— Что вы там мямлите, майор? Доложите по всей форме!
— По форме?
Что-то такое прозвучало в вопросе майора, что Юре не понравилось, какая-то смутная угроза, но ощущение это было мимолетным, и Юра предпочёл его не заметить. А Худяков, выдержав небольшую паузу, продолжил:
— Господин генерал, разрешите доложить. Сегодня в одиннадцать часов двадцать минут Южная станция была атакована отрядом противника, — теперь майор говорил глухо и ровно, словно читал по бумажке. — Отряд, предположительно в составе пятидесяти человек, появился со стороны военных лифтов. Им командует майор Лебедев, который объявлен в розыск вместе с полковником Долининым. Противнику удалось захватить большинство помещений внутри станции, те, что находятся непосредственно на территории Башни. Под нашим контролем остаётся вся станционная платформа и небольшой пятачок внутри с выходом на Южную лестницу. Большую часть людей, работающих на станции, удалось эвакуировать. Осталась небольшая группа, необходимая для поддержания работы станции, и начальник станции, Васильев. На время эвакуации удалось договориться с противником о временном прекращении огня. Сейчас бой возобновился, но с тем количеством людей, что имеется у меня на данный момент, мы можем только отражать атаки. Ни о каком контрнаступлении с целью выбить противника с этажа речи быть не может. Нужно подкрепление.
— Так вызывайте его, чёрт вас раздери! — прохрипел Юра и с силой дёрнул душивший его ворот кителя.
По мере рассказа майора Худякова перед ним всё чётче вырисовывалась пугающая картина. Полковник Долинин, который, как считал Юра, существовал только в воображении Верховного и Караева, материализовался, обрёл осязаемые формы и не просто обрёл, но посмел совершить дерзкую и, судя по тому, что только что доложил Худяков, весьма успешную атаку.
— Вызывайте подкрепление, чёрт возьми! — снова повторил Юра свой приказ. Глупый, надо сказать, приказ, если вообще не идиотский. Майору Худякову, исполняющему по сути роль свадебного генерала (ведь всех полномочий, что раньше были у Долинина, он так и не получил) и прикованному к станции, подкрепления взять было не откуда.
Худяков недобро молчал, и от этого молчания ещё больше становилось не по себе. А уже от следующих слов майора Юру накрыло волной паники.
— Господин генерал. В Башне мятеж. Вооруженный и организованный. Повстанцы начали в нескольких местах одновременно, около двух часов назад. Объект на нулевом, атомная станция, уже в их руках — блокада снята. В производственных цехах идут бои. Кое-где мои ребята держатся, кое-где пришлось отступить. Выходы на поверхность на четырнадцатом по последним данным ещё наши, все, кроме восточного. Оттуда и с производственных помещений я снять людей не могу. Я вызвал часть людей сверху, с типографского цеха, там пока тихо. Ко мне движутся два отряда, но они идут по лестницам, лифты, к сожалению, контролирует противник. И я не знаю, сколько это займёт времени.
Из всего, что сказал майор, новость про АЭС поразила Юру больше всего. И даже не потому, что снятие блокады станции означало, что Савельев уже на свободе, и, значит, в данную минуту может быть, где угодно — хоть за дверями кабинета, в его приёмной, — а потому, что блокада станции была его, Юриным делом. Как он пыжился перед Серёжей, от гордости лопался, словно самолично удерживал Савельева, и вот всё рухнуло в одночасье. Развалилось, как карточный домик. Пошло ко всем чертям.
— Откуда? — выдавил он. — Откуда известно про АЭС?
— Мы взяли двух пленных, — тут же пояснил Худяков. — Один из них сообщил про АЭС, хотя это было понятно и так — с капитаном Корюшкиным, который командовал отрядом, удерживающим станцию, связь прервалась примерно в начале одиннадцатого, одновременно с атакой на Южную. Кроме того, мы получили важную информацию о военных лифтах, и кое-что смогли сделать. Человек, что сидел в пультовой и работал на Долинина, обезврежен. Один из лифтов удалось заблокировать между этажами. Два других держит майор Лебедев. И ещё этот же пленный сообщил, где находится штаб Долинина…
Юра ожидал, что Худяков сейчас назовёт притон на восемьдесят первом, но майор сказал совсем другое:
— Штаб Долинин организовал на семьдесят втором, в квартире Шостака, начальника береговой охраны, номер двести тридцать восемь. Береговая охрана тоже на стороне мятежников.
Рябинин хотел сказать: «а как же притон?», он знал про притон, в голове, сквозь рассеивающийся туман медленно всплывали события сегодняшнего утра. Разговор с Верховным, Бублик, взвод лейтенанта Кандыбайлова, дюже добре хлопчик… Белые лимонные косточки вокруг пустого стакана с маслянистыми потёками коньяка это подтверждали.
— Есть ещё тайная база на восемьдесят первом, в каком-то притоне, — Худяков словно услышал Юрины мысли. — По словам допрашиваемых, сейчас там почти никого нет, только резервный отряд, вряд ли большой. Все силы повстанцев рассредоточены по значимым объектам. Нам не удалось узнать, сколько всего людей перешло на сторону заговорщиков, пленные не обладают такой информацией. Но они назвали имена нескольких командиров — Лебедев, Колокольников, Пушилин, Бублик…
— Бублик? — Юра чуть не выронил трубку.
— Да, Бублик, — подтвердил Худяков и продолжил дальше.
Фамилии, названия объектов, номера этажей… информацию Юра воспринимал плохо. Она проходила по касательной, не задерживалась в голове, не могла задержаться, потому что и головой, и душой Юриной, и сердцем — всем его существом — овладел страх. Страх этот был похож на жирную скользкую жабу, раздувшуюся до непомерных размеров: коричневые бородавки торчали словно уродливые шипы, жёлтые глаза с вертикальной полосой мёртво застыли, из полуоткрытой пасти на Юру смотрела бездонная утроба. Жаба вывалила распухший чёрный язык и, едва ворочая им, произнесла:
— Тигрёнок мой…
Юра затрясся.
— …господин генерал, — голос майора доносился как сквозь вату. — Господин генерал. Я жду дальнейших указаний.
Все от него чего-то ждали. Верховный, жена, дочь, мёртвая любовница, жаба — порождение ночных кошмаров… теперь вот Худяков.
Что-то надо было говорить, только вот что, Юра не знал. Поэтому и задал бестолковый вопрос, понимая, что просто тянет время.
— Майор, кто ещё знает о том, что происходит на нижних этажах? Вы кому-то докладывали об этом?
— По протоколу я обязан прежде всего доложить вам, — сухо ответил Худяков. — Васильев, начальник станции, кажется, пытался дозвониться до Верховного, но безуспешно. Из других командиров о ситуации в курсе только Островский. Но у него нет полномочий снимать своих людей без вашего разрешения. А люди мне нужны. Иначе станцию не удержать.
Островский… Сева, лучший друг…
Жаба, тяжело ворочаясь, взгромоздилась на грудь. Стало нечем дышать.
Лучший, единственный друг и не предупредил. Знал и ничего не сказал. А, может, он тоже снюхался с Долининым? Сева мог…
— Мне нужны люди, господин генерал, — опять повторил Худяков. — Как минимум сто, лучше двести человек, и ещё боеприпасы. Они тоже на исходе. Двух отрядов, которые движутся ко мне, недостаточно. И кроме того, нужно послать кого-то в места предполагаемого нахождения Долинина. Если лишить повстанцев командира, их можно будет уговорить сложить оружие. Иначе мы тут просто перестреляем друг друга к чёртовой матери.
Голос майора в трубке смолк. Несколько секунд стояла тишина — вероятно Худяков ждал реакции. Не дождался и снова заговорил:
— Если нам выделят подкрепление, то я могу послать те два отряда, что сейчас движутся ко мне на станцию, на ликвидацию штаба противника и в притон. Долинин вряд ли этого ожидает. Можно попытаться захватить их врасплох. Так мы переломим ситуацию в нашу пользу.
— Х-хорошая идея, — булькнул Юра.
На самом деле он понятия не имел, хорошая это идея или нет. Он плохо представлял себе, что предлагает Худяков, не вникал и не желал ни во что вникать. Пусть делают, что хотят — сражаются, стреляют, убивают… всё, что хотят…
— Так мне ждать от вас подкрепления? — Худяков продолжал гнуть свою линию. — Если вы обещаете мне людей, мы продержимся. А те два отряда пойдут в притон и на семьдесят второй. Господин генерал, нам ждать подкрепления?
— Ждите, — Юра поднёс руку к лицу и рукавом вытер проступивший на лбу пот. — Будет подкрепление. Через полчаса. Ждите.
Он соврал.
Никакого подкрепления не будет. Ни через полчаса, ни через час. Нет никакого подкрепления. Никого нет. Он один. Совершенно один.
— И даже Сева…, — Юра шмыгнул носом, чувствуя, как к горлу подкатывают рыдания. — Даже Севка, друг… и тот… Предал… у-у-у, все предали…
Рыдания всё же прорвались наружу. Юра сидел, размазывая кулаками слёзы, раскачиваясь из стороны в сторону, и глухо, утробно выл. Он оплакивал свою жизнь, разбившуюся дружбу, проданную любовь, купленные погоны и благополучие, оплакивал и обвинял всех вокруг — Севку Островского, Наталью, Серёжу, мягонькую Ксюшу…, всех Ксюш, что были в его жизни, — забывая, что продавал и предавал он сам. За пыльный антиквариат чужой квартиры, за блестящие звёздочки и толстый портфель, за удобное кресло, за дорогую сорочку, за жирную отбивную, за бокал коньяка…
— Я один, совсем один, — Юра уткнул лицо в ладони и жалобно всхлипнул.
— Нет, тигрёнок. Нет, — нежный голос робко прорвался сквозь болезненные мысли. — Ты не один. Ты со мной. С нами. Тигрёнок.
Юра медленно отнял руки от лица.
Она стояла напротив. Другая. Не такая, что мучила его последние несколько недель. Не было этого дурацкого розового белья, бюстгальтера с постоянно спадающей бретелькой. Не было багровых пятен, выпученных глаз, чёрного мёртвого рта. Не было душного запаха сирени. Кошмар исчез. Осталась только Ксюша. Его Ксюша. Милая, мягкая, с завитушками светлых волос над чистым, высоким лбом. В белом подвенечном платье и серебристо-прозрачной фате.
— Пойдём, тигрёнок, — она протянула ему руку.
Мир покачнулся.
И вместе с миром качнулся и поплыл над головой тяжёлый, чугунный крюк…