— Фомич, посмотри, сколько «константиновок» у тебя на хранении в губернском Арсенале.
— И так скажу, по памяти, Константин Николаич — 22 450 стволов, на каждый по 700 выстрелов.
— Неплохо, дивизию вооружить можно.
— Не, дивизию магазинками снарядим, их 25 тыщ ровно в Арсенале, а «константиновки» для ополчения самое то и для самооборонных отрядов.
— У Мезенцева примерно столько в загашнике?
— Наверное да. Это у Николай Николаича, понятно дело, больше, но он не только губернатор калифорнийский, так ещё и цельного наместничества склад под ним.
— Ясно. Вот что, твоё превосходительство Ефим Фомич. Оставь себе половину и магазинок и половину «константиновок», а остальные будь готовь на пароходе перекинуть на флотские склады в Константинополе-Тихоокеанском.
— Война?
— Боже упаси. Фомич. Я в сии края благословенные не порох жечь приехал и не людей изничтожать. Мёд вон какой замечательный. С твоей пасеки?
— С моей. Внук, старший, серафимовский, проживает с нами до поступления в Университет, пристрастился парень к пчёлам, в ихней Японии такого не видел.
— То уже не Япония, Ефим Фомич, а российский остров имени государя Николая Павловича! Через двадцать лет никто и не вспомнит, что он Хоккайдо прежде назывался! А сын твой — его первый губернатор!
— Так не весь остров пока прибрали то?
— Не весь, да. Северную часть. Но и остальное отожмём под державный скипетр, обязательно. Нельзя быть сильными везде, иначе сговорятся иные державы, навалятся на Россию и так отмудохают, что мало не покажется.
— Так Франция союзник, Испания, Южные штаты, Итальянское королевство опять-таки, — Кустов изрядно подковался в геополитике, впрочем, Ефим и раньше был мужиком умным, хоть и необразованным. А на посту губернаторском немало книжек прочёл, много чего повидал.
— Против сильного объединятся, былые распри забыв, и первыми в спину ударят. Потому, Фомич, мускулами играть и гордо грудь выпячивать не следует. Сам же видел, в Петербург наезжая, по какому краешку прошли, избежав большой войны. А ввязались бы в драку за Константинополь, который Царьград, получили против себя коалицию Англии и Франции, да вдобавок турки и австрияки. А тут, в Америке, САСШ бы ударили со всей мочи. И что тогда было бы?
— Ты, Константин Николаич с младых лет умом отличался и прозорливостью, — Ефим замялся.
— Что так смотришь, генерал? Отставки не получишь. Мезенцева заменили, а ты поскрипи ещё два-три года. Очень надо, Фомич.
— Если надо, поскриплю, — уныло согласился верный сподвижник, — а на замену есть ребята дельные. И в военной части отличились под Луисвиллем, и после, в мирной жизни преуспели, пойдя по чиновной линии.
— Это про кого речь? Не про Аркадия Старыгина?
— Про него, Константин Николаич, парень толковый, и лесное дело поставил в губернии и рыбный завод казённый, что с прибылью работает.
— Он же вроде не из ваших, не из кержаков.
— Ай, — как-то по бабьи всплеснул руками головорез Кустов, снявший очки и вновь ставший грозным бородачом (седобородым уже) — да какая разница, из Беловодья человек, или нет. Вон старцы как над Никитой Сыромятовым сюсюкали, а он подрос и казну общины отобрал.
— Скажешь тоже, отобрал. Казна и осталась в общине, только перешла от дедов к внукам. Старые мудозвоны разве б построили заводы, пароходы купили, чтоб в промысел выйти, в железные дороги вложились? Да ни хрена! Пердели бы, золото в кубышке пересчитывая и всё. А на сегодня раза в три или в четыре большую сумму обернулись те деньги.
— Оно так, — согласился Ефим, — ты, Константин Николаич приглядись к Аркашке то. Пускай парень при тебе побудет.
— Хорошо, зачислю Старыгина в свиту, как его по батюшке то?
— Аркадий Сергеич.
— Хм, знавал я в жизни прежней одного Аркадия Сергеевича…
— Это которого?
— Тебе, Фомич, тот Аркадий незнаком. Лучше расскажи как питание бригад и батальонов, что в губернии расквартированы, налажено. Не голодают солдатики?
Кустов возмущённо вскинулся и поведал как доблестные воины катаются аки сыр в масле, получая сколь угодно хлеба, овощей и мяса да рыбы. Неудивительно, ведь каждый отдельный батальон имеет хозяйственную полуроту, где собраны все балбесы и слабосильные, отряженные на работы по разбивке огородов и откорму свиней да кур господам офицерам. А Русский Вашингтон не пустыня, всё-таки, климат самое то. Третий Вашингтонский батальон даже пасеку собственную держит в полста колод и стадо бурёнок. Не везде, разумеется, такая пастораль. Есть части, где консервы жрут и тем счастливы. Да взять тот же гарнизон, что Берингов пролив «держит». Там не до выращивания апельсинов, как в Калифорнии.
Десятки, сотни встреч в Русской Америке позволили самому, без посредничества Гоголя и Толстого, выделить народившийся «русоамериканский типаж». В основном в заокеанской России проживают молодые и энергичные люди, в семьях по трое-четверо ребятишек. Образование гораздо выше среднего, практически все грамотные. Тут ещё и хорошо поработали переселенческие пункты, где заставляли колонистов учиться и ещё раз учиться. Знаю, даже угрожали хитрые чиновники, — оставить в карантине лентяев, пока те чтением, письмом и счётом не овладеют.
Случилась и встреча со старой знакомой. Впрочем, графиня Мезенцева не так уж чтобы и стара, а вовсе даже и ого-го! Эдакая Моника Беллуччи слегка за сорок, в самом расцвете женского обаяния. Граф, заполучив титул и почётную отставку, пребывал в постпохмельном состоянии, из которого после аудиенции и не вышел, — продолжил запой. Эх, Андрей Дмитриевич, да как так-то? Командир передового отряда моей Экспедиции в Северной Америке. Эх!
Но на просьбу Моники, пардон, графини Мезенцевой о встрече, откликнулся. Хотя верный Никитос категорически возражал. Упирая на вероятную связь Перлиты-Моники с адъютантом супруга. А вдруг тот болезнь какую постыдную передал графине?
— Никита, так ты считаешь, что госпожа Мезенцева страшное бактериологическое оружие?
— Чего? Думаю да, заразная. От греха, ваше величество. Бережёного, как известно и Бог бережёт.
— С чего взял, что потащу её в койку? Поговорим, попросит мужа куда пристроить. Пойду навстречу, заслужил Андрей Дмитрич и пенсион достойный и пост соответствующий заслугам и званию.
— Ага, пристроить. Юбку скинет и ей встроить попросит.
— Ладно, иди. Можешь самолично обыскать, от тебя не то что револьвер — булавку не спрячешь.
Никита, бурча под нос что-то про ведьму, вышёл. Через пару минут в кабинет не впорхнула — вплыла величаво подружка дней моих молодых и беззаботных.
— Проходи, Перлита, вино, шампанское?
— Государь, вы сами повелели называть меня Моникой.
— Было дело, не спорю. Так что, Моника, белое, красное?
— Белое!
Похоже, любовника у графини всё ж таки не было. Накинулась на моё величество словно кошка изголодавшаяся. Хотя, может и великолепная актёрская игра, чёрт её знает. Овладел Перлитой-Моникой прямо на полу, потом перешли на диван. Во время «перерыва» в любовных утехах, высунулся в коридор.
— Никита, распорядись воды прохладной два, нет, три ведра. И ковшик. И не подсматривай больше. Видишь же, баба не со злыми намерениями пришла, а блядануть чутка. Ступай, не кривись.
Прямо в кабинете, небрежно проливая воду на огромный ковёр (царь я или нет?!) ополоснулись с графиней.
— Чего лыбишься, мексиканочка?
— Я знала, что мы будем вместе. Все эти годы знала и ждала.
— Точно ведьма.
— У Сыромятова ужасные манеры, а ещё генерал.
— Хорошо, не ты военный министр. Чего хотела то? Может снова послом куда супруга определить? Подумайте.
— Константин, хотела тебя увидеть. И только.
— Ну-ну. Смотри, мне бастарды более не нужны.
— Всё в руке Божией, Константин, — и улыбнулась торжествующе.
Вот же сучка. Прав был Никитос, есть такой тип баб, не могут без интриг, без того, чтоб не напрягать окружающих. Воистину ведьма. Но до чего ж хороша, стервь!
— Слушай, детка. Ты свои комбинации прекращай проворачивать. Иначе вздёрнешься в петле, как некие петербургские интриганки. А у тебя дети, а кто такой Сыромятов, сама знаешь…
Затравленно дёрнулась. Прочувствовала. Ну, не мексиканской девке, пусть и в графини выбившейся, мозгами и передком работая, шантажировать российского императора. Да, баба сладкая, но мне не 18 лет и даже не 28, утешусь с иными-прочими фаворитками, благо есть с кем. Перед Мезенцевым, конечно, неудобно. Хотя он Монику после меня в жёны брал, вполне осознавал, с кем связывается. Ладно, твоё величество, вперёд. Свершать дела великие.
Чёрт, кажется накаркал — Никита проводил Монику и вернулся с Репниным, сжимающим в руке бланк телеграммы.
— Николай Николаевич, что там? Дети, внуки здоровы?
— Всё в порядке, ваше величество, — наместник напряжённо улыбнулся, — у графа Бисмарка, высадившегося в Галвестоне, случился удар.
— Опа, не такой уж железный оказался старик Отто. Что говорят медики?
— Пока вся информация, телеграмма получена шесть, нет, уже семь минут назад. Ждём новых сообщений, освободив линию.
Так-так-так. А в МОЕЙ реальности Бисмарк прожил 83 годочка, но ТУТ уже в 70 решил скопытиться? Наверняка техасская жара и нервотрёпка спровоцировали инсульт у «самого крепкого дуба германского леса». Любопытно, как изменится внешняя политика Германии без первого канцлера…
Глава 9
— Ваше величество! Запустили! Запустили амурские скупердяи движение на втором пути.
— Ай да молодцы казаки! Давайте депешу, Пётр Аркадьевич, да прекращайте руками размахивать, словно мальчишка, а не уважаемый инженер.
Молодой, двадцати двух лет выпускник Калифорнийского Университета Пётр Столыпин, подающий большие надежды инженер-путеец, протянул «Хозяину Земли Русской» бланк телеграммы.
Моё появление в этой реальности изменило судьбы огромного количества людей. Про семью Суриковых, у которых вместо художника Василия родилась девочка, я уже упоминал, а нынешний Пётр Аркадьевич Столыпин никакого отношения к премьер-министру кабинета Николая Второго не имел. Да, отец у Петра тот же самый, только вот женат Аркадий Дмитриевич на Марии Петровне Шестаковой, красавице из иркутской купеческой династии. Столыпин старший принимал участие в Особой Экспедиции его императорского высочества Константина Николаевича, готовил трассу от Енисея до Байкала и «скоропостижно женился» в Иркутске, наплевав на мнение родных. Впрочем, ещё с Экспедиции брата Саши, такие скороспело-неравные браки между столичными гвардейцами и сибирскими барышнями заключались нередко, а Аркадия я перед кланом Столыпиных отстоял, имел виды на перспективного офицера. Молодые предсказуемо поехали на восток, добрались до солнечной Калифорнии и стали тут жить поживать, детей наживать. Пётр — четвёртый ребёнок, всего же чета Столыпиных произвела на свет Божий девятерых детей, причём все живы! Вот она, политика сбережения и приумножения народа русского, когда на медицину и образование денег не жалеем! Тем более в золотой то Калифорнии!