— Не понимаю. Что произошло? — удивилась я.
— Анна, вы понимаете для чего исчезают одновременно мужчина и красивая женщина? Вашей репутации конец. — Нахмурился герцог.
— Я так понимаю, что ещё час назад, тебя это не заботило. — Хотелось отвесить себе подзатыльник за то, что вот этот момент я совершенно упустила из вида.
— А теперь заботит! Всё, наслаждаемся балом и не более. — Прозвучало в ответ.
— А если мне вдруг стало плохо? Вот совсем, до обморока? — спросила я, после пары минут раздумий, принимая решение.
— Тогда тебя проводят в специальную комнату или гостевую спальню, ты останешься со служанкой, которую к тебе приставят, а я смогу… А если что, скажу, что шёл узнать о твоём самочувствии. Точно. — Сверкнул глазами подобревший лорд.
— Значит я сейчас начну жаловаться на духоту и головокружение, а ты ищи что-то, связанное с камнями, которые лишают всех вокруг сил. Потом объясню подробнее. — Предупредила я.
— Вы привлекаете столько внимания! — улыбнулась мне одна из пожилых леди, что толпились рядом с графиней, предложившей мне сесть с ней рядом, едва я начала жаловаться на духоту.
— Это прекрасно, думаю, что Анне не составит труда выйти замуж по истечении срока траура и окончания обременения по наследству. — С улыбкой ответила ей графиня, обмахивая меня своим веером.
— Замуж? — прозвучало возмущённое шипение рядом.
И не смотря на то, что это был уже третий танец подряд, который я танцевала с одним и тем же партнёром, и вообще я только пожаловалась на самочувствие, герцог утащил меня в центр зала.
— Да что с тобой? — возмутилась я, прикрываясь улыбкой.
— Со мной? Ты собралась замуж! Опять? — обвиняюще процедил сквозь такую же улыбку герцог.
— Предложений ещё не поступало, — напомнила я ему о беспочвенности претензий.
— Отлично! Я сделаю его первым! Анна, я предлагаю тебе заговор! Точнее не участвовать, а раскрыть. Ты не можешь меня бросить после всего, что было! — быстро шептал герцог.
— А что было? — задумалась я, стоит ли ещё раз напоминать про рёбра.
— Ты видела меня в юбке, куда уж больше! — посмотрел на меня герцог. — А теперь втяни воздух у лацкана моего фрака.
— Зачем? — удивилась я.
— Чтобы упасть в обморок. Я поймаю. Ты мне доверяешь? — серьёзно посмотрел он в мои глаза.
— Ещё одного синяка я тебе точно не прощу, — предупредила я, прежде чем чуть качнуться вперёд, заметно сбиваясь с ритма танца, и отправляясь в обещанный герцогом обморок.
Дина СдоббергТри сестры. Таис
За окном среди жёлто-красного буйства осенней листвы, полыхали тяжёлые грозди рябины. Побитые первыми ночными заморозками ягоды приобрели терпкую сладость и слегка щипали язык. Я прекрасно помнила этот вкус. В моём поколении многие останавливались у рябины и отправляли в рот горсть другую чуть забродивших ягод.
В саду на даче Анны росла шикарная ель. Её тяжёлые, с сизо-голубым отливом хвои, лапы сейчас выбивались из общего окраса и притягивали взгляд.
В тёплой комнате было куда как менее спокойно, чем за окном. Алька спорила с отцом. По любому поводу, и только тихое "кицунэ" от Курико, моей верной подруги и тени, заставляло дерзкую девчонку немного сдерживаться. Да присутствие Дины. Бабушку наша чернобурка не расстраивала, о многом молчала, многое терпела. Чтобы не волновать.
Я почти не участвовала в разговорах, предпочитая рассматривать старые фотографии на стенах. И старалась запомнить родных. Почему-то я уже знала, что скоро уйду следом за Анной. Как ушла следом за ней на фронт. Мы были похожи внешне между собой, обе уродились в мать. Погодки, мы старшинства не делили. У нас обеих была младшая сестра. Вот за ней мы присматривали.
Даже службу нам судьба определила похожую. Только она была из тех, о ком родственникам было лучше даже не вспоминать, а я шла в боевой части. И для сестры война закончилась девятого мая, для меня только в сентябре.
Две недели в Берлине и мы получили приказ о переброске на восток. Наша часть была приписана к Забайкальскому фронту и отдана в общее подчинение маршалу Малиновскому. Перед формированием единого фронта мы делали остановку в Иркутске. На выданном увольнительном я гуляла по городу.
Здесь не было бомбёжек. К счастью. Город смог сохранить свои дома и улицы. Но ни у кого язык не повернулся бы сказать, что сюда война не дошла. И дело даже не в том, что и отсюда уходили на фронт отцы, братья, мужья, сыновья. А в особом взгляде. В выражении упрямо сжатых губ. Когда за годы вырабатывается привычка не обращать внимания на тяжёлый труд и выполнять работу пока хватает сил. А когда силы заканчиваются, то раз за разом переступать через себя, но ни в коем случае не задерживать выход танков, выпуск снарядов и взлёты самолётов.
Тревога за родных и голод накладывали на эти лица тот отпечаток, что и много лет спустя не уйдёт. И будет отличать тех, кто сжигал себя непосильным трудом, но вкладывал в руки солдат оружие для победы.
И как бы это странно не звучало, но сюда ещё не докатилась победа. Здесь лишь чуть сбились с ритма, словно вслушиваясь в отдалённое эхо, и вернулись к тому ритму жизни, в котором жили все четыре года.
Я гуляла по городу, разглядывая множество деревянных домов. Вот удивительно насколько по разному выглядят дома из дерева. Вроде и старый дом, и угол уже в землю ушёл, а от него странным и необъяснимым образом веет теплом. А вот тот гордый и крепкий, а контора он и есть контора.
— Тётя, а вы офицер? — всё-таки осмелился ко мне подойти один из стайки мальчишек, что уже минут двадцать наблюдала за мной.
— Офицер. А что? — улыбнулась я.
— А правду говорят что сейчас солдаты едут из самого Берлина? Вы в Берлине были? — тут же подбежали остальные.
— Была. — Пока не понимала, к чему эти вопросы.
— А правда что главный штаб немцев совсем разрушен? — строго нахмурив брови спросил тот, что первым со мной заговорил.
— Правда. Рейхстаг повержен, а наши, советские солдаты подняли над ним наш флаг. — Ответила я.
— Значит… Победили же? Да? — прозвучало тут же.
— Да. В это пока трудно поверить, — улыбнулась я. — Но мы смогли. Теперь только восстанавливать очень многое. И жить. Нам всем выпала важная и сложная задача. Ведь жить придётся не только за себя, но и за тех, кто вырвал победу ценой своей жизни. И о них нужно помнить.
Мальчишки переглянулись. Но только кивнули и убежали. Тогда, летом сорок пятого люди одновременно радовались и боялись поверить. А для нас война и вовсе закончилась только десятого сентября, когда Квантунская армия полностью капитулировала и приняла приказ своего командования, который предписывал прекратить военные действия ещё двадцатого августа. И даже подписанный второго сентября акт о капитуляции не заставил сложить оружие многих японских солдат и офицеров. Они действовали часто вопреки ему, оказывая ожесточённое сопротивление по линии Забайкальского и второго Дальневосточного фронта. Особым оплотом такого сопротивления стал район Муданьцзяна. Но подразделения пятой армии перемололи линию обороны врага.
В составе подразделений Забайкальского фронта я прошла удивительный путь. И даже война не смогла закрыть мне глаза на то, что меня окружало. Бескрайние степи, пустыня Гоби. Но самое сильное впечатление произвели на меня хребты Большого Хингана. Что-то необъяснимое рождалось в душе, когда я стояла на краю каменных уступов и смотрела в даль. Ощущение себя, как мелкой и суетливой песчинки на ладонях кого-то могучего и настолько далёкого, что ему даже дела нет до всего нашего существования.
После разгрома калганской, солуньской и хайларской группировки противника, война для моей части закончилась. Настал момент, когда мы начали исполнять и прямые функции частей НКВД. Огромный поток документов, данных и военопленных, выводил нас из состава действующих боевых частей и превращал в комендантские войска.
Тяжело пробуксовывая, заработала машина по разоружению местного населения и зачистки от реакционных организаций. Регулярные прочëсывания местности, охрана складов. И военнопленных.
Здесь помимо прочего нужно было ещё и установить подлинность предоставленных данных. Проблема была в знании языка. Активную помощь с переводом нам оказывали бойцы и офицеры из Монголии и Китая. Многие из них выбыли по ранению, но продолжали служить, используя знание и русского и японского языков.
Удивительное было время, когда девочка из районного села Пензенской области могла свободно разговаривать на немецком и латыни, а паренёк из степей Монголии, часто не владевший счётом дальше сложения и вычитания до сотни, совершенно легко говорил и на русском, и на японском. Встречались и те, что ещё и знали и китайский. Причём с особенностями произношения нескольких провинций.
Двенадцатого сентября сорок пятого года я прибыла в город Хабаровск. Меня назначили на спецобъект номер сорок пять на территории Хабаровского лагеря для японских военнопленных номер шестнадцать. Здесь размещался высший командный состав японских войск и их союзника. Большинство из тех, кого отправили сюда и в находящийся здесь спецгоспиталь по постановлению Государственного Комитета обороны относились к офицерскому составу.
И конечно я не могла предположить, какую роль сыграет в моей жизни постановление за номером девять тысяч восемьсот девяносто восемь.
Похороны сестры к удивлению не оставили тяжёлого ощущения утраты. Светлая грусть, понимание, что одной из опор моего мира больше нет. Наверное, мне будет не хватать её спокойствия и сдержанности, её строгости и умения в самый сложный момент собраться и сконцентрироваться на главном.
Я никогда не рассказывала ей, но мне хотелось бы хотя бы однажды поработать с ней вместе. Но с пятьдесят третьего года мы оказались с ней в разных ведомствах. Она ушла по линии безопасности, что было логично для разведчика. А я боролась за порядок внутри страны.