Я прожевал печенье и сообщил:
— Потому что это он тебя и заказал. Во всяком случае, так мне сказал Серый. Он при мне позвонил этому Василеву и договорился с ним о встрече. Пообещал, что доставит ему «заказ». На улицу Гончарная. Под заказом он подразумевал твои счастливые серьги. Так Серый перевёл на понятный для меня язык состоявшийся между ним и Васильевым телефонный разговор. Арбузов договорился, что сегодня передаст Александру Гавриловичу Васильеву твои серьги. И получит от него полный расчёт за твоё убийство.
— Убийство?
Саша помассировала мочку правого уха.
— Васильев? — сказала она. — Александр Гаврилович, конечно, жулик, но… зачем ему меня убивать?
Лебедева покачала головой.
— Дима, ты уверен, что Арбузов тебя не обманул? Статья ещё не вышла. Васильев её не видел… наверное. С чего бы он на меня так разозлился? Я, конечно, подпорчу его махинации. Но ведь этого ещё не случилось.
Александра дёрнула плечами.
— Странно, — сказала она. — Александра Гавриловича в прошлом уже несколько раз обвиняли в коррупции, когда он занимал руководящие должности на предприятиях. Но так ничего и не доказали. Он не уголовник…
Я поднял вверх указательный палец и сообщил:
— А вот тут ты ошибаешься.
— Почему?
— Александр Гаврилович Васильев, — сказал я, — в известном мне будущем скончался в две тысячи пятнадцатом году в колонии для пожизненно осуждённых «Белый лебедь». К пожизненному заключению его приговорили в начале двухтысячных годов. За создание банды киллеров и организацию заказных убийств. Точные даты доказанных преступлений с его участием я тебе не назову: конкретно о Васильеве я книгу не писал. Но видел кое-какую информацию о нём, когда собирал материалы для книги о другой известной бандитской группировке девяностых годов.
Я поставил на стол пустую чашку. Стряхнул с пальцев крошки.
— Точно знаю, что Александр Гаврилович Васильев был депутатом Законодательного собрания Санкт-Петербурга второго созыва. Он баллотировался в Государственную думу и в губернаторы Петербурга — проиграл. В начале девяностых годов Васильев создал небольшую группу киллеров из бывших представителей силовых структур. Которая к середине девяностых разрослась в большую и серьёзную организацию. Считался одним из самых влиятельных людей Санкт-Петербурга. Его имя фигурировало во многих громких заказных убийствах, случившихся в девяностых годах.
— Его фамилию ты тоже записал в свой блокнот? — спросила Лебедева.
Я покачал головой.
— Нет, не записал. Там у меня в основном серийные убийцы и педофилы. А для записей о таких преступниках, как этот Васильев, никакой бумаги не хватит. С каждым днём сейчас таких бандитов будет всё больше. Скоро они столкнутся с нехваткой жизненного пространства. Набросятся друг на друга, как голодные крысы. Ликвидировать таких нелюдей без особой нужды бессмысленно. Они сами отрегулируют свою популяцию, справятся без моей помощи. Скоро кладбища страны заполнятся могилами мужчин, погибших на этих бандитских войнах. Вот увидишь. В известной мне истории этому Васильеву просто повезло.
Я постучал пальцем по лежавшим рядом со мной на столе паспортам.
— Вот только с убийством ленинградской журналистки Александры Лебедевой, — сказал я, — в той, в прошлой реальности, его никто не связывал. Арбузов, похоже, тогда сработал чётко. Подозревали кого угодно, но только не депутата Ленсовета Васильева. Такая версия в твоём деле даже не рассматривалась. Бондарев говорил, что лично ездил в Волгоград: выяснял, не связанна ли твоя смерть с тем материалом, который ты везла с собой оттуда в Ленинград. Но ничего полезного не нарыл. Вернулся к версии об ограблении. Я в своём романе свалил вину за твоё убийство на волгоградского чиновника — мне показалось, что так интрига в романе будет ярче.
Развёл руками.
— Мои догадки оказались правильными. Я угадал то, что убийца ехал не в твоём купе. Подтвердилась и моя версия убийства: заказное — не ограбление. Но даже я не связал твою смерть в поезде с этим Васильевым. Наверное, потому что не читал написанную тобой статью о нём. Её либо не опубликовали, либо я её преступным образом пропустил. Иначе я бы заинтересовался этим совпадением. Ведь твои статьи я прочёл уже после работы над книгой о «Ладожской» ОПГ, где упомянул о созданной Васильевым банде киллеров. Я бы наверняка задумался тогда: не было ли убийство журналистки лишь первым звеном в цепочке последующих заказных убийств?
Я пожал плечами и заявил:
— Это моя писательская профдеформация, которая наложилась на милицейскую. Во всём мне тогда виделись взаимосвязи и намёки на интересный сюжет и интригу. Именно так в то время работал мой мозг, заточенный на писательскую работу. Поверь мне, Саша: я бы точно построил в голове соответствующую цепочку событий. Она бы обязательно привела от убийства журналистки в романе «Блондинка с розой в сердце» к суду над крупным российским чиновником и по совместительству лидером банды киллеров. Но я этого не сделал. Почему? Потому что не увидел фамилию Васильева рядом с твоей. Когда, говоришь, напечатают твою статью?
Лебедева поставила на подоконник свою чашку.
— Точно не знаю, — ответила она. — Мишкин сказал, что подождём до сентября. Сказал, что всё внимание читателей сейчас оттягивают на себя события в Прибалтике и вся эта чехарда с переименованием города. Моё расследование не произведёт сейчас должного впечатления на читателей, затеряется в ворохе прочих событий, не достигнет цели. Честно сказать, я уже почти позабыла о том расследовании: полностью окунулась в новое, связанное с полученной мною в Волгограде информацией. Сегодня полночи стучала по клавишам машинки, нервировала соседей. Сегодня… нет, завтра я позвоню Мишкину, уточню сроки выхода той статьи.
Александра кивнула — будто в подтверждение своих слов.
— Зачем откладывать разговор? — сказал я. — Сам позвоню твоему главреду. Дай-ка мне номер этого своего Мишкина.
Саша дёрнула плечами — подол халата подпрыгнул, на секунду оголил бёдра.
— Зачем? — спросила она.
Стрельнула взглядом в циферблат настенных часов и сообщила:
— Он ещё дома, не на работе.
— Его домашний телефон знаешь?
— Не помню. Но… он был у меня, кажется. В блокноте записан!
— Неси блокнот.
Я махнул рукой.
— Дима, что ты задумал? — спросила Александра.
Она нахмурилась. Не дождалась моего ответа, прошла мимо меня в прихожую.
Я посмотрел за окно. Отметил, что видневшееся над крышей соседнего дома небо было вновь затянуто серыми облаками.
Саша остановилась рядом со мной, перелистывала страницы блокнота.
— Вот, — сказала она. — Записан, как «Мишкин дом». Меня эта запись всегда веселила. Поэтому я о ней и не позабыла. Наш главред не любит, когда его беспокоят вне работы. Я звонила ему домой всего дважды. Тогда у меня другого выхода не было.
— Дай-ка.
Я взял из рук Александры маленькую записную книжку в чёрной обложке. Взглядом нашёл на её странице тот самый «Мишкин дом». Подумал о том, что почерк у Саши вполне разборчивый.
Отправился в прихожую к телефону. Вместо уже ставшего привычным дискового номеронабирателя я увидел на Сашином телефонном аппарате кнопки. Удивила меня и надпись на аппарате: «Panasonic».
— Неплохой агрегат, — пробормотал я. — По нынешним-то временам.
Набрал семизначный номер. Услышал в динамике трубки гудки вызова.
— Алло, — поприветствовал меня сиплый мужской голос.
— Здравствуйте, — сказал я. — Капитан Рокоссовский. Дорожная милиция. С кем я разговариваю? Представьтесь, пожалуйста.
— Милиция?
— Дорожная милиция. Я расследую убийство неизвестной гражданки. На месте преступления мы не обнаружили её документы. Но при ней был блокнот с вашим номером телефона. Номер подписан как… сейчас… вот: «Мишкин дом». Ваше имя Михаил?
Я замолчал, мысленно досчитал до трёх, прежде чем мужской голос произнёс:
— Убийство?
— Да, убийство. Вы Михаил?
— Нет, я… моя фамилия Мишкин. Лев Харлампиевич.
— Лев Харлампиевич, — сказал я, — среди ваших знакомых есть высокая красивая блондинка? Она выглядит примерно на двадцать два года. С длинными до лопаток волосами. Голубые глаза. Над верхней губой с правой стороны небольшая родинка.
— Родинка? Над губой?
Голос в трубке прозвучал едва слышно.
— Да, родинка, — повторил я.
— Лебедева, — выпалил мужской голос. — У неё родинка.
Он шумно вдохнул и добавил:
— Только она постарше. Её двадцать семь… исполнилось. И волосы… как вы сказали. Она сейчас… в отпуске. А что случилось?
— Ле-бе-де-ва, — произнёс я, словно записывал фамилию на бумагу. — Имя отчество гражданки Лебедевой не подскажете?
— Александра Витальевна.
— Кем вы ей приходитесь?
— Я её начальник. Коллега по работе.
— У гражданки Лебедевой есть семья? — спросил я. — Муж? Дети? Обручальное кольцо мы у неё на пальце не обнаружили. Но пропали и серьги гражданки, которые, по словам проводницы поезда, на покойной при жизни точно были.
— Не…
Голос Мишкина сорвался в писк.
Мужчина замолчал. Откашлялся.
— Нет, — сказал он. — Она развелась. Детьми не обзавелась. Она всё собиралась… говорят. Но много работала. Какой ужас. Не могу поверить. У неё родители есть! Сейчас, товарищ капитан, одну секунду: я отыщу их телефонный номер.
Я услышал шуршание, на пару сантиметров отодвинул динамик трубки от уха.
Правильно сделал.
Потому что Мишкин заорал:
— Нашёл! Вот, запишите…
Он продиктовал мне семь цифр — я повторил их вслух, словно проверил, правильно ли их записал.
Я почувствовал, как тёплые пальцы Александры прикоснулись к моей руке.
Лебедева вопросительно вскинула брови — я в ответ покачал головой.
— Товарищ, капитан, — сказал Мишкин. — Отец Сашеньки Лебедевой очень важный человек. Он генерал КГБ. Виталий Максимович Корецкий. Вы… сами ему сообщите? Или хотите, чтобы я…
— Гражданин Мишкин, — сказал я. — По делу найденной в купе поезда неизвестной гражданки возбуждено уголовное дело. Ведутся следственные мероприятия. Личность покойной пока не установлена.