И Вика принялась шептать заклинания, водя по своему телу вытянутыми лодочкой ладонями. Эти манипуляции она разъяснила так:
— Не желаю, чтобы он снова подключился к моему гипофизу!
Та же самая процедура была проделана с дочерьми и с мужем. Вслед за этим Вика схватила связку несчастных сушеных нетопырей и ожесточенно принялась украшать ими стены всех комнат.
Вслед за нетопырями пришел черед обычного школьного мелка. Вика, словно в трансе, рисовала им кресты на дверных косяках и подоконниках, непрерывно шепча заклинания. Потом достала из своей шкатулки, всегда мирно красующейся на туалетном столике в спальне, пригоршню серебряных украшений: цепочек, колье, медальонов, перстней, кованых кубачинских браслетов и серег. Отдала дочкам:
— Наденьте!
Авдею сунула в руки набор серебряных вилок.
— Мне их как, в зубы взять? — поинтересовался фантаст.
— Надо будет — возьмешь, — лаконично ответствовала супруга фантаста.
На часах было без четверти полночь.
Семейство Белинских и неприкаянный дух вампира Кадушкина приготовились к грядущим боевым действиям…
Ака хали олалу халули,
Ака хала лала охала.
Ака нгуни охлаимахалуи
Ака мвани нгунихлала…
— Слушай, Сото… Вот что ты такое поешь? О чем эта пэсня?
— Эта песня есть о том, как один нгуни ушел из дома на охоту на целых двенадцать лун. А когда он вернулся домой с добычей, его старшая мвана уже умывала охломахаи другому нгуни.
— Вах! Все жэнчины одинаковы! И что он сдэлал с измэнницей?
— Он убил того нгуни и заставил свою мвану приготовить из его головы еду. И вырвал сердце у нгуни и заставил мвану съесть это сердце, а потом повел мвану на вершину самой высокой горы и сказал: «Стань птицей». И она летела долго-долго, пока не встретила камни…
— Вах! Какой страшный история! Твой нгуни настоясчий джигит!
…Сото и Ираклий сидели в «предвариловке» и маялись бездельем. Сменившийся дежурный, получив от князя некую мзду, принес невинно заключенным кой-какой снеди. Ираклий уминал сэндвич. Сото хрустел чипсами и смотрел, как за пыльным окошком камеры угасает день.
— Я слышал, что девочки сбежали, — сказал он и аккуратно припрятал пустой пакетик из-под чипсов в карман шорт. — Это хорошо. Значит, нас скоро освободят.
— Вэдь ты колдун, дарагой! — воскликнул Ираклий. — Сдэлай так, чтобы эти замки сами открылись и мы вышли из этого клоповника!
— Нельзя, — кратко ответил Сото.
— Пачему, дарагой?
— Злого духа Кусаи-Милицаи нельзя одолеть, так сказал мне нванга Авдей.
— Много он понимает… — Ираклий улегся на жестком топчане, закинул руки за голову и принялся печально напевать:
Я вчера бродил среди скал —
Динамитный шашка искал…
А нашел — летел далеко.
Ты прощай, моя Сулико!
Был бы я простым чабаном,
Пах бы я овечьим… молоком.
А сидел в засаде в горах,
То еще б сильнее пропах…
— Слушай, Сото! — повернулся он к колдуну. — Давай хоть пэсни петь, чтоб нэ так скучно сиделось!
Сото согласился. И из уст его полилась народная нгунийская песня, приведенная выше.
— Нет, дарагой! Эта пэсня слишком грозная. Другие знаешь?
Колдун кивнул и взревел дурным голосом, дирижируя руками в такт:
Silent night, Holy night, all is calm,
All is bright.
Round yon Virgin, Mother and Child,
Holy infant, so tender and mild
Sleep in heavenly peace,
Sle-e-p in heavenly pe-e-e-e-ace!
Ираклий растроганно всхлипнул:
— Откуда такой хороший пэсня знаешь? У нас в Кутаиси ее дома всегда на Рождество пели…
— К нам в племя давно-давно приезжал миссионер. Я тогда был little child. Он научил нас петь эта песня, говорить по-английски, а потом на нгуни напали бгваны-людоеды и похитили мистера Коннери…
— Эй, парни! — стукнул к ним в дверь дежурный. — Вы того, не шумите.
— А когда нас выпустят?! — заорал Ираклий.
— Выпустят-выпустят. Вот начальник отделения придет, беседу с вами воспитательную проведет, документы проверит, и утречком идите на все четыре стороны.
— Развэ начальники ходят на работу по ночам, а? Врешь ты все, участковый!
Дежурный хмыкнул:
— Наш только по ночам и появляется. Принцип у него такой. Так что не волнуйтесь. Скоро вы его увидите.
Дежурный потоптался еще у железной двери. Потом звякнул замок и молоденький сержантик проник в камеру с искательной улыбкой:
— Слышь, ребятёжь… Может, в картишки перекинемся? Пока главного нет и все спокойно…
Ираклий приободрился. В покере ему не было равных.
— В покер можно, — сказал он.
— Какой покер, братан? В «очко» сыграем на твои часики?
Князь хмыкнул:
— Можно и так.
— Я есть не знать правил этой игры, — заотнекивался колдун.
— А мы тебе объясним!
…Подполковник Людвиг Честнейший вошел под своды родного учреждения в настроении самом приподнятом. Его ждала прекрасная ночь. Он подумал, что, вероятно, подобные эмоции испытывает влюбленный мужчина, торопящийся на свидание: желание, предвкушение, жажда… Хотя по сравнению с эмоциями вампиров эмоции обычных людей все равно что мелодия мобильника супротив органной фуги Баха.
И даже то, что дежурный сержант нарушил дисциплину и вместо того, чтобы занимать свой пост в застекленной комнатке за пультом, отправился играть с задержанными в карты, сегодня не разгневало Мастера. И отсутствие патрульной группы тоже было благим знаком судьбы…
Его голод стал необычайно силен. Поэтому он выпьет троих: и тех парней и азартного сержантика. А потом инсценирует дело так: задержанные напали на дежурного, когда он принес им еду, ему пришлось одного оглушить электрошокером (отчего у преступника не выдержало ослабленное героином сердце), а другой в это время коварно задушил сотрудника шнурком от ботинка. Узрев же содеянное преступление, наложил на себя руки. Все гладко и объяснимо с человеческой точки зрения. И главное — никаких ненужных свидетелей: сегодня ночью волею случая из облеченных властью людей в отделении остались молоденький сержантик и он, Людвиг Честнейший.
Чтобы усилить наслаждение, надо оттягивать его наступление до самого последнего момента, когда и тело и разум будут окончательно затоплены желанием и придадут вампиру нечеловеческую мощь и скорость. Поэтому Людвиг не торопился в камеру. Он внимательно просмотрел доклады подчиненных, сводки происшествий за истекший день, и вдруг его словно хлестнуло по глазам солнечным лучом…
Марья и Дарья Белинские…
Хулиганство в общественном месте…
Мило.
Очень мило.
Вот как, оказывается, проводят невинный досуг дочки небезызвестной ему ведьмы.
Людвиг неуловимо переместился к женской КПЗ, но там было пусто. Собственно, он и не надеялся на то, что эти девчонки окажутся здесь. Прошляпили подчиненные! Бездари! Ведь окажись в его когтях дочки этой ведьмы — это был бы такой козырь!..
Людвиг скрипнул клыками и бесшумно подошел к двери камеры, за которой, судя по звукам, шла азартная игра.
Пора положить конец азартным играм.
Голод пронзил его словно электрический разряд.
Подполковник Честнейший вошел в камеру, не затрудняя себя открыванием двери.
…Они всегда боялись его. Когда к ним приходило понимание, кто на самом деле стоит перед ними. И изначальный мистический ужас заполнял их сознание. Лишал возможности двигаться, говорить и уж тем более — сопротивляться. Так они становились жертвами, покорно, даже с каким-то мучительным наслаждением подставляя ему свои шеи…
В этот раз было почти так же.
Почти.
Когда Людвиг Честнейший словно призрак возник в скудно освещенной пятнадцативаттной лампочкой камере, первым его, конечно, заметил дежурный сержантик (фамилию его Мастер все не удосуживался запомнить. Да и ни к чему теперь фамилия жертве). Сержантик пискнул:
— Здравия желаю, товарищ подполковник! — и хотел было вскочить с топчана, пряча при этом крамольные карты, но двинуться не смог, только вяло шевелился, как муха в банке с канцелярским клеем.
— Добрый вечер всем, — ласково сказал Мастер московских вампиров. — Какая у вас славная компания.
Глаза его медленно наливались нечеловеческой сияющей пустотой.
— О святая Нина, просветительница Грузии! — Бесстрашный князь Ираклий хотел было осенить себя крестным знамением, но рука словно окостенела. Да и все тело было чужим и непослушным, завороженным светом страшных глаз вошедшего. — Прости мои грэхи. Смэрть моя пришла…
И только эбеновый в этом «камерном свете» африканец смотрел на подполковника Людвига Честнейшего безо всякого страха.
Наоборот.
Африканец ему улыбнулся.
Так улыбается акула аквалангисту, случайно перепутавшему ее с корюшкой.
Мастер московских вампиров отшатнулся. Голод уступил место ужасу.
— Кто ты? — спросил он у африканца.
— Я не понимайт по-русски, — глумливо улыбаясь, ответил чернокожий подлец.
И по заполнявшему его плоть чудовищному страху вампир понял, кто стоит перед ним. И какой Силой обладает.
— Не-э-эт!!! — возопил Мастер московских вампиров Людвиг Честнейший в тот миг, когда взбурливший внутри его тела неистовый огонь разметал это тело на молекулы, а все, что не имело молекулярных связей, вышвырнул в близлежащий астрал.
Собственно, «нет» было последним словом самого старого и жуткого вампира столицы. Даже не понявшего, что послужило причиной его окончательной и бесповоротной смерти.
— Чё это было, ребята? — подал голос из-под топчана до смерти перепуганный дежурный сержантик, когда багровый сгусток визжащего пламени исчез из камеры, будто его и не было вовсе.
— Гальюцинацинацинация… — Князя Чавчавадзе слегка заклинило. — Наверное.
— Это был вампир, — спокойно пояснил африканец. — Дух Огненного Мстителя убил его навсегда. Теперь можно не бояться. Эй, слушай, друг, вылезай! Мы еще не доиграли! Ставлю на кон свой браслет. Видишь — чистые изумруды!