– Путь – это следование Истине, очищение и совершенствование, дорога вверх, – пробормотал он. – А баалисты следуют собственным прихотям, сеют скверну и морально разлагаются, и это дорога вниз, – закончил он совсем тихо, подсознательно опасаясь оскорбить понтифика.
Понтифик улыбнулся, снова напомнив хранителя Ирвинга терпением, мягкостью и мудростью. Только Годдард Амальрик был во всем сильнее – терпеливее, мягче, мудрее.
– У путника есть два пути: один вертикальный, к Создателю, другой горизонтальный, в мире людей. Правильно?
– Да, – сказал Яма. – Нужно душой подниматься вверх, а в жизни идти вперед и делать свое дело наилучшим образом. Непреложная истина.
– Именно так, я рад, что ты сведущ в учении. Знай, культ занимается горизонтальным движением: баалист становится сильным и богатым, окружен красотой и удовольствиями, он смеется над этим миром, и мир смеется вместе с ним. Баалист всеми силами обретает земное счастье. Так почему же некоторые требуют от культа духовных истин и вертикального движения? Нет, эта почетная привилегия принадлежит учению о Пути. Так где же тут противоречие?
– Разве возможно быть одновременно путником и баалистом? Поклоняться Богу и одновременно обожествлять свои страсти? – спросил Яма. – В человеке главное дух, а не тело. Ноша путника, которую он унесет в вечную жизнь, – это сокровища духа, а не материальные блага.
В глазах понтифика мелькнула злость, однако он медленно моргнул, возвращая взгляду прежнюю лучистость, с терпеливой улыбкой покачал головой и возразил:
– Разве путник не может быть сильным, богатым, красивым? Разве учение о Пути заповедует нам быть несчастными?
Яма задумался и промолчал. У него кончились каверзные вопросы. В глубине он осознавал, что и на заданные вопросы ответов не получил, но не повторять же вопросы снова. Годдард Амальрик сам перешел к вопросам:
– Скажи, чем всю свою жизнь занимаются путники?
– Совершенствуют свою душу, служат Богу и улучшают мир, – медленно сказал Яма, задумавшись над смыслом этих слов сильнее обычного. Понтифик продолжал, не давая Яме погрузиться в размышления.
– Прекрасно. Однако это общие слова. Чем конкретно? Например, деревня, в которой ты вырос. Там жили путники под руководством хранителя Пути. На душу и служение Богу культ не претендует, но как вы улучшили мир?
Яма молчал.
– Алекс, не стесняйся ответить, в деревенской жизни нет ничего постыдного. Вы занимались хозяйством и читали старинные книги. А что делает культ, моя регия? Мы днем и ночью работаем во славу человека и всех людей.
– А как же баалы? – спросил Яма.
Понтифик отмахнулся:
– Всего лишь метафоры, визуальное подкрепление для людей. Человечество с баалами победило народ Кха и Тьму! Мир изменился – настала новая эпоха, нужно двигаться вперед. Алекс, посмотри в окно, на витраж, как солнечный свет становится цветным, проходя сквозь звезду культа. Теперь это не обычный свет небес, а наш собственный свет. Наш мир! Мы можем сделать его не просто лучше или хуже. Мы сделаем его таким, каким хотим, чтобы люди были счастливы. Люди заслужили золотой век, ты так не считаешь?
– Не уверен, достойны ли полные пороков люди золотого века…
– Достойны те, кто сражался с Кха, согласен?
– Конечно, они герои.
– А что касается всего человечества… Мы будем достойны лучшей жизни, если сами ее построим. Справедливо?
– Кажется, да… Но этот мир не должен быть бездуховным и пустым.
– Именно поэтому я и позвал тебя.
– Вы хотите взять меня в ученики? – взгляды Ямы перевернулись, он не был уверен, что сейчас ему необходимо поступать в ученичество. Кажется, он достиг сути культа, и теперь может рассказать старосте Ирвингу реальное положение вещей. Баализм оказался куда более великим явлением и совсем не таким опасным, как предполагалось. Но устроит ли старого хранителя такой ответ? Стоит ли теперь возвращаться в деревню? Вряд ли Яму поймут там, где привыкли считать баализм зловещей чумой Пятой эпохи.
– Нет, – сказал Годдард Амальрик. – Понтифика Луарции из тебя не получится. Представляешь, что значит управлять регией и культом во всей стране? Сколько административных задач я решаю ежедневно? Чтобы понять сложность государственных дел, нужно вырасти в этом городе, получить образование в семинарии. В твоем возрасте я уже добился этого. – Понтифик поднял левую ладонь, и Яма увидел пять колец рыцаря Ордена Совершенства.
Яма посмотрел в пол, от стыда и ощущения собственной беспомощности не в силах поднять взгляд. Привычная картина мира рушилась, но на ее месте вырастал новый образ, стройный и логичный.
– Зачем же я здесь?
Понтифик привстал с кресла, перед Ямой тяжело звякнул металл. Так же, как когда-то староста Ирвинг вручил Яме железный посох, так и теперь понтифик положил посох на стол. От посоха исходил острый металлический запах, бурый цвет уступал место радужным размывам побежалости, сочетающей голубой, желтый, зеленый и красный цвета, как будто посох был когда-то сильно нагрет. А ведь он разноцветный, как звезда культа, с удивлением отметил Яма.
– Возьми эту реликвию, – сказал понтифик. – Она по праву твоя и только твоя.
Яма с содроганием стиснул в руках холодный и тяжелый посох, ставший таким привычным и дорогим сердцу. Потерянная и возвращенная реликвия. Яма почувствовал, как силы и смелость возвращаются к нему.
– Зачем я тебя пригласил? – переспросил понтифик, глядя в лицо Ямы светлыми и внимательными глазами. – Мне кажется, ты сам ответил на этот вопрос в нашей беседе, только сам не заметил. Баализм занимается развитием человечества, это тоже Путь, но горизонтальный. Людям необходим духовный стержень, вера, ведущая их вверх. Путников почти не осталось, учение о Пути утрачено и разрушено врагами, многое вовсе забыто. Нам нужен сильный и надежный человек, настоящий путник, который восстановит учение, проведет реконструкцию, обновит устаревшие элементы… Готов ли ты присоединиться к регии и возглавить религиозные исследования? Тебе будут предоставлены ресурсы, люди, доступ к нашим наработкам, а я лично будут курировать тебя… первое время.
Яма задохнулся от удивления и восхищения. Он улыбнулся новой для себя улыбкой: растянув губы и блеснув зубами. У Алекса Крамера началась новая жизнь.
Глава 27. Теодор Бремер
Горный путь пролегал через лабиринт из тропинок и переходов. Часто приходилось идти под углом вверх или вниз. Первое время Ноланд встречал пастухов из Самородка, водящих по лугам стада овец и коз, потом поднялся выше, в нехоженые места. На равнину открывался потрясающий вид, Ноланду хотелось остановиться и рисовать неповторимые пейзажи диких земель с холмами, реками и горными отрогами. Однако сейчас его влекла суть вещей, а не их внешний вид. Он углубился в горы и целый день видел кругом только камни всевозможных теплых оттенков: от коричневых и бурых до бежевых и желтых. Иногда скала попадалась серая, словно старая кость хтонического чудовища. Обманчиво короткий маршрут, обозначенный Теодором, оказался труднопроходимым и за счет зигзагов длинным. Пришлось останавливаться на ночевку. Топлива хватило на крохотный костерок, ночевать в горах оказалось неожиданно холодно – Ноланд вскочил еще до восхода, растирая замерзшее тело, и продолжил идти.
Непроизвольно всплывали детские воспоминания об отце. Ноланд смутно помнил дом в предместьях Хельдена, где прошли первые три года жизни. Там жил дядя Альфред с женой. Теодор Бремер не справлялся с ребенком без матери и переложил заботу на бездетного брата со снохой, сам же продолжал пропадать в экспедициях, вынужденно преподавал на кафедре (не любил тратить ценное время на студентов), а когда появлялся дома, то запирался в кабинете – читал, писал, размышлял, чертил маршруты предстоящих экспедиций, которые никому не показывал. Тогда он был одержим поиском дверганцев – девятого людского народа, упоминаемого в сказаниях, но никогда не виденному. В ученом кругу над Теодором посмеивались, в те времена Теодор Бремер, еще молодой, только начинал карьеру, и слава авторитетного ученого ему даже не снилась.
Жена дяди Альфреда умерла, и Бремеры втроем переехали в особняк на бульваре Пайс. Теодор лично выбирал дом, ни с кем не советуясь. Где он взял огромные деньги на такую покупку – никто не знал. Тогда же он учредил фирму "Товары Бремера". Продавал всякую ерунду и антикварные вещицы, как будто сделал опись содержимого нескольких чердаков, а потом назвал это торговым каталогом. Но денег стало хватать на все необходимое. Теодор сменил область научных исследований на историю Кха и войну Четвертой эпохи и стал наконец признанным ученым.
Ноланд пошел учиться в приличную школу. Когда он подрос, то начал вызывать у Теодора больше интереса. Ученый стал чаще беседовать с сыном о науке и познании мира, подсовывал разные книжки и, чутко улавливая впечатления от прочитанного, предлагал очередные. Он говорил, что занимается ответственными и важными делами, и пропадал на недели, месяцы, годы. Когда возвращался, то смотрел на подросшего Ноланда, подолгу с ним общался, спрашивая об успехах в учебе и самостоятельных исследованиях. Естественно, поступать Ноланд отправился в университет, на исторический факультет с археологическими курсами. А потом Теодор ушел в свою главную экспедицию и не возвращался уже пятый год…
Ноланд сверился с картой. Предстояло войти в неприметную пещеру и углубиться в тоннель. Дальше на карте Теодор нарисовал размашистыми росчерками область, названную сокрытой долиной и обозначенную восклицательными знаками.
Вокруг поднимались стены гор. Светло-коричневые, с поперечными полосами геологических слоев. Ноланд стоял на пыльной дороге перед входом в сокрытую долину. Вверху, окруженное обломанными вершинами гор, светилось яркое голубое небо. Воздух не двигался, словно законсервированный в этих волшебных местах, где время остановилось и события прошлых эпох не канули в прошлое.