чего становились похожи на ходячие клумбы. Все встречные буднично приветствовали Ноланда, привыкшие к путешественникам.
Дальше дорога круто поднималась вверх к основной части городка на ярусах. Ноланд с восхода солнца шел без привалов и перед крутым подъемом решил отдохнуть. Он сел на лавочку у забора и вытянул ноги. Где-то голосили куры, перегавкивались собаки. У обочины прыгала галка и украдкой поглядывала на Ноланда.
По дороге быстрым шагом шел мужчина, за руку он вел мальчика лет десяти. Тот еле поспевал и прятал от прохожих заплаканное лицо. Открылась калитка, их встретила женщина, вытирающая руки о передник.
– Успел? – спросила она.
– Почти, – сказал мужчина. – Пришлось уже из штольни вытаскивать. Сегодня же с мужиками заколотим вход.
– Идите прямо сейчас! Вдруг туда еще кто любопытный залезет, а вы заколотите…
– Вот и пусть! – гаркнул мужчина, обращаясь больше к мальчику. – Будут знать, как в шахтах играться.
– Я не играл, – топнул ногой мальчик. – Я искал дверганцев!
Ноланд улыбнулся.
– Сказок перечитал, – сказал мужчина и устало провел рукой по лицу.
Он небрежно отвесил мальчику подзатыльник и оставил с женщиной. Та повела сорванца за ограду.
– Запрем тебя в комнате на весь день, – донеслось до Ноланда, – считай, что ты попал в завал.
В ответ раздался обиженный вопль. Мать с сыном ушли.
Позади лавочки кто-то кашлянул, Ноланд обернулся. Через забор свесил загорелые руки старик в соломенной шляпе. Он появился, привлеченный голосами. Заявив, что полностью согласен с принятыми мерами воспитания, старик перескочил на другую тему, затем на следующую. Он был одним из тех, кто любит болтать и повторять одно и то же. Соседи и близкие избегают надоедливых болтунов, и те находят отраду в проходящих через город чужаках, готовых удивляться новостям даже десятилетней давности. Так Ноланд узнал про историю Самородка и здешнюю жизнь.
Земли простирались вокруг безлюдные, поэтому дороги непременно заворачивали в Самородок. Путешественники и торговцы отдыхали в здешней гостинице и пополняли запасы провианта. Так городок поддерживал связь с внешним миром и не давал жителям одичать на отшибе цивилизации. Из-за близости к границе здесь часто видели чужестранцев, даже халиру из Наара. Самородок принадлежал Луарской префектуре лишь формально: в былые времена Луарция владела железными копями и присылала рабочих, но после истощения перестала обращать на Самородок внимание. Отдельно от рабочих бараков само по себе возникло селение. Для луарцев Самородок стал неприметной точкой на карте, как будто случайно поставленной у границы на юго-востоке – то ли ошибка картографа, то ли типографский брак. Халиру знали это место как гостиницу на перепутье среди пустынных земель. Для клеттов городок не существовал вовсе, как и весь мир за пределами Эпимахии. Самородок был городком "далеко за горами", "далеко за дикими землями", или в лучшем случае "далеко на границе". И ничуть от этого не страдал.
Ноланду понравился город, он понял, почему Вереск упоминал о Самородке с такой теплотой. Сидеть на скамейке он больше не мог, ноги понесли вперед к ярусам. Ноланд еще раз поблагодарил старика, тот благословил Ноланда и пошел делиться новостью о необыкновенно терпеливом слушателе.
На подходе к городу Ноланд вдоволь налюбовался сверкающей на солнце бело-серой горой и ее непостижимо огромными ступенями, приютившими улочки домов. Поднявшись по дороге на первый ярус, он ощутил, как уже здесь веет прохладным и сухим горным ветром. Вдоль улиц росли аллеи хвойных деревьев, жители ухаживали за клумбами и соблюдали чистоту. Среди гор строительного материала было в избытке, а жители унаследовали от рудокопов трудолюбие, потому домики стояли добротные и аккуратные, с заботливо побеленными стенами. Особое внимание уделяли гостинице, чье двухэтажное здание было облицовано узорчатым песчаником янтарного цвета, с подоконников свешивались цветы. Выкрашенная в яркий зеленый цвет вывеска гласила "Последний остролист".
Ноланд вошел в гостиницу. Каменная снаружи, внутри она напомнила Ноланду интерьер северных баргенских домов с перекрытиями из желтоватых бревен, пахнущих смолой. Странно и волнительно было увидеть что-то родное и ощутить себя дома здесь, на краю земли. Путь пролегал через обеденный зал, нос щекотали аппетитные запахи. Для жителей Самородка гостиница была местом, где можно показать свое искусство миру и удивить иноземного посетителя, потому народные промыслы проявлялись во всем, начиная от резьбы на несущей колонне, заканчивая чеканкой на оловянных кружках и вышивкой на салфетках. Как в музее, но только здесь Ноланда окружали не экспонаты, а живой быт.
Время обеда еще не настало, и зал пустовал. Ноланд догадывался, что в обед сюда придут и местные фермеры, и постояльцы, но сейчас за столами вразброс сидело несколько фигур. За стойкой Ноланду рассеянно улыбнулся молодой парень с бакенбардами. На вопросы о Вереске он ответить не смог и позвал хозяина. Пришел загорелый мужчина в рубахе с широким воротом. Немолодой, но крепкий, с крупными чертами лица, кудрявые волосы смешиваются с такой же бородой. Звали его Ядгар. Он улыбнулся Ноланду, как постоянному и желанному гостю, и спросил, чем может быть полезен.
Однако хозяин гостиницы невольно огорчил Ноланда, поскольку Вереска среди постояльцев не числилось, посланий он не передавал, и вообще припомнить такого посетителя хозяин не может. Для надежности Ядгар посоветовался с официантом и перекинулся парой слов с завсегдатаем, но вернулся к Ноланду, разводя руками.
Разочарованный, Ноланд попросил сдать комнату на день. Когда Ядгар услышал фамилию, то заулыбался.
– Кажется, сегодня вы не останетесь обиженным, господин Бремер. У меня имеется письмо на ваше имя от самого Теодора Бремера. Один момент!
Хозяин гостиницы ушел наверх, ступеньки лестницы прогибались под большими сапогами. Ноланд в нетерпении переминался с ноги на ногу. Тревога за Вереска смешивалась с восторгом от внезапного письма. Ядгар вернулся, волосатая рука протянула Ноланду пыльный конверт.
– Довольно старое послание, – хмыкнул Ноланд.
– Пожалуй, пару лет у меня хранится.
– Как же вы столь быстро о нем вспомнили?
– Почему нет? Письмо-то он оставил давно, а сам был здесь весной, покупал снедь.
От волнения и в порыве благодарности Ноланд схватил руку Ядгара и крепко пожал. Хозяин гостиницы как будто смутился, но улыбнулся, довольный произведенным эффектом. Ноланд торопливо вскрыл конверт и, извинившись, удалился к одинокому столику. Хозяин покачал головой и велел официанту за стойкой подать Ноланду бокал тоника.
Теодор Бремер характерным небрежным почерком писал следующее.
Мир тебе, Ноланд! Надеюсь, это письмо читаешь ты, а не чернокнижник, не баалист, не очередной сумасшедший фанатик, сующий нос в мои дела, мешающий спокойно работать! Хватит мне мешать! Неужели вы не осознаете свою мерзость? Я ищу крупицы истины и восстанавливаю белые пятна истории во имя знания, ради блага всех людей! А вы стараетесь урвать кусочек из великого наследия и нажиться на нем. Или хотите обрести могущество? Или боитесь разоблачения? Все это мелочно и подло.
Ноланд, извини мою экспрессию, но я так устал. Выговориться некому, работаю в одиночестве, работа тяжелая, кропотливая, ответственная, а меня еще и отвлекают! Надеюсь, ты читаешь это письмо вместе с нашим уважаемым коллегой Вереском, и вы привезли необходимый агрегат. Не буду называть какой именно – опасаюсь, что письмо читаешь не ты. Не беспокойся, это не паранойя. К сожалению, это суровая действительность – ко мне и моим исследованиям цепляются как пиявки, и для них нет ничего святого. Лучше бы паранойя!
Скорее всего, сейчас я в Корифейских горах, в том самом месте. Вереск знает.
Допускаю вариант, что Вереска с тобой нет, как и агрегата. Возможно, когда будет вскрыто это письмо, кто-то из вас будет мертв, а может, и я… Если ты один, то следуй нарисованной ниже карте. Я исказил ее, но если ты сделаешь поправку на положение стрелок на твоих остановившихся часах (ты ведь сохранил их? или, может, помнишь, в какую сторону направлял григотропос?..), то сможешь пройти к сокрытой долине. Вместе мы придумаем способ, как без агрегата проникнуть в мастерскую Тидира!
Пишу с огромными надеждами на успех нашего дела. Грядет великое открытие! В сокрытой долине я собрал уже столько сведений о Четвертой эпохе и Кха, что могу до конца жизни строчить диссертации и статьи, но так лень отвлекаться на эту писанину…
Ноланд рассмотрел приложенную карту и бережно убрал в нагрудный карман. Затем он написал собственное письмо, адресованное Вереску, и передал Ядгару до востребования. Сердце стучало в груди, как стучится в дверь таверны ночной путник. Цель близка! Мыслями Ноланд уже устремился в дальнейший путь, но все-таки вспомнил одно дело. В Баргене он оставил дядю Альфреда обремененного долгами, ушел без возможности сообщить о себе. Ноланд уточнил расписание почтовых карет и подготовил для Альфреда Бремера бандероль. Он отправил дяде все золотые гульдены, которые взял из потайной комнаты под сейфом, а в записке упомянул, что с ним все хорошо, как и с Теодором.
Ноланд раздумал снимать комнату. Он плотно пообедал, купил провизии и в тот же день отправился в горы.
Глава 26. Алекс Крамер
Несмотря на современные технологии и полноводную реку прямо посреди города, в Бовангре пахло отбросами и канализацией. Не повсюду и не всегда, однако за одну прогулку обязательно ощутишь затхлую вонь так же верно, как и аромат женских духов. К этому примешивались запахи цветов, фруктов, табака, алкогольного перегара, пота, навоза, скипидара и масляных красок. И всегда присутствовал легкий, щекочущий горло смог от промышленных заводов, к которому привыкаешь и забываешь, что воздух бывает чистым и бархатным, приятным для дыхания.
Наблюдая за улицей и потоком людских масс через мутное окно кеба, Яма понял, что же напоминает ему город с этими широкими проспектами и кварталами, сплетенными из петляющих улочек и закоулков. Это же внутренности огромного чудовища: проспект – толстый кишечник, а лабиринты улочек – тонкий! И запах как на скотобойне…