Пусть это был ритуал, состряпанный на коленке. Пусть формально не совсем я уничтожил это… Это была победа даже не моего личного могущества, хотя без него бы ничего и не вышло: это было чувство истинного превосходства ума над грубой силой неприступной каменной цитадели. И это было прекрасно.
Была лишь одна странность, которая не давала мне покоя: действие шаманской настойки Вотала. Оно так и не прошло до конца, и иногда мне казалось, что отблески чужой силы почти незаметным флёром всплывают в глазах, словно фосфены. Это даже не было часть зрения: скорее, я бы назвал это отпечатком, оттиском, что въелся в саму душу. Сложно было сказать, как именно и почему это случилось, но теперь я не просто видел: я знал, кто есть кто вокруг меня, стоит лишь слегка сфокусировать внимание…
Я с удивлением обнаружил, что Эскилион активно осваивает стихию земли, вопреки тому, что тот когда-то был адептом пламени: от лича тянуло почти незаметным флёром силы, схожей с силой великого духа. Узнал, что двое из моих бывших учеников шаманов предпочитают огненных духов, вопреки традиционным ледяным практикам северного ветра.
Я смотрел на гору и не видел уснувшего вновь разрушителя скал: но знал, что он затаился чутким сном прямо передо мной, готовый в любой миг вновь взорваться разрушительным землетрясением…
Но больше всего меня удивлял глазоед. Клетку с ним притащили мои пронзающие мрак: я планировал использовать тварюшку для разведки перед атакой крепости, однако его помощь не пригодилась.
Глазоед был неплохим убийцей магов. Быстрым, умеющим таиться в темных углах. Стремительно атакующий, способны пробивать череп человека выстрелом короткий тёмных щупалец на голове… Мне кажется или они чуть-чуть отрасли?
Так или иначе, мой эксперимент выбивался из общего ряда. Нет, я помнил, что пытался создать альтернативную жизнь. Своеобразный эксперимент, направленный на извращение смерти: попытка извратить смерть наоборот, так же, как сама смерть является обратной стороной жизни…
Тварюшка ощущалась странно. Противоестественно странно: это не походило ни на жизнь, привычную мне по бытию странником и королевским практикам, ни на смерть, хорошо знакомую как повелителю мёртвых. И я совершенно не понимал как это возможно! Ледяные духи Вотала, определённо, несли в себе некоторый оттенок воды. Энергия не берётся из ниоткуда, я сотворил эту дрянь, преобразуя смерть, но на практическом осмотре выходило так, словно получилось что-то совершенно иное!
Я даже приказал шаманам сделать мне ещё настойки, чтобы выяснить цветовой спектр глазоеда наверняка: и это оказалось тщетным! Внутри стелющейся, заглядывающей мне в рот зверушки была лишь слегка искривлённая пустота!
Немного поразмыслив, я пришёл к парадоксальному выводу: цветовые спектры восприятия, похоже, связаны в первую очередь с подсознанием людей. Для проверки этой теории я немедленно напоил грибной настойкой всех своих живых спутников, попутно выяснив, как каждый из них представляет себе огонь. И это дало результат: Роланд и один из огненных шаманов видели внутри Итема пламя слегка разного цвета…
Выходит, это чистая психология? Я провёл немало лет в королевствах и подсознательно принял цветовую гамму, привычную им. Вполне возможно, если бы я искренне ассоциировал смерть с белым цветом, мои чёрные молнии выглядели бы как ослепительно-светлые выстрелы белого мага. Вот это была бы ирония… Я даже сообщил о своих догадках Итему.
— Мысль интересная. — кивнул магистр пламени. — На самом деле, я знаю ещё пару косвенных признаков в пользу этой теории: иногда примерно равные по силе мастера при использовании одинаковых приёмов создают пламя разного цвета. Это же касается и воды, и воздушных потоков, и даже цвета камня… Никто просто особо не задумывается об этом: на практике разницы нет, да и легко списать на особенности стихийного фона. Однако польза от этого открытия тоже может быть: можно создать много разноцветных светлячков на каком-нибудь празднике, если достаточно хорошо контролировать себя. Будет очень красиво.
Чем больше времени я проводил с молодым магистром пламени, тем больше он мне нравился. Сперва он с мрачным удовлетворением наблюдает за гибелью тысяч людей и рушащейся крепостью, а затем с явным интересом начинает размышлять о красивых разноцветных светлячках.
Сразу видно, человек не чужд прекрасному во всех его проявлениях. Может, подкинуть ему идею фейерверков? В королевствах я их не встречал, исключая разве что иллюзорного пламенного дракона Грицелиуса: но это другое…
Так или иначе, похоже, в случае глазоеда я действительно случайно сотворил нечто совершенно новое. Нечто, параллелей и ассоциаций с чем не имело даже моё богатое подсознание с опытом двух прожитых жизней.
Все ощущения вопили, что это действительно опасный тип мистической энергии. Привычная мне смерть всегда ощущалась для меня лично холодным и склизким ядом, разливающимся по венам: жизнь же, наоборот, тёплым приятным нектаром, согревающим и закрывающим раны.
Глазоед ощущался как нечто противоестественное, как что-то, чего не должно быть. Словно въевшееся в кожу липкое бесцветное масло, которое ты никак не можешь ухватить, но от которого так хочется избавиться…
Я повёл плечами, подавляя желание избавиться от твари. Она словно казалось язвой на теле мироздания, но мёртвой, чистой язвой, что могла остаться после удара смерти: гниющей, полной липких личинок, отвратительно полуживой…
Я вслушался в свои чувства, приблизившись к глазоеду, и меня передёрнуло. Что же ты такое, моё маленькое мерзкое творение? Как ты получился именно таким? И почему ты настолько силён, хотя я совершенно не чувствую в тебе подавляющей мощи? Хотя здесь, возможно, дело в сравнении: я и сам способен крушить скалы...
— Что происходит с силой из бурдюков, которые ты разрываешь? — прищурившись, спросил я у глазоеда сквозь прутья решётки.
Тварюшка обернулась, уставившись на меня пустыми глазницами, и мерзко зашевелила чёрными щупальцами на голове, задрожав от экстаза.
— Глазоед пьёт из бурдюков вкусную силу, хозяина. — прошепелявила тварь, оскалившись пасть, полной кривоватых зубов-кинжалов. — А затем ест их глазки, да. У глазоеда было много глазок в запасе, но они все кончились, пока хозяина был занят. Простите глазоеда, хозяина, глазоед старался сохранить ему чуть-чуть… Сильна — сильна старался… Но остался только один.
Тварь с хлюпающим звуком запустила когтистую лапу в щупальца у себя на голове, и бережно протянула мне вымазанный в слизи глаз, покрытый застарелой застывшей тёмно-коричневой коркой.
Я взял его, с интересом рассматривая. Удивительно, но от глаза ещё слегка тянуло силой: кажется, этот принадлежал мастеру ветра. Я небрежно метнул его глазоеду, и то со всей возможной ловкостью выстрелил щупальцем из клетки, подхватывая око мёртвого волшебника.
— Можешь скушать. — великодушно разрешил я.
Тварь немедленно зачмокала, причавкивая от удовольствия. Я скосил глаза вбок: молодой магистр пламени блевал в ближайших кустах… Ничего, на войне ещё и не то увидит.
Я же присел на колено, всматриваясь в тварь. Слабая сила глаза истаивала, словно растворяясь в липкой пустоте. Несомненно, создание каким-то образом поглощало магическую силу. Может, просто в качестве пищи, а может, потихоньку усиливало себя? Однако, к сожалению, глазоед был слишком тупым, чтобы суметь детально объяснить мне механику процесса, который тварь и сама скорее всего не понимала. Пьёт силу, да? Тем не зверюга была мне беззаветно преданна: вероятно, даже в состоянии помешательства я не забывал базовых принципов создания немёртвых, вбивая лояльность даже на уровне инстинктов…
С этим делом следовало что-то решать. Избавляться от твари, несмотря на неприятные ощущения и всю её противоестественность, было бы глупо. Продолжать эксперименты в этом направлении… Можно и крышей поехать, превратившись в подобие глазоеда: чем бы ни был этот новый неизвестный мне доселе тип смерти, разум он искажал знатно, и сам глазоед был тому первым примером. Что-то мне подсказывало, что мастер смерти, активно практикующий такое направление, может и сам превратиться в схожую тварь… Быструю, ловкую, сильную и способную пить силу своих врагов: но определённо безумную. Лучше не рисковать, свой разум дороже: победа на Нелеей тому свидетельство. Однако открытие следовало использовать, вот только как? Зачерпнуть совсем чуть-чуть этой силы, на крайний случай, но не погружаться с головой...
Глазоед тем временем доел и молча уставился на меня пустыми глазницами, ожидая указаний. И мне в голову пришла интересная идея… Нет, полностью отдаваться новому направлению не стоит, но если аккуратно зачерпнуть чуть-чуть, возможно, что-то и получиться. При первых признаках припадков можно и прекратить: после того случая на севере ничего же больше не случилось, едва я прекратил, верно?
— Скажи-ка мне глазоед. — вкрадчиво спросил я тварь, опустившись перед клеткой на корточки и открыв дверной замок. — Ты можешь поделиться со мной своей силой?
Я отчётливо чувствовал нить, связывающую наши души. Слегка странную, но твёрдую, прочную, созданную ещё давным-давно… На миг по ней мне пришло странное ощущение: словно кто-то погладил её там, на другой стороне.
— Глазоед может поделиться с хозяином. — понизив голос, прошелестело существо. — Но если глазоед отдаст слишком много, глазоед перестанет быть.
— И ты сделаешь это ради меня? — прищурился я.
По связующей нити словно прошла волна, а затем она слегка натянулась, будто кто-то намотал её на палец. Тварь мелко задрожала, словно от отвращения к самой себе:
— Глазоед живёт ради хозяина. Глазоед сделает всё, как захочет хозяина. — прошамкала тварь.
Я выпрямился, внимательно изучая тварь. Менее отвратительной и противоестественной она не становилась.
— Я хочу, чтобы ты дал мне немного своей силы. Совсем чуть-чуть, так, чтобы ты уцелел. Каплю из твоего бурдюка, всего на один глазок… Но такой, чтобы я смог сохранить и приумножить её, понимаешь? Чтобы она осталась со мной.