— Не бери! Не открывай! — вскрикнула Алина, но было поздно. Вера, приняв из рук Шуры коробку, уже сняла крышку. Там на дне, облепленная обрезками блестящей фольги, лежала серёжка-снежинка, её, Верина серёжка, а по ней неторопливо ползали жирные, бескрылые мухи…
Запах от мусорных мешков ударил в нос. Мухи, потревоженные появлением человека, с глухим гулом поднялись вверх. Сашка инстинктивно поморщился, постарался побыстрее преодолеть этот участок. Он пересёк уже половину пятнадцатого этажа Надоблачного уровня, самого нижнего (на Надоблачном была своя нумерация и начиналась она сверху, Сашка долго не мог к этому привыкнуть и поначалу часто путался), осталось обойти столовую, а там почти сразу начинался коридор к Южным КПП и лифту.
Здесь Сашке всё было хорошо знакомо. Узкий проход, отделяющий кухню от первой линии жилых отсеков, намертво задёрнутые жалюзи, безликие серые двери с тоскливыми номерками, всегда плотно прикрытые, словно так можно было спастись от кухонного чада — чада, с которым не справлялись даже мощные вытяжки. Пятьсот шестнадцать, пятьсот семнадцать… Сашкин взгляд заскользил по чёрным табличкам номеров, задержался на пятьсот восемнадцатом. Его квартира, та самая тесная клетушка, в которой он прожил несколько месяцев и к которой так и не успел привыкнуть. Интересно, она всё ещё пустует, мелькнула в голове бестолковая мысль.
Нет, он не тосковал по этому жилью, оно было временным, — Сашка всегда это понимал, — не своим, случайным, выданным ему напрокат, не в награду за какие-то заслуги, а просто потому что Никин отец, Павел Григорьевич Савельев, замолвил за Сашку словечко перед кое-кем. И этот кое-кто, пряча усмешку в холодных зелёных глазах, небрежно поставил свою подпись под ордером, жёсткую, резкую подпись, хорошо известную всей Башне, прямую и строгую, без всяких завитушек и украшений, состоящую только из одной фамилии — Литвинов.
И опять заметались, запутались мысли.
Ожили чужие голоса в голове.
…будто ты не знаешь, кто его папаша. И если ты думаешь, что я буду жалеть сына Литвинова, то ты плохо меня знаешь…
…если ты хоть словом, хоть намёком, кому-то из своих кураторов обмолвишься о событиях этой ночи, помни, Поляков, я тебя своими руками задушу. Лично…
Чужие голоса, чужие люди, которые по странной прихоти судьбы вдруг оказались ему родными. Хотя… какие они родные. Родные те, что остались внизу, на шестьдесят пятом. А эти…
Сашка вспомнил, как он завидовал большинству своих одноклассников — Нике, Марку, Стёпке Васнецову, Вере. Завидовал и втайне мечтал о другом, о несбыточном, как ему тогда казалось. И вот — сбылось. Родители — круче не бывает. Полный джек-пот. А он, потерянный и огорошенный обрушившимися на него новостями, не знает, как себя вести. Наверно, так чувствует себя нищий, на которого в одночасье свалилось сказочное богатство — тот тоже вроде бы и пытается строить какие-то планы, но в глубине души уже знает: всё равно всё будет прогулено, спущено, пропито, и останется только полная нечистот канава, да засаленные лохмотья некогда дорогой одежды…
Сашка резко вывернул из узкого прохода в широкий коридор, сделал несколько шагов и налетел на Веру.
— Саша?
Кого-кого, а Полякова она точно не предполагала здесь встретить. Хотя и думала о нём только что. Бежала, лавируя в путанном лабиринте жилого этажа, перескакивая мыслями то на Мельникова, то на Шуру Маркова и на его мух, то на то, что ей в общем-то повезло — там, в приёмной, Алина Темникова, увидев её лицо и мгновенно сообразив, что Веру сейчас стошнит, сунула ей в руки салфетку и приказала сбегать в туалет намочить. Если бы Вера тогда не вышла, сидеть бы ей сейчас в приёмной Марковой под охраной неизвестно чьих военных и хорошо, если в приёмной, а не в одиночной камере перед людьми урода Караева. А так она на свободе, дай бог, доберётся до Долинина, а Олег Станиславович перехватит Сашку, и…
— Вера? — в мягких синих глазах расплылось удивление, которое тут же сменилось… радостью. Или ей показалось?
Он обрадовался ей так, как никому другому. Не смог сдержать дурацкой улыбки, стоял и смотрел, как заворожённый — Кир бы сказал: «как треснутый пыльным мешком».
— Ты что тут делаешь?
Они выпалили один и тот же вопрос одновременно, оба смутились, уставились друг на друга. И опять, не сговариваясь, почти синхронно начали:
— Я…
И снова замолчали.
Сашка всегда робел перед Верой. В ней было слишком много жизни, слишком много энергии, и это приводило его в смятение и временами раздражало, но сейчас он чувствовал не робость, а другое. Что-то странное, чего ещё никогда не испытывал.
Она опомнилась первой. Заоглядывалась по сторонам, словно пыталась найти какое-нибудь укромное место — ему не нужно было объяснять, он и так понял, — схватила за рукав и настойчиво потянула в узкий коридорчик, в один из дурацких, неизвестно зачем придуманных тупиков.
— Ты в приёмной не был, — не то спрашивая, не то утверждая, сказала она и, не дождавшись его ответа (если он ей вообще был нужен, его ответ), заговорила короткими, рубленными фразами, как будто ей не хватало дыхания. — И не ходи туда. Там сейчас военные, наверняка, Караевские. Всё перекрыли. Скорее всего, они пришли за тобой. Маркова знает про ту служебку. Её Рябинина выкрала, потому что я, как дура, лоханулась. Караев тоже знает. И где Ника, ему уже известно. Олег Станиславович…
Вера вываливала на него информацию снежным комом, не давая вставить ни слова. При этом она всё ещё держала его за руку, Сашка сквозь рубашку ощущал тепло горячих пальцев.
— Погоди, — он попытался вклиниться в её путанную речь. Ему это удалось, хоть и не с первого раза. — Погоди. Это не Караевские военные. Это Анжелика туда послала какого-то Жданова. Он должен забрать папку с делом о смерти её прадеда, Ивара Бельского, там свои семейные разборки, которым сто лет в обед, арестовать Маркову и… меня. Я подслушал их разговор с Рябининой, Натальей Леонидовной.
Теперь настала Сашкина очередь выкладывать Вере то, что он услышал, прячась в шкафу. Он рассказывал подробно, стараясь ничего не упустить (про Литвинова, впрочем, говорить он не стал), время от времени посматривая на Веру.
— …а потом Рябинина пошла будить своего мужа, — закончил он. — Чтобы тот схватил Нику. Они хотят опередить Караева.
— Как им, интересно, это удастся? Олег Станиславович сказал, что Караев час назад, как всё узнал, — раздражённо фыркнула Вера. — Так что он уже в больнице…
— Нет, — перебил её Сашка. — Может, он и не там. Когда я выходил от Верховного, это было где-то минут двадцать назад, Караев был ещё в приёмной. Его Ставицкий для разговора вызвал. Думаю, это надолго. Ставицкий, он… — Сашка хотел сказать, что Сергей Анатольевич явно спятил, но передумал, сейчас не время. — В общем, Караев у Верховного. Анжелика с Натальей Леонидовной, кстати, тоже в этом уверены.
— Значит, — в Вериных глазах вспыхнула надежда. — Значит, мы ещё можем спасти Нику?
— Можем. Я как раз туда и бежал.
— Я с тобой! — тут же вскинулась Вера. — Мы с Мельниковым, правда, решили, что надо предупредить Долинина о тех военных в приёмной Марковой. Олег Станиславович сам спуститься в притон не может, за ним следят, а я… я думала, у меня получится как-нибудь до туда добраться. А теперь я даже не знаю…
— Вера, — Сашка понимал, что отговорить Веру у него не получится, как не получалось никогда, но он всё равно предпринял попытку. — Вера, ну как ты пойдёшь? Твой пропуск внизу не действует. Да не пропустят тебя туда. Я сам выведу Нику на восемьдесят первый. Вот увидишь, всё будет хорошо.
— Ну уж нет, Поляков! Даже не надейся! — разозлилась Вера. — Я пойду с тобой, хочешь ты этого или нет. Тебе одному не справиться. К тому же, как ты проведёшь Нику на восемьдесят первый? У неё тоже нет допуска.
— Через Южные КПП проведу, там все наши.
— Да как же, наши! Мельников как раз на Южных КПП и видел людей Караева. Может, всё уже изменилось. Вот что, — Вера нахмурила лоб. — Я знаю, как нам надо поступить. Ты пойдёшь в больницу, выведешь Нику на южную лестницу, а я побегу в притон и приведу наших людей. А дальше… дальше бегите к Фоменко, на сто двенадцатый. Знаешь их адрес?
Сашка кивнул.
— Ну и отлично. И ждите с Никой там. Понял?
— Понял, — вздохнул Сашка, понимая, что опять уступает этой девчонке. — Только вот как туда спустишься ты, без пропуска…
Он вдруг осёкся, неожиданно полез в карман и достал белый прямоугольник, в котором Вера с удивлением узнала свой вчерашний разовый пропуск.
— Это же…
Сашка, поймав ее вопросительный взгляд, утвердительно кивнул и неожиданно улыбнулся.
— Знаешь у меня есть одна идея, — он покрутил в руках документ, что-то в нём разглядывая. — Пропуск, конечно, недействителен, там же дата указана, но… Вчера у нас какое было число? Пятое. А сегодня — шестое. Если мы чуть-чуть кое-где поправим…
Лифт медленно тащился вниз, делая остановки на положенных этажах.
Пропуск с тщательно исправленной на шестёрку пятёркой лежал у Веры в кармане. Сашка постарался, чтобы подделанная дата выглядела естественной, он даже потёр пропуск ладонью, придавая ему помятый вид, и несколько раз согнул так, чтобы сгиб пришёлся как раз на число. Кажется, всё получилось, потому что на КПП к ним никто не прицепился, и теперь Сашке отчаянно хотелось верить, что пропуск сработает и дальше, и Веру нигде не задержат.
Ему неожиданно захотелось сказать ей что-нибудь такое, ободряющее что ли. Как-то поддержать, попросить, чтобы она лишний раз на рожон не лезла, она ведь может, она такая.
Он мучительно подыскивал слова и не находил, и она молчала тоже, уткнувшись взглядом в пол и чего-то сосредоточенно там рассматривая. А потом вдруг подняла к нему бледное лицо, встретилась с ним глазами — Сашка на мгновение утонул в матовой серой синеве, похожей на бархат надвигающихся сумерек, — и прошептала: