Я затруднялся определить природу этого явления, но если я что и выяснил о магии этого мира, так это то, что власть над ней даёт тебе возможность видеть больше, чем способен определённый человек. Ты не можешь властвовать над силами бытия, не зная, как оно устроено. Нет, властвуя над ними, ты получаешь это знание, словно открываешь в себе новые органы чувств… И даже смерть не была исключением в этом.
Бросив последний взгляд на зеркало, я криво усмехнулся. Проведённые ритуалы, несомненно, убивали меня: жить с ними можно было всего несколько дней. Обычно мастера смерти проводили над собой подобное, идя в последний бой… И внешность в такой момент не значила ничего, и потому вместо молодого, красивого мужчины в расцвете сил на меня смотрел лысый татуированный урод словно с печатью самой смерти на лице.Волновало ли меня это? Пожалуй, я бы солгал, если сказал, что да. Хорошо быть бессмертным.
На рассвете следующего дня Улос выстроил полки нежити, взяв город в полукольцо. Армия, конечно, получилась неоднородное: качество исходного материала, различный опыт поднимающих некромантов… Но всё же это была армия. Звено легиона - так называли этот тип мертвецов древние мастера смерти. Это были и скелеты, и зомби, опытные воины и крестьяне, одни был слабо отличимы от живого человека, а другие являли собой изуродованные ходячие трупы.
И всё же, это были легионы: многотысячная армия. И я твёрдо знал, что даже самый гнилой однорукий скелет в ней способен убить несколько плохо вооружённых ополченцев: просто потому, что он достаточно прочен, силён и быстр, чтобы превосходить в этом простых людей.
Ум поднимаемых легионеров зависел от исходного материала: полноценного разума они чаще всего не имели, за редким исключением, однако часть навыков сохраняли. На переднюю линию удара к главным воротам я выставил наиболее крепких мертвецов: поднятых из уцелевших гвардейцев Ренегона и других королевств. Настало время проверить, на что они способны.
Это войско наполняло меня гордостью. Ровные, стройные полки, послушно исполняющие любые приказы, затмевали пространство, казалось, от горизонта до горизонта…
Я глубоко вздохнул, бросив последний взгляд на кажущиеся беззащитными стены города. После битвы на плато я был полон сил, как никогда ранее. Часть, конечно, ушла на поднятие армии, но всё же, оттока не ощущалось: капли из океана моей мощи… Бессмертный, полный сил повелитель смерти, что провёл над собой лучшие из усиливающих ритуалов: подобной силы хватило, чтобы уничтожить целую армию. Но сегодня мне противостояла не армия, а неведомой творение, возможно, лучших повелителей жизни в королевствах, созданное, чтобы противостоять магии смерти.
Если и был способ по-настоящему проверить пределы моей силы, он стоял передо мной. Закрыв глаза, я потянулся к силе, сокрытой в моей душе. Сегодня мне не нужна точность… Лишь воля, сила и направление.
Довольно давно мне не приходилось использовать этот приём: последнее время, похоже, я совершенно обленился, предпочитая мощнейшие ударные боевые проклятья более слабым, но изящным техникам. Однако это не значит, что я совсем их забыл. Бейзил Спрут, великий повелитель смерти, придумавший технику нитей смерти и автор медитации тысячи нитей, говорил: нет числа тем нитям законов, коими опутывает нас мироздание. Но чем больше рук ты имеешь, тем больше законов можешь нарушить. Вырасти из своей души одну нить: и ты на верном пути, ученик. Вырасти десять — заслуженный мастер смерти. Сотню — тёмный лорд смерти, истинный страх всего живого. Но создай тысячу рук, достаточно могущественных, чтобы рвать законы мироздания и ты станешь чем-то большим, чем любой смертный. На мой скромный взгляд, мастера смерти иногда перебарщивали с драматизмом в описании своих искусств, хотя, судя по тому, что говорил демон, сами они относились к этому предельно серьёзно.
Сложно сказать, сколько в этом было правды, конечно. Выращивание нити смерти действительно ощущалось как выращивание руки: эдакая энергетическая конечность, которой, при должной сноровке, можно легко и быстро управлять силой мысли. В ученичестве я мог создать всего несколько таких: но этого хватило, чтобы убить чудовище, едва не погубившее Грицелиуса. Будучи полноценным мастером, я мог держать пару десятков: и когда-то это спасло наш корабль от морских змей в далёких северных морях. Кто знает, быть может, будь я тогда лучше, не погибла бы Мелайя…
Особенностью нитей смерти было то, что, теоретически, через них можно было пропустить любое проклятье: это действительно своего рода конечность, являющаяся по совместительству каналом энергии. Изящный, достаточно искусный приём: даже слабый мастер смерти способен вмиг убить им десяток человек, просто остановив им сердца коротким, слабым, но точным выбросом силы. Последнее время мне просто не требовалось подобное: какой смысл изощряться в искусных техниках средней силы, когда ты способен на голой силе и воле сносить целые полки даже не самыми могучими приёмами в своём арсенале?
Но сегодня мне нужно было иное. Не просто один удар, пусть и способный стирать в пыль скалы. Нечто большее, чем одно проклятье или единственный ритуал.
Звуки вокруг стихли. Запахи исчезли. Всё внимание сосредоточилось на одной-единственной задаче: вытянуть нить из своей души, наполнить её безграничной силой… Повторить процесс. Первая, вторая, десятая…
Это давалось легко и естественно: сперва. Со времён бродяжничества я действительно сделал неплохой качественный скачок: годы непрерывной практики давали о себе знать. Но на пятом десятке я почувствовал лёгкое напряжение. И почти незаметный отток сил: что было удивительно при всём том океане силы смерти, что я владел.
Сознание словно двоилось и слоилось, превращаясь в калейдоскоп из чёрного стекла. Каждая последующая нить давалась тяжелее и тяжелее: и вдобавок к проблемам контроля добавлялось странное, неведомой мне ранее чувство. Это была не усталость, не отсутствие концентрации: но какая-то тонкая, изматывающая и одновременно изумительно незнакомая тяжесть, что, казалось, давила на саму душу.
Шесть десятков: и на духовные плечи словно лёг чёрный саван бесконечной мглы.
Семьдесят нитей, и тысячи игл едкой, острой болью пронзили все тело.
Восемьдесят — головокружение накатывает медленными, тошнотворными волнами, едва не заставляя меня упасть.
Когда число нитей зашло за девять десятков я почувствовал, что словно приблизился к некому пределу. Невероятная, ошеломительная тяжесть обрушила на саму душу, словно заставляя скрипеть даже цепи моего бессмертия. Словно я совершал нечто, столь неестественно для мира, за что само мироздание пыталось остановить меня.
Выжги смертью и волей в самом мире путь: и его законы отступят.
Возможно, в этих словах было больше правды, чем пафоса, чем я думал…
Сознание крутило и давило, словно на него волнами накатывало неведомое давление, головокружение, казалось, готово было бросить меня на землю. Плоть жгло неистовой ледяной болью от переизбытка энергии, а на теле, казалось, скоро не останется выхода для очередной нити. Как вообще можно провернуть подобное, будучи живым человеком? Возможно, не будь при мне бессмертия, что в считаные мгновений закрывало любые раны, я бы просто упал замертво уже на седьмом десятке.
Девяносто восемь… Девяносто девять…
На миг мне показалось, что я пытаюсь перевернуть сам мир: настолько тяжело далась следующая. Головокружение усилилось настолько, что я уже не управлял нитями: просто держал их, не давая рассеяться. Душа горела чёрным пламенем, и всё же я отказывался отступать: во мне был океан мощи. Я могу больше!
Неизвестное чувство возникло в бушующем вихре малознакомых чувств: и лишь долгое мгновение спустя я понял, что оно мне знакомо. Всё оказалось просто: я упал на колено, выпустив сотую нить.
Подспудно я ожидал изменение. Обуревающего могущества, сверхзрения, чувства власти над миром…
Но ничего не изменилось. Наоборот, мне стало хуже. Я всё также испытывал давление, боль, головокружение… Это было близко к грани того, что даже я могу выдержать, а отнюдь не считал себя безвольной тряпкой. Быть может, я смог бы вырастить ещё пяток нитей: но кем надо быть, чтобы создать тысячу?
Я не был уверен, что хочу знать ответ на этот вопрос. Несколько долгих, тягучих минут я простоял на колене, привыкая к ощущениям, приспосабливаясь к ним. А затем тяжело, с усилием, поднялся, открывая глаза.
И едва не остолбенел от увиденного. Вокруг меня был серый, почти непроглядный туман: такая дымка создаётся, когда в воздухе концентрируется слишком много силы смерти. А из моей спины, рук, туловища и даже шеи тянулись зловещие, антрацитово чёрные щупальца из чистой энергии, видимые даже невооружённым взглядом.
Обычные нити смерти, как и множество других проклятий слабой и средней силы невидимы чужому взгляду: хотя это и не делает их менее смертоносными. Но в этот раз, похоже, я закачал в них столько силы, что даже части её было достаточно, чтобы окутать сотни метров вокруг серой дымкой, а сами нити превратились в тонкие, с палец толщиной, тёмные щупальца делая меня похожим не человека, а на осьминога.
Пожалуй, теперь я понимал, почему человек, придумавший эту технику, получил прозвище Спрут — и в этот раз оно звучало куда более устрашающе. Нити извивались, жадно ища чужую жизнь, но их радиуса хватало только на несколько сотен метров: впрочем внутри этого круга, в центре которого находился я, уже не осталось ничего живого, даже травы…
С удивлением я выяснил, что меня, оказывается, атакуют! Слабо, вяло: слишком велико расстояние, но лучшие стрелки из числа защитников города отчаянно пускали в меня стрелу за стрелой, но сонм из сотни щупалец смерти лишь вяло дёргался сам по себе сторону снаряда, словно инстинктивно защищая своего создателя.
Ближайшие ко мне полки нежити словно выело идеальным кругом: щупальца не пощадили даже их, безжалостно уничтожая всё в зоне доступа. Впрочем, нежить так и осталась стоять, безразличная к смерти своих соседей.