– Потом расскажу. Не на ночь глядя.
– А я вот что подумал. – Хэлл решил сменить тему разговора. – Может, их всех привлекло излучение приборов внутри ящика? Или тепло от батареи аппарата?
– Не уверена. – Катя покачала головой. – Тут нет ничего такого. И потом, они же появились практически сразу, как мы приехали. И до этого были здесь, судя по следам. Значит, все это время находились рядом или следили за домом. А насчет батареи, – добавила она после небольшой паузы, – хорошее предположение. Получается, нам придется ждать в гости еще русалок, зомби, домовых и всех остальных жителей леса. Так?
Винни торопливо отодвинул занавеску и посмотрел в окно. Остальные после слов Рады притихли, словно с минуты на минуту ожидали подтверждения ее слов. И только сейчас, с приходом абсолютной тишины, до слуха людей дошел слабый звук.
– Что это? – нахмурился Хэлл.
– Это похоже на… – Ларс запнулся, не находя сразу слов для точного определения или не веря тому, что слышит. – Это похоже на детский плач.
Теперь и остальные услышали доносящиеся со стороны «телеги» тихие всхлипывания. Словно там сидел потерявшийся ребенок, напуганный осознанием того, что остался один. Лишенный поддержки и материнской защиты. Тихий плач усилился, и к нему неожиданно присоединился второй. Более громкий и отчаянный, переросший почти мгновенно в захлебывающийся, истерический рев отчаяния. Затем еще один, и еще. Скоро все семь мавок ревели возле дома.
– Я сейчас с ума сойду! – Рада в панике завертела головой, закрывая ладонями уши. – Не могу это слушать! Это невыносимо!
– Да. Это в первую войну было. Подняли в Новый год и бросили на штурм. Но я не в пехоте был, меня в минометчики отправили. А потом, когда неразбериха пошла, я и не понял, как в плен попал. Первое время вообще мысли собрать не мог. Все никак не укладывалось, что теперь в плену. Держали меня и еще нескольких парней в яме три дня. Потом пришел их главный. Спрашивает меня: ты контрактник или срочник? Я говорю, срочник. Ну, раз срочник, тогда иди отсюда… И отпустил меня. Вернулся в часть, дослужил. А потом на гражданке хотел, как Лешка Винников, преподавателем стать, но на вступительных завалил психологический тест. Мне говорят: вам нельзя с людьми работать, у вас чеченский синдром. Вы их ненавидите. Я говорю: конечно, они же в меня стреляли. За что мне их любить? В общем, завалили меня. Выдали бумажку с заключением. Устроился на временную работу и стал узнавать, что могу делать с этой бумажкой. А мне один знакомый и говорит, что единственный вариант – выучиться на психолога и самому себе снять этот диагноз…
Открывать глаза было лень. Разбуженный тихим разговором Гиля и Рады Винников прислушался. Снаружи было тихо. Мавки или успокоились или ушли.
До того, как к Алексею пришел сон, они еще какое-то время плакали. Словно и впрямь маленькие дети, которых бессердечные, жестокие взрослые бросили на улице, запершись в доме и забыв про своих малышей.
По истечении часа к доносящимся с улицы душераздирающим звукам мужчины привыкли и перестали обращать на происходящее за стенами внимание. Труднее всего пришлось Раде, чье женское естество и природная мягкость боролись с логикой и пониманием ситуации. Вконец изведенная и вымотанная Катя успокоилась только после того, как Хэлл нашел у себя в кармане заначку какого-то седативного препарата. Шприца под рукой не было, поэтому небольшую ампулу с бело-синей этикеткой пришлось выпить. После этого Радченко отвели в дальний угол и укрыли спальником. Катя еще какое-то время лежала, тихо глотая слезы, пока лекарство не начало действовать.
Потом, видимо, она проснулась и решила подсесть к дежурившему Сашке, чтобы убить время или, может, чтобы он отвлек ее разговорами от невеселых мыслей.
– А я ведь тоже учитель. – К монотонному голосу Гиля добавился тихий, мелодичный голос Кати. – Мы же с Лешкой учились вместе.
– Вы что, знакомы?
– Да.
– Ничего себе. Вот это новость.
– Вот так. Но мне работу по специальности найти не удалось: в год выпуска не было вакансий. Пришлось идти в лабораторию, чтобы хоть где-то работать. Так я и попала сначала в НИИ, а потом сюда.
– Мотает нас…
Голоса становились все тише и неразборчивее, и, перед тем как Винни вновь провалился в черный, лишенный снов мир, он успел подумать, как же было обидно в тот раз, когда он так и не смог сказать ей все, что было у него в голове…
– Доброе утро.
Катя почувствовала, как чья-то рука осторожно легла ей на плечо, и открыла глаза.
– Эй, вставай. – Винни улыбнулся. – Рассвело. Пора просыпаться. Смотри свой аппарат. Мы уезжаем вперед, начнем разгрузку и монтаж.
– Доброе утро. – Рада потерла глаза. – Я все-таки заснула опять?
– Угу. Ты уже вовсю сопела, когда пришла моя смена дежурить.
– Ой! А это что?
– Спальник. Ты же уснула прямо здесь. Будить тебя не хотелось, вот и решил накрыть.
– Спасибо. – Девушка потянулась. – Может, еще и кофе угостишь?
– Молотый? Две ложки сахара и молоко?
– Ничего себе! Ты помнишь?
– Я все помню. Даже то…
– Мы идиоты! – Дверь открылась, и в помещение зашел Гиль.
– Все?
– Конечно! Мы с вами вчера обсуждали планы на утро и упустили элементарную вещь. Сейчас разгружаем «телеги», и одна, забрав этот аппарат и тот, что мы оставили по дороге сюда, несется в поселок. Так есть шанс доехать до окончания срока с двумя работающими ящиками. А у оставшихся будет время, не торопясь, сделать свою работу и вернуться назад.
– Ура! – Рада подскочила. – Когда собираться?
– Через час быть готовой.
– Тогда надо спешить. – Винни направился к двери. – И чего мы вчера до этого не додумались?
– А вот спроси.
Глава 9
– Смена! – Сидевшая на носу «телеги» Рада бросила взгляд на опустевшую верхнюю сферу в песочных часах и с тревогой посмотрела на тяжело дышащего Ларса. Парень еще не успел отдохнуть с последнего раза. Высокий темп езды предусматривал только один-единственный перерыв – на «точке», где она сможет забрать второй «Полирег». А дальше – опять терпеть. Выжимать из себя остатки сил, скрипя зубами, копить в горящих мышцах кислоту, чтобы успеть доставить собранную информацию в Первый поселок.
Катя отчетливо помнила выражения лиц под конец вчерашнего дня и нецензурную ругань, красноречиво свидетельствующие о полном физическом истощении. И с первых минут сегодняшней «гонки» предложила свою помощь в работе на рычаге. Так у оставшихся с ней двух проходников будет больше времени для восстановления сил. Идея была принята, но работать наравне с собой мужчины ей не дали. Хэлл безапелляционно заявил, что феминистское равноправие в Зоне не работает, поскольку здесь процветает культ личности доминантных самцов. После чего было установлено правило: включать Радченко в работу через две смены, отдавая ей всего пять минут для работы с тяжелым механизмом.
– Давай я, – предложила Катя.
– Сиди, – выдохнул Ларс. – Работаем в установленном порядке.
Он тяжело поднялся и сменил Хэлла за рычагом. Последний с видимым облегчением уселся на освободившееся место и тут же приложился к таре с водой.
– Скоро будем на «точке». – Ясаков, напившись, завернул крышку и посмотрел на Катю: – Тебе нужно только забрать аппарат?
– Да. Все как с первым. – Она кивнула в сторону «хвоста» дрезины, на стоящий там «Полирег». – Только быстро кое-что там гляну.
– Хорошо. Значит, после этого еще часа четыре – и можно будет выдыхать.
– Спасибо вам. – Катя положила руку на плечо Хэлла.
– Не за что. – Он качнул головой. – Одно дело делаем. Мы тебе сейчас помогаем, а потом ты нам поможешь, когда расшифруешь то, что там внутри накопилось.
– Это да. – Рада улыбнулась. – Я там точно такого нашифрую!
– Не прибедняйся, – устало улыбнулся проходник. – Все профессии нужны, все профессии важны. Помнишь, как там у Маршака было? «Я бы в летчики пошел, пусть меня научат…» Или это Маяковский?
– Ты все перепутал. – Радченко звонко рассмеялась, после чего взгляд ее стал тревожным: – А остальные когда приедут?
– Думаю, завтра, если ничего не случится.
– А что может случиться?
– Да что угодно. – Хэлл философски пожал плечами. – Это же Зона. – Он вытер потное лицо и посмотрел на задумавшуюся девушку: – Переживаешь?
– Конечно.
– За всех, – усмехнулся проходник, – или за кого-то больше?
– За всех. – Катя показала Хэллу язык, заливаясь краской. – А что?
– Нет, ничего.
– Давай, говори уже! – потребовала она.
– Это, конечно, не мое дело, но меня смех разбирает, когда я вижу, как с самого начала поездки на тебя Лешка смотрит.
– И как же, интересно, он на меня смотрит?
– О-о-о…
– И что? Вон, Димка тоже ко мне интерес проявляет. И что дальше?
– Ларс говорун и ходок, – махнул рукой Ясаков.
– Чего-чего? – тут же отозвался работающий проходник. – Я там знакомое сочетание букв услышал.
– Не отвлекайтесь, молодой человек. – Хэлл повернулся к нему. – Сохраняйте дыхание для работы. Ох… – устало выдохнул он. – С Ларсом все просто. А вот Винни смотрит на тебя, как собака на дверь, за которой стоит хозяин. Ждет, когда откроется.
– Оригинальное сравнение. Впервые такое слышу.
– Ну, это самое точное из всех, чтобы наглядно описать то, что я вижу.
– Хм… – Катя на несколько секунд задумалась. – Это так отчетливо видно со стороны?
– Конечно. А то ты сама не замечаешь!
– Замечаю. – Радченко продолжала хмуриться.
– Боишься признать очевидное?
– Как тебе сказать… Боюсь признать свою ошибку.
– В смысле? – Хэлл удивленно посмотрел на Катю.
Вместо ответа та подняла с пола дрезины песочные часы и перевернула их:
– Смена!
– Продолжим в следующий раз? – Проходник посмотрел на раскрасневшегося Ларса.
– Я подумаю, – улыбнулась Рада. – Давай я встану. Вы хоть побольше отдохнете.
– Пойдешь в свое время.
Утренние сб