Остановившись, Дива спешилась и зашла в лес. Пару шагов сделала, углубляясь в полысевшую зимнюю чащу, да как ударит кулаком в ствол! Костяшки покраснели, ссадины закровили. Боль отрезвляет, проясняет голову, ей не впервой успокаиваться таким образом – все бедра в порезах, карманный ножичек всегда при ней. Но сейчас нет времени им воспользоваться.
– Куда понеслась-то?!
Орел спрыгнул с лошади и направился к ней. Его ноздри раздувались от гнева, из них вырывался пар.
– Что на тебя нашло?!
– Разбивай стоянку. Ночевать тут будем. – Дива попыталась пройти мимо него, но он схватил ее за плечи. – Пусти!
– Никто не собирается мстить тебе, ясно? – прошептал он ей на ухо. – Прикрою, скажем, что потеряли их на охоте. Знаешь ведь, что я за тебя горой.
– Ничего я не знаю.
Дива вырвалась и пошла к лошади. На самом деле Орел мог правду говорить. Она его от виселицы спасла, заплатила палачу деревенскому, последнюю монету золотую отдала, чтобы помог пленника из клетки вытащить.
Орел убил любовника жены, нашли его сидящим возле покойника, он даже отнекиваться не стал. До того хорошим охотником был, порядочным, а тут «будто пелена глаза застелила» – так мужик объяснил свой поступок при первой встрече. Не то чтобы жаль ей его стало, просто решила соратника заиметь, поддержкой его заручиться. В ту пору ей нужны были надежные люди. Ни разу он ее не подставил, всегда рядом был, так может, и сейчас зла не держит? Если Орел не понял ее, то никто не поймет, можно и не надеяться.
Они развели костер, расположились кругом, она первой дежурить вызвалась. Спать все равно не будет, ни сейчас, ни позже, пока не решит, может ли доверять остальным. Орел так на нее посмотрел, будто сказать что-то пытался без слов, затем укрылся плащом и спиной к ней повернулся, мол, доверяю, смотри. Она фыркнула – безрассудный мужик, ничего не скажешь.
Как ни старалась, а все равно в сон провалилась. Тяжелая дрема навалилась внезапно и застала ее врасплох. Чудились ей твари разномастные, тени их длинные тянулись по земле, прямо к лагерю. Выла нечисть, скребла когтями ледяную корку, приближалась.
Дива заворочалась, открыла глаза.
Видит, идет перед тьмой чудищ тень, совсем неприметная, такую в толпе от человека не отличишь, но саван за ней тянется темнее, чем ночь. И из савана этого всё новые звери появляются – лают, воют, скрежещут зубами. Челюсти клацают – клац! Клац! Косматые, рогатые, изломанные и горбатые, дымом из тени выходят, плотью обрастают и разбредаются в разные стороны.
Приблизилась тень, глаза хитрые сияют, будто за ними свечи горят. Подошла ближе, закряхтела, присела, заглянула Диве в лицо, головой покачала.
– Что за тварь ты? – Тело не слушалось, налилось тяжестью.
– Стариков грабишь ты, а тварь я? – Старуха достала из складок полушубка палочку. – Малечина-калечина, сколько часов до вечера?
Силой бабка заставила Диву вытянуть руку, на палец указательный палочку поставила. Игру детскую Дива сразу узнала, но никак не могла понять, что этой блаженной старухе надо.
– Считай, голубушка, считай. А я пока…
Отошла старуха, склонилась над Блаженным, громко носом воздух втянула, да как фыркнет! Лошади беспокойно заржали.
– Хорошо вели себя, хлопчики? – Старуха склонилась над Орлом. – Плохо, очень плохо, а ты, – ее короткий мясистый палец указал на Диву, – хуже всех. Считай!
– В пекле тебя заждались. – Во рту у Дивы стало сухо, язык еле-еле ворочался.
– Да ты, голубушка, так и не поняла, с кем сцепиться пытаешься. – Старуха опустила платок, открывая нижнюю часть лица. – Пекло для меня теплая банька.
Дива заорала бы, да не могла.
Из-под платка показалась чудовищная пасть – нижняя челюсть почти до груди достает, рот широкий, во всю голову, из него два языка свисают. Слюни заливают полушубок, а зубы, какие у нее зубы! Острые, длинные настолько, что пасть не закрывается.
Ничего больше бабка не сказала – наклонилась к груди Блаженного, сквозь одежду вонзила в него клыки. Странно, но почти сразу отошла, приблизилась к Орлу. Дива издала жалобный стон.
– Одних можно убивать, значит, а других нельзя? – Чудовище облизнулось. – Считай!
– Раз! – выкрикнула Дива и зажмурилась, когда зубы вонзились в тело Орла. – Два…
«Сон, дурной сон все это. Так не бывает, тварей таких земля никогда не видела!»
– Коляда, коляда! – пропела бабка. – Готовенький, еще минутка и… А чего ты отворачиваешься, девка?
Холодные пальцы взяли ее за подбородок. Дива зажмурилась так сильно, что глазам стало больно.
– Сколько ж ты зла натворила, – вкрадчиво прошептала старуха, – сама не знаешь, сколько слез из-за тебя пролилось. Смотри, смотри и считай!
Неведомая сила заставила ее открыть глаза. Бабка заковыляла к Блаженному, подняла его руку, а та оказалась мягкой, как холодец, и гнулась во все стороны. Присосалось к ней чудовище, тело Блаженного на глазах скукоживаться начало, за несколько глотков тварь его досуха выпила.
Диву вырвало. Она чуть не захлебнулась собственной рвотой – колдовство сковало голову, никак наклониться не получалось, содержимое желудка по подбородку стекало, даже сплюнуть возможности не было.
От Блаженного одна оболочка осталась – бабка, как паук, все нутро его высосала. Был человек – и нет человека. Каким бы негодяем он ни был при жизни, а такой смерти не заслужил!
Когда тварь за Орла принялась, Дива начала с колдовской силой бороться, пыталась глаза закрыть, но никак – нечисть крепко держала, наслаждалась ее страхом.
«Если бы Господь действительно существовал, допустил бы он это?»
Бабка оставила свою добычу и ушла, но вскоре вернулась, волоча за собой два мешка. Она присела у огня, подтянула к себе то, что осталось от Орла, ножом разрезала кожу и принялась набивать ее соломой.
«Солома и уголь…» – сказал Орел, выпрыгивая из телеги.
– Солома… – пробормотала Дива. – Солома!
Вот кто детей сгубил, вот кто сделал из них чучела!
– Что ты такое? – Дива попыталась двинуться, палочка на пальце зашаталась.
– Уронишь – убью, – предупредила бабка. – Ходил козел на базар, коляда, коляда! Купил козел косу…
Ужаснее ничего видеть Диве не доводилось – сидит старуха у костра, на коленях у нее кожа человеческая, в руке жменя соломы. Поет и знай себе набивает чучело да задорно поет, от души.
– Помоги нам Бог… – прошептала Дива.
А напоследок остался уголь – бабка положила его в пустые глазницы Орла и отодвинула чучело от себя. Потянулась, похрустела костями и за Блаженного принялась.
«Отец наш Небесный, дай мне сил, дай мне воли…»
Никогда Дива не молилась, никогда не верила, а теперь смотрела на то, что несколько часов назад человеком было, и не видела иного пути, не знает, что еще спасти ее может. До чего же страшная смерть! Хорошо, что умерли они во сне и не знают, что с ними стало.
Чучела бабка у костра оставила, заботливо плащами прикрыла, затем утащила свои мешки, а когда вернулась, нависла над Дивой, пристально в ее лицо уставилась.
– Малечина-калечина, сколько часов до вечера?
– Один, – прошептала Дива, – два, три…
С каждым счетом вокруг все темнее становилось, мрак ночной со всех сторон наползал. Ну и пусть, ну и ладно, во сне умереть не так страшно. Не так… Страшно…
Глава 13. Радомила
– Потерпи, потерпи, дружочек. – Она погладила мальчишку по взмокшей спине.
Лошадь под седлом изошла мылом, но если они остановятся, то потеряют парня, ей-богу, потеряют.
Путь неблизкий, во весь опор гнали, пока солнце не зашло, но потом пришлось замедлиться. В ближайшем поселении не смогли остаться – слишком близко, головорезы Дивы нашли бы их еще до заката.
– Нужно остановиться! – выкрикнул Ждан. – Лошади сдохнут – вообще никуда не доберемся!
– Давай!
Надо, значит, надо, прав муж, лошади у них добрые, но не бессмертные. Беда в том, что и мальчишка не двужильный.
Они спешились, ушли подальше от дороги; пока Ждан следы заметал, она навес соорудила из веток, плащ запасной на него накинула и Красимира под него положила. Костер развела, попробовала покормить мальчишку, но тот оттолкнул ее руку и скривился.
– Тебе силы нужны.
– Зачем? – шепотом спросил он. – Закончилась жизнь моя.
– Если есть не будешь, точно закончится. – Радомила усадила его и насильно запихала в рот кусок мяса. – Жуй, сплюнешь – по роже размажу.
Он почему-то захихикал, послушно прожевал и сказал:
– Мать моя так же говорила. Однажды все-таки надела миску со щами на голову.
– А не надо за столом выделываться. – Радомила ворчала для виду, чтобы мальчишка не расслаблялся. – Как случилось это? Расскажи мне.
– Не стану.
– Наказали? Что ты сделал, чтобы такое заслужить?
– Я нехороший человек, – вдруг сказал Красимир. – Не такой, каким кажусь тебе. Рассказывать стану, сразу поймешь, что зря собой рисковала.
– Давай попробуем, а там поглядим.
И ее сын мог попасть в такую переделку. Сейчас ему, конечно, гораздо больше лет, чем этому желторотику, если он выжил, конечно.
– Мы убивали. – Крас горько усмехнулся. – И грабили. Над нечистью издевались, да и не только над ней.
– Ближе к делу.
– Колдушку поймали, вели на костер. Дива добро дала на то, чтобы мы с мужиками, ну… – Он замялся.
– Насиловали девку, – мрачно закончила Радомила.
– До этого я с ней был. С Дивой. Приревновала она, заставила ведьму проклясть меня. Сожгли ее, поехали в деревню, смотрю – что-то неладное творится в штанах, поглядел, а там…
Крас махнул рукой и отвернулся. В его глазах заблестели слезы; казалось, он жалел о содеянном. Радомила вздохнула: они с мужем никогда не позволяли себе лишней жестокости, ведьму надо было убить, но издеваться перед этим – скотство настоящее.
– Думал, обойдется, но знахарка сказала, что сделать нельзя ничего, если заговоренный предмет не найдем.
– И верно сказала, – нехотя подтвердила Радомила.