– Господин Дамиан, но ведь в будущей жизни у вас не будет накопленного золота.
Фламин ответил нисколько не задумываясь:
– С чего ты взял? Если я буду воскрешен, то почему мои деньги не воскреснут со мной? Неужели добрый и справедливый Создатель допустит такое? Разумеется, мое богатство, которое я зарабатывал всю свою жизнь, тоже будет со мной!
Яма помолчал, потом сказал:
– А что, если там золото ничего не будет стоить?
– А золото и здесь ничего не стоит.
– Очередной словесный парадокс?
– Очередной факт. Само по себе золото просто один из металлов. Лежит в земле, пить-есть не просит. Цену золоту назначают люди. Если все-таки будет великое воскрешение и жизнь после смерти, то, наверное, воскресят не только меня. А где есть люди – там есть и стоимость золота.
– Интересная цепочка размышлений, – искренне сказал Яма.
– Конечно. В старости об этом хорошо размышляется. Но ты не переживай, никуда нас не воскресят. Дадут спокойно отдохнуть после смерти. Так что золото пригодится в этом мире… Ты вообще-то не забивай голову религиозными размышлениями о вечности. В твоем возрасте надо жить и зарабатывать. Чего ты хочешь в баализме?
– Сделать мир лучше, – сказал Яма. Сейчас не пришлось лгать или выворачиваться. Он ответил как есть на самом деле.
– Мир и так хорош, ты его, пожалуйста, не изменяй, пока я жив. Но твои стремления пришлись по адресу – у баализма схожая цель: сделать людей счастливыми.
– Счастливыми… – словно эхо повторил Яма.
– Именно. Всех и каждого. Кто такой успешный баалист? Богатый человек, сильный и влиятельный, красивый и творящий красоту вокруг себя, наслаждающийся всеми проявлениями жизни, веселый и жизнерадостный. Никогда еще человечество не было столь близко к такому. Во времена Кха мы были рабами, во времена Тири-Эж – несамостоятельными детьми. Теперь люди становятся самодостаточными, свободными, счастливыми.
Фламин отпил еще вина. Яма не пил, но чувствовал себя захмелевшим.
– А вы счастливы? – спросил он.
– Обычно на такой вопрос отвечают: "А ты?" И после этого наступает философское молчание, оба сидят угрюмые, осознавая тщетность бытия и относительность жизни. Но вообще-то я счастлив.
– Отчего же?
Дамиан нахмурился. Яма понял, что перегнул палку с количеством личных вопросов.
– Хотя бы потому, что у меня есть деньги. Ты вот, например, несчастлив, потому что у тебя их нет.
– Не согласен. Деньги нужны мне всего лишь как средство для моих целей.
Фламин расхохотался громко и внезапно, как будто залаял цепной пес.
– Разве всем остальным людям деньги нужны для чего-то другого?! Ты действительно воображаешь, что только у тебя во всем мире есть цели! Ну ты и эгоист, у меня аж мороз по коже от такой свирепой бесчеловечности. Будь я помоложе, а ты постарше, мы бы обязательно сделали совместный бизнес!
Яма решил, что разговор давно ушел от первоначальной цели, а теперь и вовсе зашел в тупик. Поднимаясь из невероятно удобного кресла, он сказал:
– Я благодарен вам за увлекательную беседу, господин Дамиан. Извините, но мне пора идти.
– Правду про тебя говорили, ты не похож на местных обывателей. Некоторых ты пугаешь, но лично я узнаю в тебе родственную душу. – Фламин взял перо и принялся что-то писать, жестом показывая Яме подождать. Через минуту Дамиан поставил штамп, вырвал листок и протянул его Яме. – Возьми расписку. Подойди в кассу на первом этаже, тебе выдадут десять серебряных марок. И одну марку золотую – на счастье. Ради Золотого баала. Основную сумму сможешь получить в филиале моего банка, когда доберешься до Бовангры.
Яма ознакомился с документом.
– Вы очень щедры.
– Наверное, пьян. Если станешь понтификом Луарции – все мне верни десятикратно! А если я не доживу – сделай мне золотой гроб.
– Договорились, – сказал Яма.
Глава 17. Дорога
– Вот ружье, из которого вчера стреляли, – сказал Ноланд, указывая на искореженный кусок металла. Дуло согнуто пополам, полированный приклад разбит в щепки. Дорожная пыль в том месте покрылась коричневыми пятнами, впитав кровь неизвестного стрелка.
Вереск осматривал перевернутую посреди дороги повозку. Большинство кувшинов разбилось, оливковое масло растеклось по рулонам наарских шелков и брускам сандалового дерева, от испорченных товаров поднимался горьковатый запах грецкого ореха.
– Роскошный везли товар, а выбрали Старый тракт. Возможно, контрабанда, – сказал Вереск. – В этих местах такое встречается.
– Такое?! – воскликнул Ноланд, жестикулируя над кровавыми обрывками одежды, оставшимися от торговцев.
– Нет, подобное крушение я вижу впервые. Как будто лошади взбесились и в галопе каким-то образом перевернули повозку, а дикие звери растерзали экипаж.
Ноланд осмотрелся. Стройная когда-то аллея кудрявых деревьев вдоль дороги, давно оставшаяся без ухода, теперь разрослась в небольшие рощи. За ними зеленая равнина перемежалась холмами. Стрекотали кузнечики и пели птицы. Торговая повозка лежала на боку поперек дороги. Свой фургон они остановили поодаль, лошади настороженно принюхивались и недовольно фыркали.
– Да уж, разбойники точно забрали бы такие изыски, – сказал Ноланд и потер лоб, приподняв пробковый шлем. – Как думаете, почему звери не испугались выстрела?
– Ты же видел то, что осталось от ружья. Боюсь, это все-таки не звери.
– Чудовище Кха? – в шутку сказал Ноланд, чувствуя себя неуютно. Пальцы поглаживали рукоять револьвера.
– Именно, – сказал Вереск. – Посмотри.
Отмахиваясь от мух, Ноланд прошел дальше и склонился над землей. Сзади от повозки трава истоптана, на юг уходит широкая тропа с неровными краями. Там, где земля помягче, отпечатались продолговатые следы с ярко выраженными когтями. Между левой и правой лапой поместился бы лежащий поперек человек. Каждый след не меньше метра длиной, а между ними как будто проволокли бревно – так продавил землю хвост неведомого чудовища. От следов веяло духом прошлой эпохи, как будто Ноланд открыл старинный бестиарий и шагнул в эстамп, изображающий признаки одного из чудовищ Кха.
– Разве такое возможно? Мы ведь отправились на юг, а не в Эпоху рока! – воскликнул Ноланд.
– Дикие заповедники, – вздохнул Вереск. Голос был спокойный, но лицо побледнело. – Видимо, проснулся какой-то потомок древних чудовищ и забрел на дорогу.
– Похоже, что он просто перевернул повозку и всех сожрал. Феномен! Так мирно выглядят заповедные земли без городов и железных дорог… а оказывается, темное наследие все еще живо. Поехали подальше от этого места. Я предпочитаю видеть исчадия алхимиков только в книжках о былых временах.
При помощи лошадей они оттащили сломанную повозку с дороги и продолжили путь, держа на коленях заряженные ружья. Ноланд по-прежнему восхищался невероятно живописным пейзажем вокруг, но теперь эта красота приобрела дух опасности – так бывает завораживающе красив оскал льва. Сегодня они почти не разговаривали. Ноланд потихоньку писал дневник, добавляя в текст рисунки следов неведомого чудовища. Вереск, когда приходила очередь Ноланда править лошадьми, листал сборник законов клеттского заповедника и зачитывал особо важные правила. О чудовищах там не было ни слова, но Эпимахия клеттов не гарантировала безопасность южнее Северного тракта и всю ответственность возлагала на путешественников. Теперь Ноланд понял: опасность этих земель в сочетании с запретом на оружие и патроны приводили к невозможности свободного посещения заповедников. По сути, это запрет без прямого запрета – вполне в духе клеттов.
Когда солнце, словно зреющий фрукт, стало наливаться румянцем и клониться к земле, их нагнал всадник в белой тоге с широким поясным ремнем. На плече блестел фаларон – круглый орден из электрума, сплава золота с серебром. Завитая кольцами борода и черные брови, контрастирующие с серыми кудрявыми волосами выдавали в нем чистокровного клетта. Закрепленная в конской сбруе двухметровая пика смотрела вертикально вверх, узкий длинный наконечник сиял на заходящем солнце. В руках всадник держал изящное серебристое ружье с прикладом из слоновой кости, которое клетт незамедлительно на них направил и заговорил на альтурусе. Вереск поднял правую руку вверх и что-то миролюбиво ответил, а Ноланду шепнул: "Не трогай оружие, это патрульный Эпимахии".
– Кто вы такие и куда направляетесь? – спросил клетт. Черные глаза смотрели без угрозы, но холодно. Темные губы на загорелом лице сошлись в прямую линию.
– Меня зовут Вереск, я ученый. Мой дом к югу от гостиницы "Эпос". Ваши соратники меня знают. Я путешествую с коллегой до города Самородок.
Патрульный кивнул, но ружье не опустил.
– Почему у вас оружие? Стрельба в заповедниках запрещена. Вы должны отдать патроны.
– Мы не охотники, ружья нам нужны для обороны от браконьеров и разбойников. – Держа руки на виду, лингвист медленно достал из кармана вересковой жилетки документ. – Вот справка от егеря, что я не причиняю вреда этим землям.
Клетт ознакомился с бумагами и наконец-то убрал ружье.
– Лучшая защита – тракт на севере. А этой дорогой порядочные люди не ездят.
– Иногда и порядочным людям приходится скрываться, – сказал Вереск. – Не в наших интересах пересекаться с отрядом рыцарей Ордена Совершенства.
– Вы из путников?
– Да.
– В таком случае рекомендую вам вернуться на Северный тракт. С баалистами можно договориться, а здесь бродит кха-зухия.
– Чудовище Кха?
– Вуивр по-вашему. Называйте как хотите. Пока мы его не уничтожим, здесь опасно.
– К сожалению, мы не можем изменить маршрут.
– Тогда погоняйте лошадей и возносите молитвы Создателю. – Подумав, клетт вполголоса сказал: – И держите ружья наготове.
– Днем мы наткнулись на перевернутый обоз. В живых никого не осталось…
– Где именно?
– Десяток километров на запад.
Клетт поднял руку в знак прощания и пришпорил коня, устремляясь к свежему следу вуивра. Нолад проводил благородного воина взглядом. Вдалеке серебристой искрой блеснул наконечник копья, и клетт пропал из виду. Верес