чу, в небесах надо мной не останется ничего живого.
Они заметили, конечно. Заметили и атаковали. Сперва удивлённо, затем всерьёз. Солнечные призмы, лучи яростного пламени, каскады молний и ливни града. Казалось, все воительницы оставили прочую битву, в едином порыве пытаясь остановить меня…
Я захохотал, упиваясь могуществом. Тщетно, крылатые мордашки. Чтобы пробить этот ураган нужно нечто большее, чем просто магия.
Не знаю, как именно, но каким-то шестым чувством, похоже, они поняли, что игры кончились. И в этот момент в ход пошло всё. Лучи всесжигающего света превратились в столбы орбитальных бомбардировок, небеса разверзлись, выпуская град огня, похожий на метеоры, молнии стали столь толсты, что казалось, способны дробить целые замки и скалы…
Я стиснул зубы, выпуская всю силу, на которую был способен: каждый такой удар словно уничтожал часть бушующего шторма, заставлял его терять энергию, защищая меня. Воля против воли, сила против силы: чистые, тяжеловесные столкновения, никакого тонкого искусства…
Но главным было не это. Поняв, что бой идёт всерьёз, поняв, что подобный шторм и вправду способен обрушить небеса на землю, стирая целый город…
Они не колебались ни мгновения.
— Алай! — сияющим росчерком атаки пикирует на меня крылатая воительница, обращаясь в прах на границе шторма смерти. Но вместе с её гибелью следует могучий взрыв силы, и в брешь немедленно следуют десятки атак её соратниц издалека.
— Алай! — ещё трое без сомнений идут на смерть, разрывая своей жертвой ураган.
— Алай! — сразу пятеро атакуют вновь, и впервые бросок копья последней твари почти прорывается сквозь бездну шторма смерти, вонзаясь в землю перед моими ногами.
Я вскинул голову к небесам, закричав от невыносимой боли, пронзающей душу. Боли не от атак моих врагов: нет, лишь потому, выпустил наружу всё, на что был способен, собственное волей подчиняя шторм… Но я был бессмертен! А значит, могу больше! И я давил и давил, выплёскивая океаны силы, пока крылатые бестии одна за другой жертвовали собой в бессильных атаках.
Эта была битва далеко за гранью того, на что способны простые разумные. Это была магия, что лежит за пределами возможностей смертных. Вместе с такой силой, как это, всегда приходит знание о том, с чем сражаешься. Сама суть бытия даёт тебе ответы: и в сфере моего урагана, где гибли крылатые воительницы, я знал, что они не боялись. Знал, что верили в победу. Знал, какой силой владела каждая из них: будь то пылающий свет, яростный огонь или беспощадный ветер…
Каждой частичкой своего естества я пытался понять и осознать, с чем сражаюсь: ведь это давало ответ, как лучше противостоять подобной силе.
Это был лёд и ветер, буря и шторм, свет и пламя… Но было и что-то ещё. Было что-то особенное в их магии, что-то, что я не мог опознать и классифицировать. Нечто легендарное, по-настоящему мифическое: лежащее глубоко в душе этих созданий. То, что помогало побеждать: несмотря ни на что.
И я не выдержал.
— Алай!
Их было семеро, в этой очередной безумной атаке. И шторм на миг моргнул, содрогаясь от этой силы…
Я умер мгновенно, испепелённый светом, огнём и молниями одновременно: даже не успел ничего почувствовать. От тела не осталось ничего…
А затем всё стихло. Воительницы с серьёзными лицами окружили место моей гибели, внимательно изучая землю: но не подходили всерьёз. Затем, удостоверившись в моей смерти, решили было пойти разобраться с остальной частью армии.
Вот только сам я считал, что бой ещё не закончен. Материализовавшийся недалеко от места гибели, я вновь ударил чёрными молниями…
Они почти успели улететь, но троих я достал. Не так быстро, твари. Битва продолжается.
Гарпии опомнились быстро, и вскоре на меня обрушился новый удар, и спикировала новая тварь: я привычно накрыл всё вокруг ударом молний, но вёрткая бестия совершенно внезапно отпрянула, не стремясь жертвовать собой!
А в следующий миг меня вновь вбили в землю: просто потому, что создать бурю я банально не успевал, а простого покрова не хватило, чтобы выдержать единый удар выживших стерв…
В этот раз они изучали место смерти куда более внимательно. Одна даже подошла поближе, изучая пепел.
Не знаю как, но она почти успела среагировать, взметнувшись в воздух. Интуиция, или шестое чувство: но было уже поздно. Я собрался из пепла прямо за её спиной, вцепившись руками в крылья и вливая в них мощный поток смерти.
Уверен, это было больно. Но рухнувшей вниз тело не издало ни звука, лишь лицо исказилось в предсмертной гримасе боли.
А затем меня вновь вбили в землю лучами света. И в этот раз никто не спешил приближаться к месту смерти…
Нет, я не был намерен сдаваться. Битва закипела, вновь, как никогда раньше. Мёртвые атаковали стрелами и бросали в воздух оружие с чудовищной силой, помогая мне выцелить крылатых бестий. Из душ высшей нежити в небо взмывали фантомы и призраки, атакуя моих врагов. Поле боя покрылось символами ритуальных ловушек, сковывающих каждую гарпию, что посмеет приблизиться к земле. Чёрные молнии снова и снова накрывали своей сетью небосвод, но почти всегда, увы, впустую…
Никогда прежде я не сталкивался с таким противником. Столь быстрым, столь опытным, столь безжалостным и решительным. Но что было хуже всего, эти твари учились и учились невероятно быстро. Изредка, комбинируя приёмы, атаки нежити и разнообразные проклятья мне удавалось подловить одну: но в следующий миг прочие всё равно вбивали меня в пыль. Несколько раз из леса били огненные лучи: мастера пламени вступали в бой, и вместе нам даже удалось достать пару тварей вместе. А затем на ближайшие леса обрушился гнев небес: думаю, это стоило Грицелиусу немало жизней…
И они никогда, никогда мне не удавалось подловить их на чём-то дважды. Истинные враги. Те, что не делают ошибок…
Но всё же я сражался. Время потеряло смысл, сознание сузилось до простейших целей. Воскреснуть, вогнать себя в транс, отдать приказ мертвецам, поднять фантомов, закрыться от взора, прикрыться от площадной атаки, ударить по небесам чёрной молнией и каскадом разнообразных проклятий, обновить землю-ловушку, вновь воскреснуть…
Сложно сказать, сколько я мог бы продержаться в этом режиме. Сколько раз надо сгореть в безжалостном пламени и свете, быть испепелённым молнией, пронзённым ледяным градом, чтобы сойти с ума?
Я не знал ответа, но не был намерен сдаваться, потеряв счет времени. Остановиться меня заставило другое. В какой-то момент, совершенно внезапно для себя, я понял, что уже не помню, когда последний раз моя атака увенчалась успехом. Крылатые бестии с невероятной скоростью уклонялись вновь и вновь, каскады проклятий приходились в пустоту… Словно что-то изменилось в картине боя. Но что?
Я остановился, за очень, очень долгое время не атаковав после очередного воскрешения. Остановился просто для того, чтобы понять, что изменилось.
Странно, но мои враги тоже замерли, смотря на меня, как мне показалось, с лёгким удивлением рассматривая меня.
А затем я всё понял. Понял, в чём проблема. Проблема была в том, что я остался один.
Легионов мёртвых больше не существовало. Вокруг было лишь искорёженное, перепаханное могущественной магией моих врагов поле боя, густо усыпанное прахом, пеплом, и небольшими остатками мёртвых тел.
Пока вокруг была моя армия, я ещё мог что-то противопоставить им. Использовать мертвецов как топливо и источник силы, как материал для фантомов, как отвлекающий манёвр и атаку… Но когда их не стало, их мастерства стало достаточно, чтобы убивать меня раз за разом без каких-либо проблем. Впрочем…
Бросив взгляд на горизонт, я понял, что солнце уже клонится к закату. Мы сражались целый день.
Наверно, я должен был испытывать гнев. Отчаянную, могучую ярость повелителя смерти. Как смеют они? Как смеют врываться в мою победу, уничтожать мою армию, сражаться со мной на равных и даже побеждать?
Но внутри была лишь пустота, слабость и апатия. Никогда прежде мне не доводилось вести такой бой. Никогда я не встречал такой силы. От некогда заботливо накопленного в душе океана смерти не осталось ничего…
Я поднял взгляд к лицам своих врагов, что зависли на безопасном расстоянии. И не увидел там усталости. Несколько долгих минут я вглядывался в эти лица, запоминая каждое: их лёгкие шлемы, сделанные из схожей чешуи, не скрывали лиц.
Их было шестьдесят шесть. Можно предположить, что изначально меня встретила сотня… Выходит, за весь бой после того, как они убили меня в первый раз, я осилил немногим больше десятка?
Наверно, я ещё мог сражаться. Приносить себя в жертву вновь и вновь, сжигая собственную жизнь в отчаянных атаках. Мог вызвать оставшихся членов культа и гвардейцев Элдриха. Однако много ли они смогут? Убить ещё с десяток? И надолго ли хватит меня самого? Есть и есть где-то чёрта, за которой бессмертный сходит с ума, я чувствовал, что подошёл к ней очень близко, и безразличная ко всему апатия свидетельствовала об этом отчётливо.
Где-то на краю сознания мне хотелось кричать. Хотелось обвинять их, бросаться угрозами. Обещать страшнейшие из кар, которые знал. Но вместо этого, собрав последние остатки воли, я просто развернулся и ушёл.
Поражения надо принимать с достоинством. Иначе никто, никогда не будет тебя уважать.
Они не били в спину и не преследовали меня и не пытались пленить. Вне всяких сомнений, это было мудрое решение. Потому что я и сам не знал, на что окажусь способен, если загнать меня в угол.
Глава 51. Право выбора.
Кормир II Ренегон, король Ренегона и владыка святой земли, был отличным воином. Быть может, не самым лучшим в королевствах: слишком много сил и внимания отнимали у него дела правителя, однако определённо — входившим в сотню лучших в самом Ренегоне и в первую тысячу во всех в королевствах. Он был бесстрашным и решительным воином, настоящим лидером и добрым командирам своим людям, и сейчас, в этой отчаянной битве у стен его собственного города он, несомненно, дал бы фору любому фехтовальщику из рода людей: и не только. Глаза короля пылали синим огнем жизни, питаемые жизнью сотен и тысяч его гвардейцев, а двуручный меч порхал как бабочки, раз за разом вызывая просеки в рядах наступающих мертвецов.