Примечания:
1 — «Золотой час» — в эфире рубрика «Red, зачем ты мне всё это рассказываешь⁈» — это концепция, согласно которой у пострадавших в результате травмы или тяжелого состояния (например, инфаркт, инсульт) есть примерно один час после травматического события для получения медицинской помощи, чтобы существенно повысить их шансы на выживание и минимизировать долгосрочные осложнения. «Между жизнью и смертью есть золотой час. Если вы тяжело ранены, у вас осталось менее 60 минут, чтобы выжить. Разумеется, вы не обязательно умрёте именно через час, это может случиться три дня или две недели спустя — но в вашем теле за этот период уже произойдёт нечто непоправимое», — сказал как-то Р. Адамс Коули, создатель этой концепции. Сразу нужно сказать, что эта концепция не абсолютная, применима не всегда, но в большинстве случаев, когда речь идёт о физических травмах, инфарктах, инсультах и так далее. Коули выработал эту концепцию в 50-е годы, на основе многолетних исследований, после чего она стала очень популярной во многих странах мира. Вероятно, в СССР что-то понимали и до этого, потому что статистика Великой Отечественной показывает, что до 85% раненых красноармейцев благополучно возвращались в строй. Такая отличная статистика была достигнута благодаря очень развитой поэтапной системе лечения раненых. Первую помощь оказывали санинструкторы или в санитарных пунктах, после чего раненого отправляли в медсанбат или полевой госпиталь, а вот если это не помогло, то раненый ехал в тыловой госпиталь, для более серьёзных вмешательств. Ставка делалась на скорость оказания помощи и советское командование не прогадало. В США и Великобритании в строй возвращались 65–75% раненых, а у Третьего Рейха 65–70%. Причины были в ином подходе к терапии, возможно, как-то связанным с тем, что их системы практически исключали прифронтовые госпитали, а основная ставка делалась на лечение раненых в тыловых госпиталях. У немцев, например, были прифронтовые лазареты, а у американцев прифронтовые эвакуационные госпитали — задача обоих этих учреждений заключалась в стабилизации раненых перед отправкой в тыл, а не в оказании высококвалифицированной медицинской помощи прямо на месте. Чья ставочка сыграла показали наглядная статистика и история. Статистику я уже обозначил, а история показывает нам, что в Армии США с 1943 года сформировали вспомогательные хирургические группы, работавшие в прифронтовой зоне, но настоящий размах такое явление получило только в Корейскую войну, когда появились мобильные армейские хирургические госпитали, более известные по аббревиатуре MASH. Во время войны во Вьетнаме американцы попробовали MUST, то есть, автономное транспортабельное медицинское подразделение. Это такое подразделение, которого прибывает на место вблизи зоны боевых действий и распаковывается там, быстро организуя, по сути, прифронтовой госпиталь. Но MUST не стрельнул, так как оказалось, что однажды развёрнутый, он подвергался воздействию вьетнамского климата, из-за которого ржавел и оказывался неразборным, то есть, ехать больше никуда не мог. Но это исправили со временем, поэтому сейчас у Армии США есть CSH, госпиталь боевой поддержки — госпиталь, прибывающий на самолётах или кораблях в виде контейнеров, которые разбираются и превращаются в палаточный лагерь. Только это своеобразный шаг назад — в CSH производится стабилизация раненых для экстренной эвакуации в тыл. Но важно понимать, что медицина у нас с времён ВМВ и даже Вьетнама серьёзно так продвинулась, впрочем, как и скорость эвакуации. Кто-то кукарекает, что высокий процент возвращения раненых в строй в РККА было связано с тем, что советские госпитали работали именно на возвращение в строй, а не на сохранение жизни, а на западе, в Эуроп энд Юнэйтед Стэйтс, в первую очередь хотели сохранить жизнь и здоровье солдата, но это больше похоже на либеральные вскукареки, чем на правду. Знал бы ты, уважаемый читатель, как происходила процедура замещения убывшего личного состава в Армии США… Но об этом в другой раз. Истина, как мне видится, состоит в том, что у кого-то были прифронтовые госпитали, оказывающие широкий перечень помощи, а у кого-то их не было. Раненый должен получать помощь как можно быстрее — это успешно срабатывает в большинстве случаев. И лучше принести в прифронтовой госпиталь, к высококвалифицированной хирургической помощи, 10% смертников и 90% тех, кому можно помочь, чем просто стабилизировать всех и рассчитывать, что их хоть сколько-нибудь быстро эвакуируют на десятки километров в тыл.
Глава восьмаяНемного личного
*11 апреля 1926 года*
— А теперь поясни так, чтобы я понял их требования, — попросил Леонид.
Он собрал топ-менеджмент своих «K-Ground» и «K-Aircraft» в ответ на то, что начало происходить на их заводах — рабочие перестали выходить на смены.
Винят во всём профсоюзы, которые вдруг решили, что рабочим платят мало, руководство плохое, не заботится о рабочих — начались стачки на заводах в Сиэтле, Портленде, Сакраменто, Сан-Франциско и Лос-Анджелесе.
— Они хотят смены всего среднего звена руководства, из-за «постоянного проявления неуважения к рабочему классу», — ответил главный менеджер по работе с кадрами, Джон Рональд Уитакер. — Также они требуют повысить минимальную зарплату для всех специальностей на ваших заводах.
— И это делает профсоюз? — уточнил Курчевский.
— Да, — кивнул Уитакер. — Мы пытаемся договориться с лидером профсоюза, Гарольдом Муром, но он постоянно переносит встречи.
«Эти суки хотят похоронить мой бизнес…» — с беспокойством подумал Леонид.
О существовании проблемы с профсоюзами он знал. Более того, он знал, что с профсоюзами очень тесно связана преступность, а также прекрасно понимал, почему ей это позволяют делать.
Единственное, чего он сейчас не понимал — почему профсоюзы натравлены именно на его бизнес.
Ещё во время подготовки в Центре он получил информацию, что профсоюзы могут и должны использоваться для подавления конкурентов.
Сам он такие методы не применял, потому что в этом не было необходимости, но некоторые меры противодействия стачкам ему хорошо известны. В Центре его научили не только применять такие методы, но и обороняться от такого — он не один на все США такой умный…
Леонид поднял руку, чтобы прекратить перешёптывания и разговоры обеспокоенных менеджеров.
— Итак, вот как мы поступим, — заговорил он. — Пойдём навстречу рабочим — начинайте проводить ограниченную ротацию менеджеров среднего звена. Выберите нашего лучшего переговорщика и навяжите Муру встречу — обещайте, от моего лица, что я увеличу бонусы за стаж работы, а также расширю медицинскую страховку каждому сотруднику. Взамен требую, чтобы они прекратили стачки и возвращались к работе.
Страховку он и так собирался расширять, в рамках улучшения рабочих условий, что было предусмотрено планом на 1922–1927 годы, но рабочие об этом плане никогда не слышали и не знают, поэтому это можно подать как широкий и щедрый жест…
— Пока они переваривают, начинайте набор «временной армии» — нанимайте новеньких, за двойную плату, а тем, кто не присоединился к стачкам или снова вышел на работу, платите тройную зарплату, — продолжил Курчевский. — Как стачки закончатся, пусть дорабатывают месяц по новому тарифу, а потом возвращайте старый.
Его действия сильно пошатнут крепость рядов рабочих в профсоюзах, ведь тройная зарплата — это тройная зарплата.
— А если стачки будут продолжаться и дальше? — задал вопрос Грант Саммерс, его поверенный.
— Тогда будем тратить сравнительно немного денег на повышенные зарплаты новых рабочих, — пожал плечами Курчевский. — Мне важнее, чтобы заводы продолжали работать, хоть вполсилы. У нас есть обязательства перед заказчиками и никого из них не волнуют объективные обстоятельства.
Немного поразмыслив, он вдруг понял, что стачки касаются только военных заводов, расположенных на западном побережье, а сотни фабрик по производству лапши и прочих товаров мирного назначения, к его удивлению, не затронуты вообще.
У «пищевиков» свои профсоюзы, их десятки, а «военников» их лишь два. И эти два сейчас работают сообща.
— Действуйте, а я буду у себя в кабинете, — встал Леонид из-за стола. — Вызовите ко мне мистеров Парфа и Смута.
Фамилии двоих «менеджеров по вопросам безопасности» были слишком сложны для американских языков, поэтому Геннадий Парфёнов стал Дженнеди Парфом, а Кирилл Смутин стал Цирилом Смутом, причём во втором случае это звучало как «smooth», то есть, «гладкий».
Они вернулись из Мексики почти месяц назад — там дела идут ни шатко ни валко, потому что 5 марта этого года состоялось крупное сражение — под городом Сьюдад-Виктория столкнулись войска ЧВК «Царская стража» и Мексиканский Армии.
Сражение закончилось неоднозначно — с одной стороны, «Царская стража» уничтожила до 40 000 мексиканских солдат, а с другой стороны, не смогла занять город.
У федералес нет современных броневиков, сравнительно мало пулемётов и пушек, устаревшая тактика боевых действий, но зато их много.
США смотрит на происходящее закрытыми глазами, потому что это война частных лиц на чужой территории, к тому же, у ЧВК есть формальная поддержка местного населения — бок о бок с «царскими стражниками» сражается Панчо Вилья со своими ребятами.
Заявлено, что ЧВК сражается во имя интересов простых мексиканцев, с целью защиты их от посягательств «коммунистов-людоедов», возглавляемых Плутарко Элиасом Кальесом.
Под таким соусом поддержка Вильи и его движения выглядит даже как-то богоугодно… Во всяком случае, «Царская стража» стабильно получает пожертвования от неравнодушных американцев, обеспокоенных происходящим в Мексике.
К сожалению, битва под Сьюдад-Викторией сильно замедлила процессы — этот город стоит на пути в Мехико. Сейчас, пока ЧВК оправляется от понесённого ущерба и восстанавливает свои силы, Парфёнов и Смутин в Лос-Анджелесе — они приехали максимум на неделю, чтобы отчитаться перед Леонидом и лично принять некоторые грузы военного назначения.