— Кощей! — крикнул я. — Сколько их там?
В ответ прилетело что-то мало разборчивое и мало утешительное. Из разряда «да хрен его знает». А до чертей между тем начало доходить, что я тут один. Сваливать они прекратили. Окружили меня, потом от обороны перешли к атакам. Пока ещё не уверенно, но если по итогу из окна и впрямь вывалится целый легион — во смеху-то будет…
— Владимир! — услышал я вдруг за спиной знакомый могучий бас. По чертям, окружившим меня, вломила ещё одна Костомолка.
— Харисим!
Харисим, как выяснилось тут же, прибыл не один. А вместе с Иваном, Ерёмой, и еще десятком смоленских охотников.
Ну, вот! Десяток — это уже совсем другое дело. Тем более, что ребята все знакомые, на Кощея ходили вместе со мной. В десяток я их объединил тут же. И роли мгновенно поменялись — теперь уже не черти окружали меня, а охотники образовали круг, не позволяя чертям выскакивать за его пределы.
Визг стоял, как в преисподней, не удивлюсь, если Обломов у себя в особняке слышал.
Красный Петух. Удар! Костомолка! Мой прокачанный меч вспарывал толпу чертей, и во все стороны летели белые искры. А вскоре поток пошёл на убыль.
Последнего чёрта, показавшегося в окне, пришпилило к подоконнику лезвие меча — Неофит не вытерпел и решил оторваться хоть напоследок.
Меч у него был слабенький, против чёрта — зубочистка, и тот мгновенно вырвал лезвие у себя из спины. Бросился вниз, но до земли долетел уже в виде двух половин — против моего меча ничего поделать не смог.
— Уф-ф, — снимая шапку и вытирая лоб, сказал Харисим.
Десяток рассыпался.
— Убирай защиту! — крикнул Неофиту я. — Чё, как там?
— В обмороке!
— Ну, понятное дело. Такой стресс барышня пережила.
— Да не барышня в обмороке, а Николай! Барышня-то — ничего, только зубами стучит маленько.
— Понял. Ну, сбегайте там за водой кто-нибудь. Сейчас к вам перемещусь.
Я повернулся к смоленским охотникам.
— Спасибо, братья! Без вас не справился бы. Вы как здесь?..
— Обломов к нам в оплот гонца прислал, — сказал Харисим. — Владимир, мол, ещё ночью убыл вместе с Троекуровым-младшим, и с тех пор ни слуху ни духу. А в особняке троекуровском, люди говорят, неладное творится, вопли на всю округу. Сделайте милость, заступнички, поглядите, что там? Я и сам бы рад, да только Владимир строго-настрого велел гражданскому населению до охотничьих дел не касаться.
— Молодец Илья Ильич! — одобрил я. — Все бы так грамотно себя вели! И вы очень вовремя появились. Приберёте тут? — я обвёл рукой двор.
Харисим присвистнул. Кажется, только сейчас, отдышавшись, оценил масштабы бедствия.
— Мать честная! Откуда их столько?
— Да остались, понимаешь, без твёрдой руки — вот и лезут, как тараканы. А сюда Троекуров, когда с тварями фестивалил, видать, дорожку протоптал. Они ж выскакивают там, где тонко.
— Вот оно что! А люди бают, что в молодую супругу троекуровскую сам покойный Троекуров вселился…
Я пренебрежительно поморщился.
— Напомнить, что люди о твоём происхождении бают? Великаны в родне, и всё такое? Людям — лишь бы языки чесать, а то сам не знаешь. Эдак и до попаданцев из другого мира договорятся.
— И то правда, — согласился Харисим. — Ладно, Владимир, ты ступай. Делов, небось, полно. А здесь мы всё изобразим, как положено.
Я благодарно хлопнул его по плечу и переместился в многострадальную спальню.
Мокрый Колян отряхивался в углу. Напротив него сидел на корточках Неофит с пустым ковшом в руках. Отец Василий читал молитву над спящей сном младенца Машенькой. Кощей от звуков молитвы страдальчески морщился. Тварью он быть перестал, но от привычек, обретенных за тысячелетие, быстро не избавиться.
— Колян, иди распорядись насчёт обеда, — приказал я. — Кухарка от вас, сам говорил, не сбежала. Святого отца, когда закончит, покормить надо. И супруга твоя, как очухается, тоже рада будет нормальной еды навернуть. Неофит, ты мне нужен. — Посмотрел на Кощея. — И ты, пожалуй, тоже.
Неофит с готовностью вскочил. Кощей выскочил за дверь впереди меня — рад был избавлению от льющейся в уши молитвы.
Я решил не насиловать просевшую ману, пусть восстанавливается. В подвал троекуровского дома мы спустились лестнице.
— Ой… — пробормотал Неофит.
А я почувствовал, как сами собой сжались от злости кулаки.
Подвал выглядел так, будто его пытались взорвать изнутри. И это почти удалось. Разнесенная в щепки мебель — оставшаяся тут, видимо, ещё с тех времён, когда Троекуров удерживал в подвале семейство некроинженера, — выщербленные стены, воронки на полу.
— Что тут было, Владимир?
— Тут он был один — против армии бесов, — процедил я. — И сражался до конца. Вот о чём в книжках-то писать надо! А не об этих ваших Змеях Горынычах. Домовой! Ты здесь?
Надежда была очень слабой. Призрачной. Но вдруг…
Тишина. Поначалу. А потом до нас донёсся слабый стон. Неофит ахнул.
— Яблочко! — я призвал Знак. — Покажи мне домового, хранителя дома Троекурова в Смоленске!
Яблочко, появившееся передо мной, покачнулось и подплыло к груде земли и битого кирпича в углу. Я бросился раскидывать груду. Спешил, но действовать старался осторожно, чтобы… Впрочем, созданию, показавшемуся из-под обломков, навредить уже просто не смог бы.
То, что осталось от домового, было почти прозрачным. Размером — едва ли с котенка. Крошечный старичок, лохматый, с растрепанной седой бородой, лежал на боку, поджав под себя ноги. Глаза он открыл с трудом. Глядя на меня, чуть слышно пробормотал:
— Ты пришёл…
— Пришёл. Чертей перебил, не беспокойся. Ни одного не осталось.
Губы старичка дрогнули в улыбке.
— Спасибо. Теперь и помирать не жалко. Много их… было. Не сдюжил я.
— Эй, ты погоди помирать! — Я осторожно тронул домового за локоть. — Сейчас такая жизнь начнётся, что вовсе не надо будет!
— Поздно, охотник. Поздно…
— Уходит из него жизнь, — подтвердил Кощей. — Недолго осталось.
Глава 10
— Из-за твоих чертей, между прочим, уходит! — рявкнул на Кощея я.
Тот развёл руками. Дескать, понимаю, но что ж теперь.
— Как ему можно помочь?
— Того не ведаю.
— Да блин. Толку с тебя…
— Это старинное волшебство? — глядя на домового, спросил вдруг Неофит. — Дедушка — из тех сказочных созданий, что жили до того, как звёзды упали?
— Из тех. А ты про них откуда знаешь?
— Бабушка Мстислава рассказывала. И ещё она говорила, что все эти создания будто единой нитью связаны. Твари — те каждая сама по себе. А эти — порождения старинного волшебства. Вроде как и порознь, да всё одно вместе.
— Всё одно вместе? — перепросил я. — Хм-м. А ну, Кощей, позови Лесовичку!
— Да как же я её позову? — удивился Кощей. — Лесьярушка — девица с характером, с самой юности такой была. Приходит лишь тогда, когда сама захочет.
— Угу. Когда захочет, значит. — Я выхватил меч и приставил к горлу Кощея. Крикнул: — Лесьяра! Для того, чтобы ты появилась, мне обязательно нужно начать его убивать? Или угрозу жизни возлюбленного и так срисуешь?
Некоторое время ничего не происходило, а потом воздух в подвале загустел. Соткался в вихрь, вихрь — в Лесовичку в обличье юной красавицы. Которая ринулась на меня с кулаками.
— Отпусти Славомыса, злыдень! Что он тебе сделал?
— Отпущу обязательно. И ничего не сделал. Ну, то есть, сделал, конечно, но в данный момент — без претензий. Просто скажи, ты можешь помочь домовому?
— Домовому?
Я ткнул пальцем. Лесовичка обернулась и увидела домового. Тот ещё больше уменьшился и уже почти истаял, сквозь прозрачное тело видны были осколки кирпича, на которых лежал.
— Ох, бедненький… — Лесовичка мгновенно забыла о Кощее, присела рядом. — Кто его так?
— Черти. Славомыса твоего подданные.
— Он не мой! — оскорбилась Лесовичка. Как будто не сама только что требовала освободить возлюбленного.
Взяла домового за крошечную, едва различимую ладошку. И принялась что-то шептать. Тельце домового дрогнуло. Он вскрикнул, выгнулся дугой. Закричал, как от невыносимой боли.
Неофит дёрнулся к Лесовичке. Я опустил меч — удерживать Кощея необходимости уже не было, — поймал Неофита за плечо.
— Не мешай!
— Но ведь обижает она дедушку!
— Она дедушке жизнь спасает. Без побочек, видимо, не обойтись.
В тельце «дедушки» между тем потихоньку возвращались краски.
Когда Лесовичка отпустила его руку, домовой по-прежнему оставался крошечным, но истаивать передумал. Тело, хоть и уместилось бы сейчас на ладони, выглядело вполне материальным. Я подошёл ближе.
— Спасибо, сестрица, — донеслось до меня.
— Сочтёмся, братец, — наклонила голову Лесовичка. — А спасибо — не мне. Вот этого доброго молодца благодари. — Она указала на меня.
Домовой посмотрел на меня и вдруг заплакал.
— Кто б когда сказал, — услышал я сквозь рыдания, — что охотника буду благодарить, что жизнь мне спас!
Отец Василий отправился шарашиться по Смоленску. Я наказал Харисиму приглядывать за ним вполглаза. А отцу Василию наказал по окончании экскурсии отыскать оплот и попросить переместить его ко мне. Я уже верну в Нюнькино. Вряд ли у кого из смоленских ребят есть якорь непосредственно там.
Неофита пришлось телепортировать домой. Мы с ним секунды полторы прорабатывали версию сразу ко мне, но решили, что это негуманно по отношению к родителям. Унесли пацана среди ночи исполнять нечто загадочное, а он потом и вовсе пропал. Нет, пусть уж успокоит. Да и вообще, рождественские каникулы неплохо бы провести со своими. Успеем ещё в одном окопе посидеть, когда та тварь с орбиты в гости придёт…
Славомыса-Кощея я перенёс к себе домой и понял, что — всё. Слишком уж насыщенный выдался… ночь.
Тётка Наталья собрала внеочередное пожрать, и мы с Кощеем уселись за стол. Я разлил по стопкам очередную бутылку наливки. Вот дожил до жизни хорошей — сижу, с бывшим царём загробного мира накатываю.