и, изогнутыми, как арабский шамшир, клинками. Не было сомнения, что семейка отшельника поджидала меня в осколке. Вспомнилось некстати, с каким трудом мы с Соней одолели пауков, выступавших сольно. Пятерка, работающая в слаженной команде, уделает меня быстрее, чем я успею охнуть. Никакой ликвор не поможет.
Сабли пауков окончательно разнесли пострадавшую от моей ноги дверь, и, если бы я не отпрыгнул за мгновение до их атаки, на том битва и закончилась бы, а заодно и новая жизнь Геннадия Сергеича.
Соня выстрелила в спину одного из челопуков. Он успел увернуться, пуля всего лишь поцарапала ему череп, но пятерка не стала строить из себя чучела для пристрелки, разбежавшись по площади, один даже шустро пополз по стене, пытаясь пристроиться у меня над головой.
Из дома, топча обломки двери, начали выбегать вооруженные люди в узнаваемой амуниции спецназа. Я, кувыркаясь и петляя из стороны в сторону, отбежал от стены, продвигаясь обратно к фонтану. Боевики Гвоздя палили в меня, площадь заполнилась грохотом и вспышками шквального огня.
Глава 18
В панике я ускорился до предела и мир вокруг замер. Я отчетливо увидел траектории полета бесчисленных пуль. Хотя, почему бесчисленных? При желании я мог их пересчитать, они замерли в воздухе. Даже верткие пауки если и не остановились полностью, то двигались еле-еле, и я поразился их скорости, если уж пули висели в воздухе неподвижно. Какой ликвор позволял им так сражаться?
Я вдруг увидел и тот самый синий свет, о котором толковал отшельник — кровеносная система боевиков загорелась грязно-оранжевым, пауки же светились красным. Форма у свечения была другой — копье света, пронзающее паучьи тушки там, где положено быть позвоночнику, расплывающееся внутри головы и горящее как два фонаря из глаз монстров. Сам я светился неоновым синим светом.
Света на площади стало столько, что я захотел приглушить его, что мне неожиданно удалось. Я догадался, или мой новый друг ликвор подсказал, что визуализация мне и вовсе не нужна, но раз уж я не могу привыкнуть к новому органу чувств, то и ладно, пусть зрение помогает.
Двигаться на такой скорости я не мог, слабое тело дрища Васнецова разорвало бы на куски. Но мне удалось поставить метки на десяток ближайших целей, а заодно проложить себе дорогу среди облака пуль. И это была новая, доселе неизвестная способность, но посередине лба «помеченного» врага появлялась черная точка, густая и плотная, как черная дыра.
Потом мир ожил, я на «простом» привычном ускорении занялся спортивной гимнастикой, бегая, прыгая и кувыркаясь по заданному заранее маршруту. При этом я без остановки стрелял, и пули летели точно туда, где стояли те самые черные точки, иногда по самым причудливым траекториям. За пару секунд я разнес в клочья десяток голов противника, включая и две паучьих башки. Ликвор, после безумного ускорения почти закончившийся, начал восполняться.
Соня на вышке тоже времени не теряла. Попасть по паукам она была не в состоянии, но людей она подбивала из Инока одного за другим.
Когда первые метки кончились, я снова ускорился, но не такой степени, как в первый раз. Этого хватило, чтобы поставить еще три метки на головы оставшихся пауков. На большее ликвора не осталось, но с людьми я справлюсь и по-простому.
С челопуками все было кончено. Перезаряжать автомат я не стал, а подобрал два паучих шамшира, чтобы попробовать в этом теле занимательный арабский танец с саблями, красиво именовавшийся в литературе как «проход девяти свечей».
Слабенькое тельце Васнецова заставило остановиться после третьей девятки. Но ситуация на площади в корне поменялась. Соня тоже времени не теряла, благо на таком расстоянии Инок радовал и скоростью, и точностью. Оставшиеся боевики, они же — последняя девятка свечей, втягивались в разрушенный дверной проем.
Я прислонился к кирпичной стене особняка, давая впитанной в процессе побоища энергии устаканиться. Заодно ликвор подлечивал ушедшее в разнос тело. Мне предстоял еще штурм дома. Я не чувствовал новых монстров. Только боевики, и где-то там напуганный Гвоздь. Можно было выдохнуть, засада сорвалась, мы побеждали.
Под невнятную стрельбу из окон ко мне подбежала Соня, прислонилась к стене рядом со мной.
— Я сказал тебе сидеть на вышке! — попенял я напарнице.
— Сам там сиди.
— Ты ранена!
— Ты тоже!
Оглядев себя, я обнаружил, дырки в боку и левой руке. И с добрый десяток обожженных царапин от пуль, прошедших по касательной. В горячке боя я ничего и не заметил. Потом же и вовсе утонул в волне отдачи от перенапряжения. Эта боль и сейчас выворачивала мое тело наизнанку. Запасы ликвора стремительно уменьшались в попытке починить меня. Ну да ладно, убийство пятерых пауков и полусотни статистов-боевиков, щедро наполнило мои энергетические закрома.
— Плевать, пойдем и возьмем штурмом этот маленький домик.
— Вот это речь не мальчика, но мужа. Только муж сейчас пойдет на башню и будет прикрывать тылы одной милой девушке.
— Размечталась!
— Ты первый начал. И я уже пришла в себя. А ты истекаешь кровью.
— Не истекаю, походу ликвор заткнул все лишние дырки тромбами.
— Ага, точно, пойди, растряси их.
— Хватит надо мной трястись, сама говорила, что роль мамаши-хлопотуньи — не твое.
Я посмотрел на клинки в моих руках. На трупах пауков не было ни следа ножен или перевязей, пришлось аккуратно положить шамширы на землю.
— Так… — начала было строго меня отчитывать Соня, но я уже ускорился.
Первым делом, я бросил в коридор одну за другой три гранаты, световую и две осколочных. Спасибо Маузеру за бонус к покупке. А дальше все было просто. Я ставил метки и аккуратно из Тихони зачищал коридор.
Следом шла Соня, проверяя комнаты вдоль коридора. Спрятавшихся там боевиков она добивала из своего красивого Десерт Игла (я так и не понял, что это за модель, оружейник показал нам из крупного калибра только Тарантула, но у Сони был явно не он).
В какой-то момент враги кончились. Даже обидно стало, я только вошел в ритм. Просканировав дом, мы обнаружили три импульса хищника и один жертвы, все рядом друг с другом где-то внизу.
— В подвал?
— В подвал!
— Дежавю?
— Дежавю!
Подземная часть особняка усиленно напоминала аналогичную, принадлежавшую директору «Овечек». Потайная дверца в гараже, справа от лестницы — дыба, слева — крюки и цепи на мокрой стене.
— Погреб для садистов, типовой, сделано по ГОСТу, — присвистнула Соня будто прочитав мои мысли.
Треплов, изрядно избитый, почему-то не был прикован, а попросту сидел на стуле, привязанный веревками. Гвоздь, толстый, лысый, с бегающими сальными глазками, стоял подле Цитрамона как верный телохранитель, положив одну руку ему на плечо, другой же Овсов удерживал пистолет возле виска пленника.
Два огромных, тоже страдающих лишним весом, шкафа преграждали путь к боссу и заложнику. Когда мы спустились в погреб, громилы навели на нас дробовики.
Ну ради бога! С такими сложностями я справлялся в прошлой жизни безо всякого ликвора, и сейчас мне не потребовалось ни меток, ни ускорения, чтобы пристрелить этих медлительных стражей. Две пули из Тихони, две аккуратных отверстия во лбах громил.
— Стоять на месте! — завопил толстяк неожиданно тонким, визгливым голоском. — Пристрелю урода.
Соня дернулась было снять дурака, но я жестом ее остановил.
— Ты жив еще только потому, что я хочу с тобой поговорить. Не дури и проживешь еще немного.
— Пристрелю! Пристрелю!
Ствол в руке авторитета истерично задергался. Пришлось все-таки ускориться, и сломать дебилу запястье. После я даже не кулаком, а обидной затрещиной отправил авторитета в угол.
— Дорогая, развяжи нашего друга!
Вдруг глаза-щелочки Овсова расширились, а пленник на стуле удивленно крякнул.
Соня, положив мне руку на плечо, раздраженно шепнула на ухо:
— Дорогой, мать твою, ты больше не Петров. Твоя маскировка слетела к чертям!
Я представил себе, как сейчас выгляжу, истощенный дрищ Васнецов в изодранном серебристом комбинезоне, весь в крови. Этот образ меня доконал, и я расхохотался.
Кажется, страшный авторитет Гвоздь обделался на грязном полу. Я тебя понимаю, Овсов! С непривычки можно и заикой сделаться. Эта мысль вызвала у меня еще один приступ нервного смеха. Соня моей веселости не разделяла.
— Конспиратор хренов! — бросила она раздраженно, отобрала у мертвого громилы нож и разрезала, наконец, веревки на Цитрамоне.
Мы проводили обоих авторитетов в кабинет. Треплов казался сильно обезвоженным, Соня хотела напоить его минералкой из стеклянной бутылки, найденной в баре, но тот предпочел виски, стоящий там же. Ну что ж, организм подскажет, что ему нужно для выздоровления.
Соня усадила страдальца в кожаное кресло, сама уселась в такое же рядом, поигрывая пистолетом.
Гвоздя я притащил за шиворот, он делал вид, что ноги ему отказали, но лечебные пинки под зад его взбодрили. Момент, когда я за тот же ворот поднял его тяжеленную тушу на ноги, подержав пару секунд в воздухе на вытянутой руке, тоже, наверное, произвел на страдальца впечатление.
Кресла «плохому» авторитету не полагалось, я швырнул его как добычу к ногам Треплова и Сони и завязал беседу. Точнее, первый вопрос задала Соня.
— Какой из тебя Гвоздь? Ты должен быть тощим и крепким. Например, как он, — Соня кивнула в мою сторону. — А ты похож на мешок с кашей.
— Его не за внешность так прозвали, — прохрипел Цитрамон, — а за привычки. Любит играть с гвоздями в ходе разговора.
Я вспомнил, что видел у стены с кандалами гнутые ржавые гвозди.
— Что ж, значит о милосердии никто здесь и сейчас и не вспомнит. С прелюдиями покончили, перейдем к делу. Григорий Петрович, вы знаете, почему мы собрались в этом месте и в таких обстоятельствах?
Я пнул дурно пахнущую кучу отбросов на полу. Отбросы что-то невразумительно пробурчали.
— Не отвечайте, любезный, это был риторический вопрос. Вы давно, настойчиво и грубо посягаете на территорию Виктора Семеновича. В другой ситуации я бы не обратил внимания на мелкие разборки организованных преступных группировок. Однако, есть два «Но». Во-первых, я дважды оказался вовлечен в ваши игры, и оба раза ответственность несете вы.