— Почему не увидеть? Ты тут не под арестом. Просто, считай, место работы поменял. И направление деятельности. К вечеру перенесу тебя обратно в Питер. Тем более, что у самого там кое-какие незаконченные дела остались.
Я вспомнил милейшую Варвару Михайловну — которую, по-хорошему, тоже не мешало бы в чувство привести. Теперь-то я знаю, что с ней. И с главой охотничьего ордена очень хотелось потолковать по душам.
Очень уж интересно, как так получалось, что Троекуров добирался до потенциальных охотников быстрее, чем тот, кому полагалось это делать по должности? Нездоровая какая-то схема. Не нравится мне это всё.
— А сейчас куда мы? — взбодрился пацан. — Ты будешь тварей рубить, а я смотреть?
— Не совсем. Сначала я сам буду смотреть. «Головы отрезало подчистую», — повторил я слова Прохора. — Это ж за пакость вылезла?
Прохор развёл руками.
— Ладно. Схожу на разведку.
Деревню, о которой говорил Прохор, я посещал в самом начале своего охотничьего пути. Перемещением тогда не владел, Знак, соответственно, не оставлял. Да и если бы оставлял — сколько времени прошло. Не факт, что Знак уцелел бы. Но теперь у меня в руках была воистину неоценимая штука — троекуровский амулет. Который позволял перемещаться в любое место, которое я мог представить — в буквальном смысле слова. А моя фотографическая память сбоев не давала.
Я взял за плечо Неофита, представил окраину деревни, где мы с Захаром встретили потенциального могучего охотника семи лет от роду. И через мгновение оказался там.
— Ух ты! — сказал потенциальный охотник Сенька.
И восторженно захлопал глазами. Узнал меня, видимо.
Он сидел там же, где мы с Захаром увидели его в первый раз, посреди двора. Чуть поодаль стояли два раскрытых полотняных мешочка. Один с гречкой, другой… тоже с гречкой. А между мешочками происходило шевеление. Как будто на землю кто-то бросил сеть из тонких нитей, и эти нити шевелились. Сообразив, из чего состоят нити, захлопал глазами уже я.
Проследив за моим взглядом, Сенька потупился. Пробормотал:
— Мамка велел гречу перебрать. А я мурашам велел. Они зёрна таскают с одного мешка в другой, а мусор на землю кидают.
— Угу. А сам ты в это время чем занимаешься?
Сенька смутился окончательно.
— В бабки играет, — мигом спалил Неофит.
Показал на утоптанную площадку, где были выстроены в ряд небольшие кривоватые цилиндрики.
— Только с кем, не пойму? Сам с собой, что ли?
Я усмехнулся.
— Ну почему же сам с собой? С ними.
Неофит посмотрел туда, куда я показывал, и наше общество любителей похлопать глазами приросло новым персонажем. У ног Сеньки, постаравшись спрятаться за него, притаились два енота. Один из них сжимал в цепких лапках биток.
Мощно. Прямо скажем, покруче, чем дятел.
— То есть, ты можешь одновременно рулить и мурашами, и енотами?
— Выучился, — признался Сенька. — Сперва никак не получалось. А после вдруг раз — и получилось!
— Угу. Ещё и прокачку освоил самостоятельно. Воистину — неиссякаема на таланты русская земля…
— Мамке расскажете? — насуплено спросил Сенька.
— Да не, не буду. Зачем её беспокоить. Лучше ты нам расскажи, что у вас тут за жуткие дела творятся?
Сенька помолчал.
— А мамке не расскажете?
— А ты с первого раза не услышал? Говорю же: нет.
— Да я про другое. Про то, что сейчас скажу.
— Хм-м. Ну, давай, жги.
Я присел перед Сенькой на корточки. А то неудобно разговаривать: пацан и так мелкий, да ещё на земле сидит.
— Ну… Я на дворе щепки собирал, батя с вечера дрова рубил. Утром-то в поле ушёл.
— Сам собирал? Или енотов припряг?
— Ну… И сам тоже.
— Ясно. И что?
— И вдруг будто потянуло меня к полю! Вот, даже объяснить не могу. Вроде не зовёт никто, а вроде будто зовёт… Я и пошёл. Сперва пошёл, потом со всех ног побежал. А навстречу — почитай, вся деревня, домой обедать идут. Работать-то в полдень нельзя! Батя меня увидал. Ты куда это, говорит, собрался? А мне и ответить — невмочь. Ну, он меня за шиворот схватил, да домой повёл. Обедать сели, а мне всё невмоготу! Мамка щей наварила, а мне — вот прямо не лезет! И всё думаю, как бы потихоньку в поле сбежать? А потом попустило. Сразу, как рукой сняло. Я — давай щи наворачивать. И вдруг на дворе соседка молодуха — как закричит! У них всё семейство в поле осталось, она одна дома на хозяйстве. Жадные уж больно, домой не пошли — чтобы сжать побольше. Грушка им обед понесла. А они в поле, все пятеро — без голов лежат! Будто топором срубили.
— Угу. А напомни-ка, почему в полдень работать нельзя?
— Дак, Полудница утащит, — удивился Сенька.
— Именно утащит? Не башку отрежет?
Вот тут Сенька сначала непонимающе нахмурился, а потом побледнел.
— Это, что же… Ежели бы я туда пошёл…
— Да. Повезло тебе, что батю встретил.
Глава 11
— Ох, — пробормотал Сенька.
— Да уж. Есть такое. Ты вот что, братец. Если вдруг тебя опять куда-то вот так потянет — упрись и не ходи. Хоть сам себя в избе запирай, но не ходи ни в коем случае! Родителей твоих я сейчас тоже предупрежу. Понял меня?
— Понял. А что хоть это было-то?
— Это ты, походу, тварей чувствуешь. Не знаю, как, но думаю, что связано со Знаком, который каким-то макаром ухитрился прокачать. Твари ведь тоже — животные. Ну, в каком-то смысле.
— Полудница⁈ — изумился Прохор. Когда мы с Неофитом вернулись в Оплот.
— Ну да. Видеть её никто из деревенских не видел, но по приметам — сходится. Напала-то, получается, ровно в полдень.
— Да в наших краях таких тварей…
Я вздохнул.
— Прохор. Я ведь предупреждал: сейчас из всех щелей полезет всякая дрянь. Как хорошо нам знакомая, так и такая, о которой сто лет никто не слышал. Я с деревенскими поговорил, Полудниц у них давным-давно не видели. Было что-то такое лет триста назад, да быльем поросло. Для ныне живущего поколения Полудница — скорее повод похалявить в обед, чем что-то, чего реально опасаются. И вдруг на тебе, нарисовалась. Причём тварь эта — сильная. На Манок она не вышла.
— На Манок не вышла?
— Не-а. А Манок у меня прокачан. Видать, может сопротивляться. И на рожон не лезет, ждёт своего часа — когда в силу войдёт.
— Полудня, то есть, дожидается?
— Ну.
— Дела, — Прохор покачал головой. — Вот уж не было печали…
— Да не ссы, разберусь. Терминатору всё равно, кого валить, Полудницу или Полуночницу. Завтра возьму его и перенесусь в деревню в правильное время. Погляжу хоть, что за тварь такая.
— Смотри, чтоб она на тебя не поглядела!
— Да пусть любуется, мне не жалко. Не вий, небось… Так, ну план на завтра в целом готов. Смотаюсь-ка я в Питер, мне там кое-какие дела закончить надо.
Неофита я проводил до родительского дома. Оставил наподалеку Знак, сказал, что вернусь, а сам поймал извозчика и велел ехать на угол Садовой и Фонарного переулка.
Варвара Михайловна моему появлению на пороге её дома совершенно не удивилась.
— Наконец-то ты пришёл, друг мой! — провозгласила она.
И от души треснула меня по плечу. Получилось увесисто. Знал бы — Доспех бы накинул.
— Я по делу, — сказал я.
И не давая Варваре Михайловне опомниться, скастовал Противоядие.
— Что это? — пробормотала она.
Потом резко побледнела. Потом схватилась рукой за живот. Потом зажала ладонью рот и унеслась вглубь дома.
— Варенька? — в холл, где меня встречала Варвара Михайловна, выглянула Эльза Карловна. Проводила воспитанницу удивленным взглядом. Перевела взгляд на меня. — О, это снова вы? А что случилось с Варенькой?
Отвечать мне не пришлось. Раздавшиеся из глубины дома звуки ответили вполне красноречиво.
— О… — Эльза Карловна вздохнула, поднесла к лицу платок. — Боже, какой кошмар! Вареньке с каждым днём становится всё хуже. Боюсь, что скоро она вовсе утратит представление о хороших манерах. Право же, я начинаю радоваться тому, что мой несчастный брат не дожил до этого дня…
— Вареньке становится лучше, — сказал я. — Вот прямо сейчас. Сколько времени займёт процесс, сказать затрудняюсь, но загоны должны прекратиться. Станет такой, как была. Скажите, чтобы впредь не употребляла препараты, не прошедшие тестирование, пусть скачает приложение и проверяет «Честным знаком». И ещё. Если бы в наследство отца не вступила Варвара Михайловна, кто бы это сделал вместо неё?
— Её единокровный брат…
— А. Ну, я так и думал. Не подпускайте больше к Варваре Михайловне этого брата. И вообще на порог не пускайте. До тех пор, пока она не примет наследство, его даже на горизонте не должно быть! В следующий раз этот деятель может опоить сводную сестрёнку чем-то ещё более заковыристым. Станет Варенька квадроббером, вообразит себя кобылой по кличке Тварь. Начнёт бухать, драться, материться, как извозчик — и что вы с ней делать будете?
— Постойте, — пролепетала Эльза Карловна. — Вы сказали «опоить»⁈
— Именно. То есть, поил-то братец не собственноручно, но научил Варвару Михайловну, где раздобыть зелье, точно он. Точку рапространения я уничтожил, конечно. Но город у вас большой, и есть мнение: точка ни фига не одна такая… Всё, Эльза Карловна. Желаю здравствовать, у меня ещё дела.
Я повернулся к двери и вышел, не дожидаясь, пока шок пройдёт, и Эльза Карловна начнёт меня благодарить. С самооценкой и так всё нормально, подпитка не требуется. Представил себе питерский Оплот. И переместился к нему.
Объективно — предъявлять главе было за что. Формально — прав у меня на это не было, здесь не моя земля. Но когда Владимира Давыдова останавливали подобные мелочи?
С этой мыслью я взялся за ручку двери. А в следующий момент отпрыгнул в сторону — машинально, на рефлексах.
Вовремя. Дверь распахнулась. На улицу выскочил мужик средних лет в одежде охотника. Обернулся к двери и погрозил ей кулаком.