– Меня больше интересует другое. Что за клятву с меня взяли клетты? С какой стати ты приложил к этому свою руку?
– О том же спрашивал меня кир-филак Ликург, но, думаю, ответы получатся разными. Тебя должны были казнить и спросили моего мнения…
– С какой стати? – удивился Арчибальд. – Это ведь клетты, они северян презирают. Дуэли, кстати, тоже не чтут.
– Я спас филака, – коротко ответил Ноланд, – и так получил их расположение. – Молодой ученый наклонил голову и задумчиво посмотрел на бронзовый фаларон, прикрепленный на лацкане пиджака. – Я воспользовался правом заступничества, потому что…
Сейчас лицо Ноланда показалось Арчибальду не только не по годам взрослым, но и вовсе нечеловеческим, не от мира сего, как будто перед ним сидел Тири или какой-нибудь сказочный дверганец. Вглядываться в лицо мешало пламя костра, и Арчибальд повернул голову, вернувшись к разглядыванию созвездий. Ноланд ответил:
– Быть может, я, сам не зная, освободил тебя, чтобы ты убил вуивра?
– Типичная отговорка путника! – усмехнулся Арчибальд. – Да-а, Создатель захотел, чтобы я убил вуивра, и потому Он внушил тебе мысль освободить меня. Да кому мы нужны! Что-то я не вижу на небе созвездия Арчибальда Монро. Говори как есть, я же вижу, ты сейчас явно не об этом думал.
– Я размышлял о том, как поступки влияют на жизнь, на судьбы других людей, а потом и на мир вообще. Последствия ждать себя не заставляют, как видишь. Когда я разговаривал с Ликургом и думал над клятвой, то в секундном озарении увидел некий удивительный пазл, изображающий весь мир.
– Большой, должно быть, пазл, – хмыкнул Арчибальд. – Ну, ну?
– Не столько большой, сколько красивый и полный сокровенного смысла, который я не уловил. Важно, что этот пазл не собран, а только-только складывается. Это картина нового мира, но не географическая карта, а суть, символы. И выглядеть она будет в зависимости от того, как ее соберут. Никто не знает, какой она будет, но я почувствовал правильный образ, полный жизненного смысла, мудрости, благородства, высоких идеалов и сильных чувств… Ну, например, как рыцарство времен хранителя Дерека. Если в мире чего-то не хватает, нужно создать это самостоятельно, в этом я теперь убежден. Я захотел собрать идеальную картину, которая мне пригрезилась, а ты – один из фрагментов пазла, вот и все.
– Я опасался каких-нибудь заумных ученых размышлений, – вздохнул Арчибальд, – а нарвался на отчаянные мистические откровения.
– Да, называй как хочешь, – пожал плечами Ноланд. – Я только что осознал очень важную вещь, надеюсь, ты поймешь ее, то есть захочешь понять. Важно, что в той грандиозной картине победа над вуивром – лишь незначительный штрих, а не изменение мира. Ведь это чудовище Четвертой эпохи, а не Пятой, понимаешь, о чем я? Это просто монстр.
– Вот я еще мог многозначительно покивать твоим пространным рассуждениям, но последняя фраза меня добила, – отшутился Арчибальд, чтобы не развивать тему о проблемах Пятой эпохи, и проворчал: – Вообще-то я чуть не погиб.
– Как и в тюрьме клеттов, – напомнил Ноланд. – Я вижу, ты меня не очень-то понимаешь. Да я и сам, честно говоря, не могу описать этот феномен. Пора спать, завтра у нас дорога. Даже две дороги.
Он подкинул в костер несколько крупных коряг и улегся у костра.
Арчибальд подумал о том, что Ноланд ничего не сказал о клятве, увел разговор в другую сторону. Не уточнил, собирается ли Арчибальд исполнять обещанное. Как будто не может быть сомнений в том, что дать клятву и следовать ей – одно и то же. Арчибальд долго лежал без сна, пытаясь решить, что делать. Столько всего произошло за последние дни… а теперь еще Ноланд Бремер доверительно уснул напротив. Что стоит связать его и доставить к приору как лазутчика? Раны не столь тяжелые, сил хватит. Тогда задание будет выполнено. Однако он не мог решиться на такое. Клятва состоит из слов, которые можно забыть, но помимо этого они с Ноландом вместе сражались с вуивром. Арчибальд считал одержанную победу подвигом и теперь не мог предать соратника. Разве что чуть-чуть… Гримасничая от боли, рыцарь поднялся на ноги.
Глава 23. Два баала
После факарама Яма решил отправиться в столицу Луарции Бовангру, чтобы добиться встречи с понтификом. Удивление Фифи, когда она узнала о его заоблачных амбициях, льстило Яме, и он решил, что такой путь самый действенный. Староста Ирвинг будет в восхищении качать головой, и на совете хранителей только и разговоров будет о приключениях хитроумного Ямы. Он много узнал о баалистах, познакомился с влиятельными фламинами, получил приглашение в семинарию культа, успешно провел факарам, почти вскрыв сущность баализма, а теперь явится в государственную регию прямо к понтифику и узнает о культе все из первых рук. Баалисты принимают Яму за своего, он даже может стать в культе значимой персоной и влиять на культ изнутри! Скорее в столицу!
Бовангра располагалась на восточном рукаве реки Рессо, из Ажена нужно было ехать на запад через всю Луарцию. На поезде путь должен был занять около суток. Яма никогда не путешествовал поездом и слабо представлял, что его ждет.
Собираясь в путь, Яма облачился в строгий наряд, который получил в приходе Голубого баала. Первое время костюм его тяготил, было непривычно постоянно следить за формой брюк и белизной сорочки, но теперь он привык даже к ношению цилиндра и полюбил яркий контраст черного и белого. О стрелки на брюках можно было порезаться, твердая поступь сияющих туфель неизменно сопровождалась стуком железного посоха. Люди в Ажене оборачивались на Яму, но избегали прямо смотреть в глаза, словно крестьяне при встрече с аристократом.
В провинциальном городке купить особо нечего, а безделушки Яму не интересовали, и он купил самый дорогой билет в спальный вагон. Посадка происходила поздно вечером, уже в темноте. Поезд шел дальним следованием из Наара прямиком в Бовангру, в Ажене останавливался не по расписанию, поэтому время прибытия было приблизительным, на станции порекомендовали прийти на час раньше. Яма вместе с другими людьми стоял на бетонном перроне и хмуро поглядывал на рельсы, уходящие в темноту. Его никто не провожал. Он не прочь был повидаться с Фифи, однако не стал предлагать встречу сам.
Наконец-то он впервые увидел поезд – вереницу вагонов за пыхтящим паровозом, из трубы которого вырывалось столько белого дыма, что можно сделать облака для всего неба! Блестящая вороненая обшивка паровоза на мгновение напомнила Яме туловище змея, который преследовал его в видениях факарама, но состав проехал дальше и перед Ямой показались вагоны с красивыми светлыми панелями. Яма не поверил глазам: из окон струился теплый желтый свет! В Ажене даже вокзал освещался газовыми фонарями, а в поезде было электричество (позже от попутчиков он узнал, что колеса вагонов приводят в действие динамо-машину). Впрочем, свет горел только в дорогих спальных вагонах, за которыми тянулись темные вагоны без освещения, похожие на огромные сундуки. Уняв волнительную дрожь в руке, Яма протянул билет проводнику в фуражке и синей форме, и тот раскрыл двери вагона.
Коридор освещался светильниками в матовых плафонах, стены были задрапированы роскошной каретной стяжкой, звук шагов тонул в коврах. Приятно пахло деревом и кожей. Яма шел к своему купе, неосознанно ведя рукой по лакированным деревянным панелям. Как красиво умеют жить люди, подумал он.
В двухместном купе, куда привел билет, уже сидели два человека. Светловолосый парень с закрученными усами и брюнетка с широким ртом, но тонкими губами, похожая на лягушку. Не такая красивая, как Фифи, отметил Яма. Усач носил оранжевый галстук, а лягушка – зеленую шейную ленту. Министранты, понял Яма. Не зная, как сказать, что здесь его купе, он замер и молча смотрел на пассажиров, стараясь выглядеть строго и чопорно, как будто часто ездит на поезде, но в такие ситуации не попадал. Должно быть, в черном цилиндре и железным посохом он выглядел действительно угрожающе, и парень сказал:
– Добрый вечер! Прошу вас, проходите – купе занимаю только я, а девушка зашла в гости из женской секции. Мы вместе учимся в семинарии и едем на летнюю практику в Эсонвиль. А вы?
– В Бовангру по делам, – ответил Яма.
Напротив окна был столик, по обеим сторонам стояли добротные диваны. Яма сел рядом с баалистом и увидел над дверью картину. Не бумажный эстамп, какие висят в каждой конторе, а настоящий написанный маслом холст. Правда, картина изображала абстрактную ерунду, что-то в духе новомодных течений.
– Я вижу, мы ровесники, – улыбнулся министрант, – предлагаю общаться без формальностей и приятно скоротать поездку.
– Само собой, – сказал Яма и представился.
Ему подсказали, куда уложить вещи, он снял цилиндр и расслабленно откинулся на спинку дивана – посадка завершена, теперь дело за паровозом. Поездка начиналась терпимо, хотя Яма предпочел бы одиночество.
– Меня зовут Матье Трюшон, а наша гостья – Агата Дамур, – сказал сосед и с энтузиазмом добавил: – В этом году мы закончили первый курс семинарии! Куча впечатлений и открытий!
– Ага, – откликнулась девушка, – оказывается, есть столько тонкостей. Фламины в приходах и десятой доли не рассказывают.
Яма насторожился. Подвернулась отличная возможность выведать некоторые тайны культа.
– А толку? – сказал Матье. – Необразованным прихожанам нужно толковать что попроще. Вот. То ли дело для будущих фламинов.
– Очень любопытно! – сказал Яма и улыбнулся, подвернув губы внутрь. – Что необычного рассказывают в семинарии?
Агата потупила глаза, а Матье сказал, потирая шею:
– Извини, я не уверен, что допустимо рассказывать. Все-таки это закрытое заведение.
– Вы знакомы с фламином Маркеллином? – спросил Яма.
– Лично – нет, но, конечно, наслышаны. Я видел, он иногда читает лекции на красном факультете. Вот. Популярный фламин.
– Я участвовал в его выступлении, Маркеллин дал мне рекомендацию в семинарию. Теперь я думаю, куда податься, отсюда и любопытство.