Напоследок он взял цветной бюллетень, рассказывающий о работе отделений регии. Оказывается, высокие сановники занимались не только администрированием, экономическим развитием культа и пропагандой ценностей баализма. Исследовательский отдел вел работы во всех полезных для культа научных отраслях. В частности, изучал историю, проводил археологические раскопки, готовил экспонаты для музеев. Яма заинтересовался. Всем желающим поучаствовать в деле науки предлагалось сдавать старинные предметы за вознаграждение. Особое предпочтение отдавалось энигмам Кха и реликвиям путников, за которые регия платила десятки и сотни золотых марок.
Да! У него есть нечто, что потрясет даже этот великий город, каменный и кирпичный, дышащий трубами заводов, наполненный разноцветной массой чужих людей. Нечто, что заставит пробудиться безразличные к судьбе отдельного человека здания регии.
Яма знал, что история железных посохов уходит в глубокую древность, когда Тири-Эж передавали людям учение о Пути. Лучшие ученики назначались хранителями Пути и получали железные посохи, которые потом передавали своим ученикам, и так до нынешних времен. Сегодня путников почти не осталось, тем более хранителей. Посохов же во всем Сандаруме насчитываются единицы. Простые люди даже представить не могут, что Яма держит в руках реликвию, созданную более тысячи лет назад в Эпоху рассвета, когда существовали Тири-Эж, а с народом Кха еще не было войны!
Так Яма решил привлечь к себе внимание понтифика, отправив ему посох. Понтифик обязательно заинтересуется ценной реликвией и обратит внимание на ее обладателя. Яма решил не идти в контору, где принимали древности. Там могли дать только золото. Он отправил посох с курьером и приложил письмо с просьбой о встрече. Тяжело было отрывать от себя полюбившуюся вещь, символ учения о Пути, но другого выхода Яма не видел. Только так у него был шанс пробиться наверх.
Прошла неделя, за ней другая.
Яма остался ни с чем. Он жил в гостинице, денег господина Дамиана было достаточно, однако теперь он лишился посоха в глупой попытке попасть на аудиенцию к понтифику, одному из самых влиятельных лиц в Луарции наряду с королем и Великим магистром Ордена Совершенства. Прошел месяц с тех пор, как Яма решился на отчаянный и, как выяснилось, бессмысленный шаг. Он осознал, что постоянный успех в предыдущих делах сделал его чересчур самонадеянным, склонным к бездумному риску.
Он никогда не испытывал такого страха. Ужас, паника – это сильные, но временные эмоции, пропадающие вместе с опасностью, и это ерунда по сравнению с настоящим страхом. Он растет медленно, словно растение, но постепенно обвивает все тело, заполняет внутренности, среди черных листьев распускаются ядовитые цветы самоуничижения и подозрений ко всем и каждому. Страх того, что совершил непоправимую ошибку. Спланировал дело, сделал задуманное, но проходит день, два, неделя – а эффекта нет. Тогда понимаешь, что ошибся, и с каждым днем растет страх неопределенности. Холодная пустота в животе, депрессивные мысли. Осознание собственной глупости и недальновидности. Впереди только пустота.
Зачем он добровольно отдал талисман и символ Пути в руки главного врага? Что за помутнение рассудка подтолкнуло к такой идее? Разве станут баалисты обращать внимание на его письмо, когда уже получили реликвию? Интересно, что они сделают с посохом, неужели и правда выставят в музее? Вместе с сотнями зевак Яма сможет полюбоваться своим посохом за витриной, заплатив пару денье. Позорное окончание поисков. Что скажет староста Ирвинг, хранитель Пути, чей посох выкинули, хуже того, отдали в лапы баалистов.
День ото дня Яма становился все мрачнее и раздражительнее. Однажды решил напиться, по совету Агаты Дамур выбрал абсент. Потом всю ночь мучался отравлением, а следующий день – головной болью. Пару раз Яма сходил на выступления комедиантов в приход Оранжевого баала, развеялся и даже немного посмеялся, но все остальное время он проводил в номере гостиницы, не желая смотреть на город – огромный, непонятный, безразличный. Он ненавидел Бовангру, понтифика, баалистов и всех людей, себя в особенности.
В один из однообразных тусклых дней в номер Ямы постучал коридорный и передал конверт. Вместо обратного адреса красовалась эмблема Культа баалов: звезда с пятью разноцветными лучами: красный, желтый, оранжевый, зеленый, голубой. Яма взволнованно разорвал конверт. Вернулась надежда. Текст формального приветствия и прощания был напечатан на типографской машине, а в середине листа секретарь от руки написал, что Яма приглашен в приемную исследовательского корпуса регии к 10:00 завтрашнего дня. Яме показалось, что разноцветная звезда культа наполнила красками бесцветный день. Все-таки снова оказался прав. Грядет самый важный день в жизни!
Глава 24. Перекресток старых дорог
С восходом солнца похолодало, и Ноланд проснулся. Озноб пробежал по телу, мышцы от ночевки на земле одеревенели. После схватки с вуивром снились яркие сны, отчего Ноланд не выспался. Прохладное росистое утро и лучики солнца бодрили, но хотелось получить бодрость изнутри, например, в виде горячего кофе или чая. Угли от костра теплились под толстым слоем золы.
Ноланд огляделся и не обнаружил ни Арчибальда, ни своей лошади, полученной в подарок от клеттов. Он сбросил покрывало и вскочил. Тихо чирикали птицы, Ноланд стоял посреди маленького лагеря один и продолжал смотреть по сторонам, надеясь увидеть коренастую фигуру рыцаря или хотя бы лошадь. Но уже стало ясно, что Арчибальд увел единственную лошадь и отправился догонять отряд. Ноланд цокнул языком и произнес несколько нелестных определений. Однако адресовал их не Арчибальду, а самому себе, шибко доверчивому фантазеру.
Под кедром лежали вещи Ноланда, седельная сумка, пополненный в форте провиант. Видимо, зачатки совести не позволили Арчибальду еще и обворовать недавнего соратника. Но как теперь нести снаряжение на собственной спине? Путь до моста предстоит неблизкий. Чтобы вовремя встретиться с Вереском, Ноланду пришлось бы спешить даже верхом. А теперь… Ноланд насыпал в кофемолку кофейные зерна и принялся зверски крутить ручку.
Под хруст зерен ломались и надежды Ноланда. Он-то думал, что вчера обрел союзника, смог переубедить рыцаря, искренние рассказав, какие перспективы открываются в жизни, если стремиться к чему-то большему, чем разноцветные перстни и денежная должность. Как может человек днем рисковать жизнью, сражаясь с чудовищем, а ночью предать соратника и вернуться к старому образу жизни? Неужели клятва и неожиданный подвиг не изменили рыцаря? Теперь Ноланд сомневался в правильности своего поступка в форте клеттов – Ликург предупреждал о неразумности эксперимента с клятвой, но как слушать советы, когда считаешь себя самым умным?
Ноланд разжег костер и готовил кофе. Да, путь сейчас предстоит долгий. Мелькнула мысль вернуться к форту и попросить еще одну лошадь. Ноланд был уверен, что клетты не откажут. Теперь ему рады в любом селении филаков: на лацкане пиджака Ноланда блестит новенький бронзовый фаларон, отчеканенный по распоряжению кир-филака Ликурга. Именной фаларон, официально подтверждающий почетное звание Ноланда "Друг клеттов". Ноланд не знал, какие именно привилегии дает такое звание, действует оно только среди касты филаков, охраняющих заповедники, или служит пропуском даже в клеттские полисы. Друг значит друг, это приятно.
Но возвращаться не хотелось. Пришлось бы рассказывать, при каких обстоятельствах он лишился подаренной лошади и признать, что затея с освобождением сэра Арчибальда оказалась глупостью, рыцарь предал Ноланда, бросив посреди заповедников. Не хотелось разочаровывать старого Ликурга и видеться с его сыном, которого Ноланд спас. А новость о гибели вуивра пусть станет для филаков сюрпризом. Лучше не терять два дня на возвращение, а двигаться вперед.
Что ж, герой всегда идет вперед, даже пешком. Тем более Ноланд не герой, а всего лишь путешественник. С одной стороны, он путник и ученый Пятой эпохи, ищущий Истину (и это звучит вдохновляюще), с другой – недоучившийся студент, идущий присоединиться к исследованиям отца (и это звучит так себе). Ноланд подумал, что чем примитивнее средства его передвижения, тем опытнее он становится. Сначала на григотропосе – тогда Ноланд совсем ничего не соображал, потом на фургоне Вереска, затем верхом… И вот он уже друг клеттов, стрелок по лбу вуивра, придумыватель глупых рыцарских клятв. То ли еще будет, когда он отправится в пеший путь!
Ноланд немного повеселел и записал мысли и недавние приключения в дневник, не забывая пользоваться на всякий случай шифром Вереска. Мыслей получилось так много, что пришлось себя остановить, иначе писал бы весь день. Один важный тезис, открывшийся ему в ночном разговоре, Ноланд подчеркнул: "Вуивр – чудовище Четвертой эпохи, его можно победить оружием. В прошлые времена все было проще". Ноланд подумал и приписал: "А чудовище Пятой эпохи – это сэр Арчибальд". С кофе и галетами было покончено, Ноланд собрал необходимые вещи, оставив часть поклажи, чтобы идти налегке.
Ноланд не смог побороть любопытство и завернул в овраг, место недавнего сражения. Здесь было прохладно, длинные стебли травы рядом с ручьем и вдоль стен покачивались на гуляющем сквозняке. На всякий случай Ноланд вынул револьвер. Он твердо был уверен в своих знаниях и не сомневался, что лишенный лалла вуивр мертв, однако трупы чудовища и коня могли привлечь хищников. За очередным изгибом оврага усилился тлетворный запах, вскоре Ноланд увидел поверженные тела. На окровавленной серо-зеленой туше вуивра скакали вороны, толстые, как курицы. От лежащего поодаль коня метнулась в кусты какая-то тень, оттуда на Ноланда уставились настороженные глаза мелкого падальщика.
В Ноланде проснулся историк. Все-таки вуивру, родившемуся еще в Четвертую эпоху, больше трехсот лет, его тело – реликт, шлем – археологический артефакт. Ноланд набросал в дневнике эскиз поверженного чудовища, достал кинжал и, потеснив наглых ворон, отделил чешуйку со спины. Под ногами нашел несколько звеньев цепи, некогда висевшей на шее вуивра, и выбрал наименее ржавые. Прекрасный образец металла из кузниц Кха. Обломки шлема были слишком тяжелыми для того, чтобы носить их с собой. Довольный собранными образцами, Ноланд покинул овраг, оставленные в покое хищники продолжили свое дело.