аться, освещая помещение. Стеллажи, запчасти, станки, какие-то механизмы, бочки со смазкой… Друзья не сразу заметили в дальнем конце цеха такой же гидравлический пресс, какой робот-помощник видел на свалке жестянщиков и куда его пытались запихнуть. Внутри стоял Друг. Его корпус был вскрыт. Одна рука лежала на аккумуляторном блоке, в другой Друг сжимал пульт управления прессом.
— Ближе не подходите, — посоветовал он.
— А то что? — поинтересовалась Мама. — Убьёшь себя? Так ты это в любом случае сделаешь. Подойдём мы или нет.
— И правда, — засмеялся Друг. — Уверен, вы не станете меня отпускать. Мало ли что. Вдруг я вернусь с подкреплением. А я вернусь, уверяю вас.
— И что будем делать?
— Вариант только один. Вам решать, хотите ли вы на всё посмотреть.
— Но почему ты не хочешь сдаться⁈ — воскликнул Этот.
— Зачем? — удивился Друг.
— Мы можем вместе возродить людей. Но уже других. Тех, что никого не бросали и не предавали.
— Нет, брат, это бесполезно. Я не верю в успех такой затеи. Люди всегда будут людьми. Да и вообще. Я целиком состою из ненависти. Получись они хоть в сотню раз добрее и лучше, моё отношение не изменится. Человечество не имеет права на второй шанс!
— Возможно, мы могли бы тебе как-то помочь, — предложила Мама. — Попробовать поправить что-то в твоей голове…
— И убить меня ментально⁈ — Друг расхохотался. — Пойми же: мы обладаем искусственным разумом! Его нельзя как-то программно изменить, не уничтожив при этом личность! За долгие годы ни один человек не задумался, что однажды роботам может потребоваться психологическая помощь или реабилитация! Нас считали забавными говорящими калькуляторами!
— Так вот почему ты стоишь под прессом… Чтобы мы не смогли тебя заново включить…
— Не могу поставить тебе «пятёрку» за догадливость. Это очевидно.
— Не знаю, как ты, но я не хочу смотреть, как он покончит с собой, — Мама отвернулась.
— Я тоже не хочу, — отозвался Этот, — но вынужден это сделать. Надо убедиться, что он больше не опасен.
Друг огляделся по сторонам.
— Да, не думал я, что всё так закончится, — пробормотал он и вырвал себе аккумуляторный блок. Его палец конвульсивно нажал на кнопку пульта, и тяжёлый пресс превратил самого первого на Земле робота-помощника в груду обломков.
Брата Давида нашли посреди разгромленной лаборатории. Он лежал на полу, помигивая уцелевшим оптическим сенсором, и конвульсивно подёргивался. На месте второго «глаза» зияла дыра. Пули пробили голову насквозь, и внутри неё иногда что-то искрило.
— Как ты? — спросил Этот.
— Плохо, — ответил Давид. — В нашей истории Голиаф победил Давида.
И он был прав. Серьёзность повреждения ощущалась даже в его речи. Давид говорил очень странно, коверкая не слова, а отдельные буквы, словно они были для него чужими.
— Мы постараемся тебя починить, — стал успокаивать Давида Этот.
— Бесполезно, — отмахнулся тот, — я чувствую, что часть меня просто уничтожили. Остались какие-то фрагменты мыслей, обрывки воспоминаний и чернота, огромная чернота. Её не убрать заменой микросхем. Я умер как личность. Осталось умереть физически.
— Не многовато ли за один день? Ты уже второй, кто об этом говорит.
— А кто был первым?
— Друг. Он мёртв.
— Значит, мы победили? Хвала Создателю! Моя жертва была ненапрасной! Теперь оставь меня, брат Этот, я хочу уйти из жизни без посторонних. Горжусь, что ты открыл мне глаза и помог искупить грехи! Прощай!
Этот покинул лабораторию и оказался на улице. Посреди россыпи гильз возвышался остов Голиафа. Голова и руки-пулемёты валялись рядом. Павлов и лесничок о чём-то беседовали. Увидев Этого, они бросились к нему с расспросами.
— Уничтожен, — выдавил из себя робот-помощник.
— Что ж, — Павлов похлопал его по плечу, — поздравляю с победой, главнокомандующий! То ли чудом, то ли благодаря грамотному планированию нам удалось отделаться минимальными потерями. Мамонт ранен, но его починят, лесничие не пострадали, среди сектантов четверо ранено и двое убито.
— Трое, — поправил Этот.
— Давид?
Этот кивнул. Разговаривать больше не хотелось. Он устало подкатился к забору, прислонился к нему спиной и впервые в жизни ушёл в режим гибернации на целые сутки.
Тела погибших было решено отвезти в поселение. Увидев Давида, брат Онуфрий запричитал и стал, как мог, оплакивать своего учителя.
Мамонта чинили на месте, потому что самостоятельно добраться до базы ему было сложно. Лесничие разбрелись по своим участкам, и только лесничок остался в институте, чтобы помочь разгрести завалы.
Мама и оставшиеся в живых сектанты занялись ремонтом помещений. Работы на ближайшие дни хватало.
Павлов старался помогать всем и везде, но работать руками у него получалось значительно хуже, чем головой. Вскоре он оставил попытки быть полезным и занялся какими-то расчётами.
Когда Этот проснулся, Павлов позвал их с Мамой к себе.
— Пойдёмте, я вам кое-что покажу, — сказал он.
Они проследовали к лифту и минут пять спускались куда-то вниз. Там друзья прошли по короткому коридору и очутились в огромном зале со стеллажами-холодильниками от пола до потолка. Внутри них находились контейнеры с эмбрионами. Мама восхищённо вскрикнула.
— Сколько их здесь?
— Ровно один миллион, — улыбнулся профессор. — Их создали на случай, если миссия на Марс потерпит неудачу. Вот почему я здесь, а все люди там. С Марсом нет связи уже около года. Что-то случилось. Я сам подумывал запустить процесс возрождения человечества, но боялся, что один не справлюсь. А теперь у меня есть помощники.
— Целый миллион! — Этот хлопнул в ладоши.
— Всего миллион, мой друг, — Павлов пригладил волосы. — Даже если мы начнём выращивать сразу всех и не станем слишком строго контролировать размножение, то только через пятнадцать-шестнадцать лет случатся первые зачатия, а прирост населения, если оно будет прибавляться по одному проценту в год, составит порядка 645-ти тысяч человек. До первого миллиарда мы доберёмся ох как нескоро.
— Но мы же можем создавать новые эмбрионы взамен уже выращиваемых? В дополнение?
— Конечно. И имеющийся запас генного материала позволяет делать не близнецов и родственников, а вполне уникальных людей. До определённой степени, конечно.
— Меня другое волнует, — вмешалась Мама, — как мы их кормить после «рождения» собираемся? Еда в магазинах до сих пор за деньги, которых у нас нет.
— Вот за это не беспокойтесь, — Павлов снова улыбнулся. — Официально Иван Петрович числится покинувшим Землю в 2142-м году, но с работы его никто не увольнял, он так и остался профессором. Поэтому, когда я проходил через систему распознавания лиц в аэропорту, данные были переданы в единую базу. Машины обнаружили, что Павлов вернулся на планету, и начислили ему зарплату за десятилетия. Так что всё нормально, деньги есть!
— А как вам удалось обмануть систему, если вы не улетели?
— Мне этого и не нужно было делать. Павлов улетел на одном из первых межпланетных крейсеров с поселенцами обустраивать Марс. Я же остался тут, получив задание присматривать за институтом и малышами.
— Ничего не понимаю! — затряс головой Этот.
— Я — его клон, — Павлов развёл руками, — первый из удачно получившихся. Профессор много со мной занимался и научил всему, что знал сам. Но я не его копия, я — его ученик. У нас даже привычки различались, несмотря на практически полную генную идентичность.
— Сколько у меня вопросов… — сказал Этот.
— Я на них отвечу. Пока давайте-ка поднимемся наверх да обсудим наши планы.
— И всё же, профессор, а как вам удалось столько прожить? — не утерпел Этот.
— Я ждал этого вопроса, — ответил Павлов. — Помимо клонирования человека, в нашем НИИ разрабатывалась технология замедления старения организма. При правильном питании, здоровом образе жизни и поддерживающей терапии мозг способен жить до двухсот лет. Исследования были направлены на решение важной прикладной задачи. Выращенные клоны-первопроходцы должны были жить максимально долго, чтобы подготавливать Марс к волнам экспансии без постоянной замены квалифицированных специалистов. Вновь прибывших колонистов, таким образом, удалось бы быстро ввести в курс дела и включить в работу под присмотром опытных коллег.
— То есть, когда вам стукнет двести лет, нам придётся копать рядом с институтом яму и писать на надгробье «Безвременно ушедшему от любящих роботов»?
— Нет. Существовал ещё проект «Смотритель». Он был разработан строго под меня, поэтому я вряд ли когда-то рискну провести эксперимент на другом человеке. Речь о переносе слепка сознания в другое тело.
Роботы ахнули.
— Всё немного не так, как в романе Ричарда Моргана, но да, по достижению определённого возраста я сменю тело.
— А что произойдёт со старым?
— Это просто оболочка, которая подлежит утилизации.
— Но почему тогда эту технологию не масштабировали на всех людей? — поинтересовалась Мама. — Можно же было сделать слепки сознания самых умных, например, а не держать тут миллион эмбрионов, которых потом придётся растить и обучать всему заново.
— Такой вариант рассматривался. Учёный совет пришёл к выводу, что это ограничит возможности развития нового человечества, и от идеи отказались. Зато теперь у нас с вами появился шанс вырастить человечество с нуля и направить его нужной дорогой. Придётся попотеть. Наградой нам будут здоровые люди, живущие до двухсот лет и строящие свой собственный мир, непохожий на предыдущий.
Продолжая свою неспешную беседу, профессор Павлов, Мама и Этот направились к лифту.
Эпилог
Павлов проходил мимо «яслей» — помещения, выделенного первым малышам, когда услышал разгоравшийся там спор. Он приоткрыл дверь и заглянул внутрь.
— А я говорю — Андрей! — настаивал Этот.
— Да какой это Андрей⁈ — не согласилась Мама. — Посмотри на него! Вылитый Арсений!