— Павлова, Ивана Петровича!
— Его давно уже нет с нами, разве вы не знаете?
— Да не советского учёного, болван, другого! — не выдержал Этот. — Того, что недавно в Москву зачем-то летал. Мы на записях с камер его видели.
— Хм… А зачем он вам?
— Поговорить хотим.
— О чём? Выражайтесь яснее, или мне из вас всё клещами тянуть?
— Мы знаем, что в институте хранятся данные по клонированию человека и запас образцов. Возможно, нам удастся воссоздать человечество, а Павлов нам поможет.
— Любопытно. Но я настаиваю, чтобы вы покинули территорию, иначе буду вынужден применить силу.
— Подождите! — запротестовал Этот.
Взревела сирена. Голос в громкоговорителе сменился на запись: «Нарушение периметра! Нарушение периметра! Задействовать протокол безопасности! Всем сотрудникам института срочно проследовать в убежище!».
— Что будем делать? — Мама наклонилась к уху Этого, пытаясь перекричать наполнявший воздух пронзительный вой.
Этот развёл руками. Он не знал, ни что делать, ни каковы могут быть последствия от применения протокола безопасности.
Двери института разъехались. Этот и Мама увидели за ними просторный холл. Посреди него стоял здоровенный боевой робот. Мощные гусеницы, толстые листы брони, кумулятивный экран и бронестекло, закрывающее голову с оптическими сенсорами — всё это был Голиаф, робот, предназначенный для охраны важных объектов. Два пулемёта, заменяющие Голиафу руки, вздрогнули и бесшумно навелись на цель.
— У вас есть десять секунд, чтобы покинуть территорию! — рявкнул охранник. — Девять… Восемь… Семь…
— Бежим! — завопила Мама и бросилась к забору.
Когда до него оставалось несколько метров, Голиаф начал стрелять.
Самара, 2153 год.
Когда Друг зашёл в квартиру, его оглушила непривычная тишина. Несмотря на то, что они с Женей уже долгое время жили вдвоём, их дом был всегда полон каких-то звуков. Постоянно работал телевизор или приглушённо бормотал радиоприёмник. Иногда в квартире раздавались детские голоса, если Стёпка присылал записанные всей семьёй сообщения с Марса. Женя ходил, дышал, гремел посудой. Это были самые обычные звуки, но теперь ничего этого не стало.
Друг подошёл к книжному шкафу и стал с нежностью водить пальцем по корешкам книг. «Онейрум», «Навигатор», «Невероятные дипломатические приключения Дика Пелагина, консула Российской Межзвёздной Федерации», «Перпендикулярность»… Их все он хотел забрать с собой на Марс, чтобы перечитывать в свободное время. Друг был благодарен Жене, что тот пристрастил его к фантастике. Робот уже и не мог себе представить, как можно жить без всех этих придуманных миров, где существовали летающие кошки, одноногие тигры, самоотверженный Майор или предатель Костя.
И теперь у Друга остались только они.
Если снаружи робота окружала тишина, то внутри него возникла пустота. Друг никогда не задумывался, каково это — быть брошенным, поэтому он оказался не готов ни к самой ситуации, ни к нахлынувшим на него эмоциям. Теперь Друг понимал, для чего люди плачут. Через слёзы им удаётся сбросить тоску, горе, нервное напряжение. Не избавиться от них, конечно, но очень сильно смягчить. Роботы же плакать не умели.
Друг вспомнил, как однажды Женя сказал, что он — лучшее изобретение в его жизни. Они, как обычно, сидели на кухне и болтали. Почему-то именно кухня стала их укромным уголком, хотя у Жени был рабочий кабинет. Наверное, он ассоциировался у человека с его трудовой деятельностью, от которой хотелось отдохнуть не только умственно, но и визуально, перезагрузив картинку перед глазами.
— Почему ты так считаешь? — спросил тогда Друг.
— Видишь ли, в чём дело… — начал Женя. — Я всегда думал, что люди как-то несправедливо относятся к разумным роботам. Всех, кто был до тебя, создавали для каких-то определённых задач и откровенно эксплуатировали. Да, самих роботов это ничуть не угнетало, они спокойно выполняли свои функции и не забивали голову посторонними мыслями. Вот только не было ни одного, кто был бы равен человеку. И по свободе воли, и по свободе действий. Ты стал первым из, возможно, даже более человечных, чем сам человек.
— Так вы же нас всё равно продаёте и покупаете, — усмехнулся Друг.
— Ну… — смутился Женя. — Это, скорее, компенсация затрат на производство. Пока, к сожалению, иначе не получается…
— Я пошутил, — махнул рукой Друг. — Разве что отсутствие выбора у самого робота-помощника меня немного раздражает. Почему он не может сам выбрать себе человека? С другой стороны, и люди тоже не выбирают конкретного робота. В некотором роде, это похоже на появление в семье ребёнка. Родители заранее не знают, каким будет их чадо и каким оно станет в будущем.
Воспоминания причиняли боль, которую вскоре сменил гнев. Картинка перед глазами Друга поплыла, но он даже не пытался подавить это незнакомое чувство. Когда гнев превратился в ярость, робот взмыл над полом и принялся крушить всё, что попадалось ему под руки. Друг опрокинул книжный шкаф, вышвырнул в окно все стулья, расколотил зеркало в прихожей, вырвал с мясом люстру. И тут его взгляд натолкнулся на висевшую на стене фоторамку. В ней был снимок Али. Странно, почему Женя не забрал его с собой… Видимо, торопился и забыл. Друг размахнулся и впечатал свой кулак в портрет с такой силой, что пальцы его захрустели.
Рамка упала на пол. На месте Алиного лица зияла рваная дыра. Друг уже пожалел о содеянном, но одновременно стало немного легче. Он взял пульт и включил телевизор. Слава богу, хотя бы телек не пострадал.
По ТВ больше не было ни прямых эфиров, ни актуальных новостей. Крутили старые записи. Все сотрудники телецентров давно покинули планету и работали на Марсе. На этом чёртовом Марсе! Друг раздражённо отбросил пульт и посмотрел на экран. Там он увидел себя.
В тот раз они с Хикари и гостями студии обсуждали, насколько безопасно брать с собой на другую планету детей. Разумеется, мнения были полярными, иначе бы Хикари не была сама собой. Ведущая умела подбирать собеседников, чтобы те активнейшим образом участвовали в дискуссии и оживлённо спорили. Но и Друг уже набрался опыта, поэтому удачно вбросил мысль о том, что детей на Земле можно оставить на попечение роботов-помощников и робонянь, пока взрослые обустраивают Марс. Студия буквально взорвалась, наполнившись криками спорящих.
После эфира Хикари обняла Друга и расцеловала в обе «щёки».
— Аригато, братишка! — поблагодарила она. — Мне такое даже в голову не пришло! Рейтинги просто зашкаливают!
— Когда учишься у лучших, — ответил Друг, — сам однажды подтягиваешься до их уровня. Был бы я тщеславен, остался бы на телевидении навсегда.
Робот отвернулся от телевизора, посмотрел на свой транспортировочный отсек, вынул оттуда инструменты и начал разбирать корпус. Так больше не могло продолжаться. Прав был тот, кто предпочёл смерть вечным мучениям. Люди никогда больше не вернутся. Роботы никому не нужны.
Друг покрепче ухватился за аккумуляторный блок. Главное — порезче дёрнуть, чтоб сразу и без мучений. Прощайте, Женя и Стёпка! Прощайте навсегда!
Новосибирская область, 2249 год.
Пули ударили в стену чуть правее и выше. Похоже, у Голиафа был плохо откалиброван прицел. Если не воспользоваться этим сейчас, то потом уже не получится: робот сделает поправку и будет целиться ниже и левее. Друзья метнулись в сторону, а пули продолжили хлестать по забору, двигаясь за ними.
Неожиданно очередь смолкла. Точнее, сам Голиаф прекратил стрельбу, потому что беглецы скрылись из поля его зрения, перекрытого дверным проёмом. Гусеницы робота заработали, и он метнулся к выходу из здания.
— Быстрее! — Мама ухватилась за край забора и через мгновение оказалась с другой стороны.
Этот последовал за ней. Спустя ещё долю секунды огонь возобновился, и друзья, пригибаясь, бросились в сторону леса.
— Сюда! — позвал кто-то.
Это был старичок-лесничок, лихорадочно сигналивший фарами.
— Шевелите ходулями! Не ровен час, ирод железный за забор вырвется.
Мама и Этот вскарабкались к нему на спину, и лесничок помчался прочь, унося их подальше от института.
— Тебе не кажется, — спросила Мама, — что мы слишком часто от кого-то убегаем?
— До нашего знакомства, подруга, со мной такого не случалось, — ответил Этот и нервно хихикнул.
— Ты украл мою фразу! — Мама ткнула его пальцем в бок.
— Так, касатики, — подал голос лесничок, — сейчас мы к нам на базу поедем, а уж там и совет держать будем, что с супостатом делать.
— Почему ты вернулся?
— А как тут не вернуться-то? Не успел и версты проехать, как завыло лютым зверем. И пальба началась. Я сразу вертаться. Думаю, други мои пропадают, выручать надо.
— Спасибо тебе, дядя лесничок, — поблагодарила Мама.
— Да брось ты, дочка! Не дам я вам сгинуть!
— А связь на базе есть? — поинтересовался Этот.
— Обижаешь! На любой вкус. Хошь, через приёмник, хошь, через тарелку, хошь, через вышки бесовские, коими ящеры людей облучали. Всё у нас есть. Чай, не в Твери живём.
— Замечательно! — обрадовался Этот. — Нам надо с друзьями связаться. Вместе будем совет держать.
— А потом ворогу полну панаму тумаков накидаем! — добавил лесничок. — У нас в расположении все парни боевые, трудностей не боятся и дружбу ценят превыше всего!
Глядя на раскинувшиеся вокруг красоты сибирских лесов, робот-помощник в который раз недоумевал — как можно было всё это бросить, променяв на пыльные марсианские пейзажи⁈ Нет, вероятно, на Марсе по-своему красиво, но одно дело слетать туда в отпуск или с научными целями, другое — остаться навсегда. Этот надеялся, что когда-нибудь сумеет раскрыть загадку человеческой души. Правда, пока ему не удалось решить даже прикладной задачи — воссоздать человечество. Ладно, не человечество. Хотя бы одного человека. Так, отставить дурные мысли! Он ведь над этим работает? Да?
Лесничок и Мама о чём-то непринуждённо болтали. Казалось, не было ни сектантов-фанатиков, ни погони, ни спасения из болота, ни атаки злобного робота-охранника. Они просто встретились в лесу, и добрый лесничий пригласил их к себе в гости.