ова материализовался адъютант, полгода как прибывший в Русскую Америку поручик Данзас, ещё «необмявшийся», тщащийся не растерять столичный лоск в калифорнийской глухомани, но, по большому счёту, парень храбрый и толковый, — его высокопревосходительство генерал Борегар желает переговорить с вами. Приватно.
— Хорошо, Серёжа. Через полчаса я выйду в курительную комнату, там и встретимся с генералом. Здесь и сейчас серьёзного разговора не получится, застолье в самом разгаре, но время и место для последующей, обстоятельной беседы, определим.
Проследив, как Данзас подошёл к порученцу Борегара, Образцов поднял бокал, поддержал тост Президента Конфедерации о братстве оружия и реках пролитой общей крови, отметил время — прошло 25 минут. Генерал уже вышел из залы, извинившись перед дамой, за которой ухаживал по диспозиции распорядителей торжества.
— Владимир Алексеевич, — повернулся наместник к адмиралу Корнилову, — мне надо отлучиться, поддержи разговор с президентом, не дай ему поскучать. О лодках подводных поговори, например. Очень надо исчезнуть незаметно на четверть часа.
Корнилов ничуть не удивившись неприметно кивнул Образцову, и, обратившись к Джефферсону Дэвису, выразил уверенность в скором утоплении флота янки ударом из-под воды.
Президент, уже изрядно подвыпивший, воодушевился и потребовал от Корнилова предоставить союзникам пару, а ещё лучше полдюжины превосходных русских подводных лодок, топящих мониторы северян прямо в гавани Нью-Йорка.
Адмирал отговаривался тем, что начальствует над речной флотилией на Миссисипи, где подлодок нет, потому Джефферсону следует обратиться к командующему Атлантической эскадрой Истомину, а ещё вернее — в Санкт-Петербург, напрямую к его императорскому величеству.
— Да, я непременно телеграфирую Константину, — разгорячился главный конфедерат, — император должен понять, зверя надо бить в его логове! Утопление двух бронированных «утюгов» прямо на рейде вызвало панику на биржах. Янки поняли — их суда отныне уязвимы и никакие эскадры обороны побережья не смогут прикрыть торговый флот от подводных левиафанов!
Две подводные лодки, «Акула» и «Касатка», базирующиеся на специальной постройки пароход «Азов», служащий им и «маткой» и средством перевозки через океан, с недавних пор считались главным военным секретом Российской империи.
Практически все великие державы дружно начали строительство субмарин, вдогон, кстати, за Югом. Конфедераты, понимая уже в 1861 году, что достичь паритета с флотом Союза не получится, первыми ударились в «подводную гонку», некий ответ на «гонку мониторов и броненосцев» между САСШ и Великобританией и Францией. Но когда осенью 1862 года Атлантику пересёк «Азов», стало ясно — русские ушли далеко вперёд. Чего стоили только две самодвижущиеся (на сжатом воздухе) мины, расположенные в носовой части «Акулы» и «Касатки», способные пройти от кабельтова до трёх и уверенно поразить цель! Это не гарпуном цеплять заряд к борту вражеского корабля. Но русские окружили «Азов» завесой секретности. Даже от союзников. Как конфедератов, так и англичан.
Поначалу русские подводные лодки всерьёз не воспринимали, у всех воюющих сторон на морском театре военных действий наличествовали свои субмарины, одинаково проблемные, по большей части страшные покамест не врагу, а собственным экипажам.
Но когда «Акула» с «Касаткой» показали невероятную автономность, дошли самостоятельно до Нью-Йорка и вернулись обратно к «Азову» и семи крейсерам Атлантической эскадры, преодолев более 200 миль, это стало главной сенсацией, затмив даже удачное торпедирование двух сильнейших мониторов флота САСШ. Вся концепция морской войны летела к чёрту с возможностью подводных лодок самим, без судна сопровождения преодолевать такие расстояния.
Прошёл слух, а Образцов точно знал — это правда, что император Константин приказал адмиралу Истомину выручать подводные лодки даже ценой гибели прикрывающих операцию крейсеров, о чём были заранее извещены командиры. Экипажи крейсерской эскадры, в одно время выстроенные для зачтения обращения императора, так дружно и громко орали УРА, что на не участвующих в деле судах догадались — грядёт нечто…
Моряки рвались в бой, горя желанием повторить подвиг геройского «Опричника», но всё прошло удивительно гладко. «Акула» и «Касатка» добрались скрытно до нью-йоркского порта и точно вышли на места стоянки военных кораблей Союза, атаковав наиболее ценные. Засим доблестные подводники благополучно скрылись «в бездне вод» и без приключений дошли до «Азова».
Образцов не знал, что из четырёх выпущенных мин-торпед сработали лишь две, потому и умножить число побед не вышло, но наместник ещё и курировал работу русской разведки на континенте и высоко оценил работу Серафима Кустова, чётко обозначившего заранее разработанными сигналами фонарей местоположение вражеских кораблей.
Увы, Серафиму пришлось пуститься в бега — контрразведка северян землю рыла и быстро сопоставила ночную подводную атаку и мерцание фонарей на угольном складе и на старом пароходе, принадлежащем негоцианту Себастьяну Пересу (Серафиму Кустову).
По счастью Серафим Ефимович и его помощник из американцев, телеграфист Уэйн Копф, польстившийся на русское золото и перспективу осесть в Русской Калифорнии, сумели добраться до Юга быстрее, чем заработала машина сыска.
Сейчас два брата Кустовых выпивали отдельно. Серафима наместник «светить» категорически не желал, думая как далее использовать разведчика. Потому Дмитрий, посидев за общим столом с полчаса, незаметно исчез, пройдя в помещение «Русско-Американского банка», в том же особняке находящегося, где «за решёткой» пребывал младший брат, словно величайшая драгоценность империи.
Да, в работе разведчика наступают новые времена, сыскное агентство Пинкертона практикует фотографирование всех мало-мальски значимых деятелей Конфедерации. За полгода арестовали двух шпионов из САСШ, с аппаратами и большим архивом фотоснимков офицеров и чиновников КША. Изобретатели прилагают усилия по уменьшению фотографического аппарата. Похоже, скоро каждое мгновение жизни человеческой будет запечатлеваться. Вторая половина девятнадцатого века — не шутка!
Борегар ждал Образцова в дальней комнате, куда даже самые заядлые курильщики не доходили. Комната сия, закрывающаяся изнутри на засов, и была предназначена для приватных разговоров, едва только здание было выкуплено и начало перестраиваться под нужды Российско-Американской Компании.
— Генерал!
— Граф, — Борегар предпочёл объясниться сразу же, — я беседовал с Шерманом исключительно по поручению Президента, ни о каком сепаратном мире САСШ и КША речи не шло, предполагалось заключение договора со всеми участниками спора двух Америк — Россией, Великобританией, даже с Испанией. Но уязвлённый поражением Уильям «сошёл с рельсов», побежал к газетчикам.
— С Шерманом как раз всё ясно, — кивнул наместник, — меня и моего суверена беспокоит иное. По нашим данным в Вашингтоне есть понимание, что войну Севера и Юга надо заканчивать. И это можно только приветствовать. Но северяне, получив мир, не успокоятся, а непременно атакуют русские губернии…
— Граф, — не вполне вежливо перебил генерал, — да переименуйте уже этот чёртов штат! Надо же — «губерния Русский Вашингтон». Понятно, что у янки свербит во всех местах, когда слышат название, созвучное с ИХ столицей.
«Борегар намеренно выделил «ИХ столицей», — машинально отметил старый разведчик, — показывает, что Юг не вернётся, не объединится вновь в единое государство с Севером»…
— Пьер, если бы дело было только в новых названиях. Вашингтонские «ястребы» жаждут экспансии на Запад, жаждут заполучить новые территории и перевезти из Европы миллионы батраков, для обслуживания своих будущих латифундий. А подобравшись к нашим границам, непременно начнут войну. Подлую, неспровоцированную, как это уже было, когда Русскую Калифорнию несколько лет подряд атаковали банды мародёров из Орегона. Поэтому его величество Константин Николаевич настаивает на создание в центре континента нейтрального индейского государства.
— Дать краснокожим государство? Граф, я считал вашего царя прагматиком до последнего волоска в шевелюре! Но индейское государство — это же утопия!
— Отчего же утопия? Мексиканцы — суть те же индейцы и вполне себе имеют и армию и парламент и города, связанные телеграфом и даже какой-никакой, но военный флот…
— Скажете тоже, граф. Мексиканцев веками вразумляли испанцы, а те — великие мастера убеждать. И потом, совершенно же ясно, что в случае заключения мира и САСШ и КША продолжат соперничество, но уже мирное в «гонке на Запад». И тут России придётся отдать южную часть Калифорнии нам, чтобы выстоять против янки, не быть сброшенными в океан. Если же царь решит поставить на индейцев, и вы начнёте снабжать племенные союзы оружием для войны с белыми людьми, это будет страшной, непоправимой ошибкой. Тогда против вас могут выступить в едином строю и юнионисты, и конфедераты. Весь цивилизованный мир отвернётся от России!
— Вы словно не генерал, а неистовый миссионер в Неваде. Знаете, Пьер, в среду пайщики Российско-Американской Компании устраивают здесь же приём. Приезжайте, поговорим более предметно, по всем пунктам послевоенного обустройства на континенте переговорим.
— Почему со мной? Или такие разговоры вы ведёте со…
— Нет, — уже Образцов перебил Борегара, — ни с кем более, подобных разговоров я не веду. Дорогой Пьер, российский император считает вас наиболее достойным кандидатом на пост главы Конфедерации.
— Вот как. А Джефферсон?
— В среду, генерал. Обо всём в среду. Возвращайтесь за стол, а я, на правах хозяина продолжу «беспокоиться о десерте и винах, спущусь в погреб»…
Проводив генерала Образцов действительно спустился в подвал. Не в винный погреб, конечно, а к братьям Кустовым.
— Отдыхаете?
— Так точно ваше высоко…
— Без чинов, капитан. Без чинов! Налейте-ка ребята и мне. Хоть с русскими офицерами выпью, от души. Не с конфедератами дипломатничая.