А наверху, под стеклянным куполом, громко хлопали двери кабинетов. И в просторном конференц-зале мягким кошачьим шагом ходил из угла в угол Литвинов, улыбался и не пытался скрыть победной улыбки. Смотрел наглыми зелёными глазами, как рассаживаются в кресла те, кто там сидеть не должен: некрасивая Малькова с короткой, мужской стрижкой, дёрганный Соловейчик с влажными коровьими глазами, невозмутимый Величко…, вся плебейская когорта, кухаркины дети, возомнившие себя королями…
А он проиграл.
Взлетел высоко и упал, распластавшись на мокрых бетонных плитах, маленький и одинокий. Бесконечно одинокий в чужом и злом мире.
— С дороги, очкарик!
Чьи-то сильные руки резко толкают в спину. Серёжа падает. Локти больно врезаются в пол. Сползают с носа тяжёлые очки. Школьный рюкзак, с громких хлопком шлёпнувшись об пол, валится на бок, раззявив чёрное нутро. Веером разлетаются учебники и тетради. Листок с контрольной работой, которую Серёжа не успел сдать и которую нёс учителю, плавно опускается кому-то под ноги.
— Осторожно… пожалуйста, — Серёжа слепо щурится, пытается вернуть на место упавшие очки. — Там работа, моя контрольная работа…
— Ой, Серёжа, извини. Я не заметил, — нога опускается на листок, оставляя на нём грязный след.
Серёжа сквозь туман слёз смотрит на удаляющую спину Борьки Литвинова.
Извини, Серёжа, я не заметил. Громкий смех больно бьёт по вискам. Извини. Извини, Серёжа…
Глаза непроизвольно заволокло слезами. Нахлынуло щемящее чувство одиночества, сердце — его сердце, которое никогда не болело, — сейчас смертельно сжалось. Сергей смотрел на точёный профиль прадеда, на едва заметную горбинку, на лёгкие ниточки седины в густых чёрных волосах.
Прадед не поворачивал к нему головы. Для него Сергея больше не существовало. Гении не снисходят до неудачников. Гении через них перешагивают и идут дальше.
— Прадедушка, — беззвучно прошептал Сергей. — Прости, я… я…
Ему вдруг показалось, что Алексей Андреев слегка пошевелился, оторвал взгляд от мелькающего каскада цифр. Надежда, которая, казалось, уже совсем умерла, неярко вспыхнула — так вспыхивает тлеющий уголек в расшевеленных останках костра.
— Прадедушка, — Сергей заговорил, тихо и робко, пытаясь справиться с волнением и дрожью. — Прадедушка. Сейчас сюда придёт Павел. Осталось полчаса до конца ультиматума. Он придёт, он не может не прийти, а если не придёт, то тогда…
Тогда…
Алексей Андреев наконец повернулся к нему. Ожёг холодным взглядом. Длинные пальцы сжались в крепкий кулак.
И что тогда?
По спине мокрой струйкой пробежал озноб, защекотал между лопатками. За крепкими стенами щитовой взвизгнул ветер, ударил кулаком в дверь, пытаясь открыть её, хлынуть внутрь вместе с царящей снаружи темнотой.
— Так что тогда, Серёжа? — прадед наконец разжал крепко сдвинутые губы. Впервые за всё это время обратился к нему. — Тогда ты сделаешь то, что должен сделать? Ты сделаешь это, Серёжа?
Сергей попытался утвердительно кивнуть. Пообещать. Но не смог. От него требовали невозможного…
А ведь ещё какой-то час назад всё было легко и предельно ясно.
Как только Васильев, едва придя в себя, рассказал о возможности отключения АЭС от общей энергосистемы, упомянув, что отсюда можно отключить не только АЭС, но и производственные цеха, и жилые этажи, и сверкающий роскошью Надоблачный уровень — вообще всё, всю Башню, — Сергей понял, что надо делать.
Башню опутали путы предательства. Гниль, въевшаяся в бетонные перекрытия, разлагала её изнутри, и люди, сами того не осознавая, уже доживали свои последние часы.
Так однажды уже было, сто лет назад. Тогда мир тоже погружался в хаос, погружался постепенно. Человечество, погрязнув в разврате и похоти, забыло о правильном ходе истории, обо всём забыло. И финал был неизбежен.
Для всех.
Если бы не Башня, взметнувшаяся ввысь. Ставшая триумфом инженерной мысли великого гения — Алексея Андреева.
Она стала сосудом для лучших. Не просто убежищем, а идеальным местом, где всё было продумано до мелочей, начиная с теплиц и загонов для животных и заканчивая надоблачным ярусом. Электростанции, производственные цеха, больницы, школы — над всем царил единый высший порядок. И такое идеальное место требовало идеальных людей.
Их искали по всей стране, на той самой одной шестой части суши, что ещё не ушла под воду, которую ещё не поглотил Океан, наступающий в те дни почти повсюду. Каждый кандидат проходил тщательный отбор и, пройдя, занимал строго определённую ячейку в логично выстроенной иерархии. Золотой Век, некогда царивший на земле, вернулся с первыми криками захлёбывающихся в воде людей. Потоп смыл недостойных, оставив только лучших — тех, кому суждено было построить совершенное общество.
Первые трещинки появились с восстанием Ровшица. Несокрушимая громада закачалась, но не упала — выстояла, и спустя семьдесят лет потомок великого Андреева, Сергей Андреев, взял реванш.
И у него бы всё получилось, Сергей был в этом абсолютно уверен, реформы со временем принесли бы свои плоды, безупречная иерархия была бы восстановлена, но он не учёл одного: гниль проникла слишком далеко. Зараза пустила метастазы, и они липкой паутиной опутали весь организм. И этот организм хоть ещё и жил, но уже отчаянно смердел, покрываясь трупными пятнами…
Сергей метался. Он ещё пытался всё спасти, но увы. Всё было напрасно.
И только оказавшись на Южной станции, Сергей понял, что надо делать.
Под нож.
Заражённую скотину отправляют под нож.
Всех. Без сожалений и без сантиментов.
Однажды человечество уже получило отсрочку от смерти на целых сто лет. И теперь пришла пора вернуть долг Океану. Нажать на рычаг…
— Боюсь, Серёжа, тебе это не по силам.
Алексей Андреев расслабил сжатые в кулак пальцы. Отвернулся и снова затарабанил ненавистный марш, мгновенно забыл о правнуке.
Сергею хотелось сказать, что это не так, что он сделает, он всё обязательно сделает. И неважно на самом деле, придёт Павел на станцию или нет — Океан получит своё. Всё это хотел сказать Сергей. Прокричать, перекрывая и монотонное гудение приборов, и глухой плач шторма, и надсадный кашель охранника. Но слова не шли. Прадед был прав: он, Серёжа, не сможет. Никогда не сможет. Ведь ему придётся погрузить во тьму не только весь мир, но и себя — себя тоже! Лучшего, единственно правильного человека на земле — и во тьму! Туда, где уже больше не будет никого и ничего.
А к этому Серёжа был абсолютно не готов.
— Сергей Анатольевич, господин Верховный правитель… Тут… да что это такое? Ерунда какая-то, быть этого не может…
Слова Васильева не сразу долетели до сознания. Сергей был занят собой, своими мыслями и своими переживаниями, и потому не обратил внимания на внезапно изменившееся лицо начальника Южной станции. И лишь когда тот позвал его несколько раз по имени, Сергей наконец очнулся, вскинул на Васильева мутные от слёз глаза.
Виталий Сергеевич, бледный и растерянный, не сводил взгляда с центрального монитора. Его руки лихорадочно метались по пульту. Он что-то переключал, нажимал на кнопки, двигал рычажки и тумблеры, но чем больше он совершал действий, тем сильнее серело его лицо. Алексей Андреев тоже подался вперёд. На жёстком лице появилось незнакомое Сергею встревоженное выражение.
Что-то явно происходило, но что — Сергей не понимал.
— Виталий Сергеевич, что у вас?
Васильев не ответил. По его лицу катились крупные градины пота, но он не вытирал их — его руки были заняты, пальцы двигались с бешеной скоростью. По монитору по-прежнему ползли цифры, но одно из полей отчаянно мигало красным, и показатели в нём менялись как в калейдоскопе.
— Чёрт, скорость… скорость падает. Этого не может быть, ведь давление, о чёрт, да чтоб его… — глухо бормотал Васильев, перещёлкивая какие-то переключатели. — Скорость турбины…, да быть такого не может, ну нет…
— Давай ещё раз, Серёжа. Как найти скорость? Формула, ты помнишь формулу?
Учебник по физике в руках бабушки. Ещё минуту назад он лежал раскрытый перед Серёжей, и формула скорости, простая — наверно, простая — настойчиво лезла в глаза. Серёжа её помнил, хорошо помнил, он целый час бездумно повторял: если модуль скорости не изменяется во времени, то такое движение называют равномерным. При равномерном движении скорость можно вычислить по формуле…
— …скорость можно вычислить по формуле, — шепчет Серёжа. — По формуле… по формуле…
— Да. По формуле. По какой? Что на что надо разделить?
— Время, — неуверенно бубнит Серёжа. — Время на путь длины… длину пути…
Бабушка с силой захлопывает учебник. Серёжа втягивает голову в плечи и беззвучно плачет…
Он ненавидел физику. Ничего не понимал в ней, не хотел понимать, да и не мог. Как не старался — не мог. С математикой ещё всё было более-менее сносно, но вот физика… здесь Серёжа чувствовал себя полным идиотом. Не помогала ни зубрёжка, ни долгие и мучительные высиживания над домашним заданием. И именно это и злило бабушку больше всего.
— Серёжа, — медленно говорила она. Плохо сдерживаемое разочарование сквозило в каждом её жесте и каждом слове. — Твой прадед считал энергетический сектор и сектор систем жизнеобеспечения самыми важными секторами. Он был прекрасным инженером и лично принимал участие в разработке Башни. Мы планировали, что ты дальше пойдёшь именно в этом направлении. Будешь представлять интересы семьи в секторе систем жизнеобеспечения. Старайся!
Серёжа старался. Он до головокружения и тошноты вчитывался в учебники, запоминал, вникал, но ничего не мог с собой поделать. Формулы путались. Понятия разбегались. Скорости, вектора, физические величины…, всё это были абстрактные слова для Сергея, и чем больше он учил, тем хуже становились его знания.
Однажды он случайно услышал, как бабушка сказала отцу:
— Жаль, что твой сын оказался совершенно неспособен к изучению физики. Я говорила с кураторшей, а та, в свою очередь попыталась надавить на учителя, но его вердикт был однозначен. Увы, у Серёжи гуманитарный склад ума. Я могу, конечно, попросить, и ему подправят отметки. И рекомендацию нужную дадут, но ты сам понимаешь, сектор систем жизнеобеспечения — не то направление, где это может прокатить. Я надеялась, что Серёжа хоть в какой-то мере унаследует инженерные таланты моего отца, но приходится признать — в этом он пошёл не в нашу породу. В отличие от сына Ленуши, который как раз тут и проявляет основные способности. Поэтому, я считаю, что Серёже надо нацеливаться на финансовый сектор, с математикой у него всё же не так плохо, как с физикой…