Я всерьёз задумался. Интересно, если бы верховный иерарх прямо сейчас внезапно сменил свои убеждения, были ли у него шансы в этой войне? Пускай у него нет моих знаний, нет моей воли… Беспринципность уже может дать очень и очень многое. Человек, вроде меня, возможно, нашёл бы путь к победе надо мной: это я не отрицал. И всё же едкая, алчная нотка тщеславия в моей душе желала поделиться… Показать силу не только своего мастерства, но и силу своих убеждений.
Заставить его бояться ещё больше. Сделать ещё больше ошибок. Фанатик точно не станет похож на меня, в этом я был уверен.
— Твоя главная проблема заключается в том, что ты обманываешь сам себя. — спокойно ответил я. — Понятия добра и зла придумали разумные, и эти понятия субъективны. Разрушение, созидание, добро, зло, порядок, хаос… это все лишь абстракции, вид которых зависит от точки зрения смотрящего. В глазах одного человека жилище одинокого, неряшливого отшельника может смотреться воплощением хаоса, в глазах же самого отшельника — упорядоченным, удобным положением вещей. Для обитающего в лесу зверя корчевание его леса — величайшее зло, а для крестьянина — возможность прокормить свою семью. И, пожалуй, последний — это один из лучших примеров, что я знаю… Скажи мне, что ты видишь в искусстве, которым я владею?
Я обвёл рукой окружающую нас пустошь.
— Я вижу разрушение и смерть. — после коротких раздумий ответил Этериас. — Ты не зря называешь это искусством смерти.
Я присел и коснулся рукой подножия скалы, ласково погладив её.
— В твоих глазах, возможно. Но есть и нечто большее. Быть может, ты поймёшь… Если проживёшь достаточно долго.
— Если всё вокруг нас зависит от точки зрения, ради чего ты вообще живёшь? — скрестил руки на груди глава церкви. — Нет добра, нет зла, разрушение равно созиданию… В чём смысл всего этого? Имеет ли что-то ценность в твоих глазах? Почему бы тогда просто не покончить с собой, если ты ни во что не веришь.
Я выпрямился, пристально посмотрев своему врагу в глаза.
— Есть и ещё кое-что. Власть, что обращает мир в глину, покорную твоей воле. Сила, что позволяет ломать любые устои. Несокрушимая воля холодного разума, что способна осознать истинную тщетность бытия и выстоять перед лицом самой смерти.
— Значит, никаких правил, да? — покачал головой Этериас.
— Правила работают лишь до тех пор, пока есть тот, кто заставит людей соблюдать их. Имеет значение только сила. Только власть… В любой её форме. — усмехнулся я. — Но домашнему мальчику, вроде тебя, никогда этого не понять, правда? Ты ведь никогда не стоял на краю, не был загнанным в угол неодолимой силой? Никогда не ощущал своё бессилие так остро, что готов вывернуть душу наизнанку, но не испытывать это больше никогда?
Лицо верховного иерарха превратилось в каменную маску: защитная реакция, не иначе…
— Среди мастеров Аурелиона переживают обучение чуть меньше трети. — спокойно ответил Этериас. — Я прошёл его от начала и до конца.
Я только с улыбкой покачал головой, глядя на это ребячество... Из всех преступников высоко поднимаются единицы из тысяч, но я же не хвастаюсь успехами прошлой жизни?
— И всё равно не понимаешь. — грустно покивал я. — Но если тебе повезёт прожить достаточно, быть может, однажды… Загляни в свою душу, волшебник. Где-то там, глубоко, на самом дне, таится истинное отчаяние и древний, первобытный страх, что ждут тебя. Жди момента, когда наше перемирие окончится в страхе: потому что ничто не остановит меня после. Ты познаёшь настоящий ужас: я ввергну тебя в настолько глубокую бездну отчаяния, которые не видел ни один человек. Смерть покажется тебе милосердием, если ты вообще переживёшь это… Таково моё обещание тебе, Этериас Инвиктус.
Ты будешь стоять по колено в живых гниющих трупах своих друзей, бессильный: обещал мой взгляд.
Он понял угрозу, я понял по его глазам. Мы оба знали, что мастерам запрещено участвовать в битвах напрямую: а значит, ему оставалось лишь наблюдать или нарушить собственные правила… И в обоих случаях его ждало лишь отчаянное, обречённое сражение с непобедимым повелителем смерти. Я ожидал увидеть в глаза последнего из верховных иерархов отчаяние, страх, лихорадочный попытки найти ложь в моих словах: а ведь я говорил одну лишь правду, с непоколебимой уверенностью: что так и будет. Им не выстоять в битве на этом плато, будь там хоть всё человечество!
Мастеру смерти нет равных на поле боя.
Но совершенно внезапно, вопреки моим ожиданиям, всё оказалось строго наоборот: растерянность и непонимание, то и дело проскальзывающие на лице моего врага сменились благожелательным, лёгким спокойствием, словно он в один миг нашёл путь к победе, обретя мир с самим собой, придя к идеальному решению…
— Тогда слушай же и ты мои слова, Горд. — спокойно ответил мне маг. — Ты ступаешь по пути, который приведёт тебя лишь к абсолютному одиночеству. Чем больше людей ты будешь убивать, тем меньше остаётся тех, кто верит в твою ложь. Истинная сила, истинная власть никогда не может держаться на одном лишь страхе. Ты слепо идёшь дорогой смерти и разрушения, не видя, что твориться в душе людей, что стоят рядом. Для победы в войне, которую ты хочешь, тебе придётся уничтожить всех жителей королевств до единого. Но ведь ты этого не хочешь, верно? Ты хочешь властвовать над нами, править человечеством. Быть может, ты прав, и мне суждено погибнуть вскоре. Может, мы и правда проиграем эту битву, хотя я в это и не верю. Важно другое: на моё место встанут другие. И буду вставать вновь и вновь, сколько бы людей ты ни убил. И потому не столь важно, как долго я проживу, и как много светлых душ ты сумеешь погубить: тебе никогда не победить! И ты сам, честно и откровенно дал мне понять это. Поэтому, если мне и суждено погибнуть в этой войне, я уйду с лёгкой улыбкой на устах, без тени любого ужаса и отчаяния, с ясным осознанием того, что ты проиграл. Таково моё обещание тебе… Такова моя клятва.
Этериас Инвиктус улыбнулся мне лёгкой, светлой и до отвращения беззлобной улыбкой.
Убийство ради убийства бессмысленны: я всегда это знал. Но редко какой человек мог вызвать у меня настолько неистовое желание убивать… Первосвященнику это определённо хорошо удалось.
Гнев был почти настолько силён, что я, похоже, на пару мгновений изменился в лице: это отразилось в глазах моего врага. Я вскинул подбородок, усмиряя ярость: нет, не сейчас, не снова. Я выше этого…
Однако рядом был ещё кое-кто, кому было не наплевать. Мёртвые руны, вырезанные в скале, вспыхнули серым свечением, заискрившись мелкими чёрными молниями… А затем могучая молния смерти, сделавшая честь иному мастеру, ударил в сторону объекта моей ненависти!
Маг среагировал мгновенно, воздвигая вокруг себя полупрозрачную сферу… Но удар не дался ему легко: волшебник почти до крови закусил губу.
— Я думал, ты не собираешься нас убивать. — приподнял бровь Этериас. — Осознание неизбежного поражения заставило тебя передумать?
Гнев мгновенно ушёл, словно смытый лёгкой тёплой волной. Я улыбнулся и погладил рукой скалу, посылая ей успокаивающие образы.
— Не задерживайтесь. — уже не оборачиваясь, сказал я, уходя. — Как я уже говорил, теперь это моя скала. Право слово, не стоит её злить всякой чепухой… Что-то мне подсказывает, она это не любит.Бросив последню парфянскую стрелу, я направился в сторону небольшого грота, где спрятал костяную гончую. В этот раз мне все удалось. За оставшееся время Улос поднимет настоящие легионы: и плато идеально подойдет, чтобы бросить их в бой. Теперь у армии альянса не осталось ни единого шанса на победу.
Интерлюдия. Традиции.
Это была высокая, одинокая скала, стоящая неподалёку от армейского лагеря: расположенная в чистой степи, сомнительно, что она могла иметь естественное происхождение. Вероятно, один из мастеров земли Ренегона поднял из недр земли эту уже изрядно потрёпанную временем, дождями и ветрами толщу камня. Сложно было судить о его мотивах: возможно, то была тренировка, или, быть может, наблюдательный пост? Так или иначе, потрескавшейся, но несломленная, она уже не первое столетие стояла неумолимым исполином, будучи монументом мастерства своего создателя.
Время клонилось к вечеру, и темное вечернее небо заволокло мрачными суровыми тучами. Пока солдаты армии Ренегона споро и привычно боролись с ветром и дождём, одинокая скала стала прибежищем для одного усталого человека.
Мужчина средних лет в простой тёмно-синей робе сидел на вершине скалы, бездумным смотря на линию горизонта. На его некогда холеном, словно застыла вечная печать обречённой тоски: а некогда обычно идеально выбритый подбородок теперь покрывала не слишком длинная, но густая и совершенно неухоженная борода, что выросла за последние месяцы.
Гастон всегда считал себя лучшим из людей: и не сказать, что для того не было оснований. Мастер воды в свои двадцать, мастер земли в тридцать пять, мастер ветра в шестьдесят…
Один из самых молодых мастеров, принятый в совет верховного иерарха Ренегона, показавший недюжинную деловую хватку. Идеальное мастерство, самоконтроль, навыки к организации людей, десятки успешных экспедиций и охот: и вот уже даже королевская семья обращает внимание на восходящую звезду повелителя воды.
Внимание короны всегда благоприятно влияет на карьеру: сперва помощник старого мага, который долгие столетия был правой рукой семьи владык святой земли, а спустя всего пару десятилетий уже и сам Гастон превратился из помощника в одного из самых могущественных мастеров в королевстве: правая рука короля, второй советник иерарха… Иные пророчили ему даже место верховного иерарха лет через сто, да и сам глава Ренегонской церкви с интересом поглядывал на талантливого стихийника.
Мастер Гастон не стремился к власти и славе: но принимал её как должное, всегда будучи строгим и требовательным к себе человеком. Даже удивительно, как может измениться жизнь людей всего за пару жалких лет…
Неожиданное убийство верховных иерархов, и его первая неудача: он так и не смог найти виновных, ни даже выяснить, как это случилось, вдобавок потеряв близкого товарища. Объединение остатков совершенно внезапно распавшейся церкви под началом молодого мастера из захолустного королевства и неожиданно свалившиеся на него обязанности первого заместителя: не сказать, что последний из рук бога отлынивал от своих обязанностей, но, видит Отец, как же много он не знал!