Она прокатилась по двум медведям, прущим в два окна. Туши размазало по стене. С этой стороны остался один неразмазанный, ринулся на меня. Мороз! Медведь застыл, покрывшись инеем. А размазанные туши загорелись. Я увидел, что на крышу выбрался Захар.
Молодец, быстро соображает! Я воспользовался теми секундами, что дал Мороз, застывшему медведю снёс башку Мечом. Девять родий.
Рванул к другой стене. Здесь уже задниц из окон не торчало. Зато меня встретили дружным рёвом сразу две твари. Ещё две, судя по проломам, успели пробиться внутрь. Ох, и не кисло же там Прохору! Держись, брат, я сейчас!
Костомолка. Ч-чёрт, а мана-то просела. Я достал ещё один амулет из тех, что всегда носил с собой — «пауэрбанк», который однажды подогнал мне Захар. Вот, теперь хорошо! Семнадцать родий с двух медведей.
Недообследованной осталась одна стена, та, что была повёрнута к лесу. Я обогнул дом. И высказался так, что Тварь могла бы мной гордиться. Жаль, не слышала.
Я увидел два вынесенных окна — то есть, как минимум, два медведя уже внутри. Два штурмовали проломы. И ещё пять бесновались во дворе.
— Ко мне, уроды! — заходя с тыла, рявкнул я.
Не задумываясь бахнул пяток родий в апгрейд охотничьего Знака и скастовал Манок. Теперь он мог призывать высокоуровневых тварей, что успешно и сделал.
Пятёрка попёрла на меня. Двое в оконных проломах задёргались. Защитный Круг.
— Захар! — рявкнул я. — Огонь!
Захар, стоящий на краю крыши, скастовал Красного Петуха. Разумеется, не сам, у него ранг был слишком низок, чтобы палить живых высокоуровневых тварей. Использовал какой-то из своих амулетов, но главное же — результат. Ближайший ко мне медведь вспыхнул.
Меч! Ч-чёрт, крепкий, скотина… Меч! Башка медведя покатилась мне под ноги. Десять родий.
Четверо медведей ломанули вперёд, растаптывая тушу своего товарища, упёрлись в Защитный Круг.
Костомолка!
Двух ушатало крепко, но насмерть — только одного. Восемь родий. По ушатанному медведю ударил Молнией Захар. Но оставалось ещё двое, и двое, выбравшись из окон, решительно пёрли в мою сторону. И Прохор там, в избе — один против четверых. Дай бог, конечно, чтобы уже хотя бы троих. И мана снова просела, всё же в таком режиме постоянно работать — тяжело.
Костомолка! Ещё два медведя легли — раскатанные, но не сдохшие.
Меч! Меч! Да чтоб вас, когда ж вы уже⁈ Меч! Восемнадцать родий. И всего два уцелевших медведя — которых тоже, хоть и по краю, приложило Костомолкой.
Но порадоваться я не успел. С адским треском, рассыпая искры, рухнула стена избы. Та, в проломах которой агонизировали медвежьи туши, подпалённые Захаром. Огонь естественным образом перекинулся на стену, а она, прогорев, провалилась внутрь дома и обрушила крышу. Вот, блин, не зря всё-таки говорят, что спички детям не игрушка!
Сам-то Захар спрыгнуть успел, покатился кубарем. Если не дурак, то даже не поломал себе ничего. А вот Прохор…
Снова адский треск!
Я едва успел отскочить. Из стены, смотрящей на меня, вылетела дверь. И сразу вслед за ней вылетел Прохор, это он вынес дверь Ударом.
Выглядел Прохор не очень. Я понял, что в Удар он вложил остатки сил.
Н-да. Всё-таки в оплоте вахту нести — одно, а в охотничье пекло лезть — совсем другое. Надо уже как-то поберечь пенсионера, не пускать в такие вылазки.
— Живой? — спросил у Прохора я.
— Дышу, — тяжело выдохнул тот. — Но не шибко.
Да уж. Это я вижу.
— Захар! Сюда!
Захар подбежал.
— Давай, соберись! Используй свои лучшие амулеты. А ты, Прохор, Защитный Круг держи, на вас обоих. С остальным я разберусь. Сколько их там осталось-то?
Ответ появился немедленно. Из горящего дома вывалились три горящих медведя и с рёвом ринулись на меня.
Защитный Круг! Ну что, мишки, попляшем?
И тут меня осенило. Там же внутри, в горящем доме, Филька остался! Связанный, сам не выберется. Если, конечно, жив ещё. Хотя наверняка жив, такие, как он, охренеть до чего живучие… Я взвыл от досады.
— Мне он, значит, из-за паршивого курятника башку снести собирался, — услышал я вдруг позади ворчливый голос. — А сам, значит, того гляди всю деревню спалит, и после героем ходить будет.
Тварь остановилась на некотором отдалении и наблюдала за тем, как вокруг меня воют, скалятся и пытаются пробить защиту горящие твари.
— Слушай, Тварь! — обрадовался я. — Ты же Тварь! Тебе же, небось, огонь нипочём? Сгоняй-ка в избу, притащи кое-что. А я тётку Наталью попрошу, чтобы яичницу с ветчиной для тебя замутила. Целую сковороду, два десятка яиц. А?
— С ветчиной? — переспросила Тварь. Светящиеся глаза вспыхнули ярче.
— Ну.
— А не обманешь?
— Я твой хозяин или где⁈ — возмутился я.
И рубанул Мечом особо ретивого медведя. Раз, другой.
Восемь родий. Отрубленная башка покатилась Твари под ноги.
— Фу, — скривилась Тварь. Пнула башку копытом. — Это я не ем. Я не каннибал.
— Знаю, что не ешь. Говорю же — яичница с ветчиной!
— Ох, хозяин! Ты и мёртвого уболтаешь. Чего принесть, говори?
Я объяснил. Кобыла взбила копытами землю и ринулась в горящую избу.
А я собрал остатки сил, готовясь лупить по медведям Костомолкой.
— Владимир! — крикнули из-за спины.
Я оглянулся. На том месте, где оставил Знак, появилась Земляна.
— Посторонись!
Я с облегчением выдохнул и сместился в сторону. Всё же свежие силы — это свежие силы. Хоть Земляна и появилась к самому разбору полётов, но всё равно ведь успела. Пусть оторвётся. И ей — родии, и мне досуха выжиматься не надо. Не люблю я, когда досуха.
Костомолки — две, одна за другой. Три размазанных по земле медведя. Четвёртому Земляна эффектно снесла башку мечом.
— Браво, — похвалил я. — Тебе бы, с такими данными, на сцене выступать.
Земляна открыла рот — вероятно, для того, чтобы высказать всё, что думает о выступлениях на сцене, а заодно о тех, кто ей, порядочной охотнице, смеет такое предлагать.
Но тут рухнула ещё одна стена дома, а следом сложилось внутрь всё, что ещё держалось.
Тварь, не мудрствуя лукаво, завершила начатое Прохором. Он вынес дверь, она — стену, в которой находилась дверь. В зубах Тварь держала связанного Фильку. Тащила за верёвку за спиной, Филька в зубах Твари покачивался, как младенец в люльке.
Похвалить Тварь я не успел.
— Филька! — ахнула Земляна.
В том, что произойдёт дальше, сомневаться не приходилось.
— Нет!!! — гаркнул я.
Бросился к Земляне и повалил её с ног.
Удар, летящий в Тварь, пришёлся в горящий дом. Брёвна разметало по всему двору.
— Ты рехнулся⁈ — взвизгнула Земляна. — Это же тварь! Она Фильку тащила!
— Знаю. Это моя тварь, она мне служит. И кто из них с Филькой бо́льшая тварь — ещё вопрос. Точнее, вообще не вопрос. Понятно, что Филька… Чего лежишь? Вставай, пожар тушить надо!
Мы вскочили на ноги.
Начинающийся пожар тушили вдвоём. Прохор едва успел очухаться, а Захар все резервы истратил на Прохора. Наконец, последняя пылающая куча бревён покрылась инеем.
— Уф-ф, — вытирая лоб, сказал я.
Обернулся, разыскивая глазами Тварь. Та стояла неподалёку и делала вид, что более преданной твари даже в Пекле не отыскать. Прям радикально поведение изменилось. Надо же, как огонь на психику действует, никогда бы не подумал.
— Молодец, — похвалил я. — Спасибо. Заслужила яичницу. Земляна, знакомься — это Тварь. Тварь, это Земляна.
Земляна, оглядев Тварь, только и сумела, что головой покачать.
— Ну, Владимир! Ну, ты даёшь. А дальше-то что будешь делать? Чёрта оседлаешь?
Тварь заискивающе хихикнула. И вот это меня насторожило окончательно.
— Так. А Филька где⁈
— Вон лежит. — Тварь мотнула головой и принялась безмятежно помахивать хвостом.
Я подошёл. Н-да.
— Ну, что сказать. Если бы ты его в таком виде нашла, вытаскивать смысла бы не было. Но нашла ты его однозначно не такого. Не с продавленной копытом грудной клеткой.
— Подумаешь, наступила чуть-чуть, — проворчала Тварь. — Я, между прочим, не железная! У меня, между прочим, тоже нервы! И когда в меня Ударами херачат, от неожиданности пасть открыть могу.
— Угу. А потом наступить на то, что из пасти выронила.
— Я нечаянно!
— Да я понял, что не нарочно.
— А он совсем-совсем мёртвый? Может, всё-таки немножечко живой?
— Ну, как тебе сказать. Был бы натуральной тварью — может, и пожил бы ещё. Но он, увы, человек. То есть, был человеком.
— Что там, Владимир? — окликнул меня Прохор.
— Ну, так. Одним живым свидетелем против Троекурова меньше.
Я присел на корточки, принялся распутывать верёвку. Филька-то — хрен с ним, собаке собачья смерть. А верёвка хорошая, пригодится.
— Земляна! Можешь туши пожечь?
— Могу, почему ж не могу. Вижу, что вы на мели… А чего это ты, Владимир, Егора не позвал? Вроде всегда зовёшь. И он поближе был, чем я, до него твой сокол быстрей бы долетел. Я думала, он давно здесь…
— Егор был ближе, чем ты? — переспросил я.
— Ну да. Он на крыс пошёл. Неужто их там до того богато, что на твой зов не откликнулся?
Мы переглянулись с Прохором.
— Если бы мог, он бы откликнулся, — мрачно сказал я.
Мать твою так, теперь ещё про Егора беспокоиться… Так, стоп. Нужно расставить приоритеты. Егор мне друг, но истина дороже. А какой-никакой истины я могу добиться только от Фильки.
— Тварь, — посмотрел я на лошадь, которая всем своим видом изображала виноватость, — домой вернуться сможешь?
— До верёвки, — мрачно сказала Тварь.
Блин, точно. Не пропустит её защита-то.
— А до Оплота?
— А это где такое?
И опять же блин, точно. Тварь всю жизнь в одной деревне прожила, ничего не видела, все оплоты мира ей сугубо до лампочки.
— Захар, залезай на неё, покажешь дорогу до Оплота, — решил я.
— В смысле, «залезай»⁈ — хором заорали Тварь и Захар, одинаково обрадованные открывающимися перспективами.
— Я на тварях кататься не собираюсь!