– Нет-нет, всё отлично, – улыбается Абду. Лимузин продолжает движение. – Я рад, что ты в Хельсинки. Как продвигается наш… Хм-м-м… Проект?
– Проект наш, Абду, ты всего лишь информационный консультант.
– Полегче, Энрике, я пришёл с миром.
– Нам пришлось откатиться к предыдущей версии. Потому я слегка раздражён. Извини.
– Дорогу осилит идущий, мистер Торрес. Помните, что по эту сторону океана у вас есть сильный союзник.
Абду отключается.
Энрике Торрес стоит, опёршись кулаками на небольшой стол в своём кабинете. Представительство в Хельсинки кажется очень скромным, но, подобно верхушке айсберга, основное скрывается под. Огромная подземная лаборатория в тридцать этажей, уходящих под землю, с множеством коридоров, отделов, отсеков, которые сам Торрес до конца ещё не изучил, хоть и победил на выборах президента корпорации больше трёх лет назад.
Он поправляет воротник дорогого костюма, отливающего серебром, приглаживает непослушные волосы, выходит из кабинета и сразу сворачивает налево, проходит быстрым шагом до лифта, на дверях которого тёмно-синим цветом горит надпись «Н-16» и стрелочка вниз. Лифт Торрес ждёт минуты три, периодически поглядывая на электронные часы на левом запястье. Незаметно к президенту «Евромедицины» подходит сотрудник в белом халате и смешных круглых очках в пластиковой оправе.
– Добрый день, господин президент, – здоровается сотрудник лаборатории высоким тонким голосочком.
– Добрый, профессор, – Торрес смотрит на бейджик сотрудника. – Хвайлапиккула?
– Близко, – улыбается тот. – Хвайлаипакулла.
– Простите.
– Ничего, сэр, я привык.
Двери лифта открываются, сотрудник пропускает Торреса вперёд.
– Куда вам, господин президент?
– Минус двадцать третий.
Двери лифта закрываются, кабина еле заметно дёргается и начинает движение вниз.
– О, – радуется сотрудник лаборатории. – И мне! Впервые в Хельсинки?
– Признаться, да. Понимаю, что должен был приехать раньше, но…
– Конечно-конечно, – с искренней улыбкой перебивает сотрудник. – Понимаю. Вы занятой человек. Мы все понимаем и, если честно, очень ждали вашего приезда.
– Благодарю, – Торрес опускает глаза, светская беседа его явно раздражает.
– Вам удалось посмотреть наш чудный город? – не унимается сотрудник лаборатории.
Цифры на небольшом экранчике над дверьми предательски показывают минус пятнадцатый этаж.
– Я побывал в Старом городе.
– Оу! Чудненько. Чудненько.
Минус семнадцатый этаж.
– Вы должны побывать в городском парке развлечений. Это потрясающее место с вкуснейшими вафлями с ванильным мороженым. Хотя сам, я признаться, не любитель, но в некоторые дни позволяю себе расслабиться, если вы понимаете, о чём я.
Минус двадцатый.
– Мистер Торрес, я руковожу группой изучения природных бактерий уже два года и подумал, что раз уж вы приехали к нам, то, может, вам удастся уделить мне тридцать минут вашего времени, не больше, я бы продемонстрировал вам ряд перспективных разработок и…
Писк сообщает о прибытии на минус двадцать третий этаж.
– Я улетаю завтра. Пришлите моему секретарю, – чуть ли не выбегая из лифта, отвечает Торрес и устремляется по коридору направо, – я всё изучу!
Он подходит к стеклянным дверям с матовыми полосами посередине, тонкий луч сканера проходит по телу президента «Евромедицины», огибая изгибы, слышится звук открывающегося затвора замка. Торрес делает несколько шагов в светлый, практически ослепляющий коридор, за которым в помещении огромного размера сотни людей снуют от стола к столу, от компьютера к компьютеру. Никто из сотрудников минус двадцать третьего не обращает внимание на президента, тот спокойно идёт между стальных столов, пока кто-то со спины не окликает его. Торрес оборачивается, в тридцати футах стоит круглый мужчина в белоснежном костюме. Складки на щеках напоминают бульдожьи, косматые усы неровно торчат в разные стороны, лысина отражает белые лампы на потолке. К нагрудному карману пиджака приколот бейджик с фотографией мужчины, только лет на десять моложе, под ней ровными выведенными буквами написано: Жак Ружо́, глава направления вирусологии «Евромедицина».
– Идите за мной, господин президент, сегодня настоящий аврал, – мягким прокуренным голосом говорит Ружо и двигается с сторону стеклянных дверей слева.
Торрес, поймав взгляд одного из снующих работников минус двадцать третьего, кивает в знак приветствия, словно этот сотрудник его начальник, а не наоборот, и следует за удаляющимся Ружо.
По ту сторону стеклянных дверей помещение меньше раза в три, и сотрудники мирно стоят напротив своих рабочих мест, таких же металлических столов и компьютеров на них. Они неподвижно смотрят в мониторы, изучают различные молекулярные соединения, что-то быстро вбивают на клавиатуре. Торрес равняется с руководителем направления вирусологии, идёт в едином такте с ним.
– Добро пожаловать, господин президент. Мы рады приветствовать вас в нашем маленьком храме истины.
– Оставьте формальности, Ружо, вы знаете, зачем я здесь. Время играет против нас.
– Да, я понимаю, господин президент. Прошу вас, сюда.
Они проходят за ещё одни двери в помещение площадью не более пяти квадратных метров с одним единственным сотрудником внутри. Ружо что-то говорит сотруднику по-фински, тот кивает и выходит прочь.
– Это оно, господин президент.
Руководитель направления вирусологии нажимает на несколько клавиш на сенсорной клавиатуре, над монитором появляется цепь молекулярных соединений замысловатой формы. Каждая молекула медленно вращается. Торрес присматривается и различает едва заметные металлические соединения на каждой из молекул.
– Я не силён в нанотехнологиях, но должен признать, это прекрасно.
– Шедевр, господин президент, – слегка взволнованно произносит Ружо.
– Опасный инструмент воздействия, – голос Торреса становится жёстче. – Вас предупредили, зачем именно я здесь?
– Да, – обречённо выдыхает Ружо. – Что ж? Я всего лишь винтик в огромной машине «Евромедицины» и не задаю лишних вопросов. Но могу ли я прокомментировать?
Торрес скрещивает руки на груди.
– Господин Торрес, это результат восьми лет работы. Это технология, которая позволит нам раз и навсегда закрепиться на пьедестале нанотехнологий. Проработав данную модель вируса, мы сможем создать антивирус, который может пригодиться рано или поздно этой планете. Стоит ли замораживать целый проект из-за…
– Достаточно, – прерывает Торрес. – Я здесь не для того, чтобы спорить с вами, господин Ружо. Я не обесцениваю ваш труд, равно как и труд филиала «Евромедицины» в Хельсинки. Совет проголосовал, большинство голосов отданы за заморозку проекта на неопределённый срок.
– Поймите меня правильно, как любого учёного меня охватила обида, и как любой учёный я мечтаю совершенствовать начатое. Это соединение – поистине уникальная разработка, и мне жаль терять её.
– Я понимаю ваши чувства, господин Ружо, но решение принято. У вас тридцать шесть часов на консервацию. Вы и те, кто работали над созданием данного проекта, получаете первую степень секретности, что означает…
– Первую? – восклицает Ружо, но тут же снижает тон. – Господин президент, я даже в туалет не смогу сходить без согласования службы безопасности, – он меняется в лице, сдвигает брови. – Это же из-за…
– Прекратите! – кричит Торрес. – У вас контракт, господин Ружо, и ваша должность подразумевает разработку и полный доступ к интеллектуальной собственности «Евромедицины». Корпорация вправе накладывать секретность на любой проект, разработанный в этой лаборатории. И корпорация вправе перекидывать вас на тот проект, который сочтёт нужным.
Он подходит к Ружо слишком близко, чует страх главы направления вирусологии.
– Или вы, господин Ружо, хотите оспорить решение совета директоров? – тихо, жёстко спрашивает Торрес.
– Ни в коем случае, господин президент, – взволнованным тоном отвечает Ружо. – Я счастлив работать на благо нашей корпорации.
Тонкая капелька пота скатывается по виску Ружо и падает на плечо.
– Хорошо. Мы ценим это, – Торрес отходит от своего подчинённого. – Вас ждёт повышение, Жак. И прибавка к жалованию. Тридцать процентов. Годовой бонус также повысится, скажем, процентов на пятьдесят.
– Это очень щедро с вашей стороны.
– Что вы, Жак, – улыбается Торрес. – «Евромедицина» ценит своих сотрудников.
Он собирается уходить, но резко останавливается, сгибает руку в локте, указательным пальцем целится в Ружо.
– Лояльность, Жак. Вот что мы ценим в Цюрихе больше всего. Вы лояльны к корпорации, корпорация лояльна к вам. Давайте и дальше придерживаться этой парадигмы.
– Да, господин президент, – Ружо обречённо склоняет голову.
Энрике Торрес быстрым шагом выходит из помещения. Стук каблуков его туфель отражается эхом по всему минус двадцать третьему.
4
Сквозь глухую тишину в подсознание пробирается чей-то незнакомый голос. Он становится громче, намёками появляется ясность, первые мысли пробегают по нейронным связям в головном мозге. Рот наполняет неприятный металлический привкус напрямую из желудка.
– Чёрт! – кричит голос.
Кажется, там кто-то ещё. Его переворачивают, но прикосновение ощущается совершенно не так, как должно ощущаться, невозможно объяснять, иначе. Его рвёт, кашель разрывает лёгкие.
– Отлично, парень, – говорит голос.
Тональность не различить, басистый мужской голос напоминает отцовский. А может быть, это и есть отец? Очень хотелось бы.
Глаза не открыть, веки кажутся чугунными, каждое движение отдаётся огнём по всему телу.
– Кажется, есть шанс, – говорит голос. – Введи триста миллилитров Пентастетика. Если очнётся – мы победили.
– А если нет? – спрашивает второй голос, моложе.
– Не задавай глупых вопросов.
Его перевернули на спину, по всему телу растекается тёплая греющая жидкость, из вены локтевой впадины правой руки, в грудь, шею, ноги. Веки уже не кажутся тяжёлыми, он медленно открывает глаза. Зрение фокусируется не сразу, сначала просто размытая картинка, затем медленно, подобно как подкручивают бинокль для лучшего обзора, его глаза сосредотачиваются на мужчине лет пятидесяти пяти в отличной форме. Чёрная футболка с цифровым орнаментом и принтом обложки последнего альбома метал-бэнда «Бесполезное бессмертие» подчёркивает атлетическое строение тела мужчины. Седые волосы окрашены в чёрный, корни отражают белизной. Борода мужчины также окрашена, аккуратно окутывает щёки и подбородок, усов нет. Он переводит взгляд, рассматривает комнату. Похоже на заброшенный морг. Да, именно заброшенный морг – первая ассоциация. Мелкая квадратная плитка в нескольких местах отколота, но где нет – создаёт образ комнаты пыток сумасшедшего учёного или маньяка. Свет приглушённый, нераздражающий, но