— И всё?
— Всё. Как закончу с тварями, хозяйством займусь. У меня в усадьбе левое крыло до сих пор заколоченным стоит. Во флигель водопровод не подведён. Об электрификации вообще ещё не думал, хотя надо бы. Без интернета скучно… Бардак, одним словом! А ещё я жениться собираюсь. Как вы думаете, в медовый месяц мне будет сильно надо перекраивать мир? Или всё-таки поинтереснее занятия отыщутся?
Лесовичка смотрела на меня. Всё ещё недоверчиво, но взгляд потеплел.
— Вы поймите, уважаемая. Быть сильным и мечтать поработить мир — не одно и то же. То, что ваш знакомый в итоге стал Кощеем, совершенно не означает, что к тому же самому приду я.
— Славомыс, — пробормотала лесовичка.
— Что, простите?
— Славомыс, так его звали когда-то. Мыслящий о славе.
— Н-да, имечко-то говорящее. Родители как в воду глядели… Ну что, вы идёте со мной? Славомыс там уже заждался.
Лесовичка посмотрела на яйцо.
— В эту штуку не полезу! Чужая она мне. И самой природе — чужая.
— С этим согласен, спору нет. Я бы даже сказал, чужее не бывает. Но бросать инопланетное транспортное средство посреди леса всё же не хотелось бы. Наткнётся кто-нибудь из местных — может возникнуть нездоровый ажиотаж.
— Не наткнётся. Живым моя избушка глаза отводит.
— Ну окей, как скажете. От перемещения Знаком вас корёжить не будет?
Лесовичка надменно фыркнула.
Переместился я вместе с лесовичкой сразу к себе в башню. Показал на кресло:
— Располагайтесь, уважаемая. Чай, кофе?
— Не тяни! Привёл с Кощеем беседовать, так давай сюда Кощея.
— Как скажете.
Я принялся отпирать сейф. Лесовичка охнула.
— Нешто там он? В сундуке?
— Ну, если не сбежал, должен быть там. Но сбежать — это вряд ли. До сих пор никто не сбегал.
Я открыл дверцу. Из сейфа донёсся то ли вздох, то ли стон.
— Раньше надо было вздыхать, — наставительно сказал я. — Тебя, между прочим, никто не гнал порабощать царство мёртвых.
Вынул голову Кощея и положил на стол.
Кощей увидел лесовичку.
— Лесьяра… Ты ли это?
— Будто не знаешь, что я, — проворчала лесовичка. — Сколько раз косорылых своих подсылал, за мной шпионить!
— Всё та же, — нежно пробормотал Кощей. — Совсем не изменилась…
— Зато ты, смотрю, страсть как похорошел. Зачем звал?
— Поглядеть на тебя! Сказать, что всю жизнь любил тебя одну!
— Ну да. Оттого, наверное, только под венец ходил семь раз, да сколько ещё полюбовниц было! Потомства сколько наплодил! И всё — от любви ко мне, не иначе.
— Знаешь, — умиленно проговорил Кощей. — Всё про меня знаешь, умница моя…
Лесовичка покраснела.
— Да надо больно! Я бы и рада была не знать — люди болтали. Что же мне, уши затыкать?
— Не серчай, зазнобушка! Это всё когда было-то, тысячу лет назад?.. Сейчас уж, небось, и потомков моих потомков не осталось.
— Это твоих-то — не осталось⁈ Живут себе припеваючи, что им будет. Только в Российской империи — четыре ветки. Крепка твоя кровь.
— Спасибо, милая! — окончательно растрогался Кощей. — Я и знать не знал про потомков…
Лесовичка поняла, что снова спалилась, и покраснела. Прикрикнула:
— Зачем звал, говори!
— Обернись той, что прежде была. Погляжу на тебя, предамся любви с тобою, а после и в переплавку можно.
— Минуточку, — вмешался я. — С этого момента поподробнее. Любви предаваться — это ты каким местом собрался? Ничего, что тебя ниже шеи вообще нет?
— Тело ты мне вернёшь.
— Это вряд ли, но даже если верну. Ты, возможно, за века подзабыл, но некоторых анатомических деталей у тебя не хватает. Я бы сказал, довольно существенных. Хотя к фантазиям отношусь с уважением, сам люблю разнообразие — но тем не менее.
— Я могу обернуться человеком. Силу потеряю, сразить меня будет так же легко, как обычного воина.
— Внезапно… И что же? Тогда и сердце твоё искать не придётся?
— Не придётся.
— И ты, падла, молчал⁈
— Ты не спрашивал, что будет, если человеком обернусь.
— Действительно. И как это я спросить не догадался! На всех столбах ведь написано, что если Кощей Бессмертный обернётся человеком, бессмертным быть перестанет! Вот что. Давай-ка мы с тобой сначала с сердцем разберёмся. Рассказывай, как до него добраться. А я пока подумаю, что с тобой делать — так, чтобы ты, обретя тело, не свалил обратно в загробное царство.
— Поклянись, что если расскажу, ты позволишь мне Лесьяру полюбить. Пока не поклянёшься, молчать буду.
— А меня вы спросить не хотите⁈ — возмутилась Лесьяра. — Я, может, с ним любиться не желаю! Или вы, может, думаете, что у меня за столько веков получше него никого не было?
— Не было, Лесьярушка, — тон Кощея снова сменился на умильный.
— Да откуда ты знаешь?
— Да где бы ты взяла такого, как я? Таких, как я, больше нету…
— Да уж, — пробормотал я. — Таких долбодятлов, реально — поди найди. — Повернулся к лесовичке. — Уважаемая! Ну, что вам стоит? Вы вроде не школьница на выпускном балу.
— Что мне стоит⁈ — возмутилась лесовичка. — Ах ты, потаскун! Развратник! По себе судить привык! А я сколько веков одна-одинёшенька прожила, честь блюла девичью!
— Вас не поймёшь. То — хрен знает, сколько, то про девичью честь… Вы, это. Может, просто стесняетесь? Давно, наверное, не возвращались… так сказать, в прежнюю форму. Оно там, может, за века слежалось, или ещё чего? Так это вы не волнуйтесь. Кощею волю дай — он вас в любом виде отлюбит, у него тысячу лет женщин вообще не было. А я отвернуться могу, мне не сложно. Да и в целом — не сказать, что впечатлительный.
— Это ты что сейчас такое сказал? — изумилась лесовичка. — Это ты думаешь, что я некрасивая, что ли⁈
Она выпрямилась. Повела плечами, встряхнула головой. И тут же на моих глазах сухонькая старушка как будто начала расти. А вместе с тем менялись её лицо и тело.
Разгладились морщины, налились румянцем полные губы, сверкнули зеленью глаза. По плечам рассыпались густые тёмно-рыжие волосы. Расширились бёдра, поднялась грудь, уточнилась талия. Из одежды на роскошной девушке осталось несколько сухих листочков, целомудренно приклеившихся к самым интересным местам.
Трансформация закончилась. Кощеева башка от восхищения потеряла дар речи.
Я пробормотал:
— Офигеть… Не, ну как мужик мужика — я тебя понимаю. Такую и сам бы не забыл.
Чутким ухом своим я уловил откуда-то снизу, из недр дома грохот. На него наложились встревоженные голоса.
Извинившись, я вышел из башни и спустился по ступенькам.
— Что тут такое?
— Да там, барин, с запертого крыла что-то ломится, — сказал Данила с топором.
— Вона чё эрекция животворящая делает… Ладно, сейчас разберусь. Вы, никто не лезьте. Там дело особое.
Спровадив таким образом Данилу, я вышел на улицу, миновал свой морок и проник на запертую территорию. Здесь удары раздавались громче. Само собой.
Тело Кощея стояло на коленях возле подвальной двери и долбилось в неё всем телом. Когда я открыл, оно от неожиданности упало на пол.
— Я уж и подзабыл, какой ты здоровенный, — задумчиво изрёк я, глядя, как эта хреновина поднимается на ноги. — Да уж… А что если ты, мил человек, мне звездишь? Я тебя соберу воедино, а ты мне тут экстерминатус устроишь, потом в загробный мир вернёшься, и повторится всё как встарь? Ночь, ледяная рябь канала, аптека и далее по списку?..
Тело Кощея вновь встало на колени. Если раньше в этом была объективная необходимость — оно просто не помещалось в подвале в полный рост, — то теперь конкретно умоляло. Хотя даже без башки было чуть выше меня.
— Да я не возбуждаюсь, когда передо мной на коленях стоят. Мне, Кощей, доводы нужны. Гарантии.
— Какие ещё тебе гарантии? — послышался вдруг грустный голос.
Я обернулся, увидел Лесовичку. Она стояла поодаль, на этот раз одетая. В свой излюбленный прикид. Листья, травы, ветки, ягоды.
— Вы это о чём? — вежливо спросил я.
— Сам царь загробного мира перед тобой на колени встал. И я тому — свидетельница.
— Это разве гарантия? Да он вас же первую прикончит, как свидетельницу, и дело с концом.
Лесовичка покачала головой.
— Не знал ты Славомыса.
— Бог миловал.
— Не таким он был, чтобы на колени встать, а потом предать. Трудно его было заставить колени преклонить, но если уж признал кого над собой — так тому и быть, значит.
— А девушек невинных Славомыс раньше похищал?
Вздохнула Леська.
— И то правда, Владимир. Изменился он, сильно. Можешь ему поверить, а можешь не верить. Что до меня — я не знаю, хочу ли видеть его прежнего. Прими сам решение. За всех.
Ну, блин. Легко сказать!
Давай-ка начнём с того, что я и тебе не сказать, чтобы прям доверяю. Да, ты нам с Захаром помогла, потом мы тебя выручили, ты мне подгон хороший сделала. Потом опять же Захара с деревенскими приютила, согрела-обсушила. Дальше мы твои проблемы порешали. Ну, прямо скажем, хоть количественно ты нам больше помогала, чем мы тебе, однако рисковали и напрягались сильнее мы. Шутка ли — целого лешего забить! Не, ну то есть сейчас, конечно, шутка — так, размяться поутру. А тогда нифига не смешно было. Десятком стояли, чуть все не полегли. Так что профита с нас ты больше получила, чем мы с тебя. И в серьёзном деле я тебя не проверял ни разу. В окопе одной ложкой на двоих из котелка не хлебали…
Я думал, Лесьяра ждала. Тело Кощея стояло на коленях, молитвенно сложив перед грудью костяные руки. Я поморщился. Ладно… Хрен с ним, я сегодня фаталист. Меры предосторожности, конечно, приму, но в целом — пускай.
Я сидел в столовой один и пил чай. В доме было тихо. Ни одной, можно сказать, живой души, если не считать живой душой Лесьяру. Всех домашних я загнал в яйцо. Настроил перемещение на двор своего оплота и дал наказ в случае чего нажать определённую кнопочку. За кнопочку отвечал Тихоныч, как самый рассудительный.
Выбранную комнату я огородил по периметру противотварной цепью. Смешно, конечно, надеяться, что она удержит Кощея в полной силе, но тут уж лучше больше, чем меньше. К тому же, рассчитывал я не только на цепь. Знал, что в этом доме есть кое-что, что в решающий момент защищает хозяина. Однажды оно помогло мне справиться с Троекуровым, когда эта мразь додумалась припереться к