Начинал я еще в середине девяностых — простым юристом, но не в самой простой консалтинговой фирме, что называется, широко известной в узких кругах. Как мне, недавнему выпускнику со светлой головой и красным дипломом, но абсолютно без опыта и связей, удалось туда устроиться — отдельная история, но если коротко — крупно повезло. В первый и в последний раз. В дальнейшем мою жизнь определяла уже вовсе не капризная госпожа Удача — лишь точный, выверенный расчет. И еще, конечно, самозабвенный труд — пахота на износ, почти без выходных и праздников, не говоря уже о нормированном рабочем дне.
Оно того стоило — успех не замедлил прийти.
Через пару лет после старта карьеры я уже сам руководил дюжиной молодых и дерзких сотрудников, большинство из которых тщательнейшим образом подбирал сам. К рубежу веков — с помощью этих младших и, конечно же, чутких старших товарищей заработал свой первый миллион долларов, тогда в России значимые доходы и расходы было принято считать в мертвых американских президентах. Деньги мне к этому моменту приносила уже не юриспруденция как таковая, хотя и без нее, разумеется, не обходилось — а навык делать выводы и предлагать решения на основе неполных, а то и противоречивых данных. В основном — верные выводы и результативные решения.
В конце нулевых, достигнув предела роста в рамках прежней структуры, я со своей командой — числом уже не в один десяток закаленных «штыков» — отправился в самостоятельное плавание. С наставниками, выведшими меня в люди, расстался в целом по-доброму, сохранив за ними долю в своей прибыли — конечно, уже не столь значительную, как раньше, но и суммы там теперь фигурировали более чем солидные, так что хоть без трений и не обошлось, но в итоге всех все устроило.
Так что дела мои шли хорошо. Очень хорошо. Видимо, даже слишком. И в какой-то момент я, наверное, зазнался. Переоценил свои силы. Возомнил о себе невесть что. Не послушал добрых советов и аккуратных предостережений — и невзначай перешел дорогу людям, даже отсвечивать на пути у которых категорически не следовало. И что уж совсем непростительно — не поспешил отступить, пока была возможность, пусть бы и с крупными потерями, а какое-то время еще пытался гнуть свою линию. Ну и закономерно довел процесс до стадии, когда деньгами проблему стало уже не решить — кое для кого, не в России даже, вернее, не только в России, поставить меня, выскочку, на место превратилось в вопрос принципа.
На место на тихом погосте, называя вещи своими именами.
Те из сильных мира сего, кто теоретически мог бы за меня впрячься, сделать этого ожидаемо не пожелали. Те же, кто помочь был все же готов — справедливости ради, таких сыскалось не так уж и мало — сами оказались почти что бессильны. Против лома нет приема, как говорится. В итоге мое запоздалое отступление фактически переросло в сущее бегство. С виду, наверное, паническое и беспорядочное, но на самом деле, как водится, тщательно просчитанное. Увы, виться этой веревочке всяко суждено было недолго, однако толику времени выиграть я все же сумел. Как оказалось — лишь для того, чтобы войти сейчас в этот темный московский подъезд. Рассказать кому — засмеют.
Но мне, понятно, было не до смеха.
И так просто сдаться, безропотно накрыться простыней и ползти на кладбище я по-прежнему не собирался.
Позволив себе наконец ускорить шаг — здесь это уже не могло привлечь ненужного внимания — я бодро взбежал по лестнице на четвертый этаж, в свете предстоявших событий подсознательно отметив, что на своем шестом десятке остаюсь в весьма неплохой физической форме. Впрочем, не удивительно: за самыми важными делами я не забывал о систематических тренировках. Ну, почти. А еще пару лет назад более или менее регулярно выступал на любительских турнирах по полноконтактному каратэ — в категории ветеранов, разумеется, но все же. И даже занимал там призовые места.
Думать не думал, что однажды придется применить навыки рукопашной схватки вне спортивного зала — работать привык головой, а для силовой поддержки, буде такая вдруг понадобится, под рукой у меня давно имелись специально обученные люди — но вот, недавно довелось. В тесном Сеульском переулке, прорываясь через выставленный против меня заслон. Не без приключений, но пробился — благо оппоненты оказались самоуверенными дуболомами и не ожидали проблем от загнанного в угол немолодого вегугина…
Нужная мне квартира располагалась на четвертом этаже, да еще и номер имела «44». Для Москвы — казалось бы, и говорить не о чем, но, с учетом того, что ждало меня за порогом, это была своего рода кричащая вывеска. В Азии — в Китае, в Японии и в Корее — цифру «четыре» здорово недолюбливают: ее чтение созвучно там слову «смерть». А встреча мне сегодня предстояла как раз с самым что ни на есть азиатом. Точнее, с азиаткой — с кореянкой. С моей последней надеждой, имевшей к теме смерти самое непосредственное отношение.
Дверь на звонок мне открыла девушка — да, азиатка — лет, пожалуй, семнадцати-восемнадцати в традиционном корейском одеянии ханбок — короткой блузке- чогори и длинной юбке- чхима. Снежно белых, без единой темной ниточки — словно для контраста с иссиня черными волосами и раскосыми черными же глазами хозяйки.
— Господин Григорьев? — без малейшего акцента и почти без вопросительной интонации произнесла та, приветствовав меня учтивым восточным поклоном.
— Госпожа Цой? — несколько удивленный столь юным возрастом собеседницы — определенно предполагал увидеть кого-то постарше — в свою очередь осведомился я.
На визитке, с таким трудом добытой мной в Сеуле, значилась именно эта фамилия. Так, русским по белому, там и было написано: Элеонора Эдуардовна Цой. Ниже — и мельче — имя было указано уже по-корейски — правда, немного другое. Я не поленился, прогнал закорючки через онлайн-переводчик. Динамик выдал нечто наподобие Чхве Пальдэ. И если первое слово оказалось лишь альтернативным вариантом чтения слога «Цой», то второе означало «Солома».
Ну да, та самая пресловутая соломинка, за которую я сейчас как порядочный утопающий и пытался ухватиться.
А еще ниже на визитке был прописан род занятий этой Цой-Чхве. На этот раз только по-русски: «мудан» — так в Корее называют колдуний-шаманок.
Еще пару месяцев назад мне бы и в голову не пришло обратиться к, гм… подобного профиля специалисту. Но да, те самые утопающий и соломинка, куда деваться…
— Мудан ожидает вас, — сообщила мне между тем девушка, жестом приглашая войти. — Прошу следовать за мной.
Ну да, конечно: взрослой колдунье она лишь прислуживает — следовало сразу догадаться. Проклятье, в элементарных ведь вопросах туплю! Понятно, неделька у меня выдалась — у любого мозги закипят, но не настолько же! Стыд и позор, короче! Хорошо, не видит никто…
Длинным пустым коридором — кстати, лишенным малейшего восточного колорита — девушка проводила меня в дальнюю из четырех (снова зловещая «четверка»!) комнат квартиры. Вот здесь обстановка была уже совсем иной — впрочем, рассмотреть ее мне удалось не сразу: из-за застилавшей взор густой завесы от курившихся благовоний. На удивление, за дверь ароматный дым не вырывался вовсе, но внутри стоял — что называется, хоть топор вешай. В первый миг я даже был вынужден зажмуриться, но тут же поспешил веки распахнуть и худо-бедно огляделся.
Ничего такого уж примечательного в открывшейся мне обстановке, однако, не увидел. Ну, пара красочных шелковых свитков с деревянными валиками по краям на стенах — типа японских какэмоно, не знаю, как они называются по-корейски. Ну, несколько вычурного вида светильник с, кажется, бумажным абажуром. Еще какая-то азиатская мишура… Честно говоря, в Сеуле, в Пусане и в Инчхоне я видел и не такое — и в куда большей концентрации на квадратный метр помещения!
На первый взгляд, ничего особенного вроде бы не просматривалось и в хозяйке, расположившейся прямо на полу перед невысоким столиком. Взору моему предстала весьма пожилая кореянка, одетая в такой же белый национальный наряд, как и встретившая меня девушка — хотя, конечно, наоборот: это юная прислужница следовала заданному ей стилю. Собранные на затылке в тугой пучок волосы старухи были безнадежно седы, лицо ее испещряли глубокие морщины, костлявые руки будто бы слегка подрагивали… Но вот глаза буквально светились жизнью — и смотрели на меня из-под кустистых бровей весело и, кажется, испытующе.
— Госпожа Цой, — вежливо поклонился я — на сей раз явно по адресу.
Удостоив меня ответным коротким кивком, мудан жестом предложила мне устраиваться у столика напротив себя. Что я и сделал, опустившись на предусмотрительно подложенную прислужницей подушечку — где девушка ту успела взять, я, признаться, не заметил. В клубах дыма не уловил и момента, как и когда она затем выскользнула из комнаты, прикрыв за собой дверь — лишь через некоторое время не без удивления обнаружил, что остался со старухой наедине.
С минуту мы с хозяйкой провели в сосредоточенном молчании. Мудан продолжала буравить меня внимательным взглядом, мне же оставалось лишь смиренно ждать. Да, время поджимало, но старуха, по идее, была в курсе моей ситуации — то есть прекрасно понимала ценность неумолимо утекающих в бездну прошлого секунд. И раз не торопилась — значит, так и требовалось.
Ну или за этой игрой в гляделки вовсе ничего не стоит, а бабка, вопреки безупречным рекомендациям — обычная мошенница и просто валяет дурака…
Но тогда мне спешить уже и некуда — последняя же соломинка, помните?..
— Вы в безвыходном положении, молодой человек, — будто прочтя эти мои мысли, сухим, поскрипывавшим голосом проговорила тут Цой, беззастенчиво польстив мне при этом насчет возраста — хотя, с другой стороны, по сравнению с ней я, пожалуй, и впрямь был еще довольно молод.
Кстати, в отличие от безупречного русского проводившей меня в комнату девушки, в речи мудан слышался акцент, пусть и едва заметный.
— Меня заверили, что здесь я все же найду выход, — энергично изобразив любезную улыбку, ответил я в тон старухе.