— Достаточной для чего?..
— Ну, хотя бы для того, чтобы спасти от безвременной кончины вашего папу. И еще сделать кое-что, по мелочи… Это неинтересно.
— Мама, а меня тоже будут инициировать? — В глазах Даши засветился огонек любопытства. Ее страхи, переживания и страдания отошли на второй план. Дети быстро примиряются с неизбежным. Так и Дашка — примирилась с тем, что не миновать ей ведьмовства, и решила максимально подробно выяснить, чем это грозит ее существованию.
— Формально ты, конечно, должна пройти инициацию. Ее могу совершить я, как старшая ведьма, или участники шабаша.
— Шабаша?! — Дарью передернуло. — Мама, ты бывала на шабашах?
— Да, но ты не дослушала относительно инициации. В мое время ведьма без Истинного Имени была как рыба без воды. Но, по-моему, в тебе такие возможности скрыты, что ты и неинициированная хороша будешь.
— А на шабаш я должна летать?
— Тоже необязательно. Видишь ли, Даша, ведьма, по сути, это женщина, которая никому ничем не обязана. Хочет — летает на шабаш, хочет — печет блины, хочет — вызывает грозу… Вот папа, он писатель, да? Но он не обязан писать то, что захочет Союз писателей России. Он — свободный художник. Так и ведьма — свободный художник.
Даша выслушивала мою речь, явно борясь со сном. Травы подействовали надлежащим образом. Я подняла дочку за руку с кресла и повела в гостевую спальню — отдыхать.
— Мам, — сонно вопрошала меня юная ведьма. — А у тебя есть книги, по которым можно выучиться всяким заклинаниям?
— Я их давно выбросила, — немедленно соврала я. — Мне-то они без особой надобности. Я же почти не колдую. Так, по мелочам… И тебе, Даша, книги не нужны. Все, что нужно, я тебе сама расскажу…
…Вышеприведенный разговор между мной и дочкой и стал причиной той панической спешки, с которой я ночью принялась паковать свою спецлитературу. А тут еще и муж присоединился.
— Ты не переживай, — стягивая бечевкой подшивку «Альманаха ведьмологии» за 1766 год, сказал муж. — Я, к примеру, уже успокоился. Дочь-ведьма — не самый худший вариант. Вот за Манюню я опасаюсь, как бы она с этим вампиром всерьез не связалась.
— Пусть только попробует! — сурово отрезала я.
— Попробует… — уныло протянул муж. — Запретный плод сладок. Даже если он гнилой… Кстати, о запретных плодах: а это что за книжонка? «Верхом на помеле». Руководство по полету, что ли?
— Убирай, — процедила сквозь зубы я, борясь с непослушным капроновым шнуром.
— Вика, ну ты хоть что-нибудь оставь молодому поколению. Пусть Дашка почитает, освоится… Да и я полистаю любопытства ради.
Муж действительно принялся пролистывать тоненькую книжечку в скромной обложке, а я с затаенным злорадством наблюдала, как он изменяется в лице по мере чтения.
— «Состав из травяных вытяжек и жира младенца непосредственно перед полетом втирается в стенки влагалища с помощью древка помела…» Мерзость какая! «Помело суть символ совокупления и одновременно освобождения женщины от ига мужчины. Традиционно перед отлетом на шабаш ведьма подсовывала вместо себя помело в постель спящему супругу…» Дорогая! Что это за гадость?
— Автореферат докторской диссертации одной из моих знакомых ведьм. Давай его сюда в пачку. Что ты на меня так смотришь?
— Да, этого нельзя читать дочерям… Вика!
— Мм?
— А мне ты тоже подсовывала помело, когда улетала на шабаш? Сознайся, я все прощу.
— Смешной ты, Белинский. Веришь всякой написанной чепухе. Если б я оставила при тебе метлу, на чем бы я летела? Это раз. Я не была ни на одном шабаше с тех пор, как вышла за тебя. Это два. У меня трое невоспитанных детей! И муж-писатель, которого я два месяца гоню к стоматологу зубы вставить! У меня есть время по шабашам разлётывать, скажи?!
Авдей приглушенно засмеялся, притянул меня к себе.
— Ведьмочка моя… Схожу я в поликлинику, не злись. Вот позавидуешь вампирам — у них зубы не болят.
— Нашел кому завидовать! У них зато атрофированы репродуктивные способности.
— Да? А как же тогда Кадушкин-сын родился от папы-вампира?
— Ну, значит, не у всех атрофировались. Так. Кажется, все собрали.
— Погоди-ка… Вон, внизу что-то черненькое валяется…
Я, усмехнувшись, порылась под книжным шкафом и извлекла на свет, отряхивая от пыли и паутины, небольшой плотный томик, переплетенный в черную кожу. На обложке был оттиснут лишь знак горизонтальной восьмерки. Бесконечности.
— Вот он, оказывается, где. А я искала его, думала, потерян окончательно…
— Так ведь тебя в кабинете лишний раз убраться не заставишь…
— Уборка кабинета — твоя прерогатива, мон амур.
— Ладно, не заводись. — «Мон амур» примирительно поцеловал меня в нос. — Это что за палимпсест?
— Уникальное издание. — Я открыла томик. — Было напечатано в Петроградской типографии в тысяча девятьсот двадцать пятом году. Антология поэзии вампиров Серебряного века.
— Что?
— Да. Вот эту книгу убирать не хочется. Кстати, здесь есть замечательные стихи.
— Не сомневаюсь. — Авдей жадно просматривал оглавление. — Как?! Мережковский?!
— Не волнуйся, это другой Мережковский.
— Точно? А фамилии-то какие… Нерасстанов, Тимьян Бледный, князь Овраг-Полевой… Вика, ты посмотри, Кадушкин!
Действительно. В оглавлении было указано: «Кадушкинъ Романъ. Песнопения къ звезде».
— И не подумал бы, что разговаривал с классиком, — вздохнул муж завистливо.
— Ты, считай, тоже классик, — утешила я своего фантаста.
Но он уже и не слышал. Он раскрыл книгу на стихотворениях нашего знакомого вампира и погрузился в чтение.
— Читай вслух, — потребовала я. — А то прогоню спать.
Вчера умерла звезда.
Сегодня ее отпели.
А в храме звенят капели,
И странно душа пуста.
Чего же еще мне ждать?
Чего мне просить у Бога?
Ах, как этот мир убого
Расходует благодать!
И то, что кругом темно, —
Не страшно. В душе — страшнее.
Но что вы сделали с нею,
Смотревшей в мое окно?!
Ее был беспечен вид,
И свет ее был так странен…
А я этим светом ранен
И небом давно забыт.
И скажешь ты: «Не беда»,
Прощально меня целуя.
И все же… Зачем живу я,
Когда умерла звезда?
Я, закрыв глаза, прислонилась к стене. Усталость, тоска и тревога, ставшие моими постоянными спутниками в последнее время, куда-то ушли, милостиво позволив моей душе вдохнуть толику покоя…
— Белинский, — тихо сказала я. — А может, из их любви что-нибудь хорошее получится?
Муж с некоторым усилием захлопнул книгу, словно страницы сопротивлялись и не желали закрываться.
— Время покажет, — задумчиво сказал он. — Как вампира я его не одобряю, но как поэта…
Я отобрала у него томик стихов и, поднявшись по стремянке, засунула между пестрыми обложками «Библиотеки космической фантастики».
— Сюда девочки точно не полезут…
— Хорошо. А с этим что будем делать?
Мы задумчиво поглядели на дюжину объемистых пачек.
— Как думаешь, если их спрятать на чердаке дачного дома, Дашка их обнаружит?
— Вика, в конце концов, ты у нас ведьма, тебе и решать.
— Ладно. Отвезу книги к Инари. Пусть отправит их в депозитарий Дворца драконов. Без специального разрешения туда попасть невозможно. Да и не думаю, что Даша загорится такой идеей. Самое ужасное знаешь, что?
— ?
— Если она всерьез возьмется колдовать, у нее все и без книг получится. Все что угодно.
— Ты говоришь так, как будто Дарья — Великая Ведьма. Вроде тех, которые составляют этот ваш… Трибунал Семи Матерей Ведьм.
— Есть симптомы, по которым я это подозреваю.
…А Великая Ведьма в это время крепко спала, и ей снился очередной сон. В котором она делает помело из палки от старой швабры и пучка павлиньих перьев. И отправляется в вольный полет над безмолвной столицей.
…Миловидная юная японочка в кимоно палевого цвета поставила передо мной чай и лакомство из соевого творога.
— Спасибо, Тиэко-тян, — сказала ей Инари. — Можешь идти. Я сама поухаживаю за гостьей.
Тиэко улыбнулась и, поклонившись, ушла.
— Давно у тебя эта служаночка?
— С зимы. Муж настоял, потому что мне самой в одиночку уже трудновато управляться по хозяйству и заниматься с сыном… — Инари легко коснулась ладонью большого живота. — Да и в моем возрасте беременность — нелегкое дело.
Я с удовольствием пила особенный, истинно японский чай и откровенно любовалась своей задушевной подругой. За те годы, что мы с ней знаем друг друга, как женщины и прирожденные драконы, она совсем не изменилась. Только красота ее, раньше сиявшая, как солнечный зайчик, теперь светилась ровным приглушенным светом. Инари, в отличие от меня, с глубокой серьезностью подошла к вопросу семейной жизни и в замужестве вела себя так, как и полагается порядочной японке. Не подумаешь, что эта немногословная, кроткая, ожидающая ребенка женщина когда-то была бесстрашным самураем-охранником и спасла жизнь не только своему сюзерену, но и моему семейству…
— Как вы живете? — поинтересовалась я. — Как здоровье мужа и Наследника Сагё?
Всегда, когда я бывала в гостях у Инари, меня охватывало чувство умиротворенного умиления. Семья Павловых-Такобо жила в зеленом массиве Ильинского. Бизнесмен Павлов отгрохал особняк в помпезно европейском стиле, а Инари выделила себе клочок земли под чайный домик и небольшой классический садик камней. В чайном домике царила атмосфера покоя, уюта и дружелюбия; в токонома всегда стояла ваза с цветочной композицией, соответствующей дню лунного цикла, висели свитки с изречениями древних японских поэтов… Во время чайной церемонии полагалось говорить о прекрасном (природе, погоде, искусстве) и возвышенном (философии, поэзии). Но я, как суетный московский человек, нарушала регламент и задавала вопросы о насущном. Инари мне это прощала, ласково улыбаясь уголками не подкрашенного помадой рта.