Комитет по аграрной реформе формирует выездные комиссии, которые разбираются в каждом частном случае. На этом настоял Аркадий — он прямо-таки тыкал остальных сопартийцев в важность прозрачности процесса.
Есть среди большевиков и те, кто считает крестьян тупым быдлом, но Аркадий, из классовой солидарности, ведь он, как ни крути, крестьянин, такого отношения принять не мог.
Всё, что он сейчас мог — вести эпистолярную полемику, аргументируя свою точку зрения, но вот когда на фронте всё утихнет, он поедет в Петроград и начнёт участвовать в заседаниях Петросовета.
— Да наладится всё с аграриями, — махнул рукой генерал. — Я думаю, нам просто нужен мир.
— Там всё сложнее, — покачал головой Аркадий. — Но, да, разберёмся и наладим всё. Сами.
*9 марта 1918 года*
— Мне кто-нибудь объяснит? — тихо спросил кайзер Вильгельм, после чего встал, упёр руки в стол и резко покраснел. — Кто виноват?!
— Ваше императорское величество, никто не мог предвидеть, что русские… — заговорил генерал от инфантерии Эрих фон Людендорф.
— ВАША РАБОТА — ПРЕДВИДЕТЬ! — проревел кайзер. — Когда вы начинали это наступление — чем вы думали?! Кто ответственен за планирование операции «Фаустшлаг»?!
— Она была разработана и предложена генерал-майором Гофманом, Ваше Императорское Величество, — ответил присутствующий тут генерал-фельдмаршал Пауль фон Гинденбург.
— Арестовать! — приказал кайзер.
— Невозможно, Ваше Императорское Величество, — покачал головой Гинденбург.
— Почему?! — выпучил глаза Вильгельм II.
— Он сейчас находится в плену у большевиков, — ответил Гинденбург.
— Повезло подонку! — стукнул кайзер по столу кулаком. — А вы, получается, во всём совершенно невиновны?
— Я готов подать в отставку сегодня же, Ваше Императорское Величество, — встал из-за стола Людендорф.
— Все вы готовы! — взмахнул рукой кайзер. — Умыть руки и оставить разгребать всё это кайзеру… Не будет вам отставки. Никаких отставок — вы будете воевать до конца! До конца!
— Так точно, Ваше Императорское Величество! — синхронно ответили на это Людендорф и Гинденбург.
Вильгельм II напряжённо походил по своему кабинету.
— Что там у нас с наступлением? — вернулся он на своё место и вздохнул. — Не кажется ли вам, что нужно его отменить?
— Наступление не должно быть сорвано по причине провала на Восточном фронте, — возразил Гинденбург. — Да, мы не сможем больше снимать с Восточного фронта дивизии, но…
— Ваше Императорское Величество, — заговорил генерал Людендорф. — Нам необходимо всерьёз обдумать необходимость этого наступления. Стратегические успехи сомнительны — армия деморализована новостями с Восточного фронта. Нам нужно выждать, накопить силы и решительно действовать исключительно в случае возникновения благоприятной обстановки.
— Да как эта обстановка может стать благоприятной?! — возмутился кайзер.
— Переговоры с большевиками, — ответил Людендорф.
— После того, что мы сделали, они больше не пойдут ни на какие переговоры! — усмехнулся Гинденбург. — Это фарс!
— Наступление будет иметь больший шанс на успех, если мы сможем перебросить с Восточного фронта больше дивизий, — покачал головой Людендорф. — Думаю, после провала операции, мы можем пойти на уступки. В качестве жеста доброй воли мы можем выдать большевикам представителей Центральной Рады — какой нам теперь от них толк? (1)
— Этого будет мало, — произнёс Гинденбург, видевший, что кайзер обдумывает предложение Людендорфа и пришла пора менять позицию. — Нужно что-то большее. Отойти к довоенным границам — это слишком много, но на меньшее они уже не согласятся…
— Никаких территориальных уступок, — твёрдо заявил Вильгельм II. — Пробуйте предлагать какие-то политические преференции или возможность влиять на Королевство Польское. Но на захваченных территориях должны сохраниться лояльные нам правительства.
Кайзер отлично понимал, что лучше всего будет создать буфер между большевиками, соседство с которыми может быть очень опасно, и его империей. Но главный его резон был в том, чтобы не отдать завоёванные кровью территории — его не поймёт собственный народ, если он будет возвращать захваченное. И кому? Революционерам?
— Мы обдумаем возможные решения, — пообещал Людендорф.
Гинденбург лишь поморщился. Провал «Фаустшлага» — это и его провал в том числе. Сейчас можно валить всё на попавшего в плен Макса Гофмана, но в генштабе прекрасно знают, чей это был протеже…
*17 марта 1918 года*
— А они что у нас забыли, Владимир Ильич? — спросил Аркадий удивлённо. — У них же, вроде бы, всё хорошо?
— Я сам удивлён, Аркадий Петрович, — развёл Ленин руками. — Но меня страстно зазывают на приватную беседу сразу оба посла. Они действуют сообща и, несомненно, собираются передать мне коллективное послание от всей Антанты.
— С ними надо держать ухо востро, — произнёс Немиров задумчиво.
— Поэтому я и хочу, чтобы ты пошёл на эту беседу со мной, — улыбнулся Ленин. — Уж кто-кто, а ты, Аркадий Петрович, никогда не был известен своей низкой бдительностью. Хочу узнать, чего они хотят нам предложить.
— Думаете, что будут предлагать? — усмехнулся Аркадий. — Мне кажется, они будут требовать.
— Возможно, это их настойчивое желание беседы связано с прогрессом в переговорах с Германской империей, — произнёс Ленин. — Так или иначе, но мы встречаемся завтра — будь готов.
— Всегда готов! — шутливо козырнул Аркадий пионерским приветствием.
Он видел пионеров только на старинных видеозаписях и слышал от отца, что тот был одним из последних пионеров.
Ленин добродушно кивнул и вышел на балкон.
Немиров же покинул особняк Кшесинской и поехал в гостиницу «Москва», что на Невском проспекте.
Там сейчас снимают номера Фёдоров и Дегтярёв. Они прибыли в Петроград, чтобы встретиться с генералом Алексеевым, но тот занят, поэтому отправил Аркадия. Дело, по его мнению, очень важное — на кону пулемёты системы Мадсена.
На выделенном транспорте Аркадий доехал до гостиницы и сразу же увидел Дегтярёва, сидящего на лавке перед входом. Будущая легенда оружейного дела сидела и читала «Петроградские ведомости».
— Здравия желаю, Василий Алексеевич, — поздоровался с ним Аркадий.
— Здравствуйте, Аркадий Петрович, — сложил тот газету и встал для рукопожатия.
Немиров пожал ему руку.
— Владимир Григорьевич здесь? — уточнил он.
— В кафе, завтракает, — ответил Дегтярёв. — Нам позвонили, сказали, что придёт человек от генерала.
— Вот, это я, — кивнул Аркадий. — Пройдёмте в кафе — думаю, нам есть о чём поговорить.
Фёдоров, в своём фирменном генеральском мундире, ел яйцо пашот и запивал его чаем.
— Здравия желаю, товарищ генерал-майор! — образцово козырнул Аркадий.
— Здравствуй, здравствуй! — заулыбался Фёдоров. — Присаживайся, товарищ подполковник. И ты, Василий, тоже не стесняйся — сейчас закажем чего-нибудь… Официант!
Официант примчался с двумя меню.
Аркадий, почувствовавший, что проголодался, заказал себе омлет и морс.
Снабжение Петрограда, после всего, что происходило во время Сентябрьской Революции, постепенно восстановилось.
Никаких фиксированных цен на закуп продовольствия больше нет — зерновых спекулянтов, при молчаливом одобрении крестьянского сообщества, раскулачили. Временное правительство на такое было неспособно, поэтому продовольственная ситуация стремительно катилась в пропасть, а большевики имеют гораздо больше возможностей.
Есть места, где всё ещё очень плохо со снабжением, но проблемами занимаются ответственные люди. Недавно, на заседании Петросовета, он слушал доклад на тему продовольственной безопасности.
Раньше, в прошлой жизни, Немиров читал в биографиях некоторых людей, что в конце 10-х и в начале 20-х годов люди в Петрограде умирали от хронического недоедания, но сейчас видно, что обстановка в городе к такому не располагает.
Это не значит, что надо расслабляться, но уже, осторожно, обнадёживает…
Дегтярёв не стал выделяться на фоне начальства и заказал себе яйцо пашот, а также чай.
— Слышал я, что у тебя, Аркадий Петрович, успехи, — заговорил Фёдоров. — Немца бьёшь, причём очень успешно.
— Не хотелось бы хвастаться, — скромно ответил Аркадий. — Но, да, побили мы немца нехило.
— Поскорее бы уже закончилось всё это, — вздохнул Владимир Григорьевич. — А то, сколько уже можно?
— Немцы не очень хотят заключать с нами мир, — ответил на это Аркадий. — Но это всё политика. Мне бы услышать что-то более приземлённое.
— Сейчас приземлим, — усмехнулся Фёдоров. — Патрон 6,5×25 миллиметров готов. Как ты и предполагал, получилось неплохо. Сконструировали мы испытательный ствол, с нарезами, всё, как полагается — характеристики неплохие, но можно лучше. Я выделил людей — занимаются новой пулей. Тот же калибр, 6,5 миллиметров, но нужно, я думаю, ещё острее, чтобы скорость была выше — мощи патрона хватает.
— А второй патрон? — поинтересовался Аркадий.
— К этому и перехожу, — ответил на это генерал-майор. — Помучились мы с этой стрелкой, но… Но результат потрясающий. Испытали на гладком стволе — прошла в пятимиллиметровой стальной плите 3,2 миллиметра. В ходе чего разрушилась, но это всё к металлу претензии. Если выбрать правильную сталь, то и пятимиллиметровую стальную плиту пробьёт, как я думаю.
— Но это не самое важное, — вступил в беседу Дегтярёв. — Настильность у пули очень хорошая — на полигоне пролетела прямо аж триста пятьдесят пять метров. А это значит, что оперение её хорошо стабилизирует. Скорость пули мы замерили — примерно восемьсот пятьдесят метров в секунду.
— Это хорошая новость, — кивнул Аркадий. — А плохая? Есть же плохая новость, да?
— Дорогие пули получаются, — ответил Фёдоров. — Думаем над тем, как упростить производство, но на это нужно время. Боюсь, что мы быстрее разработаем автомат, чем наладим производство пуль для него.
Немиров и сам подозревал, что стреловидная пуля создаст кучу производственных проблем. Впрочем, она не сильно сложнее производства классических бронебойных пуль — у стреловидной пули даже меньше компонентов. Например, у той же бронебойной пули штабс-капитана Кутового четыре детали, применяются медь, сталь и свинец. Стреловидная же пуля состоит из трёх деталей — непосредственно пули, оперения и пыжа. Пыж, конечно, состоит из нескольких компонентов, но это не самая сложная деталь.