Час от часу не легче.
— На допросе Караев упоминал серёжку, которую нашли в квартире Верховного. Он утверждает, что её потеряла ты, и считает, что это неоспоримая улика против тебя.
— Серёжку? Потеряла в квартире Верховного?..
— Про это упоминал и Шура в своей сбивчивой речи. Так что какая-то серёжка у Караева точно есть.
— Ну, возможно, я и теряла, не знаю, — красивое лицо накрыла лёгкая тень беспокойства, Анжелика немного нервно потеребила мочку уха, коснулась пальчиками ярко-синей снежинки. Интересное украшение, но оно почему-то вызывало у Олега какой-то диссонанс. — Не помню точно. Кажется, да. Теряла, но вот где…
— И кроме того, — Олег вздохнул. — Это уж, конечно, вообще ни в какие ворота, но сказать я должен. Караев считает, что мы с тобой любовники, со всеми вытекающими последствиями, разумеется. Хотя всё это, конечно, ерунда. Не стоит обращать внимания. По большому счёту, важно только то, что я услышал от Шуры Маркова, хотя у мальчика, надо признать, реальность путается с выдумкой. С одной стороны, он достаточно чётко всё рассказал про служебную записку, которая была подделана, и тут же нёс совершенную ахинею про убийства, называл какое-то странное имя… Ивар, кажется. Про какие-то толстые папки говорил…