Павел Степанович за подчинённых душой болел, верили адмиралу его матросы, ждали улучшения в продовольственном вопросе.
— Не пойму я американцев, — молодой матрос Семён Шипов, вызвавшийся добровольцем вместе с мичманом Ниловым, решился вступить в разговор, — колёсья эти на пароходах. У нас их сроду не было.
— Как же, не было, молодо зелено, — Маштаков посмотрел на Шипова как учитель на заядлого двоечника, — полно было колёсных пароходов. Но его величество как вернулся из Калифорнии в 1847, или 1848, дай Бог памяти, так и издал указ, — только гребной винт, никаких колёс. За эти года и повывелись.
— Его величество ещё и таран запретил, — Нилов улыбнулся, — я тогда в Корпусе обучался, гардемарин, старший класс. Прибыл к нам Константин Николаевич, а ему вопрос про отсутствие в нашем флоте таранов Михаил Львов решился задать. Так Константин Николаевич велел принести топор.
— Зачем?
— А затем, Семён. Презентовал государь его князю Львову и велел не расставаться, в каюте хранить. Когда же случится таран и абордаж, хватать топор и прыгать на вражеское судно, головы рубить супостатам. Мишка доволен, конечно. Сказал, что царский подарок на гербе хочет изобразить, да отца боится.
— Ладно, молодёжь, спите, я подежурю, — Маштаков, после обильного ужина пребывая в отменном настроении, закурил, — эх, чего-чего но табачку здесь полно. И табак то отменный. Никому дым не мешает? Спят уже, сморило. Молодость, молодость. А завтра быть может бой. И как оно обернётся?
Глава 10
Эх, сентябрь-октябрь — осень золотая! Хорошие новости пёрли косяком, начиная с первого сентября 1862 года. Даже не по себе иногда становилось — а ну как прервётся какой-нибудь страшной катастрофой «белая полоса». Но пока, тьфу-тьфу-тьфу, обходилось.
В предпоследний день октября, высочайше и торжественно поименованный как День основания Императорских Училищ, порадовали царя-батюшку «путиловцы», выпускники тех самых учебных заведений. Нет, не пролетарии, а ребята, закончившие Императорские Технические Классы, затем ушедшие в чертёжные (читай конструкторские) бюро под крыло Николая Ивановича Путилова.
Дизель они подарили государю и державе, классический дизель. Хотя в этой реальности быть движку, пожалуй что, судя по фамилиям сконструировавших сие чудо инженеров (Ветрова Михаила и Коровина Павла) «корветом». Да, КОРВЕТ и не иначе! Зря я, что ли, морской офицер?
Работали парни, конечно, по моим «наводкам» из будущего, именуемым среди отечественных изобретателей исключительно с придыханием: «божественными озарениями государя». А как вы хотите — император не только поэт и путешественник, он и в технических вопросах дока, прям как великий предок — Пётр под нумером один, разве что на токарном станке не виртуозит, фигурки шахматные вытачивая.
Недосуг, недосуг царю с железяками ковыряться, страной править надо, изобразил схематично Константин Николаевич в приступе очередного «озарения» чертёж будущего двигателя внутреннего сгорания и вперёд, дерзайте технари, воплощайте идеи самодержца! Технари, надо отметить, старались, в 1857 году создали и запатентовали первый в мире (этом мире) бензиновый карбюраторный двигатель, опередив время примерно на четверть века. Легенда, кстати, хорошая получилась, как и почему родился тот движок, — добыча нефти на Сахалине и Каспии шла ударными темпами, но помимо вырабатываемого керосина, куда девать бензин, солярку и мазут? Потому де и озаботился бережливый император постройкой двигателя, работающего на отходах керосинового производства, потому и дал ценные указания и примерные наброски инженерам.
Да уж, на отходах… Молодой Менделеев свою историческую фразу про «отапливаться нефтью, равнозначно сжигать ассигнации» успел и здесь высказать в полемическом задоре, прямо из солнечной Калифорнии, получив высочайшее одобрение на страницах «Российской Газеты». Так что нефть расходовали рачительно, тщась употребить её в дело. «Калифорнийские осветительные лампы», завоевав российский рынок, за рубеж, увы, продавались малыми партиями, слишком быстро ушлые европейцы создали свои копии «константиновых керосинок». Да и чёрт с ними, Европа куда больше потеряла от снижения на порядок числа «русотуристов», желающих отдохнуть непременно «на водах» и непременно в старушке Европе. Пришлось воззвать к патриотизму и в принудительном порядке, едва ли не пинками гнать «элиту» в бурно развивающиеся Кисловодск и Пятигорск. Зато денежка остаётся в России, не обогащаются за наш счёт сволочные бюргеры…
— Что ж, господа, отличились, молодцы. Сколько на испытаниях отработали два «корвета», почти по тысяче часов? Прекрасно! А «корветы» оттого, драгоценные мои Михаил Николаевич и Павел Сидорович, что поименуем двигатель по вашим фамилиям.
Изобретатели прониклись, им по 26–27 лет всего то, Ветров из разорившихся дворян, Коровин — крепостной, по программе поиска талантливых крестьянских ребятишек отмеченный сельским учителем и «реквизированный» у помещика прямиком в Императорские Классы, едва ли не в лаптях. Так, в лаптях и обносках, многие начинали своё движение к признанию и славе. На 146 % уверен, из нескольких тысяч молодых людей уже отучившихся в учебных заведениях, созданных на средства тогда ещё великого князя Константина, и приступивших к работе на благо державы, в скором времени проявятся учёные мирового уровня. Не могут не проявиться.
Взять тот же бензиновый движок — его двадцатилетние парни за полгода «изваяли» с момента постановки задачи и самых общих рекомендаций самодержца…
Даже несолидно представлять на патентование изделие, несомненно превосходное, но такими юнцами созданное, сетовали старпёры в департаментах. Ничего, скоро заменят их в местах присутственных, молодые и ярые, Россию перестроить жаждущие инженеры, юристы, медики «константиновой школы».
— Ваше величество, — Ветров замялся, — нам бы ещё полгодика, чтоб наверняка, чтоб комар носу не подточил.
— Хорошо, от полугода до года даю на окончательную доводку двигателя. Но премию получить сейчас извольте, полторы тысячи калифорнийскими червонцами каждому и по участку для строительства дома в Казани. Ибо жительствовать вам, секретные изобретатели, в городе на Волге. Там свою конструкторскую школу начнёте создавать, Казанский завод паровозо и вагоностроительный недавно заработал, быть там и цеху от конструкторской конторы «Константинов, Ветров и Коровин»…
Нетрудно догадаться, беру инженеров «в долю», мне «львиная», а им по четверти. Нормально. Тем более перспективы у дизеля, поставленного на рельсы, будут впечатляющие. Это по России и Сибири можно гонять на паровозах — воды в достатке на любом полустанке, а коль нет угля, так и дрова сгодятся. А в Среднюю Азию строить железную дорогу, там непременно тепловозы понадобятся. Скоро от Астрахани потянутся рельсы в Туркестан, опробуем «корветы» на здешнем «Турксибе»…
— Ваше величество, — осмелел уже Коровин, — помимо установки, гм, конструкции на паровозы, можно испытать их на судах, для начала — речных. Если на Волге быть цеху..
— Не стесняйтесь, Павел Сидорович. И привыкайте — КОРВЕТ! Не непонятная «конструкция», а КОРВЕТ!!! На небольших пароходах непременно опробуем ваше детище, уже в следующем году пустим по Волге матушке тонн эдак в пятьсот водоизмещения первый, как же назвать то, если не пароходом. Вот — теплоход! По железной дороге — тепловоз, а по воде — теплоход! Теплоход «Корвет», первенец Волжско-Каспийской флотилии! Я же моряк, неужели б не подумал о таком применении вашего двигателя.
Когда капитан Дубельт, исполняющий в адъютантской группе обязанности ещё и казначея, отсчитал инженерам по 150 жёлтеньких кружочков с изображением меня же, на фоне какой то стройки, (предположительно начальный период обустройства Константинополя-Тихоокеанского) у парней так загорелись глаза, что пришлось вмешаться.
— Господа, распорядитесь деньгами ответственно, не прокутите! А сейчас в сейф их положите, или вон господину капитану оставьте до завтра. Сегодня же прошу к моему шалашу, отмечаем победу генерала Борегара, заодно и «корвет» обмоем. Полагаю, немало побед одержат в ближайшем будущем армия и флот России, подкреплённые успехами отечественной промышленности и инженерной мысли!
«Посиделки» у императора, когда пару вечерних часов посвящали обсуждению за пивом и бутербродами (не возбранялось и водки, но в меру) последних мировых новостей, случались 2–3 раза в неделю. Приглашались военные и штатские, дипломаты и учёные, промышленники и купцы. Про то, как с первогильдейца Власа Никитина, поставщика в армию тушёнки, пот лил ручьями (без преувеличения!) когда на огромную сковороду вывалили несколько банок его продукции для подогрева и закуски, даже газетчики написали: «По счастью почтенного негоцианта, тушёное мясо, наугад купленное в лавках и поданое на стол Его Императорского Величества, оказалось отменного качества, что и не преминул засвидетельствовать Государь»…
Говоря по правде, тушёнку сначала тщательно продегустировали, дабы не оконфузить Никитина, были виды на купца по развёртыванию производств переработки продуктов в Сибири, по линии будущего Транссиба. И теперь окрылённый царской похвалой Влас Дмитриевич, оставив на хозяйстве старшего сына, с двумя младшими рванул в Красноярск, дабы там внедрять передовые технологии сохранения на длительный срок зерна и мяса и по цепочке Томск-Омск-Екатеринбург-Казань строить филиалы своей торгово-промышленной империи, ибо царь-батюшка так пожелал, оказав семейству Никитиных небывалое доверие. Чем Влас Дмитрич был хорош — пять сыновей, гарантия стабильности семейного дела. Плюс он не старообрядец, а на сей момент это важно, надо и православных христиан приближать, а не токмо христиан правоверных. Яркий представитель «старой веры» как раз присутствовал в обеденной зале. Ефим Кустов, в генералы выбившись, страшно боялся оказаться на каком-нибудь балу или там приёме званом. Пришлось старого соратника «обкатывать», выделить временный кабинет в Генеральном Штабе, познакомить с молодыми полковниками и генерал-майорами, отличившимися при усмирении Кавказа и Маньчжурии. Когда Фомич понял, что прочие выдвиженцы императора хоть и не все «от сохи», но даже аристократы, ветвь Рюрикова оказались компанейскими ребятами, без чванства и высокомерия, то успокоился, перестал рваться назад в Новосибирск-Сиэтл. А генштабиста