Летняя лихорадка
— Че делать будешь мужик, а? Щас тебе рожу начистят!
— Да ты и память в телефоне не сможешь почистить.
Глава 1
168, кветень (апрель), 28
Беромир сидел на лужайке и каким-то отрешенным взглядом смотрел в воды Днепра.
Да-да.
Днепра.
После того последнего нападения он таки дал себя уговорить переехать на новое место. Потому как эти набеги его достали. И, судя по всему, они не прекратятся просто так. Да и березовый сок уже особо и не шел.
Кроме того, клан Тихих медведей, к которому он относился, был единственным из медведей, живущих по реке Сож. Выходя на нее небольшим анклавом. Так-то по этой реке жили кланы волков. А медведи все селились по Днепру в районе того места, которое в далеком будущем станет городом Орша.
Собственно, Сож[162] и означало на каком-то из языков волка. На каком именно уже никто не помнил, просто считал, будто так в старину их и звали. В то время как «Оршица» — малая речушка, впадающая в Днепр у его изгиба и поворота на восток, восходила к праиндоевропейскому названию медведя[163]. То есть, реку, рядом с которой они сейчас сидели, местные именовали не иначе как «Медведица», если на манер XX-XXI веков, а откуда уехали — «Волк», ну или «Волчица», река все же.
Может быть, все это и вздор, но эти игры с названиями на удивление сочетались с расселением кланов. По факту. Да и сидеть там — на реке Сож, Беромиру не было никакого смысла. И кланы другой группы, и рыбные ресурсы поскромнее, и с точки зрения логистики — там находилась «слепая кишка». Кроме того, именно здесь священная роща и располагалась. Общая для славян всей округи. Вон какие дубы красовались на высоком холме по левому берегу Днепра.
И только дубы.
Всякую иную поросль безжалостно истребляли…
Беромир недовольно кинул камешек в воду.
Плоский.
Характерным движением.
И тот на удивление хорошо запрыгал, всполошив находившихся поблизости ведунов. Глупость, конечно. Но они восприняли это как очередной акт чародейства. Сам же Беромир был мыслями далеко отсюда. Очень уж странным оказался последний набег…
Кто к ним приходил?
Первое впечатление они производили словно кельты. Однако фальксы совсем сбивали с толку. Да и большое количество элементов римского вооружения.
Допрос раненых ничего не дал. Они просто не понимали местного языка.
Вообще.
Ранее пленные рокосланы попробовали с ними поговорить на своем языке. И даже какое-то узнавание проступило, но не более того. Было видно, что этим ребятам язык явно знаком, слышали, однако, не разумеют.
Дарья попробовали расспросить их на латыни.
Поняли.
Вон как напряглись и подтянулись. А потом залопотали, явно отвечая. Но на своем. Из чего Беромир сделал вывод: с латынью они знакомы и, возможно, сами откуда-то с границы Римской империи. Но откуда и кто?
Там сейчас в рамках разгоравшийся Маркоманской войны было жарко и потно. Поэтому чего только не встречалось. И, возможно, это одна из дружин. Может, даже и кельтов, просто живущих с разбоя там — в тех краях, а потому и имеющих такой странную смесь вооружения.
Почему кельтов?
Из-за их очень характерного отношения к смерти.
Беромиру сложно было себе представить народ, который смог бы терпеть настолько страшные потери с подобной стойкостью. А кельты этим славились. Из-за того, что верили в перерождение душ и считали славную смерть в бою отличным способом улучшить свое положение.
Понятно — до крайностей редко доходило.
Но все же… все же…
Оставалось понять, как они тут оказались и зачем.
Арак погиб раньше, чем мог бы отдать такое распоряжение. И, на момент своей смерти он обладал всеми шансами самостоятельно закрыть вопрос с Беромиром.
Остальные же, отступившие, вряд ли уже добрались до степи. Туда ведь недели три-четыре идти. Или больше. Им ведь охотиться нужно и иначе как-то добывать себе пропитание, в связи с утратой обоза.
А если даже дошли, то что?
Доложились расу. И тот сумел нанять и телепортировать довольно крупный отряд головорезов от римской границы?
Чушь и вздор!
Значит, их отправил кто-то раньше. Кто?
Беромир было подумал про самих римлян. Но было два момента, которые заставляли его в этом крепко сомневаться. Прежде всего, это война. А она у них гремела по всему Дунаю. Как это вообще можно себе представить? Воюют они, воюют. Отражают вылазки таких вот банд, которые стараются прорваться через границу и рассеяться по тылам. И тут… нанимают одну из них, чтобы она…
Что бы что?
В этом вопросе тоже получался тупик.
Подошедшие войска вели себя достаточно жестко и агрессивно, плотно закидывая его людей сулицами. Любая из них могла убить. Вряд ли римляне в этом заинтересованы. Курицу, несущую золотые яйца, только дурак может пустить под нож.
Ну или конкуренты.
Но быстро… слишком быстро все это произошло.
Ведь кому Беромир своими товарами мог наступить на самое болезненное место — на кошелек? Правильно, купцам из Александрии, которые живут среди прочего и с индийской торговли.
Мог? Безусловно.
Но ведун не верил, что до них так быстро дошли сведения и они столь оперативно успели отреагировать. Да еще так — направив против него одну из банд, явно откуда-то с «горячей» дунайской границы.
Дичь!
А может, это рас роксоланов решил подстраховаться?
Допустить. В конце концов, Беромир не вполне ясно понимал внутреннюю политику этих государственных образований степи. Так-то расу выгоднее договариваться с ним. Но кто его знает, какие у него или у них тараканы по голове ползают?
Еще могли подсуетиться языги.
Но Беромир не понимал их мотива. У них есть вкусный кусок, который они вдумчиво жрали. А именно римские провинции по Дунаю. Там всяко лучше. Да — больше рисков. Но оно того стоило. Зачем им лезть сюда? Или посылать кого-то? Смысла он не видел.
Кого он не вспоминал — ничего не складывалось. Или не нужно, или заняты, или слишком быстро. Из-за чего Беромир терялся в догадках. Этот набег просто сломал ему мозг.
Местные, кстати, не парились. Набег и набег. Люди незнакомые, говорят непонятно? Бывает. И его беспокойства не понимали. Даже когда он им описывал свои резоны. Видимо, они мыслили куда меньшими масштабами и более локальными категориями…
— Все думаешь? — спросил, садящийся рядом Вернидуб. — Голова лопнет скоро.
— Не нравится мне этот холм, — кивнул Беромир на предложенное ему место.
— Отчего же? Как ты сам и говорил. Вишь, какой холм. И вода рядом.
— Рядом? — обалдел Беромир. — Да тут более тысячи шагов до нее. При таком удалении никакой доброй пристани не сделать — далеко.
— Зато ежели враг придет — загодя видно.
— Видишь ту рощу? Вон ту, которая на более высоком холме?
— Священную рощу. Да. Вижу.
— А если враг придет оттуда?
— Ты говори да не заговаривайся! — взвился Вернидуб.
— Боги воюют руками людей, — пожал плечами Беромир. — Если придет набег и зайдет оттуда, сможет он через нее пройти? Вот мне кажется, что даже сотня роксолан сумеет. Защита там слабая. Только от случайных прохожих и убережет.
— Мыслишь, боги не вмешаются?
— У кельтов вмешивались? Ни разу. Ибо бог сам ничего не делает. Он дарует удачу, вкладывает мысли, направляет и так далее. Но сам рук не марает.
— Столько лет стояла, и ни один набег на нее не выходил.
— Значит, у вас еще впереди. Времена-то изменились. Я бы поглядел подходы к ней, да укрепил башнями. Чтобы с наскока не взять. И в каждой по несколько человек защитников, звонкий колокол, да припасы воинские.
Вернидуб промолчал, скосившись на «мухомора».
— Что за башни? — спросил рыжий.
— Да ничего сложного. Просто сруб шагов десять на десять поднимается ростов на пять. На верху делается нависающая площадка с бойницами, перекрытая поверху крышей. Вход с самого верха, через скидываемую веревочную лестницу. Внутри выкопан колодец для воды. И лежат запасы еды. Нужду справляют в ведро и выливают за стену по стоку. Надо будет только башню такую замазать глиной снаружи. Хорошим слоем. Чтобы плохо загоралась.
Ведуны переглянулись.
— Что вы так на меня смотрите? По-хорошему такие башни надо из кирпича складывать или камня. Чтобы сжечь не могли и не гнили. А сколько их ставить. Ну… Местности здешней я не знаю. Надо походить. Подумать.
— Не меньше десятка понадобится. — ответил «мухомор».
— Это плохо. Если в каждую по трех человек сажать, то уже три десятка. А еще надо на смену хотя бы столько же. Да хоть какой-то подвижный отряд, приходящий на помощь. У вас сотня-полторы бойцов для защиты рощи есть?
Они промолчали.
Но по лицу было видно — нет. Хотя некоторые из ведунов лукаво поглядывали на самого Беромира.
— Плохо. А… ладно, — махнул он рукой. — Здесь и сейчас роща выглядит слишком привлекательно для скрытого накопления врагов и их последующей атаки, ежели крепость на этом холме поставить. Особенно утром, когда солнце восходит и будет светить в глаза защитникам. Поэтому лучше ее не подставлять под удар.
— Добро, — кивнул «мухомор». — Будешь искать новое место?
— А зачем? Вон видите, в Днепр мелкая речушка впадает?
— Видим, — ответил Вернидуб.
— На том пятачке строится и буду. От рощи он окажется через большую реку. И идти далеко. Из-за чего нападающим смысла в Священную рощу лезть и не будет. Да и по реке подход вон как виден хорошо. Не очень далеко, но есть способы это решить. Так что можно упредить внезапный подход.
— С правого берега много леса. Густого. — заметил «мухомор». — Со всех сторон он эту стрелку обступает.
— Тоже правда. Но это не Священная роща. Его и вырубить можно. Поля там шагов на пятьсот, а то и всю тысячу разбить и раскорчевать. Лес-то нужен на дрова и уголь.
— То нескоро, — махнул рукой «мухомор».
— Есть решение и побыстрее, — улыбнулся Беромир. — Видишь — Оршица течет. Речка малая, но не ручей — не перепрыгнешь.
— Но и не утонешь. — возразил Вернидуб. — Я как-то в нее упал. По грудь вся глубина.
— Не спеши. — остановил его жестом Беромир. — С одной стороны стрелки — Днепр. Тут все ясно. С другой — Оршица. Надобно с третье канаву поглубже выкопать — и уже с наскока не заскочишь. А через канаву ту мостик перекинуть подъемный.
— Пустое, — отмахнулся «мухомор». — Если Оршицу вброд можно перейти у стрелки, то к чему эта канава?
— Берем бревна. Промазываем дегтем. Да забиваем частоколом вдоль берега стрелки. Так, чтобы над водой на рост возвышались или полтора. Кидая поверху замковое бревно, а то еще накидным петлями станут пытаться вырывать. Раз. И уже из воды не выбраться просто так. Но и это еще не все. Можно скребок сделать — такой, как большая мотыга на веревке. С плота ее заводить, в воду кидать, да на берегу вытягивать за ту веревку. И, таким образом, землю на дне реки сгребать в сторону, делая, например, у берега стрелки глубину добрую. И в рост, и два. Иди — перемахни такое. А даже если плавать умеешь на берег не выбраться по частоколу. Так что только через мост.
Ведуны вновь переглянулись.
И судя по выражению их лиц — им понравилось то, что они услышали.
— Так ты крепость без стен ставить будешь? — поинтересовался «мухомор», разбивая эту паузу.
— Отчего же? Поначалу я времянку поставлю. Потом берега укреплю, как вам сказывал. И только после этого приступлю к строительству доброй крепости. Ибо долго это. Ведь если ставить ее, то основательно, чтобы на века. Хорошую. Посему токмо из камня. Али живого, с каменоломен, али кирпичи для того обжигать. А там, за рвом и мостом, можно сделать порт…
— Что? Какой еще порт? — перебил его рыжий ведун.
— А место такое, чтобы много лодок разом могли пристать. Например, прибывая для торга. Мда. И на эту сторону Днепра надо бы мост перекинуть или иную ладную переправу.
— Эко ты замахнулся! — хохотнул «мухомор». — Через такую реку и мост⁈ Мыслимо сие⁈
— Да какую такую? Тут и ста метров, наверное, нет. Кхм. Шагов ста пятидесяти. Не речка-переплюйка, но и не величина великая. Большой мост да по всем правилам, особливо каменный, конечно, ставить сложно и долго. А вот наделать лодок да по весне скреплять их, пуская поверх настил, вполне можно. По такому настилу и человек пройдет, и лошадь с коровой, и повозка. Чем вам не мост? Он так и называется — наплывной. Но и без него можно поначалу. Тут вбить могучее бревно и там. Между ними перекинуть канат покрепче, просмолив, чтобы не гнила. Ну это такая толстая и крепкая веревка. Натянуть. А потом гонять с одного берега на другой простой плот, по ней тягая. Для чего ворот какой поставить или еще чего. Видишь? Сделать-то по-разному можно. Потом же, как обживемся, и ладный мост возвести на опорах каменных.
— Сделать-то можно, но зачем? — чуть прищурившись, спросил «мухомор».
— Отсюда дневной пеший переход до речушки, через которую в Сож можно выйти. Ежели дорогу прорубить через лес — торг пойдет. Да и помощь в случае угрозы дойдет скорее. Особенно если с юга по Днепру враг идет…
Так и беседовали.
В понимании ведунов Беромир сюда приехал поглядеть, что они ему подобрали. А поди ж ты — вон как размахнулся. И крепость, и мост, и порт, и многое иное раскидывая по округе, рисуя весьма масштабную стройку. Чем на удивление стал сводить ведунов с ума. Они-то таким воображением не обладали.
Беромир это почувствовал. Поэтому давая им перевести дух и немного успокоится, встал и пошел прогуляться вдоль берега, бурча себе под нос старое стихотворение:
— Мы в мир принесем чистоту и гармонию[164]…
— Что ты там говоришь? — окликнул его «мухомор», у которого еще и слух был весьма острый.
— Я говорю, что это не трогайте, это заряжено. — хохотнул парень, отвечая ему на все том же русском, совершенно ему не понятном…
Глава 2
168, травень (май), 24
— Мой брат разбит! — воскликнул Сусаг, грозно глядя на склонившихся перед ним людей.
— Вмешались боги. — тихо и робко произнес старший из них оправдываясь.
— Арак говорил, что скорее небо упадет на землю, чем этот лесной дикарь сумеет его разбить. Но ныне брат мертв! И с ним полегло много отправленных мною воинов!..
Сусаг говорил, с трудом сдерживая свое бешенство. В его голове просто не укладывалось то, что произошло.
Как?
КАК⁉
С тем же успехом они могли поехать на лошади по степи, да утонуть на пригорке.
— Милый, — произнесла супруга. — Давай послушаем, что они скажут.
Сусаг резко обернулся на нее, бешено вращая глазами. И даже опустил руку на рукоятку меча, но… спустя несколько секунд немного остыл, вспомнив, что именно она отговаривала его от этого похода.
— Ты что-то знала? — наконец, спросил он.
— Я знала, что Фарн благоволит зятю моего брата. А его благоволение — сила непреодолимая. С ним даже неумеха сумеет многое.
— Это так, — тихо добавил старший из ответчиков, — Фарн ему благоволит. Да и она сам не неумеха. Кроме того, у его людей ладные брони с оружием. И строю они обучены.
— Строю⁈ — удивился Сусаг.
— Подобно ромеям, хотя и не так. У них огромные щиты, которые прикрывают от колена до плеча. Из-за чего очень сложно по ним попадать из лука. Почти все летит либо в этот щит, либо мимо.
— И вы не бросились на них с копьями?
— Они всегда оказывались в неудобном для такого натиска месте. Или за завалом из деревьев, или возле построек, или еще как. Беромир знал о том, как мы воюем, и старался не дать нам удобного момента. Да и копья их метательные…
— Ромейские, — перебил старшего второй ответчик. — Я ходил с языгами в набег на ромейские земли. И видел такие метательные копья. Они ужасны! Легко пробивают любую нашу броню.
— И откуда они у этих лесных дикарей? С порогов мне не сказывали, что не возили в те края хоть какое-то оружие.
— Верно они его сами делают. Ибо копий тех ромейских много. Да и легкие копьеца тоже вредят немало.
— Это какие?
— Вот, — произнес старший из ответчиков, достав дротик из тряпки, в которую он был обернут. — Я вынул его из руки брата, — кивнул он на соседа.
— Это индийское железо! — восхищенно произнес один из приближенных бега.
— Что⁈ — удивился тот.
Советник молча вышел вперед, принял из рук ответчика дротик и внимательно осмотрел его.
— Да, это определенно индийское железо. — резюмировал он. — Только обработано грубо.
После чего повернулся и с почтением протянул дротик Сусагу.
— Это какая-то шутка? — удивился тот, осматривая изделие.
Старший ответчик медленно извлек меч и торжественно его подняв перед лицом, произнес:
— Я клянусь на этом мече, что извлек это маленькое метательное копье из плеча своего брата. Сразу, как мы сумели выйти из ночного боя. И что его бросил в нас кто-то из людей Беромира, а может, и он сам.
После чего поцеловал клинок.
И также медленно и торжественно убрал его в ножны.
— Если это так, то у него много такого железа, — медленно произнес Сусаг.
— И перебив его людей, мы сможем взять богатую добычу. — добавил второй советник. — Многие вьюки металла, который ценится на вес золота.
— Беромир под защитой богов. — тихо, но достаточно, чтобы все в шатре услышали, произнес старший ответчик.
— Это очевидно, — согласился с ним Сусаг, который в этом походе потерял большую часть своей дружины и выступал главной пострадавшей стороной.
Но советник не унимался, обратившись к ответчику.
— И почему ты так решил? Может, вы просто сами были слишком плохи?
— Он вызвал Арака на поединок. И одержал над ним победу в два удара. Хотя наш воин был верхом, а Беромир — стоял на земле.
— Это могла быть случайность.
— Когда мы шли по ночному лесу, чтобы напасть на людей Беромира во сне, то нам показалось, будто их охраняли волки. Они бежали чуть в стороне от нас и выли, привлекая внимая. А потом участвовали в бою. Да и потом, кидая факелы на соломенную крышу его дома, мы никак не могли ее зажечь. Погода стояла сухая, но солома никак не занималась.
— Это правда? — спросил Сусаг у остальных.
Те молча кивнули.
— Но как сухая солома может не загореться? — удивился тот советник, который предлагал новый набег.
— Нам это неведомо, — развел руками старший ответчик. — Мы бросили туда много факелов, но ничего не получилось. Они лежали на сухой соломе. Горели. Но пламя никак не могло с них перекинуться.
Сусаг повернулся к своей жене.
— Разве Фарн в таком помогает?
— Зять моего брата — ведун, посвященный Велесу и Перуну. Если ему благоволят не один лишь Фарн, а боги, то подобные чародейства не должны удивлять.
— Чем же он вызвал их любовь? — поинтересовался советник «ястреб».
— Я о нем только слышала и очень немного, так что не могу сказать. — ответила супруга бэга.
— Чародей, значит, — хмыкнул Сусаг.
— Вполне возможно. — кивнула жена. — Иначе как понять, откуда у него столько индийского железа? Я слышала, что в самой Индии его чародеи и получают.
— Это плохо, — нахмурился один из советников. — Очень плохо.
— Или хорошо. — возразила супруга Сусага.
— Отчего же? — удивился бэг. — Иметь во врагах чародея, это разве хорошо?
— Он родич тебе через меня. И твоим детям. А разве родичи не договорятся? Тем более повздорил с ним не ты, а Арак. Разве не так?..
— Ну-ка взяли! — крикнул Беромир. — Еще. И еще. Давай-давай! Тяни! Всё! Стой! Хватит! Куда⁈ КУДА! Твою же…
— Ты не кручинься. — хлопнул его по плечу Вернидуб. — Научатся.
— Словно парализованные.
— Это как?
— А… — махнул он рукой и оглянулся в поисках курящих.
Таковых не нашел.
Чай, табак еще не завезли.
Грязно выругался и пошел немного перевести дух, пройдясь по берегу. Стройка на стрелке Днепра и Оршицы шла полным ходом…
Переезд прошел быстро.
Бояре с дружинами помогли. Ловко перевезя на лодках все потребное к тому местечку по притокам реки Сож, откуда пешим ходом сутки идти до Днепра. Выходя на его берег аккурат в нужном месте.
Дальше — подключились местные, пригнав пару десятков лошадей. Плохоньких. Да взятые Беромиром в трофеи семь коней пригодилось. Так что, навязав волокуши, все быстро перетащили к Днепру. Включая лодку самого ведуна.
Потом еще немного рутины с переправкой.
И вуаля!
Гора различного барахлишка оказалась на новом месте. А для полной красоты, как заметил ведун, не хватало сверху только фикуса в горшке…
Добрыня тоже никуда не уехал вместе со своей с семьей и девятью раненными, что в декабре остались на излечение. Им всем всё равно деваться было некуда. Там, на юге, их ничего кроме смерти не ждало.
Оба пленных роксолана тоже никуда не ушли.
Зачем?
Беромиру поначалу казалось, что они боялись расправы по возвращении. Но пригляделся — нет. Более того, именно они и выносили одну из рогаток перед самой атакой. Первыми выскочили. То есть, они по какой-то причине сменили сторону.
— Фарн, — лаконично ответила Дарья.
— И как это понимать?
— Тебе он благоволит. А значит, и тех, кто за тобой пойдет, не обделит своим вниманием. Гибель Арака и поражение его воинов… оно просто немыслимо. Думаю, они решили, что от Сусага отвернулся Фарн, вот и остались с тобой.
Ведун задумался и стал к ним приглядываться. Лишние мужчины ведь ему не повредят уж точно. Тем более имеющие боевой опыт.
От тех «клетчатых» еще трое осталось. Остальные раненые померли, а эти вот — на поправку пошли. Хотя им еще несколько месяцев лечится и восстанавливаться.
Они тоже при нем находились. Пока, во всяком случае. И даже мало-вяло стали местный язык учить. Самые простые и ходовые слова и связки. И мало-помалу они тоже стали помогать.
Причина проста. Дарья им ясно объяснила на латыни «политику партии». Предложив выбор.
Драка же закончилась.
Поэтому дальше все зависело от них. Хотят оставаться пленниками — их право. Но кормить их станут остатками и при случае кому-нибудь продадут. Хотят вести себя как свободные люди — должны включаться в работы. Тогда и кормить будут на равных, и на второе лето они вольны будут уйти.
Выбор делали они недолго.
Просто переглянулись. Кивнули. И пошли помогать по хозяйству.
Нападения их особенно не опасались.
Какой смысл?
Их не убили. Предложили год поработать и проваливать домой. Отличный ведь вариант. К тому же для Барбариума такой подход вполне практиковался. Ничего нового или необычного в нем не имелось. Да, собственно, бояре его ведуну и предложили, понимая проблему нехватки «рабочих рук».
Вот и выходило, что вокруг Беромира волей-неволей собралось десять мужчин постоянного «двора», если так можно выразиться, и пятеро — неопределенной привязки. Но так или иначе — пятнадцать человек на ближайший год. А еще Злата, Дарья, жена Добрыни, три вдовушки, две дочки малые Добрыни и его сын Влад.
И это — не ученики.
Это — люди, так или иначе, связанные с ведуном лично. Его свита и окружение, если так можно выразиться. Ну или двор, ежели говорить на манер сильно более поздний.
Ученики, кстати, тоже пока находились при нем, крепко помогая.
Вот в тридцать шесть наглых мужских «лиц» и пытались «слепить» хоть какое-то подобие крепости. Отвлекаясь на дозор и ежедневные наряды по ловле рыбы. Но это так — в довесок. После взятия обоза роксоланов и части лодок «клетчатых» припасов хватало. Даже с избытком. Просто на одном просо долго не просидишь, тем более на тяжелых работах, вот рыбой и разбавляли…
Будучи очень сильно ограниченный во времени Беромир, решил строить деревянную «времянку». Несколько лет простоит — уже хлеб. За это время или ишак сдохнет, или падишах. То есть, он рассчитывал начать строительства более подходящего укрепления. Желательно кирпичного. А если не получится, то еще одну «времянку» можно будет поставить или эту подновить.
Все строилось вокруг башни.
Обычный такой большой сруб восьмигранный, только достаточно высокий. Порядка семи метров или восьми. Без крыши. Просто «туловище». Да с каждым изломом стены метров по пять. Из-за чего башня больше напоминала колоду… или бочку какую.
Первый этаж глухой.
Совсем.
В нем Беромир планировал оборудовать ледник и вырыть колодец аварийный. Вход в башню он планировал через второй этаж по высокому крыльцу. Такому, что и таран ручной не применишь из-за маленькой площадки. А на самом верху — этаж с выносной галереи и бойницами как во фронт, так и в низ.
От этой центральной башни — донжона — шло две стены метров по тридцать, сделанные как длинный сегментированный сруб. Глухой снаружи и окнами-дверьми только вовнутрь. Заканчивались эти стены двумя небольшими башенками квадратными и еще одной такой же стеной, только уже около двадцати метров, замыкающей этот треугольник. И вот как раз в этой короткой стене и находились ворота со штурмовой калиткой. Расположенные таким образом, чтобы от каждой из малых башен было до них не далее десяти метров. То есть, и пилум метнуть, и дротик — в самый раз.
Не самая лучшая конструкция.
С вопросами к ней немалыми. Но на большее пока было не замахнуться. Ни времени, ни строительных материалов не имелось. Даже если «лепить» из сырой древесины. И это-то получалось с великим скрипом…
— Унял гнев? — спросил подошедший Вернидуб.
— Иногда мне кажется, что они специально вот так поступают. Устали они от стройки.
— Дело тяжелое.
— Нет. Не в этом дело. — покачал головой Беромир. — Домой они хотят. Похвастаться. Ведь, как я и сказывал им — каждый ученик мой к пробуждению в железе оказался.
— Отнесись к ним с пониманием.
— Не могу, — покачал головой Беромир. — Ведь чем быстрее все сделаем, тем скорее они домой оборотятся. Зачем затягивать?
— Не со зла они. Будь уверен.
— Ну я же глаз не лишился?
— Ты и на нашего рыжего чуть с ножом не бросился там, у старого жилища. — хохотнул Вернидуб. — Ярый больно стал.
— Да вы и сами хороши. Догадались такое учудить… — покачал Беромир. — Словно с ребенком или с дурнем каким пытались сладить. Прямо бы сказали, зачем я вам тут надобен был. А то устроили… это хорошо еще все живы остались.
— Кто же знал, что ты такой кусачий. — улыбнувшись одними лишь глазами, произнес седой.
— Если бы не то, последнее нападение, я бы сюда не поехал. Даже посмотреть.
— Отчего же?
— А просили вы больно страстно. Выглядело очень странно, и казалось, что вы задумали какое-то дело дурное. Хотя… — Беромир скосился на Вернидуба. — Я и сейчас не шибко-то верю в ваши добрые намерения. Неужто решили в роще в жертву принести?
— Дурной, что ли⁈ — взвился Вернидуб.
— Ты чего? Словно ошпарили.
— Откуда в тебе только и берется эта скверна? — покачал седой головой, немного успокоившись. — Мы же к тебе всем сердцем.
— Поэтому устроили эту игру с отказом в пробуждении? Вы думаете, я не заметил, как этот «мухомор» легко уступил и согласился?
— Ой, да плюнь. — поспешно отмахнулся Вернидуб.
— Если бы плюнул, то не догадался бы, где и как роксоланов встречать. Сказывай давай.
— А чего тут сказывать? Не по обычаю. Он прав. Хотя и ты прав. Вообще, когда с тобой рядом находишься — понимаешь — ты не от мира сего. Другой. Чужой. Но свой.
— В твоих словах нет противоречия? Как можно быть чужим и своим одновременно?
— А как иначе сказать — не соображу. — неловко улыбнулся Вернидуб. — Красный лист тебя с рождения знает. Видел, как ты рос. Все ведь на глазах. И не только он. Так что ни у кого из нас нет сомнения в том, кто ты и откуда. Да только… ты настолько нам чужой и непонятный, что не пересказать.
— Влияние богов. — несколько неуверенно сказал Беромир.
— Без всякого сомнения, — предельно серьезно произнес Вернидуб. — У тебя даже внешность изменилась. Я-то не уразумел, а Красный лист сказал — словно другой человек сквозь тебя проступает.
— Да ну, — отмахнулся парень. — Придумаете тоже. Просто стал хорошо питаться и упражняться. Оттого и тело окрепло.
— Все, кто тебя ранее знал, говорят — изменился. Во всем. Вроде лицо старое, да только взгляд иной, и осанка, и манера держать себя, и движения… Ты сам на себя непохож. Ну и, как ты сказываешь, крепким стал. Много вокруг таких?
— Так и ты рядом окреп.
— Ну я не так сильно. Самую малость. Да и в остальном не менялся. А вот ты — до неузнаваемости.
— Что поделать, — пожал он плечами. — Видимо, такова плата за близость богов.
— Ты не подумай ничего дурного. Просто в Священной роще много вопросов. Особенно у людей, которые с тобой не общались и не виделись. Многое издали не разглядеть.
— Может, и так… Хотя мне от этого не легче.
— Тогда и голову себе не забивай. И не отвлекайся оттого, что делаешь, — улыбнулся Вернидуб. — Дело оно от любых тревог отваживает. А старики они всегда ворчат по любым поводам. Пойдем, люди уже ждут.
— Ждут они, конечно, вон зубоскалят…
Глава 3
168, червень (июнь), 5
— Тит! Давно тебя не видел. — произнес центурион.
— Два года. — мягким голосом ответил большой, излишне упитанный гость в дорогой одежде.
— Ты, кажется, стал еще больше.
— Мне нравится моя жизнь, а ей — я, — хохотнул он и хлопнул себя по пузу. — А ты, я смотрю, все бегаешь? Как был сухой в нашу юность, так до сих пор и не отъелся.
— Дела-дела.
— Слышал уже о степном пожаре?
— Сейчас? — удивился центурион. — Так только молодая трава проросла. Чему там гореть?
— Я образно говорю. Роксоланы отправили отряд навести порядок в лесу. И… как бы это помягче сказать. Он там сгинул, вместе с командиром.
— Беромир отличился?
— Он самый. Араку, по слухам, лично голову отрубил. А из двухсот пятидесяти всадников, выделенных из войска Сусага, вернулось едва три десятка. Хотя там еще и племенное ополчение было. Всего до четырех сотен человек.
— Хм… Занятно… — произнес центурион, вставая и начиная прохаживаться. — А я еще думал, куда те деятели подевались? Видимо, они с ним уже познакомились.
— Ты о тех фракийцах? — мягко улыбнулся Тит. — Или откуда они?
— А ты и о них уже знаешь?
— Шума от их драки на порогах тоже немало. Туда-то они по большой воде проскочили да вдоль высокого правого берега. А обратно пороги обнажились, и им пришлось перетаскивать свои лодки волоком. Вот с них торговую пошлину и захотели взять. Так они десятка два роксоланов зарезали.
— И ушли?
— Еще чего⁈ На нижнем пороге их догнали. Ну и выбили подчистую. Как мне шепнули — сопротивлялись они отчаянно. Признавайся, это ты их отправил?
— Делать мне больше нечего! — раздраженно фыркнул центурион. — Мне векселяцию надо укреплять. И оборону города. И свое благополучие. Через что Беромир мой лучший друг. Пока он продает нужные мне товары.
— А откуда тогда взялись, эти фракийцы?
— Они не фракийцы. Дунайские кельты.
— Очень интересно. — улыбнулся Тит, грузно присаживаясь, скорее даже оседая на лавку. — И что же их сподвигло отправиться в такой дальний поход? Разве на Дунае сейчас им нечем заняться?
— Самому интересно.
— А что наш командир говорит?
— Если опустить ругань, то ничего. Он сейчас очень активно ищет того «доброго человека», который это устроил.
— Что «это»?
— Сведений очень мало. Один из отрядов союзников, переселившихся лет тридцать назад с Карпатских гор, внезапно сорвался и куда-то побежал. Когда заметили, было уже поздно. Сейчас люди Маркуса Понтия Лелиана опрашивают их семьи. Может быть, удастся выйти на заказчика, а может, и нет. В таких дела мало кто подставляется и действует открыто.
— Хм. Занятно. А ты их почему пропустил?
— Там было триста кельтов. Чем мне их останавливать? Векселяция защищает город и не может удаляться столь далеко. К тому же у меня едва сотня, притом плохо снаряженная. Отправить я мог только молодую ауксилию, но она просто смешна. Кого они остановили бы?
— Пожалуй, ты прав. Никого. А есть догадки, кто этих кельтов мог послать? Наверняка же на кого-то думаете. А у меня торговля идет. Не хотелось бы глупо подставляться.
— Вероятно, кто-то из врагов нашего командира. Ведь его положение сильно укрепилось за минувший год. Сам понимаешь, это не могло пройти бесследно.
— Слышал-слышал… маркоманы уже ворвались в Италию. А он предупредил заранее. Его слова критиковали. Но Сам оценил. И теперь просто в бешенстве.
— Все намного интереснее. Он уже семи сенаторам головы снял и еще сотне людей рангом пониже. Причем в Риме к таким его поступкам отнеслись с пониманием. Все-таки маркоманы совсем рядом.
— Семи сенаторам? Хм. Из-за слов нашего командира?
— На римском монетном дворе проказничали. И так получилось, что эти люди оказались связаны с клеветниками. А Марк Аврелий давно к ним присматривался. Ну и чего тянуть? Отличный же повод. Как ты понимаешь, не всем такое наведение порядка пришлось по нутру. И пока ясно кто именно решился ударить по нашему командиру таким образом. Ведь любой мог, так как с монетного двора много кто из сенаторов кормился.
— Получается, что мы втравили нашего лесного дикаря в большие игры. И что будем делать? Он ведь их может и не потянуть.
— Беромир, судя по всему, и сам неплохо справляется. Сколько у него людей было? Вряд ли больше сотни. А он вон какую толпу перемолотил. Хороший командир.
— А сколько их у него осталось, этих людей?
— Если после четырех сотен роксоланов их хватило на три сотни кельтов… ну… полагаю, достаточно. Хотя было бы неплохо это выяснить.
— Вода камень точит, — возразил Тит. — Какое количество таких он натисков выдержит?
— Не решусь даже предполагать.
— И я. Но одно тебе скажу — я со всей этой историей еще свои прибыли не получил. Пока я несу одни убытки. А тут еще такие риски. Ведь, если он слишком быстро сдохнет я ничего не заработаю.
— И что ты предлагаешь?
— Роксоланы много людей в рабство пригнали. Мы можем предложить ему их выкупить. Например, за индийское железо. Тебе ведь нужно снаряжать свою векселяцию. И мне своих ребят вооружить было бы неплохо получше. А ему пригодились бы люди. Почти свои.
— Одевать легионеров в лорики из индийского железа? — усмехнулся центурион. — Не жирно ли?
— Жирно и не нужно. Я о другом. Мой человек недавно как раз вернулся, проводя изыскания по твоему вопросу. Искал, где можно закупить доспехи и оружие.
— И как? Удалось что-то найти?
— Сам понимаешь — сейчас все уходит в Италию и на Дунай. Но мне удалось нащупать варианты. В Александрии нашелся купец, имеющий родственные связи с руководством мастерских Никомедии, Кесарии Каппадокийская и Антиохии. Он сможет договориться, чтобы нам немного отложили. Но дороже.
— Сильно дороже?
— Вдвое. Это если чуть-чуть. А так — и втрое, если запросим много.
— Ого!
— А что ты хотел? Срывать заказы Самого опасно. Если понемногу отщипывать — не заметит. Но все одно — боязно.
— Сколько они могут дать и чего?
— Набрать сотню хамат, думаю, смогут. И шлемов к ним. На будущий год еще столько же. Официально оно все пойдет к тебе в векселяцию, так что надо придумать, как излишки списать. Сам понимаешь — война. Люди Самого сейчас очень плотно опекают такие мастерские. И могут возникнуть вопросы.
— Неплохо-неплохо, — покивал центурион. — А скваматы?
— Неизвестно. Может десяток-другой, хотя с ним много непонятного.
— Ламинаты?
— Нет. Вообще. Мне прямо сказали, чтобы я даже не заикался. А так, вообще, этот купец считает, что при некотором желании можно многое добыть. Пилумы, спаты и прочее. Понемногу. Были бы деньги.
— Только не ламинаты.
— Они на личном контроле Самого. Очень нужны. Нужно немного подождать. А с остальным — главное плати и не наглей.
— Вот с этим как раз у нас большая проблема. — задумчиво произнес центурион. — Мы не знаем, сколько даст нам Беромир индийского железа, сахара и компасов.
— Понимаю. — кивнул Тит. — Сейчас главное, чтобы все успокоилось. И ему дали просто спокойно работать. Хотя бы пару лет.
— Маркус сказал, что в Александрии купцы, ходящие в Индию, дадут по сто либр золота[165] за каждый компас. Беромир положил за компас сорок либр серебра.
— Ох… — выдохнул Тит, осознав то, что разница в цене выходит в тридцать раз.
— Да. — кивнул центурион. — Первый мы подарили Самому. Если Беромир сделает пять компасов, мы закроем все расходы по вооружению и снаряжению и векселяции, и ауксилии.
— А сколько у нас там купцов в Александрии, которые с Индией торг ведут?
— Сорок семь человек. Эти по сто либр возьмут. Остальным придется дешевле продавать.
— Неплохо. — кивнул Тит. — Я, пожалуй, тоже назову Беромира своим лучшим другом.
— Маркусу также шепнули, что с индийским железом увлекаться не надо, и с сахаром. До них уже слухи дошли. Лучше пусть волшебные вещи делает. А то входить во вражду с купцами Александрии очень опасно. Для них это железо и сахар — важный товар.
— Но не основной. — возразил Тит…
На Оршице стояла жара.
Прям лютая.
На небе облачка и ветра практически нет — вон листва почти не шевелится. Да и Днепр лежал красиво, не зеркальной гладью, конечно, но близким образом. Из-за чего ближе к полдню работать стало просто невозможно.
Ученики еще вчера отправились по домам. Сразу, как завершили строить контур крепости. С горем пополам. И так уже давно бы сбежали, если бы не прямой приказ ведунов из рощи. Так или иначе, все остальное уже без них. Благо что оставшегося двора Беромира появились и места для отдыха, и складские помещения, и даже конюшня. И если лошадям еще можно было прожить все лето под открытым небом, то трофейное просо очень не хотелось потерять из-за дождей или еще какого ненастья. А ведь именно оно и выступало тем ядром экономической стабильности, на которое опирался ведун. Купленное по осени жито, которого осталось уже мало, да взятое с роксоланов и кельтов просо…
— Пошли купаться!
— И не уговаривай, — отмахнулся Добрыня.
Остальные тоже не соглашались.
Добровольно лезть в воду люди просто боялись. Поэтому Беромир плюнул на них, фигурально, и отправился один.
Никаких пляжей пока здесь не наблюдалось.
Поэтому пришлось осторожно заходить в виду, выбирая, чтобы зарослей поменьше. Первый раз в реку полез на новом месте, кстати. Поэтому осторожничал. Он бы раньше опробовал Днепр, но так уставал из-за стройки, что не хватало времени и сил. А тут вот сподобился. И так откладывал слишком долго.
Зашел он значит по пояс в теплую воду.
И подавшись вперед, лег на нее да поплыл. И хорошо так, ловко. Тот брасом, то кролем, то на спине. И вообще — балдел как мог. По такой жаре в теплой водичке одно удовольствие. Главное — не нырять. Он разок это сделал и сразу прекратил. Прогретым оказался только верхний слой в метр — полтора, а дальше холодновато.
Вжух.
Что-то свистнуло рядом.
Вжух.
Еще раз.
Беромир даже и не понял поначалу. Но на третий раз приметил, что рядом с ним в воду стрела упала. И близко так — в пределах рассеивания. Во всяком случае, именно мысли о накрытии его и посетили. Даже припомнились вспышками фрагменты фильма про Чапаева.
Вжух. Прозвучало еще раз.
Он нервно и резко обернулся. И почти сразу приметил какого-то незнакомца с луком на левом берегу у дерева в тенечке. Хотя почему незнакомца? Его же лица не разобрать из-за тени, поэтому там мог быть кто угодно.
До стрелка было метров двадцать — двадцать пять. И он промахивался. Видимо, сказывались блики воды и местное качество изготовления луков со стрелами. Особенно стрел, которые отличались по геометрии, весу и упругости даже в одном колчане. И это только по древку. Наконечник и оперение дополнительно вносили свою специфику, из-за которой даже на такой дистанции, даже опытный и умелый стрелок мог вот так мазать. А о том, что он явно не новичок, говорили накрытия. То есть, он укладывал стрелы кучно.
Секунда.
И глубоко вдохнув, Беромир ушел под воду. Начав отплывать в сторону, пользуясь при этом струей течения, чтобы удалиться от стрелка как можно дальше.
Вынырнул.
Вдохнул.
Снова ушел под воду.
И пока его голова была над водой, стрелок, не зевая, еще пару стрел выпустил. А то жертва явно уходила.
Где-то на середине реки Беромир, уже немало замерзший от ныряния, решил просто плыть поверху. Дистанция уже образовалась метров в пятьдесят, и он в целом выдохнул. Если там не попал, то с вдвое большей дистанции и подавно.
Гребок.
Еще.
И стрела чиркнула по голове, распоров кожу до черепа на затылке. Он ее даже сразу не заметил. Широкий наконечник просто чиркнул и ушел в воду.
Еще гребков десять.
И новое попадание. В плечо. Тоже по касательной, но куда серьезнее, ибо слегка задело мышцу и оказалось весьма болезненным. Тут-то его и догнало ощущение ранения головы.
Еще два всплеска и тишина.
Беромир обернулся — лучника под деревом уже не было. Видимо, ушел в ближайшие кусты и по ним отходил. Они вон — к самому дереву подходили. Поэтому ведун перевернулся на спину и так, экономя силы, доплыл до самого кончика стрелки. Где его подхватили и вытащили на берег.
Добрыня на что боялся воды, но все одно — запрыгнул в воду, зайдя по пояс. И один из кельтов.
— Что это было? — как-то ошарашено и потерянно спросил Беромир.
Все-таки кровопотеря уже ощущалась. Да и шок от ситуации.
Подбежала Дарья, всех растолкав. Притащив бинты. Не кипяченные, но она это компенсировала, обильно плеснув на них карболкой.
— Ну и вонь… — пробурчал Беромир. — Этот человек, который с луком, куда он делся?
— В лес убежал.
— Погоню надо отправить.
— А если там засада? — спросил Вернидуб.
— То же верно. Кто сейчас в Священной роще?
— Только ее стражи и хранители.
— Сможешь им сигнал отсюда послать?
— Они не пойдут стрелка выслеживать. Им нельзя оставлять рощу.
— Да я хочу понять — живы они или нет. Может, враг подошел, а мы его прозевали.
— Лучник бы не отходил. — на ломанном местном языке ответил кельт. Погружение в языковую среду творило чудеса, как, впрочем, и две тысячи лет спустя.
— Кто-нибудь его разглядел?
— Одежда наша, обычная, — чуть помедлив, произнес Вернидуб. — А лицо в тени — не разглядел.
— Луки наши, — заметил один из роксоланов. — Он как стрелять начал, мы побежали за своими. И как вернулись, несколько стрел успели пустить.
— Так он от стрел побежал?
— Видать, от них, — ответил Вернидуб. — Одна точно в дерево рядом с ним воткнулась. Я приметил.
— Засада — не засада, а это все так оставлять нельзя. — хмуро произнес Беромир, запах карболки которого явно взбодрил. — Надеваем доспехи и выступаем. Надо осмотреть место, может, он чего приметное забыл.
— А если нападут? — осторожно спросил седой.
— Свяжись с рощей. Вы птицами переговариваетесь. Я слышал. Пусть поглядят — видна ли угроза с их стороны.
— Легко сказать, чем сделать, — фыркнул Вернидуб.
— Так сделайте ее! — рявкнул Беромир. — Что как дети?
— Да как мы ее сделаем?
— Хочешь — с флажками подскажу? Чтобы буквы глаголицы[166] взмахами флажков передавать?
— А что такое флажок?
— Флажок — это древко небольшое с куском ткани, которое приделано к его торцу вдоль дерева.
— И как этими тряпками на палках слова передавать?
— Ну, смотри. Издали можно легко разглядеть три положения флажка: рука опущена, рука поднята, и рука отведена в сторону. Так?
— Да.
— Два флажка позволяют получить восемь сочетаний. Исключая то, в котором оба они опущены. Почему восемь?
— Правая рука опущена, левая отведена или поднята — это две. Левая опущена, правая отведена или поднята — еще две. Итого четыре. Обе отведены. Обе подняты. Уже шесть. Ну и еще два сочетания, при котором одна рука отведена, а вторая поднята.
— Хм. Чудно, но… занятно. Однако же букв у нас больше.
— Так в чем беда? Просто нужно договориться о том, сколько для каждой буквы таких взмахов делать. Два или три. Тут надо поглядеть, сколько потребно[167]. Ну и заучить их все. А так — крикнул какой птицей. Привлек внимание. И такими взмахами пересказал что надо. Главное, чтобы разглядеть можно было.
Вернидуб покивал, ясно загрузившись и увлекшись этой идеей.
Беромир же лишь головой покачал, поняв, что он ему сейчас не помощник. Да и он явно дал понять, сложное сообщение передать не сможет.
— Не ходи, — с нажимом сказала Дарья, когда молодой ведун встал и направился облачаться в доспехи.
— Почему?
— Предчувствие. Просто не ходи…
Глава 4
168, червень (июнь), 9
— Голова повязана, кровь на рукаве… — напевал Беромир песню о Щорсе, возясь с «бумажными» делами…
Наконец-то пошел дождик.
Долгожданный, так как от жары изнывали все. Легче, впрочем, от него пока не становилось. Слишком округа прогрелась. Не каменные джунгли мегаполиса, конечно, но все равно — хамам пошел. То есть, вся округа покрылась водяным паром, из-за чего стало особенно потно и душно.
— У природы нет плохой погоды, говорили они. Всякая погода — благодать, сочиняли эти болтуны, — бурчал ведун, утирая снова выступивший пот со лба.
— Врали! — уверенно и решительно произнесла Злата, которой эта жара тоже не нравилась. Тем более что она уже ходила с явно выраженным животом, из-за чего ей и без летнего зноя постоянно было жарко.
— Ты все пересчитала?
— Два раза.
— И все на месте?
— Выглядит именно так. Все же я не стала ворочать корчаги с житом и просо. Ты же запретил. Но с виду все на месте.
— И правильно, что не стала. Вообще, пока непраздна ничего тяжелое ворочать не нужно. А то бед не оберешься.
— Да, я понимаю, — кивнула Злата. — Мама также говорила…
Сказала и всхлипнула.
Но быстро взяла себя в руки. Знала, что мужу все эти слезы доставляют откровенную боль. А жива Мила или нет — неясно. Может быть, еще и объявиться.
— А что мыши повредили? Углядела все?
— Зерно у нас все в корчагах. Я приметила, что они пытались их грызть, но без всякого толку. Толстые у этих горшков стенки. Никаких зубов не хватит грызть. И сверху крышки для них неподъемные. Иное же по чуть-чуть. Сухое мясо погрызли слегка. Ягоды. И все.
— Откуда только они взялись?
— Вестимо, откуда? Из полей. Они же в полях живут.
— А это разве мышки-полевки?
— Почему полевки? — удивилась она. — Разве иные бывают?
— Еще как бывают. И мыши, и крысы. Их много видов.
— Крысы? Кто сие?
— Их старшие родичи, порой вот такие здоровые вырастают, — произнес Беромир, показав руками размер. — Ежели с хвостом их отмерять.
— Ого! Пакость какая! Эти и корчаги прогрызть могу.
— Могут, наверное. Хорошо еще, что их у нас тут нет[168]. Надо внимательнее относится к торговцам. Они к нам на их кораблях могут попасть.
Дальше Беромир рассказал все, что знал об этих грызунах. И о мышах, и о крысах. Немного, но сочно. Поведав, что именно они разносят «черную смерть» — страшную прилипчивую болезнь. И что для борьбы с ними очень полезно держать кошек.
— А это что за зверьки?
— Да такие небольшие пушистые зверьки. В отличие от собак очень дерзкие и самостоятельные, но и полезные. Особенно нам сейчас. Если не заведем их несколько штук — мыши и крысы нас сожрут. А крысы, будь уверена, рано или поздно появятся. Вместе с речной торговлей.
— Нужны ли они, кошки эти? — спросил молчавший до того Вернидуб.
— А почему нет?
— В наших краях не жили. А ну как беды от них великие придут?
— Вот если кошки не придут — беды будут. Где излишки еды — там мыши с крысами, а там, где они — многие прилипчивые болезни да разорения. Мы хотим жить лучше? Вот. Эти грызуны — оборотная сторона благополучия.
— Так выходит гордиться ими надо. Заводятся только там, богатство прибывает.
— Ты про болезни не слышал, что я сказывал?
— Ромеи говорят, что прилипчивые болезни — кара небес.
— А небеса, когда хотят самым суровым образом наказать, лишают разума. Не так ли? По землям ромеев постоянно ходят великие поветрия разных прилипчивых поветрий. А они кошек почти не разводят. Поэтому у них многочисленные мыши да крысы не только портят их припасы и имущество, но и губят, заражая. Та же черная смерть из-за них может десятилетия свирепствовать.
— Думаешь, они о том не знают?
— А сейчас вообще мало кто разумеет в природе болезней. Ту же ведь воду я кипятить постоянно заставляю не просто так. И с очисткой ее вожусь тоже не оттого, что мне заняться нечем. Если руки дойдут — сделаю мелкоскоп. Сам поглядишь, какая жуть в той же речной воде плавает. Удивительно маленькая и неприметная. Но потом. Сейчас нам надо понять — можем ли мы нанять людей в кланах.
— Можем. Отчего же нет? Любой клан за топор охотно выставит десяток работников дней на десять или даже на пятнадцать. — серьезно и убежденно произнес Вернидуб.
— Только не в посев и не в страду?
— Само собой. Тут никого не найти. Если только едой не платить.
— А за сакс?
— Да, может, и за сакс. Нож он здоровый, весьма полезный. Мыслю, на том же можно сойтись.
— Кормить их придется мне?
— Ну а как? Кто на работы зовет, тот и кормит…
Беромир задумался, уставившись в свои наброски.
Бояре и дружинники взяли свою долю добычи из трофеев. Но не индивидуально, а по кланам. Чтобы учесть погибших. А то ведь несправедливо выходило — человек пал в общем деле, а ему ничего.
Посему, сложив все взятые трофеи в кучу, Беромир их систематизировал. И разделил.
На него, то есть, на двор, по общему решению, пришлась половина от добычи. Все ж таки и бояре, и дружинники очень высоко оценили и вклад самого Беромира, и его учеников.
Остальное поделили на шесть равных долей. И посчитали, из расчета ценности. Поторговались немного и утвердили окончательное решение, оформленное Беромиром в специальном письме. Где вначале описывалось: сколько и чего было, а потом — кому чего отошло.
Так вот — на его долю отошла вся еда. Ну, исключая совсем небольшие припасы каждому бойцу, чтобы до дома добраться. А так, с обоза роксоланов и части кельтов удалось взять порядка тридцати пяти тонн просо. То есть, где-то одну тысячу двести пятнадцать корчаг и амфор, в которых это самое зерно и перевозилось. В мешках в те годы это не практиковали по разным причинам. И ткань дорогая, и мыши керамику грызут плохо.
Хорошо?
Отлично!
Для двадцати пяти человек, которые ныне составляли двор Беромира, включая его самого, этих припасов хватит года на два. Если питаться только ими.
Жито с прошлого года осталось шестьсот три корчаги. То есть, примерно десять тонн ячменя. С ним можно еще годик протянуть в текущем составе.
А еще осенью что-то получится добыть… наверное.
Соли взяли много.
Еще весь цветной металл отошел ему. Не так чтобы сильно много, но прилично. Одного серебра килограмм пять. Дрянного, конечно. Но и это неплохо.
Большую часть дельных железных предметов он отдал боярам, ученикам и дружинникам. Чтобы использовать как есть. Себе же Беромир взял, по сути, лом на переплавку, то есть, самые дрянные топоры, копья и так далее. Ну и прочее. Зато много.
Килограмм за двести…
— Так, — задумчиво произнес Беромир, выныривая из собственных мыслей. — У нас выходит трехлетний запас зерна. Это хорошо. Это благостно. И, мыслю, треть мы можем потратить без особых волнений.
— Может, больше? Осенью нам все равно еще привезут. — заметила Злата.
— Или нет. Мы не знаем, что будет осенью. Мыслю, как привезут, так и будем распоряжаться излишком. Зимние работы тоже очень полезны будут. Заготовка дров и вырубка леса под поля зимой сподручнее делать.
Жена пожала плечами, но возражать не стала. Хотя по ней было видно — она считает эту подстраховку лишней.
— Если мы станем ловить рыбу и разбавлять зерно ей, то выделенный запас увеличится на четверть или даже треть. Пусть четверть, чтобы не сильно морочить голову рыбалкой. Вне страды людей можно занять дней на семьдесят. Это значит… — Беромир почиркал немного по восковой табличке, — у нас есть припасы, чтобы летом привлечь где-то сто шестьдесят человек.
— Ого! — не сговариваясь, ахнули все присутствующие.
— С учетом рыбной ловли. А так, если постараться, то и все двести. Жаль, ученики разошлись. Они ведь только-только наловчились бумерангами бить птицу и мелкого зверя. Ну ладно. Теперь вопрос, — уставился Беромир на Вернидуба, — сколько кланы смогут выделить людей?
— Не могу сказать.
— А кто и когда сможет? Лето-то утекает. А там и страда скоро.
— Ну… хм… — задумался седой ведун.
Встал.
Прошелся.
Снова сел.
Если ты будешь кормить и за каждые десять дней работы давать десяти работником по топору или саксу — полагаю, что наберется и сто шестьдесят работников.
— На весь срок?
— На весь. Ты ведь когда считал для летописи, вывел, будто в шести кланах одна тысяча девятнадцать семей. Летние дела непросты, но все одно — каждый четвертый точно сможет отвлечься от них ради такой пользы.
— Десять человек за семьдесят дней получат только семь предметов. Как они их делить станут?
— В род возьмут или в складчину. Даже один добрый топор на десятерых — уже отрада.
— Хм… м-м-м… — промычал Беромир. — Значит, на шестнадцать нарядов по десять человек да на семь подрядов потребуется сто двенадцать предметов. Это разумная плата. Надо без всякого промедления их привлекать.
— Мне когда выдвигаться? — спросил Вернидуб.
— Хоть сейчас. Думаю, завершим сей разговор, покушаем и езжай.
— Так и поступлю.
— Надо было так сразу поступить и учеников не мучать. — буркнул Добрыня…
Никто ничего отвечать на эти слова не стал.
Ну а что тут скажешь?
Поэтому, выдержав небольшую паузу, перешли к следующим вопросам. В первую очередь обдумывая план мероприятий для этих работников. Ведь для торговли с римлянами было бы неплохо заготовить побольше разных товаров.
Ценных.
Сушеное медвежье говно в качестве афродизиака, в принципе, опытный продажник смог бы им продать. Вон гарум[169] свой они ели и ничего, только в нужник чаще бегали. Но Беромир «впаривать» не умел, да и репутацией дорожил.
Кроме того, ему давно уже хотелось получить бумагу. Потому как писать на бересте и восковых табличках его откровенно достало. Да и как книги делать без бумаги? Безумно дорогие на дефицитном пергаменте, то есть, тонких шкурах? С этим связываться Беромир не хотел. А береста… он пробовал. И ничего не получилось. Не то что книги, а даже просто тетради. Так что вариант с бумагой был безальтернативен.
Да и потом — как их делать?
От руки их переписывать удовольствия мало. Да и чрезвычайно кропотливо, с кучей ошибок и мороки. Каждую страницу каждой копии можно было «запороть» одной неаккуратной каплей чернил. Так что таким заниматься он не собирался. Уже прочувствовал. Лично. А вот, ежели из свинца литеры отлить, да деревянный пресс сделать — дело пойдет. Даже с тушью. Лишь бы бумага имелась. Даже ошибки в наборе можно легко проверить первым оттиском с последующей коррекцией. Спешить-то не нужно, как и гнать великие тиражи.
Иными словами — образ будущего дела у него в голове уже сложился. Оставалось реализовать. И если сейчас, да, дел было невпроворот, то появление ста шестидесяти работников открывало новые горизонты. Их, конечно, можно и иначе применить. Но Беромир опасался своей смерти и того, что все его начинания пойдут прахом. Поэтому видел в издании книги сказаний и книги учений фундаментальный способ зафиксировать импульс развития.
В первой он собирался изложить свою легенду о сотворение мира, доведя ее до образования славян и кризиса I века. А во второй хотел свалить всякие прикладные знания. Но такие — открытые. Считай сводный базовый учебник самого широкого профиля. И в таком количестве их сделать, чтобы у каждого ведуна и ведьмы они имелись. И у боярина. Хотя бы в союзных кланах. Тем более что в масштабе текущего момента тираж требовался в какую-то жалкую сотню экземпляров для каждой книги…
— И перевод надо на ромейский язык сделать, — заметила Дарья, когда брат рассказал о своей задумке.
— Это еще зачем?
— Книга сказаний их может заинтересовать. Когда я в рабстве была, приметила, они почти ничего не знают о наших местах. Поэтому в самом ее конце надобно самое пристальное описание дать того, кто где расселен и с чего живет. За одно только это ее ромейцы покупать станут.
— Им разве не важнее германцы?
— О них они мало-мало и сами знают. А вот дальше… как они сами говорят — terra incognita. Я слышал твои рассказы. Если ты опишешь все те земли до великого океана на восходе — цены в глазах ромеев твоей книги не будет.
— Хм… — задумался Беромир.
Ему идея Дарьи понравилась.
Ведь, если эти книги попадут в поле римской культуры то, без всякого сомнения, сохранятся. Даже если тут все кто-то выжжет дотла. Те же гунны. Вообще, чем дальше, тем больше Беромир склонялся к мыслям о Риме, о том, что ему чрезвычайно выгодно его стабильность. Это ведь огромный рынок. Просто необъятный. Через торговлю с которым можно серьезно подняться и укрепиться. Разве что контроль над порогами нужно брать в свои руки. А это война с роксоланами, ведь для них это, по сути, единственная хорошая, стабильная кормушка.
Или не война?
Нужно подумать, как все это провернуть…
Глава 5
168, червень (июнь), 22
— Красота-то какая! — восторженно произнес Беромир, глядя из бойницы.
Эхо скромно промолчало.
Хотя все присутствующие заулыбались. Эту пошлую шутку он им уже давно рассказал и пояснил. Введя, так сказать, в оборот.
Он вообще не стеснялся в таких вещах. И обильно закидывал в местный фольклор анекдоты и веселые истории из будущего. Разумеется, в адаптациях.
Тут и Вовочка шел в дело, и Василий Иванович, и Штирлиц, и поручик Ржевский, и Чебурашка с рептилоидом Геной, и… да кого там только не было! Все, что припоминалось, «напильником» доводилось до подходящей кондиции и отправлялось в массы. Находя, кстати, очень живой отклик.
Сказывалась весьма слабая и низкая база.
Строго говоря, местные жители если байки и травили, то максимально приземленные и по большей части бытовые. Что-то из курьезных моментов, случившихся с их знакомыми или подмеченными ими у животных. Свое они почти ничего не придумывали, так как с фантазией у них все было плохо.
Впрочем, это не было чем-то особенным. Такая проблема много где наблюдалась, когда голод, тяжелый труд и полная изоляция от хоть какого-то внятного культурно-развлекательного, научного и образовательного контента давали о себе знать. Нельзя родиться в диких местах, всю жизнь заниматься тяжелым, примитивным трудом и внезапно добиться каких-то вершин в интеллектуальной деятельности. На практике. Хотя в сказках такое сплошь и рядом встречается.
Беромир отчетливо понимал: мозг — это такой же орган, как и иной другой. И если им не пользоваться в широком смысле слова, он развиваться и не станет. Хуже того — начнет деградировать. Что в полный рост усугублялось употреблением алкоголя и формированием устойчивых привычек, которые сообща могли довести мозг практически до «паралича»[170] или, как говорят отдельные шутники «фимоза». Когда он вроде как есть, а толку от него никакого. И человек в таком состоянии может идти лишь по рельсам, становясь невосприимчив ко всему новому. Словно этакий автоматон… заведенный болванчик.
Плохо?
Ужасно!
Но у этой проблемы имелась и оборотная сторона — позитивная. Как, впрочем, и у многих явлений. При слаборазвитом мозге стрессы воспринимались иначе.
Вообще.
В принципе.
Поел — уже счастье. Птички поют и солнышко светит? Натуральный рай на земле, а жизнь удалась.
И это не утрирование.
Конечно, умение ценить то, что у тебя есть — великое искусство. Одна беда — для полноценного ощущения счастья нужно, к сожалению, быть идиотом. Природным или по обстоятельствам. То есть, человеком, который не понимает окружающих его проблем и понимать не желает. У него все хорошо. Он в зоне комфорта. Примерно, как овечка на мясокомбинате.
Определенный резон в этом имелся. И Беромир понимал, почему предатель из фильма «Матрица» так поступил. Но сам держался другой крайности. Еще когда он был Иваном Алексеевичем, то хотел знать. Просто знать. В широком смысле слова. Как бы горько от этого ни становилось. И теперь окружение свое в такой парадигме и старался воспитывать.
Получалось, правда, плохо.
С одной стороны, существовала сильная вероятность утечки ценных сведений. Из-за чего приходилось устраивать регулярные шоу, закрывая реальные знания «макияжем» ритуалов.
С другой — люди были просто не готовы.
Даже Вернидуб, на что уж прогрессивный человек по местным меркам. Но даже он не обладал абстрактным мышлением[171] путь и в зачатке. Да и вообще очень занятно мыслил, находясь с головой в мистике самого разного фасона.
Беромир несколько раз пробовал сесть и попробовать этому седому ведуну что-то сложное рассказать с позиции научного метода. Только толку это не приносило никакого. Уже через несколько минут собеседник начинал внимательно на него смотреть глазами, лишенными всякого понимания. А потом был просто не состояние осмысленно пересказать то, что ему только что вещали.
Поэтому Беромир и решил, среди прочего, закидывать анекдоты, чтобы хоть немного расшевелить это болото. Все же юмор заставлял немного работать мозгом.
Впрочем, получалось не всегда и не всё.
Приходилось искать варианты попроще. И порой объяснять их по полчаса, пока шутка наконец не «доходила». Впрочем, это окупалось и кое-какие истории все-таки уходили в народ. Вот как сейчас…
Беромир еще немного постоял, наблюдая за тем, как там — внизу шевелятся работники. И пошел дальше — проводить очередную ревизию крепости.
Деревянной.
Построенной наспех из сырого дерева. Из-за чего она сохла и лихо «играла». Лето ведь. Так еще и жаркое. Из-за чего приходилось компенсировать перепады температуры и днем протапливать помещения. Иначе оказывалось, что снаружи шпарило солнышко, выдавая свои тридцать или даже больше градусов. А еще дул ветерок, ускоряя испарение влаги. Внутри же царили высокая сырость и некоторая прохлада.
Вот каждое утро и начинали топить печки. Где-то наспех сложенные, по-черному. Где-то уже нормальные, с трубой, как в донжоне. Крепко и основательно все прогревая, стараясь просушить до звона. Настолько, что спать порой приходилось на улице. Если погода позволяла.
Эта ситуация вынуждала делать обходы.
Каждый день.
Просто чтобы не допустить какой-то значимой проблемы.
А потом — дела.
Другие.
Благо, что возле крепости уже трудилось почти две сотни работников. Их пришлось даже несколько больше, чем Беромир рассчитывал. Да еще и ведунов заявилась целая дюжина. Сверху.
Поначалу-то это сильно разозлило, но быстро выяснилось, что они не зря свой хлеб едят. И их наличие позволило решить вопрос управляемости и ответственности эти работников.
Кем в местном обществе были ведуны в текущем понимании Беромира?
Жрецами?
О, нет!
Хотя, конечно, определенные ритуалы они и могли совершать, и проводили. Но, в первую очередь, на них лежала роль этаких политруков-наставников широкого профиля, помогающих, и словом, и делом, ну и разруливающих сложные проблемы. Из-за чего слово ведуна имело очень большой вес. Их слушались. Да и вообще с ними тесно связывали выживание.
Понятно, в определенных пределах и очень условно. Но если работала сообща целая команда ведунов, то они могли достаточно легко буквально продавить авторитетом любой клан. Так что, прибытие этой дюжины оказалось чрезвычайно важно и полезно. Выступив эхом того инцидента у старого поселения.
Вот убил бы Беромир «мухомора». Даже в кругу. И что дальше?
Разом бы потерял расположение круга Священной рощи. Так как противопоставил бы им себя. Ведь не обычай, а сила, не убеждение, но убийство. А ведуны находились на самой вершине социальной иерархии местного общества.
И он сам, кстати, из роли ведуна вообще не выбивался.
Военный вождь? Так, он сам же объявил, что Перун — бог воинов. Кому как не ведуну Перуна вести людей в бой? Ремеслами занимается и торговлишкой? А разве это не дело для ведуна Велеса? Иными словами, в глазах всего окрестного населения он был вполне себе натуральным ведуном Близнецов. Да, уникальным и особенно могущественным. Может, даже чародеем, которые в глазах обывателей выступали чем-то вроде высшим проявлением ведовства. Но не более.
А вот если бы он вошел на прямой конфликт с рощей… началось бы самое страшное. Ведь иных ведунов много. И их знают. Им доверяют. Так что они вполне могли бы понести по окрестным поселениям всякие нехорошие «проповеди». Поди — заткни их. Выгода выгодой, но у людей этой эпохи мышление еще вполне себе рационально-мистическое, магическое. Поэтому такого рода интервенции привели бы Беромира к изоляции. Может быть, воевать его и не стали, но все бы окрест от него отвернулись.
А так…
Не стал размахивать острыми железками, как буйный юнец, и удалось сохранить рабочие отношения. Из-за чего к нему добровольно явилась и дюжина ведунов, и почти две сотни простых работников. А ведь без поддержки Священной рощи этого было бы не добиться.
Оставалось придумать, как этих всех ведунов интегрировать в создаваемый Беромиром конструкт государства. Самым очевидным образом проступала роль администраторов.
А религия?
А что религия?
В Святом престоле веками позже вполне неплохо умудрялись совмещать роли клириков и чиновников. Тем более что религия, как инструмент и социальный институт все равно нужна. Она ведь и в XXI веке оставалась чрезвычайно значимой, определяя многое в жизни даже вполне светских обществ…
Доработанный катамаран шел «под всеми парами», раскинув оба своих паруса бабочкой. Благо, что ветер тому благоприятствовал. Отчего в Ольвии им просто залюбовались случайные зеваки, оказавшиеся в порту. Он ведь не просто красиво распахнул паруса, но и шел с удивительной для местных скоростью…
Накопив определенный практический опыт, Беромир доработал свой катамаран. Хотя… скорее перестроил. По мотивам. Благо, что рабочих рук хватало.
Два корпуса теперь обзавелись более высокими бортами с развалом на носу. Превратившись в этакие «топорики». Да, качка стала более резкой, но и заливать на волне стало меньше.
Кроме того, Беромир ввел новый элемент — герметичные ящики на носу и корме. Тщательно их подогнав и просмолив. Специально для того, чтобы повысить непотопляемость катамарана. Да и защитная рейка, идущая по дну корпуса, стала побольше и теперь обшита железной полосой. Что, кстати, и позволило катамарану легко пройти пороги. Ну чиркнул о камни разок-другой. И черт с ним.
Но главное — другое.
Катамаран обзавелся парой швертов — таких деревянных плавников. Они располагались на внешней стороне каждого из корпусов. Надо — опустили, резко повысив и остойчивость, и курсовую устойчивость. Надо — подняли, уменьшив осадку для работы на мелководье.
Это позволило установить заметно более высокую мачту. И, как следствие, куда более интересное парусное вооружение. Да — все те же два паруса, однако, заметно крупнее. Все-таки плоскодонный катамаран сносило слишком сильно. Из-за чего приходилось осторожничать с парусным вооружением и не увлекаться. И так-то все с управлением было непросто.
Теперь же в глазах местных он просто летел.
Вот на нем-то делегация от Беромира и прибыла в Ольвию.
Их приметили.
Издали.
И даже вышли встречать. Все ж таки очень приметный кораблик. Ну, формально не встречать, а полюбопытствовать в массе. Однако Маркус догадался, откуда эти гости. Он ведь видел старый катамаран там, у поселения, в прошлом году. А потому первым и подошел к причалившей лодке, отодвинув местных чиновников.
— Не ожидал тебя тут увидеть, — произнес он на праславянском языке, обращаясь к Вернидубу и подавая ему руку, чтобы он вылез из катамарана.
— Да я и сам не стремился сюда вернуться. — ответил на ломанной латыни седой ведун. С немалым трудом. Он, конечно, мало-мало поупражнялся с Дарьей, но все равно — тяжело. Столько лет языком не пользовался совсем.
— Вернуться? — еще больше удивился Маркус.
— По юности я в Ольвии службу нес и Фортуну пытался свою сыскать.
— Но не сложилось.
Вернидуб молча развел руками.
И тут вмешался портовый чиновник.
— Кто ты такой и какова цель твоего визита?
— Я гонец, принес сообщение командиру векселяции.
Маркус подтвердил его статус. И они безотлагательно отправились к центуриону. А к оставшимся спутникам ведуна на лодке поспешили носильщики с едой и водой. Портовый чиновник все прекрасно понял и отреагировал предельно адекватно.
О том, кто такой Маркус и какую роль играет, он прекрасно знал. И если уж он подтвердил, что явился гонец к центуриону, то дело точно серьезное.
— Что у вас там произошло? — отойдя шагов на полста, поинтересовался купец, намеренно вернувшись на праславянский.
— Ты хочешь, чтобы я дважды рассказывал? — едва заметно улыбнулся Вернидуб.
— Проклятье! Я сдохну от любопытства, пока мы дойдем!
— Столько дней как-то выжил.
— Ты, кстати, зачем прибыл-то? Что-то важное?
— Да. Сговориться о торге в новых обстоятельствах, чтобы год не терять. Ну и сообщить о том, что Беромир более на старом месте не живет.
— И где же он теперь?
— У самой рощи по правому берегу.
— Хм… а это, — кивнул Маркус неопределенно назад, — его лодка?
— Да. Сам придумал и построил. Но это уже улучшенная. Понравилась?
— А она так всегда быстро бегает?
— Летает… просто летает! Но Беромир сразу предупредил: не облизывайтесь. Будете хорошо себя вести, он вам куда интереснее «собачку» построит. Это ведь речная, а потому на морской волне будет чувствовать себя скверно. А ежели просто увеличить ее — толку не выйдет. Также резво не пойдет.
— И сколько он хочет за «собачку»?
— Договоримся, — подмигнул Вернидуб. Он, на самом деле, изначально не сильно верил в успех этой рекламной акции. И теперь чувствовал определенное вдохновение. Беромир ведь в очередной раз оказался прав…
Глава 6
168, липень (июль), 8
— Говорят, что смотреть вечно можно на три вещи, — довольным голосом произнес Беромир.
— На какие же? — уточнила Дарья, после несколько затянувшейся паузы.
— На огонь, воду и то, как кто-то другой работает.
— Все шутишь… — фыркнула ведьма, она, чем дальше, тем больше «разрабатывалась» ментально. И уже случались моменты, когда шутки ей не требовалось объяснять. Вот как сейчас. Поэтому Беромир добродушно хохотнул, приобняв ее, и пошел навстречу плоскодонке, на которой только что привезли очередную партию луговой руды. Не мытой. Как есть…
Эти две сотни рабочих рук открыли натурально новые горизонты.
Там, у старого жилища, когда удалось «припахать» бояр с дружинниками, то и сотни работных человек совокупно не набиралось. Да и мотивация у большинства была совсем иной. Одно дело помогать из вежливости и обстоятельств, и совсем другой — прийти на оплачиваемые работы. За которыми к тому же ведуны присматривали.
И кто пришел?
Не бояре да дружинники, которые воспринимали себя элитой кланов, уступающей разве что ведунам да ведьмам. Нет. Сюда явились самые бедные и тянущие наиболее жалкое существование. Оттого и вели они себя намного приличнее. Ленились, правда, немного, но не наглели, так как видели в этих заработках свой шанс…
Работники, пользуясь инструментом Беромира, быстро вырубили довольно крупный участок леса. Не векового, разумеется. Нет. Лет тридцать назад его уже выжигали под посевы. Так что теперь что-то порядка семи гектаров окружающего пространства представляло собой живописные пеньки. С которыми, впрочем, только еще предстояло поработать.
Потом.
Сейчас же, создав определенную зону отчуждения, чтобы незваные гости тишком не подобрались, Беромир переключился на другие дела. А именно на добычу глины, железной руды, известняка и доломитов.
С камнями получилось очень удобно. Так как их выходы обнаружились вот буквально под боком[172]. Просто в процессе расчистки округи от леса.
В минералогии он разбирался умеренно, шапочно, но с этими камешками сталкивался. В свое время, для общего кругозора Иван Алексеевич посетил несколько семинаров. Его прежде всего интересовали руды, с которыми люди сталкивались в прошлом. Вот с доломитом он там и познакомился, который «докинули» просто в нагрузку, описывая футеровки в XIX веке.
Так вот.
С известняком все оказалось более-менее просто[173].
Обжог, погрузил в воду да попробовал заместить строительный раствор из осадка. Для его целей — такой подход работал более чем достаточно.
С доломитом же пришлось возиться подольше. Требовался тест соляной кислоты, чтобы отличить его от визуально очень похожего кальцита[174]. Для этого он в водяной бане упарил немного купоросного масла, привезенное римлянами, и добавил в него поваренную соль. Соляная кислота в такой реакции выходила как газ, поэтому пришлось немного повозиться. Но, учитывая совершенно незначительные объемы, которые ему требовались для теста, это не составило труда. Фактически счет шел на капли.
Раз-раз и готово.
Или, как говорили пингвины и мультфильма «Мадагаскар»: крякнуть, плюнуть и надежно склеить скотчем…
Надо ли говорить, что на его опыты ведуны смотрели с величайшим интересом. Что-то варит. Что-то мешает. Получает, в общем-то, жуткие вещи. А им ума хватило осознать силу кислот. Чародейство. Чистой воды чародейство…
Так или иначе, Беромир определил доломит и стал его откладывать в сторонку. Ибо ценность оного в текущей ситуации не имела никаких пределов. Ведь если его крепко обжечь, то он становился отличной футеровкой для печей, резко повышая их живучесть. Прямо вот принципиально.
Известняк он собирал с расчетом на обжиг и получение извести. Очень важного и нужного компонента в каменном строительстве. Он ведь шел и на раствор, и для формовки разных изделий[175], заменяя цемент, а в чем-то и превосходя[176]. Иными словами, известняк выглядел альфой и омегой в делах каменного, ну или кирпичного строительства. А Беромир именно на него и замахивался. Да, в некоторой перспективе, но чего тянуть, если внезапно образовался ТАКОЙ трудовой ресурс? Когда еще столь удобный случай подвернется?..
Глина же — это глина.
Она являлась основным сырьем для получения красного, керамического кирпича и такой же черепицы, а также глиняной посуды, которая в эти годы выполняла роль тары буквально для всего. Ну и различных элементов технологических изделий. Перегонные кубы те же приходилось из керамики изготавливать.
Ее работники притаскивали в тачках, так как было совсем недалеко. Хитрых таких тачках, китайских. Конструктивно они представляли собой большое колесо, вокруг которого располагалась рамка с грузовыми платформами по бокам от него. Из-за чего такая тачка выходила вполне уравновешенной и не давила на руки погруженным на нее грузом. Поэтому и катить ее получалось сильно проще, чем обычную. Да и вообще — песня, а не тачка.
Ну и железная руда.
Луговая, в основном, то есть, скопления бурого железняка по берегам сырых оврагов, у водоемов или во всякого рода низинах. Этого добра в лесной зоне хватало за глаза. Главное — знать, что смотреть и где искать. Первые-то дни да, Беромиру пришлось походить с ребятами: показывая и рассказывая. А потом они уже сами. Дело-то нехитрое. И ржавую землю с чем-то иным спутать сложно.
Вывозили руду на плоскодонке специальной постройки. Этаком корыте, грубо сколоченном из тесаных досок. Оршица река мелкая и узкая, не развернуться особо. Поэтому плоскодонку эту сделали совершенно симметричной, чтобы не мучиться с разворачиванием с широкими, скошенными оконечностями. Ну и «раздули» до примерно десяти тонн грузоподъемности при осадке в какие-то полметра.
Корыто.
Просто длинное, широкое корыто.
Но именно оно и требовалось здесь и сейчас.
Веслами такое, конечно, по Оршице не провести из-за узости русла. Поэтому работали шестами. Медленно и вдумчиво. Один «гондольер» стоял на носу, второй на корме. Скорость, правда, получалась небольшая, словно у идущего шагом человека, но быстрее и требовалось. Во всяком случае сейчас и на этом участке…
Беромир подошел к этому «корыту» и присвистнул.
— Это где тебя угораздило? — кивнул он на рассеченный лоб одного из «гондольеров».
— Да упал, — нехотя ответил он.
Ведун не отставал, выпытывая.
Подтянулись другие.
Разговор стал более напряженный и… тут раздался голос Добрыни, что вклинился в эти разборки:
— Лодка идет.
— Что за лодка? Где?
— По Днепру. Большая пирога. Много людей. Но кто — не видно пока.
Беромир кивнул и возвращаясь к пострадавшему «гондольеру» продолжил:
— Ты думаешь, что можно упасть в воду и так разбить лоб? Зачем ты пытаешься меня обмануть? Что случилось?
— Да подрался он, — не выдержал его напарник, видя, что не отстанут.
— С кем?
— Со мной. — нехотя ответил он. — Гадости говорил про девку, которую я в жены племяннику метил. Негоже сие.
— А что за гадости?
— Да отказали ему со сватовством к ней. Вот он глупости и болтал про нее самые грязные. Будто она с конем тешилась и с козлом, а людей, дескать, чурается. Я потерпел-потерпел, осаживая его словами, да не выдержал и огрел его шестом по лбу. Откуда и рана сия. Он после того удара взвился. Бросился на меня с кулаками. Ну и искупался. Сам. Голова звенела от удара, вот и поскользнулся. Едва не утонул — пришлось за шкирку вытаскивать из воды.
Этот пострадавший прям поник головой, слушая признание коллеги.
— Правду он говорит? — спросил у него Беромир, когда старший закончил. — Чего молчишь?
— Правду.
— А чего сам молчал?
— Стыдно ему. — фыркнул напарник.
— Ладно. Иди к Дарье. Пусть обработает рану, а то еще загниет.
— Боязно.
— Языком чесать было не боязно? — усмехнулся Беромир. — И не забудь Дарье все рассказать, добавив от меня, чтобы она придумала тебе какое наказание. Но без членовредительства. Понял ли?
— Да. — едва различимо ответил парень.
— Не слышу.
— Да. Все понял. — сильно громче ответил он.
— Так поспешай. С открытой раной по грязной воде самое милое дело нагноение подхватить. Чем быстрее она все очистит, тем лучше. Ну! — прикрикнул на него Беромир.
И тот с видом смертника пошел по указанному адресу.
Все остальные промолчали. Хотя и с некоторым неодобрением. Да, парень увлекся, но доверять ведьме Мары наказание? Сам же Беромир направился к берегу Днепра — гостей встречать. Но как только подошел, так и воскликнул удивленно:
— Ба! Да неужели!
Там, на носу лодки, стояла женщина и махала ему рукой.
— Мила.
Это была она. А с ней — целая делегация…
— Рад тебя видеть, — произнес ведун, обнимая женщину, когда она уже выпрыгнула из пироги на мосток.
— Дочка как? — первым делом спросила она.
— Внутри крепости. — махнул он головной куда-то назад. — Она сейчас уже из нее почти не выходит. Не праздная. С вот таким животом.
— Славно, — улыбнулась женщина.
— Что с тобой случилось? Роксоланы говорили, что ты погибла.
— Насилу вырвались, — серьезно произнесла она, а потом кивнув на троих роксоланов в лодке, добавила. — Если бы не они — точно бы сгинула. Двоих в стычках потеряли, пока вырывались.
— Пойдем, с дороги отдохнете да расскажите все обстоятельно. И спутников своих зови…
Прошли в крепость.
Далее в уже немало просохший донжон.
Сели.
И начали разговор.
Оказалось, что, вырвавшись из главного стойбища орды Сусага, Милу и ее спутников ждало много злоключений. За ними организовали погоню. И один из отрядов «сел им на хвост», вынуждая отворачивать, петляя. Сильный ветер сдул снег со льда, из-за чего их этот маневр прошел незамеченным. Однако пришлось отходить на юг — в зону контроля соседней орды. Ведь весь север степи между Доном и Днепром гудел, и прорваться было просто невозможно. Там-то, у самого Днепра, и случилась драка, из-за которой отряд потерял двух из пяти воинов. Но вырвались. И после определенных злоключений прошли через правобережные владения языгов к родичам Милы.
С трудом.
Занимаясь разбоем в дороге. Ибо иначе им было бы не прокормиться. Благо, что спутники Милы в этом давно «набили руку», так как промышляли подобным почти каждую зиму. Вот и грабили языгов помаленьку. Ловко и умело.
Заодно подменили своих изнуренных лошадей.
А потом на Припяти узнали о том, что Беромир учудил и как больно да обидно побил превосходящие силы роксоланов. Отчего родичи резко поменяли отношение к Миле. И если поначалу ее скорее терпели, то после этого известия стали воспринимать как уважаемого гостя. Более того — кое-кто из ее племянников двоюродных и троюродных даже выразил желание отправиться с ней. Чтобы попасть под руку Беромира.
— А он? — спросил ведун, кивнув на последнего персонажа за столом, пока не введенным в… хм… застольный оборот. — Кто он?
— Валамир[177], мой двоюродный брат по матери.
— Гёт?
— Да, — ответил тот.
— А…
— Повздорил он с конунгом. — вместо Валамира ответила Мила. — У нас скрывался.
— А в чем суть их вражды?
— С дочерью конунга потешился.
— Насильно? — вопросительно выгнул бровь Беромир.
— При мне она присылала гонца, с которым передавала свое обещание уговорить отца, чтобы он разрешил им жениться.
— А что Валамир молчит?
— Тетя все верно сказала. Любим мы друг друга.
— А ко мне зачем пришел?
— О тебе уже идет слава, как об удачливом конунге. Сердце Витимира смягчится, если я добуду и себе славы под твоей рукой. И он отдаст за меня прекрасную Аудофледу[178].
— Понял. А вы что хотите? — поинтересовался Беромир у иных племянников Милы.
— Славы и богатства, — задорно произнес Радомир, почесав затылок.
— А то! — также жизнерадостно поддержали его Ростила и Малята.
— А вы ради чего пришли? — спросил он трех роксоланов.
— Службу служить. — ровно ответил старший из них.
Беромир кивнул, принимая ответ. Формулировка эта вполне переводилась примерно, как «в наем», на более привычный ему язык.
Получалось, что в его дворе прибыло еще семь мужчин и одна женщина. На какое-то время.
И если роксоланов ведун охотно оставил бы. Им все равно податься больше некуда. Поэтому при добром и справедливом к ним отношении они могли оказаться очень надежными ребятами. То вот с остальными — подумал бы. Ему героические дурни не требовались от слова вообще.
А тут…
Мила же, словно бы почувствовав мысли зятя, лишь развела руками. Давая понять, что и сама не рада.
Глава 7
168, липень (июль), 15
— Каждый день шум, — тихо вздохнул один из работников.
— Да и мы работаем без продыху, — согласился с ним напарник.
— Вот неугомонный человек. Все мало ему. Все никак не нажрется. — заметил третий.
— А он разве себе?
— А кому? Тебе или мне?
— Ну…
— Мы-то на него горбатимся. Вон — не разгибая спины. А ему и домина какой, и железа сколько, и жита, и прочего. Сам же ходит важно…
— Ты говори, да не заговаривайся! — воскликнул четвертый.
— А то что⁈
— Услышит тебя кто, и выгонят нас отсель!
— А и уйдем! Кто он такой, чтобы мы для него так надрывались?
— Он тот, — тихо, но веско произнес внезапно появившийся ведун Весемир, — кто позволяет тебе получить железные орудия. Тебе они не нужны?
— Нужны. — несколько опешив, ответил бузотер.
— Тогда отчего ты людей смущаешь?
— Не по-людски это…
— Ты о чем с ним сговаривался? — перебил его ведун.
— Как о чем? — растерялся этот недовольный.
— Что ты со товарищи вдесятером трудитесь на него десять дней, делая то, что он укажет. А он взамен дает вам на выбор или топор деловой, или нож большой как сакс, так и косарь, или серп добрый, или косу. Так?
— Так, — кивнул этот ворчун.
— Беромир каждые десять дней исправно выдает вам железное орудие?
— Выдает.
— То, которое вы желаете, а не на свое усмотрение?
— Именно так.
— Так чего тебе еще надо?
— Мне тошно от мысли, что я горбачусь, а плод трудов моих ему.
— А плод его трудов кому идет? — едко усмехнулся Весемир.
— Как кому? Каких трудов?
— Железо кто делает? Орудия кто кует?
— Ну…
— И главное — тебя кто защищает?
— Я не просил меня защищать!
— Хорошо. — серьезно произнес Весемир. — Тогда поступим так. Ты сейчас собираешься и возвращаешься домой.
— Что⁈
— Твои разговоры лживы и злобны. Они порождают дурной настрой среди иных работников. Беромир тебя ни в чем не обманул. О чем сговаривались, то и положил. Кормит, как и сказывал.
— Добро кормит! — громко воскликнул старший среди этой десятки работников.
— От пуза! — согласились остальные.
— Дома так не ели! — продолжали доноситься отзывы.
Отчего этот ворчун как-то съежился и притих.
— Да дурь он говорит! — воскликнул еще кто-то, толкнув в плечо бузотера. — Беромир верен своему слову!..
Все эти выкрики сыпались со всех сторон.
Минуту, наверное. Может, и больше.
— Тихо! — громко произнес Весемир, останавливая этот акт общественного порицания.
— Я… я больше не буду, — тихо прошептал этот недовольный работник.
— Не будешь? — выгнув бровь переспросил Весемир. — Так, ты уже сеял смуту среди честных людей.
— Всем чем угодно клянусь — не стану более наветы болтать. Не прогоняйте, а? Меня же жена убьет, ежели я так домой явлюсь.
— Не прогонять? И что прикажешь с тобой делать?
— Понять и простить. — произнес он с виноватым и понурым видом, отчего сначала ведун, а потом и остальные засмеялись.
Беромир, впрочем, этой сценки не наблюдал.
Наладив труд работников и доверив пригляд ведунам, он сел анализировать опыт стычек. Как с роксоланами, так и с кельтами.
Самым узким местом оказалась разведка и связь. Как бы это банально ни звучало. Один раз Беромир сумел просчитать место выхода неприятеля и организовать засаду. Но в трех других эпизодах им просто повезло. И если бы удача повернулась к ним не той стороной — все. Сгинули бы.
С крепостью ситуация существенно улучшалась, но лишь для его личной безопасности. В целом же она выглядела достаточно сложной. Слишком тонким и жидким слоем кланы были размазаны по очень большой территории. Иди — угадай, куда сунутся ребята с набегом.
Разве что Днепр.
Но и там — нужно передовой наблюдательный пункт выносить куда-нибудь к слиянию Днепра с рекой Сож или даже южнее. Только далеко это. И связь затруднительная. В теории можно было бы что-то придумать с голубями. Но обширные леса и великое множество хищных птиц делали такую связь крайне ненадежной…
Далее шел сбор.
Под рукой Беромира, по сути, имелось шесть бояр с десятком дружинников у каждого. Плюс-минус. Вроде сила. И немалая по местным меркам. Иди их пробей, ежели в строй встанут да на удобных позициях.
Одна беда — как их собрать-то, ежели быстро? Вот пришел гонец и сообщил о приближении очередного набега тех же роксоланов. И что дальше? Что делать-то? Сколько пройдет времени от рассылки гонцов до прибытия этих отрядов? Как Беромир не крутил — меньше недели не получалось, а то и двух.
Любой внезапный сбор превращался в катастрофу. А уж если неприятель значимым числом решит сунуться не через Днепр — вообще пиши пропало. Хорошо, если сообща через месяц получится выступить.
Что с этим делать? Как сию беду решать?
Вопрос.
И ничего, кроме концентрации населения вокруг рощи и крепости он не видел. Для этого, правда, требовалось сильно поднять производительность сельского хозяйства. И урожаи. Но иначе никак. Просто из-за плеча логистики и дурной связи.
Вот укрепятся.
Соберут крепкое и мощное ядро.
После этого и можно будет расширяться, укрепляя все ключевые места крепостями. Чтобы неприятелю было не пройти и не проехать. А пока… Да вот жаль — никто из местных на это, скорее всего, не пойдет. Из-за чего они окажутся рано или поздно недовольны Беромиром.
Что само по себе немалое испытание для еще толком не родившегося союза кланов.
И что делать?
Обещать ходить в ответные набеги? Так можно всю жизнь в них провести. Долго это и бессмысленно…
Так, перебирая возникшие вопросы, Беромир медленно продвигался к более приземленным и прикладным задачам. Непосредственным приемам ведения боя и вооружению.
Здесь, в целом, все оказалось достойным.
Да, очень не хватало специализированных стрелков, которые бы действовали из-за стены щитов. Но и только. Сама пехота, получившаяся у Беромира, показала себя лучше всяких похвал. Даже на столь ничтожном уровне выучки.
Вопросы вызвал, пожалуй, только шлем.
Так-то серьезного испытания он не получил. Нормального клинча не вышло. Однако плотный обстрел стрелами и легкими метательными копьями немало напряг. Слишком уж лицо оказалось уязвимым. Поэтому недолго думаю Беромир решил выковать довольно большой козырек и прикрепить его на несколько заклепок к шлему. Чтобы чуть наклонившись, перекрывать лицо от летящих в него всякого рода пакостей. Ну и, заодно, наносник «присобачил». Небольшой. Чтобы прикрыть от случайных ударов сбоку в возможной свалке.
К копью тоже возникли вопросы.
По изначальной задумке «крылья» у основания клинка выступали ограничителями. Чтобы копье не проскакивало слишком глубоко, и, через это не застревало. Однако на практике это оказалось попросту не нужно, лишь утяжеляя оружие и ухудшая его баланс.
Мысли о том, что так можно попытаться остановить коня, Беромир отбросил сразу. Он хорошо видел, как «брызнуло» древко под напором скакуна Арака. Работать же копьем приходилось из-за щита и одной рукой, что требовало максимального баланса и облегчения оружия.
Так что на выходе, после переосмысления, осталось копье с широким листовидным наконечником, с одной стороны, и граненым подтоком, под штык, на другой.
В остальном же Беромир вполне был удовлетворен получившимся и у него, и у его ребят комплектом. Да, немного смущали кольчуги. Но так и их не хватало. А так, по местным реалиям они вполне неплохо защищали, особенно надетые поверх стеганного гамбезона. Из всех значимых угроз оставался только пилум, да двуручное копье конного сармата. А в остальном — терпимо.
Так-то да. Славно обзавестись чем-то получше. Но потом. Для начала неплохо и в кольчуги всех одеть да запасец какой-никакой заиметь. И он рассчитывал этот вопрос решить через торговлю. А если не выйдет, то попозже самому браться. Слишком уж трудоемкими они выходили для него сейчас…
— Что грустишь? — спросил «мухомор», подходя на «перекуре».
— Молотобойцев не хватает. Ученики-то наловчились. И силу набрали. А новые совсем будто безрукие и дохлые.
— Готовишься? Мыслишь, снова нападут?
— Не знаю, — пожал плечами Беромир. — Так-то не должны. Но…
— С Припяти вчера человечек пришел.
— И что?
— Плохи наши дела. — бесцветным голосом он произнес. — Роксоланы войско собирают. Судя по слухам — на нас идти.
— О как… — крякнул от удивления Беромир, аж выронив молоток. — А сколько у раса воинов осталась?
— Не могу сказать. — покачал головой рыжий. — Я помню твои расчеты, сделанные исходя из опросов. С ними согласен. Ты ведь так-то же по родам да кланам считал нашим. И я один выборочно проверил. Все сошлось до человека. Но тут… понимаешь, после этого позора от бэгов могли уйти воины.
— Уйти? Как? Они же в кланах и родах.
— Так, вместе с родичами и откочевать.
— Вряд ли ушло много. Одна оплеуха — дело обидное, но не более. Но пусть так. Тогда у раса под рукой окажется от восьмисот до тысячи воинов. Так?
— Возможно. — пожал плечами «мухомор».
— И как он такую толпу к нам собирается вести? Или он не всех? Но тогда для чего делал сбор воинов у себя?
— Это ты у меня спрашиваешь⁈
— Слушай. Но ведь это безумный риск. На остаток лета и часть осени роксоланы от Танаиса до Днепра окажутся совершенно беззащитны.
— Как сказал человек, пришедший с Припяти, к восходу от Танаиса свара. Толком не понять, но там кто-то у кого-то девку выкрал важную, а она умерла. Так что там с прошлого года жуть творится. Смута. А расы и бэги пытаются все это как-то утихомирить. Посему им не до роксоланов. А языги же в большой поход на ромеев ушли. За Дунай.
— Ой, как интересно…
— Что именно?
— Слушай, — проигнорировал его вопрос Беромир, — а этот человек не говорил о том, что к шатру раса прибывали ромеи?
— Так и есть. Прибывали. Сказывал, будто бы о чем-то торговались. Он мыслит — за тебя. Чтобы тебя взяли живым и продали им.
— Нет, — покачал головой Беромир.
— Что «нет»? Почему?
— Я могу ошибаться, но расу роксоланов нужно быть совсем хворым на голову, чтобы в такой ситуации повести воинов на нас. Это же безумие! Им целый флот нужно собирать для сопровождения. А главное, никакого смысла в этом походе нет.
— Не ищи здравость в поступках людей, — покачав головой, возразил «мухомор». — Частенько ими движут простые страсти. Например, рас обиделся.
— Может, и так, но… Знаешь… хм… представь, что ромеи загодя узнали о сборах и выступлении языгов.
— И что?
— А то, что тех могли встретить и разбить. Для этого не нужно так уж много сил. Пара легионов и немного удачи. Если языги славно пограбили, то едва ползли. Тут-то их и могли прижать к реке.
— Давай мы будем не будем гадать!
— Если языги успешно сходят в набег и вернутся с богатой добычей, то роксоланам конец. Просто потому, что языги окажутся заметно лучше вооружены и снаряжены. Поэтому я не верю, что рас роксоланов решился на них пойти без такого известия. А больше ему не на кого наскакивать. Если он только в свару на восходе он не полезет, но это глупо.
— А мы?
— Для этого ему нужен речной флот. Даже тысяче всадников дней на сто потребуется очень немало припасов. С грабежа местных жителей они не прокормятся — их ведь очень мало, и они бедны. Уж кто-кто, а роксоланы это знают отлично. Так вот — речной флот. Его у раса нет и взять его неоткуда.
— Если только у римлян.
— А чем он им за него платить будет? Конскими яблоками? — улыбнулся Беромир.
— Ну… допустим. — нехотя согласился рыжий ведун. — И чем это нам грозит?
— Объединением языгов и роксоланов под одной рукой. Даже потрепанные западные орды все еще сильны. Ослаблены, но не более.
— И потом они возьмутся за нас?
— В военный поход вряд ли пойдут. — покачал головой молодой ведун. — На ослабевшие западные орды сразу попрут гёты и им придется крепко воевать с ними. Им будет чем заняться. А вот закрыть нам торговый путь могут, вынуждая нас к возобновлению выплаты дани.
— А ромеи? Им разве торговля с нами не нужна?
— Они охотно променяют ее на решение куда более важных и сложных задач. Война-то у них там непростая.
«Мухомор» молча кивнул и стал вышагивать.
Кем он являлся в Священной роще Беромир не знал. Но, судя по тому, как другие ведуны к нему прислушиваются, явно не последний человек.
— Без соли тяжело будет… ой тяжело… — наконец произнес рыжий.
— У нас еще есть торговый путь по Двине в море на севере. А там и соль, и янтарь, которые мы сможем выгодно менять на железные изделия.
— Прости, что там?
— Соль и янтарь.
— А янтарь — это что?
— Эм… хм… Камни такие, похожие на застывшую смолу. Элины его зовут электрон, а ромеи суцинум.
— И зачем тебе электрон понадобился? — неподдельно удивился «мухомор».
— Так продавать ромеям. — улыбнулся Беромир. — Он у них высоко ценятся, и у египтян, и в Парфии с Индией. Старый же торговый путь сломали германцы и уже давно.
— А как ты будешь торговать с ромеями, если роксоланы перекроют нам торговый путь?
— Договоримся. Им ведь дань с нас нужна, а не торговый путь перекрытый. Поэтому почти наверняка они попробуют с нами договорится. И электрон как товар станет очень важен. Ведь чем богаче торговый путь, тем больше с него прибытка.
— Значит, Двина. Я тогда оставлю тебя и завтра отправлюсь в те земли. Поговорить. Быть может, мы сможем сговорить о торговлишке по осени.
— Ты? Почему ты? — удивился Беромир.
— Меня там знают. Мама моя оттуда…
Глава 8
168, липень (июль), 22
Беромир гордо сидел в позе орла и с нотками грусти смотрел на дверь перед собой, через щели в которой пробивался свет. В его животе творился какой-то чертов ураган. Все бурлило и клокотало так, словно миниатюрные чужие там решили поиграть в салочки.
Отравился.
Не так чтобы каким-то ядом.
Нет.
Просто второй день был не в состоянии отойти от нужника дальше пары сотен шагов.
Что конкретно он подцепил понять не получалось. Все же он не врач и в вопросах, касающихся медицины разбирался либо шапочно, либо очень узко. Да и то — только там, где сам сталкивался.
Дарья, конечно, старалась. Отпаивала отварами. Даже одну из дочек Добрыни отправила какие-то травки новые искать. С сопровождением, разумеется, ибо сама она пока мала.
Пить воды приходилось много.
Теплой, чуть подсоленной. Просто чтобы не «поймать» нарушение баланса электролитов из-за вымывания солей из организма…
Наконец, он закончил и вышел на свежий воздух.
Никто из окружающих не шутил и даже не улыбался, глядючи на него. Дело-то серьезное. У них, у самих так на глазах знакомые и родичи сгорали. Поэтому если и смотрели, то с тревогой и озабоченностью.
Всеми делами в крепости сейчас заправляли Мила и Дарья. Беромир лишь изредка подключался — постольку-поскольку. Злата уже с головой ушла в беременность. Все ее мысли были только о ней. Да и за пределы крепости она не выходила. Сильно помогавший «мухомор» уехал. Точнее, уплыл. А остальные…
Пользуясь случаем, все вокруг как-то расслабились. Из-за чего дела пошли совсем неспешно — в привычном для местных ритме. Словно бы сонная пелена легла на всю округу легка… этакая магическая аура лени…
— Не кручинься, — тронув ладонью лоб для контроля температуры, произнесла Дарья. — Выздоровеешь. Ты молод, полон сил. Да и хворь эта не так уж и сильна. Я видывала и много хуже.
— Да сдохну и сдохну… — буркнул Беромир, едва слышно.
— Что-что⁈ — уперла руки в боки она. — Чтобы ты мне такое больше не говорил!
— Да ты сама посмотри! Чуть слег — разом все вокруг словно в болото стало погружаться и какой-то сон. Ради кого стараюсь? Сдохну и все прахом пойдет.
— Вот поэтому тебе и надо жить!
— Как будто это что-то изменит…
— Изменит! Ты погляди вокруг. Сколько случилось с твоего преображения? Три лета от силы. А как все поменялось! Бояре. Дружины. Крепость. Железо. Это УЖЕ не пойдет прахом. Будь уверен!
— Мне бы твою уверенность…
— А то, что люди стали работать так, — мотнула она головой, — то их можно понять. Сколько дней подряд ты их гонял без продыху?
Беромир промолчал.
Вместо него ответил живот, что-то недовольное побулькав.
— Это пройдет — и с новыми силами за дела возьмешься.
— Только людей уже вскорости надобно отпускать. Страда на носу. А потом… Неясно — придут ромеи али нет. Ты ведь слышала тот разговор?
— Слышала.
— Если они не придут, то все очень сильно замедлится.
— Не страшно. — отмахнулась она. — Одно то, что ты поставил крепость и создал бояр с дружинами — дорогого стоит. А эти твои заработки, на которые людей пригласил? Ты, верно, не понимаешь той великой пользы, которые они несут.
— Почему не понимаю?
— Если бы понимал, то не бурчал бы! Скоро четвертый срок подойдет к концу. И шестнадцать нарядов получат еще по одному топору или там косе. Это прибыток ценных железных инструментов в наши кланы ТАКОЙ, что и за десять лет ранее не случалось, и за двадцать. Притом топоры тяжелые. И их почти что и не было ранее. Али думаешь, отчего все берут именно их?
— Только из-за веса?
— Да. Хотели поначалу разное. А поглядев, берут лишь топоры. Вдруг с тобой что случится, кто их еще даст? Ромеи-то самые легкие железные изделия везли и драли за них три шкуры. Четыре десятка дней и шестьдесят четыре топора! Невероятно! Если получится каждый год так делать, то за десять лет топоры окажутся в каждой семье. Понимаешь? В КАЖДОЙ! Что-то торгом, что-то таким заработкам. Но это нечто невообразимое!
Беромир покачал головой.
Сестра говорила здравые вещи, но ему они казались мышиной возней. Через десять лет он целил в совсем иные цели. А тут этот чертов поход роксоланов и вообще их излишняя активность. И кельты…
Дарья, видимо, это почувствовала и сменила тактику.
— А что ты хочешь?
— В каком смысле?
— Ну вот ты говоришь, что без ромеев все встанет. Что именно? Какие у тебя были задумки?
— Мельницу ветряную хочу поставить. Вон там. Что ее лопасти ветер крутил, а она бревна пилила, распуская на доски. Их ведь много надо. И прочее. А там, на Оршице, водяную надо рубить, с нижнебойным колесом. Проточную такую. А может, и несколько подряд. Им ведь плотины не требуются. Да и для кирпичей с черепицей печь ставить надо. Для руды промывку. Может, одно из колес выделить воду поднимать для тромпы, которой воздух дуть в печи на плавках…
— Погоди, — перебила его Дарья. — Я почти не понимаю, о чем ты говоришь, но… это все выглядит сложно. И ты мыслишь, эти работники, пришедшие на заработки, сдюжат? Вот мельница — что сие?
— Ветряная?
— Да. Ты ведь сказал: «мельница ветряная».
— Тут надо подумать, как ее лучше сделать…
— Просто скажи так, чтобы я поняла суть задумки.
— Домик это такой как башня крепостная. Наверху кладется бревно. К нему с одного торца крепятся лопасти… ну, что доски, только большие. Ежели она по ветру развернута, то бревно это вращается. А дальше уже, что потребно, то и делай с ним: хочешь — пили, хочешь — зерно перетирай.
— А если ветер не дует?
— То оно и не крутится. Посему я и мыслю поставить такую мельницу где-нибудь повыше. Да и вообще — чем выше та башенка, тем лучше.
— Понятно. Они не сделают. — покачала головой Дарья.
— Крепость-то построили.
— Крепость строили ученики. А ты их год учил. И даже более.
— Да чему я их за тот год обучил-то? — отмахнулся Беромир.
— Год рядом с тобой дорогого стоит! — серьезно и несколько патетично воскликнула Дарья. — Ты, верно, не замечаешь, как люди рядом с тобой меняются.
— Кстати, по поводу людей. Все хотел спросить, тот дурной к тебе дошел? Ну с рассеченной кожей на лбу?
— Что пакости говорил про девицу?
— Да. Значит, дошел. И как ты его наказала?
— Полюбовником своим сделала.
— Что⁈ — опешил Беромир.
— Каждый вечер после ужина приходит ко мне и трудиться не покладая… рук. — оскалилась Дарья. — Чего смотришь? Сам же сказал, что мне надобно ребенка заводить нового.
— Но он же дурачок…
— Там все непросто. Поговорили мы с ним по душам. И выяснилось, что ему не просто отказали, а еще и высмеяли. Ославив на всю округу. Он и обиделся. Из бедного рода. Слабого. Почти без мужчин. Оттого и заступиться некому.
— Ты в здравом уме? — осторожно переспросил Беромир.
— Странный вопрос.
— Да у тебя прямо глаза загорелись, как о нем заговорила. Влюбилась?
— Да ну тебя! — отмахнулась Дарья. — Сам настаивал и теперь браниться начинаешь.
— И что ты с ним собираешься делать?
— Как что? Оставить при себе. Мне же надо потешиться? А он юн, горяч и привязчив. Да и помощь в делах пригодится. Все лучше, чем дочки Добрыни. Силенки у него побольше.
— Не боишься, что бросит?
— А я его уже прокляла. — оскалилась Дарья. — Прямо на это и заговорила. Бабам же сказала, что через это проклятье — с кем он сойдется, та и захворает.
— Добрая ты… ой добрая… — покачал головой Беромир.
— Самой мало! — фыркнула она. — Так что, считай в крепости у тебя под рукой не двадцать один мужчина, а двадцать два.
— И Влад.
— И он. Надо бы ему, кстати, одежду красивую выправить. Он ведь с барабаном ходил в бой.
— Слушай… а ты не знаешь, есть у нас связи с кем-то по ту сторону? На восход.
— Не понимаю тебя, — нахмурилась сестра.
— К восходу от нас лежит река Оар или Ра. Ее по-разному зовут. Я и Волгой слышал, что кличут. У реки той великой есть притоки. И с тех краев к нам набеги чаще всего приходят.
— Знакомцы имеются. — чуть подумав, ответила она. — А зачем тебе?
— Наш рыжий «мухомор» ускакал на Двину.
— Когда же ты его по имени называть станешь?
— Не могу. Как вспомню…
— Я прошу. Давно ведь в прошлом. Он столько помогает, а ты… Шепотки уже пошли, будто бы не простишь его никогда. Озлобится. Оно тебе надо?
— Ну хорошо. — нехотя произнес ведун. — Так вот, Рудомир ускакал на Двину. Но у меня особой надежды нет на успех его переговоров. Сама видишь — сложный он.
— Как будто ты простой.
— И все же.
— И что ты от меня хочешь?
— Есть у тебя кто-то, чтобы на ту сторону сбегать да пригласить серьезных людей на переговоры. Чтобы предложив им топоры или там ножи в обмен на соль, али еще чего.
— Зачем тебе это? — нахмурилась Дарья.
— Да подумалось… нам ведь надо наших оградить от набегов малых, так?
— Так.
— А ежели мы со всеми своими соседями торг будем вести, то они на нас и в набег ходить не станут. Опасаясь того, что мы откажем им в обмене. И упреждать станут, ежели что услышат, али увидят. Им ведь торг будет зело выгоден.
— Хм… ну… хорошо. По случаю пошлю весточку. Хотя не думаю, что они быстро откликнутся…
— Это Маркус, — произнес центурион, представляя мужчине в тоге своего бывшего сослуживца. — Он обычно и водит торговый корабль по Борисфену.
— Хотя местные зовут его на скифский лад — Днепр. — поправил главу векселяции Маркус.
— Ты там просто торгуешь?
— Торговля там до недавнего времени была едва ли выгодной. Нет. В основном собираю сведений. Мне ведь приходится проходить через земли и сарматов, и дальше.
— И это ты тот человек, который сумел добыть сведения о намерениях маркоманов?
— Так точно. Я.
— А ты разве ходишь в германские земли?
— Никак нет.
— И как это получилось?
Маркус ответил.
Сначала кратко, а потом все более и более развернуто.
Врать или как-то юлить перед личным посланником императора, да еще и из семьи сенатора ни он, ни глава векселяции не хотели.
Формально-то его должность была невысока — просто квестор, один из многих десятков, отвечающих за финансовые вопросы во всех уголках империи. Для людей сенатского сословия с него начиналась гражданская карьера. После армии. Но это, в конечном счете, ничего не значило. Куда важнее было то, что перед прибытием он отзывался из провинции для консультаций у императора.
Личных.
И по их завершении явился прямиком в Оливию. С отрядом личной охраны из полусотни закованных в ламинаты эвокатов[179].
— Значит, роксоланы вторглись в земли языгов… — медленно произнес этот квестор.
— Да. До последнего утверждая, что идут на Беромира. Отчего языги и не всполошились загодя. — ответил центурион.
— А как же они переправились?
— Мы им предоставили корабли, пригнав их из нижнего Дуная. Небольшие, плоскодонные. Роксоланы сами перетащили их через пороги.
— И почему они вообще пошли в поход?
— Мы им соврали, сообщив, что языги разбиты в походе. Ведь, когда до тех дойдет весть об этом вторжении, они уйдут с наших земель.
— Разумно, — чуть помедлив ответил квестор и, кивнув в непонятную сторону, добавил. — Там все скверно. А для вас это несет какие последствия. Ты о них думал?
— Им всем будет не до нас. — улыбнулся глава векселяции. — Роксоланы должны сцепиться с вернувшейся армией языгов, а на тех с севера навалиться гёты. Ударив в тыл. Мы заслали к ним несколько человек с новостями. И очень рассчитываем на то, что гёты отвлекутся от поддержки маркоманов, соблазнившись тучными землями степи.
— А торговля, ради которой я прибыл?
— При любом исходе тот, кто удержит контроль над порогами, будет в ней заинтересован.
— А Беромир?
— Он в первую очередь. На днях уехал его представитель, с которым мы перевели переговоры по ближайшему торгу.
— Переговоры? — немало удивился квестор.
— Он выяснял чего и сколько нам потребно, а также оставил свои пожелания. С ним же мы обсуждали и разные способы торговли, в обход противодействия сарматов.
— Что-то интересного эти варвары предложили?
— У них есть довольно интересные корабли, на которых они могут под парусом идти по льду зимой. Быстро. А Борисфен скован льдами дней сто или даже больше.
— Это как? — поразился квестор.
— Мы пока не видели. Но они у них есть. Сказывают, их удумал Беромир. Кроме того, они предложили… хм… использовать широкие плоскодонные суда с минимальной осадки, обивая их днища толстыми полосами железа. Примерно в два пальца толщиной каждый локоть. Чтобы камни порогов не разрушали корпус. Подъем же и спуск делать с помощью якорей.
— Как, прости?
— На легкой лодочке заводить якорь вперед, за порог. Погружать его. И воротом выбирать канат. Потом заводить второй. И так вот, выводя вперед поочередно то один, то другой якорь, протягивать корабль через пороги. Вниз же просто спускаться, надеясь на прочность днища.
— И сарматы не повредят?
— Где пороги, ширина реки пять-шесть сотен пассусов[180]. Если сильно не приближаться к берегу, то сарматы ничего сделать не смогут.
— Это… хм… это интересно.
— Вернидуб передал слова Беромира, что если мы сможем придумать подходящую метательную машину, то и лодками ничего завозить не придется. Просто метаем вперед якорь с привязанным канатом, да воротом подтягиваем корабль. Он предположил использовать большой онагр, но нужны опыты.
— Он точно варвар? — спросил, чуть подавшись вперед квестор. — Никогда не встречал, чтобы варвары так мыслили.
— Он вырос на моих глазах, — ответил Маркус. — И поначалу был обычным дикарем. А вот позапрошлым летом с ним что-то случилось. Местные сказывают, что его коснулись боги.
— Я слышал эту историю. — отмахнулся квестор. — Что он запросил?
— Прежде всего зерно и соль. Много. Особенно зерна. Корабль, на котором я ходил в те земли, может увезти около четырех тысяч талантов[181] груза. Так, Вернидуб заявил, что Беромир готов принять три таких корабля зерна.
— А обычно ты сколько возил?
— Обычно зерно я вывозил. Но Беромир, как я понял, нанимает людей на работы за еду. Излишков же в тех краях мало. И он за железо его почти наверняка все выгребает.
— Ясно. Занятно. Что еще он просит?
— Лорики хаматы. Сотню. Пилумы тяжелые. Тысячу.
— Тысячу⁈ Куда ему столько?
— Самому интересно, — развел руками центурион. — Но с пересказов Вернидуба именно пилумами Беромир останавливал роксоланов с кельтами. При правильном использовании в лесу они оказались чрезвычайно полезны.
— Не удивлен. Хорошо. Давай дальше. Что еще?
— Десяток хиробаллист и пять онагров[182].
— Ого!
— Он в глубине варварских лесов строит укрепление, и ему нужны такие машины для их обороны. Но вряд ли мы сможем их выделить.
— Да и сотню хамат, полагаю, тоже.
— Он готов оплачивать наши товары компасами. И я не вижу ничего скверного в том, чтобы защитить свои вложения. К тому же, в руках варваров все эти машины скоро придут в негодность. Но их все одно быстро не сделать. Не раньше будущего лета.
— Вооружать варваров опасно.
— Если не вооружать конкретно этого варвара, мы можем потерять источников компасов. А этот механизм бесценен для моряков.
— Марк Аврелий мне его показывал. — излишне равнодушно ответил квестор. — Ладно. Это все?
— Отчего же? — улыбнулся центурион и, подойдя к столу у стенки, взял с него тубус. Открыл его. И извлек целую пачку листов неплохо выделанной бересты, покрытой надписями. — Вот здесь список Беромира на его языке с нашими пометками.
— Так много?
— Из готовых изделий он доспехи и кое-что из оружия и тканей просит. В основном же ему нужно зерно, соль, медь, олово, свинец и много всего иного. Самым интересным, на мой взгляд, является этот лист. Взгляни.
— Семена?
— Да. Много разных семян. В том числе довольно необычных. Вот это, — ткнул центурион пальцем, — «китайский горох» или «соя». Я ни того, ни другого названия не слышал. Однако здесь дано исчерпывающее описание его и места, откуда его брать.
— Держава на восходе, откуда поступает шелк, — медленно произнес квестор. — Это надо с парфянскими купцами связываться.
— Ему нужен всего мешок. И он готов за него дать целый компас.
— Что же такого особенного в этом горохе?
— Увы, мне этого не известно. Вернидуб тоже не знал.
— А это? Снежный бамбук? Что это такое?
— Бамбук, как сказано в описании, это трава такая, что растет в тех же землях, где и соя. Достигает высоты в несколько ростов человека и не уступает дереву в прочности, а то и превосходит. Она бывает разная. Беромиру нужны саженцы того вида бамбука, который выживает в снегах и терпит морозы[183].
— Для чего ему такая трава?
— Если бы я знал! — пожал плечами центурион. — Назначение большинства запрошенных им товаров мне просто непонятно. Пожалуй, только сам Беромир сможет ответить на эти вопросы, если пожелает…
Глава 9
168, серпень (август), 5
Он снова подошел к коню.
Тот недобро на него поглядел и начал пятиться, пока не уткнулся крупом в стенку стойла. Развернуться и попытаться лягнуть он тут не мог — узко.
Клац.
Щелкнули зубы коня совсем близко. Сам же он со страхом и раздражением смотрел на хомут[184]. Незнакомый ему. Непонятный. А тут этот малознакомый человек тычет им в морду…
Мужчина достал из кармана и протянул коню сладковатый корень рогоза. Морковки-то, не имелось. Вот и приходилось выкручиваться.
Тот чуть помедлил и осторожно взял его, косясь на хомут.
Потом еще один.
И еще.
Все это время Беромир разговаривал с конем и пытался его успокоить. Слова, понятно, тот не понимал, но вот интонацию — вполне. А молодой ведун не только приговаривал, подкармливая вкусными корешками, но и поглаживать начал, пусть и не сразу.
И новый заход.
Чуть отойдя назад, мужчина поднял хомут и попробовал его надеть.
Небольшая ломка.
И конь, прижав уши и очень нехорошо глядя, уступил.
Чуть-чуть постоял, явно прислушиваясь к ощущениям.
Дал затянуть хомут и закрепить ремни, не дающие ему съезжать вперед. Для чего ему пришлось выйти из стойла.
Снова постоял, помотав головой и раздраженно фыркая. Походил. Побегал на поводке. Привыкая к ощущениям. Хомут ему явно не нравился, но скорее психологически…
«Сортирные страдания» подтолкнули Беромира к новым экспериментам. В этот раз с лошадьми, в поисках способов повысить производительность труда. Удельную. В пересчете на один человеко-час. Людей-то сильно не хватало, и хотелось использовать труд каждого с максимальной отдачей. И почти сразу он уткнулся в то, что на местных запряжках повозка получалась весьма неэффективна. Ременные упряжки сильно давили на шею, не давая нормально нагружать повозку[185], да и жесткой сцепки не выходило, из-за чего на спусках она била лошадь по ногам.
Печальная особенность.
Очень.
Но именно из-за нее местные повозки этих лет практически не превосходили вьючный метод. Да, он несколько уступал в грузоподъемности, но с лихвой компенсировал это удобством на перепадах высот. Что влекло за собой массу негативных последствий. Например, чрезвычайные трудности в формировании толкового воинского обоза или низкую производительность сухопутных перевозок товаров. При таком подходе ведь нормально ту же лошадь не используешь.
Приходилось возиться с волами. Ярмо вполне позволяло получить хорошую сцепку и добрую тягу. Одна беда — скорость. Волы под грузом обычно обгонялись даже идущим шагом человеком, то есть, едва ползли со скоростью порядка 2–3 километров в час.
Этого было мало.
Очень.
Совсем.
Да и волов у Беромира не имелось под рукой. А лошади… Он уже столкнулся с тем, что даже одно более-менее приличное бревно одно «копытное» с трудом тащило по лесу. Нет, понятно. Если ориентироваться на те небольшие деревца, которые он поначалу добывал в первые месяцы тут — да, не проблема. Но с нормальными уже наблюдались заметные трудности. Лошадь не тянула добрым образом и быстро уставала. И с этим требовалось что-то делать.
Конструктивно хомут представлял собой довольно простое изделие. Две деревянные дуги. С одного торца они соединялись куском кожи как шарниром, с другого — затягивались бечевкой. Изнутри обшивались толстым слоем войлока для мягкости. Ну а дальше по ситуации. Например, под внутреннюю покрышку можно было положить валик, набитый ветошью для пущей мягкости.
Вся сложность заключалась в том, чтобы подобрать размер и форму этих самых дуг подходящим образом. Дабы хомут ложился на плечи лошади и не давил на ее шею. Беромир-то ничего про это толком не знал и мог пытаться лишь воспроизвести принцип. Видел сколько-то раз и все. Не более. Вот и экспериментировал.
Это был уже седьмой заход.
И, судя по всему, удачный.
— Дышит хорошо, ровно, — заметил один из роксоланов.
— Тогда давай цеплять волокушу. Посмотрим, как под грузом.
— Не спеши! Дай коню привыкнуть!
— А чего тут привыкать?
— Эх… — обреченно махнул рукой этот роксолан, видя непонимание со стороны «лесовика».
— А вообще, он хорошо удумал. Ловко. — встрял второй роксолан. — Ежели на шею лошади не давить, то она повозку много тяжелее обычного может уволочь.
— Вот! На то и расчет! — заметил Беромир.
— Да нам-то оно зачем? Это вам землю пахать так сподручнее. Хотя и ранее, на ремнях как-то управлялись. Для степи оно без разницы. — скептически заметил третий.
— А вот и нет. И для степи от хомута тоже польза великая. Если хорошую повозку сделать, толковую, то на ней одна лошадь увезет припасов, что семь-восемь или более ее товарок во вьюках. Оттого выступая в поход, можно двигаться не большим табуном, а налегке.
Все пять роксоланов уставились на ведуна.
Внимательно-внимательно.
Меж тем он продолжал:
— И на привалах не придется грузы с вьюков снимать, чтобы лошадь отдохнула. И за день получится проходить больше, и двигаться быстрее, ведь большой табун всегда едва плетется.
— А ты ту повозку сделать сможешь? — серьезно спросил один из них.
— Смогут. Отчего не смочь? Да только зачем? Нам сюда — в леса другие нужны. А с бэгами у меня дружбы нет. Повозка же такая только облегчит им набеги. Оно мне надо?
— А если дружба возникнет?
— Вот как это случится, так и поговорим. — улыбнулся Беромир. — Для степных друзей у меня много что интересного найдется. Отчего каждый конный воин много выше станет стоить в бою.
— У тебя⁈ — скептически переспросил старший из роксоланов.
— У меня.
— Ты на коне хоть раз сидел? — усмехнулся один из них.
— Мне это не нужно, — оскалился Беромир. — Когда тебе боги могут подсказывать, как ладнее поступить, то многое видится иначе.
— И как же?
— Не верите на слово?
— Дивно ты говоришь слишком. Нет, не верим. Покажи.
— Ну… это никуда не годится. Вы ведь пытаетесь выведать тайны, разыгрывая меня как мальчишку. — хохотнул ведун. — Давайте сделаем так. Вы прямо сейчас поклянетесь, что все увиденное у меня никогда никому не передадите и сами использовать не станете без моего разрешения. А я, подготовившись, вам эти тайные приемы покажу. И если окажется, что я прав, каждый из вас поклянется мне и моим наследникам в верности до самой смерти за себя и своих потомков.
Роксоланы помедлили немного.
Переглянулись.
И торжественно поклялись, в том, что их Беромир просил. А их лица уже не выглядели настолько надменно, как минуту-другую раньше…
Служивые степняки до конца дня возились с хомутом. А ближе к вечеру попробовали первый раз запряжку новую.
Так, вдумчиво и осторожно работая с конским составом, они проверяли и еще раз семь доделывали и правили хомут, доводя его до ума. Уже без участия Беромира, который больше наблюдал, да и то не всегда…
Ведун же вернулся к своим текущим делам. Он ведь перед самым роспуском рабочих решил их загрузить сенокосом. Все равно из них косы никто не брал, а потому их накопилось аж сорок две «литовки»[186], включая сделанные ранее[187].
Беромир их снарядил, само собой, с помощью других людей. Иначе бы делал это долго. А так — раздал поручений и собрал их как конструктор, на финальном этапе.
Отбил кромку для остроты.
И принялся опробовать да отлаживать. А потом и остальных привлек. Каждое утро забирая их всех на покос и меняя их по росе каждые полчаса. Чтобы и навыка набрались, и темп не снижался. Без опыта ведь выдыхали быстро…
— Ловко, — заметил вернувшийся Вернидуб, глядя в один из таких рассветов на работников, машущих косами. — Любо-дорого посмотреть. Гляжу, и сердце поет! Жизнь-то налаживается. В мое детство ничего такого не было.
— Да куда там! — махнул рукой Беромир. — Им еще учиться и учиться. Как и мне. А вообще, по уму надо не руками махать, а конной запряжкой косить, сделав такую сенокосную колесницу.
— Вот вечно ты всем недоволен! — хохотнул седой ведун. — Ты глянь! Они за одну росу скосили травы уже больше, чем за несколько дней ежедневного труда серпами бы прибрали. А ты бурчишь.
— Нет предела совершенству.
— Ты нас так с ума сведешь!
— Жизнь что река — каждое мгновение уже новая. Нужно это просто принять и не тревожиться по поводу постоянных изменений. Если они идут на пользу, то и ладно.
— А эта твоя дурь — сырое сено в ямы сваливать? Да конями топтать. Оно зачем?
— Силос это, а не дурь. Яма та вырыта на холме, а потому дождевой водой али талой не подтопляется. Стенки ее глиной обмазаны. А сверху навес стоит специально для того, чтобы защитить траву от лишней влаги.
— Мы догадались. Только не поняли, для чего это тебе? Она же сгниет.
— Если воды не пускать, да и от воздуха защитить, то не сгниет. Для того и глиной обмазывал стенки. И лошадьми топчу, чтобы плотнее. А потом, как заполню, присыплю землей. Зимой же, вскрывая, можно будет доставать оттуда сочный зеленый корм для скотины.
— Ты уверен? — со скептическим видом переспросил Вернидуб.
— Настолько, насколько вообще можно быть уверенным. Хотя, не исключаю, что я напортачу с чем-то. Слышать — это слышать. А сам первый раз делаю.
— Ты столько делаешь первый раз… — покачал головой седой ведун.
Но отстал.
Решил довериться.
Тем более что парень хоть и чудил, но без перегибов и фанатизма. Пуская накошенное сено в основном для сушки обычным образом, привлекая для этого всех работников толпой. Чтобы быстро. Вот утром, сразу после росы, шли и растрясали. Днем — ворошили, переворачивая. А вечером или перед дождем собирали в копны, чтобы не сильно промокло.
А силос?
А что силос? В него едва десятая часть уходила. С самых неудобных для сушки мест…
— Опять кислый? — хохотнув, поинтересовалась Дарья, подкравшись совершенно бесшумно.
— Да ты сама глянь. — махнул он рукой. — Видишь сколько пней? Их все нужно выкорчевать. А землю разровнять.
— Ну что у тебя мысли такие дурные в голову лезут? Зачем? Никогда же этим не занимались. И как-то жили.
— Придется начать. Иначе добрых полей не видать нам как своих ушей. И покосов. Сама же видела, как ладно косари шли, ежели по ровному участку.
— Не представляю, как ты эти пни станешь расчищать, — покачала она головой.
— Вот и я. А надо. И выкорчевать их. И дальше лес вокруг вырубать. Была бы взрывчатка — ей-ей бы ее применил. Да где ж ее брать?
— А что это такое?
— А… неважно. — отмахнулся Беромир, слегка побледнев от того, что чуть-чуть не сболтнул лишнего.
Переходить в пороховую эру, если так можно выразиться, он был не готов. Экономическая база не позволяла в полной мере этим воспользоваться. А значит, что? Правильно. С его помощью все сливки соберет другой, более многочисленный и продвинутый народ.
А оно надо?
Вряд ли. Уж точно не ему. Тем более что для эпохи холодного оружия имелось очень много славных опережающих технологий и возможностей, открывающих невероятные перспективы. Например, тигельная сталь в сочетание с теми же водяными молотами делала вполне реальными латы.
Настоящие, хорошие латы.
Которые и в эпоху раннего огнестрела немало решали. А уж в эти глухие времена и подавно. Из-за чего некоторые вещи он пока не спешил внедрять…
Глава 10
168, серпень (август), 21
— Куда ты навалился-то⁈ — крикнул Добрыня.
Беромир оглянулся и расплылся в улыбке.
Влад навалился на ручку рычажного пресса, повиснув на ней, и теперь забавно дергал ножками. Отец, видно, пустил попробовать, а тому силенок и веса не хватило.
Добрыня снял сына с ручки, и продавил ее сам, выдавливая остатки влаги из заготовки бумажного листа. Чуть подержал так. И осторожно поднял рычаг.
Все еще несколько влажный лист остался прилипшим к медному полотну верхнего зеркала. И мужчина, подхватив мастерок, ловко его поддел и снял.
Научился уже.
Хотя поначалу рвал заготовки или комкал. Так вот — подхватил, приняв на доску, и осторожно передал на сушку…
В свое время Беромир видел процесс изготовления так называемой самаркандской бумаги[188] из коры тутового дерева. Здесь, в этих краях, оно не росло, поэтому он сейчас был в поисках альтернативы и перебирал варианты. В остальном же ничего хитрого и сложного в кустарном изготовлении такой бумаги не было. Хотя определенная морока имелась, как и возня.
Начиналось все с того, что нарезанные ветки замачивались в воде на несколько дней. После чего с них легко сходила кора, словно чулок.
Дальше тупым ножом ее очищая с внешней стороны. И полученной лыко долго варили в чане — пока оно не начнет разделяться на волокна. После чего передавали на измельчение.
Тут-то образовались первые трудности.
Пришлось ставить водяное колесо. Хоть какое-то — в виде примитивной крыльчатки. Разместив его в потоке реки, оперев на столбик, вбитый прямо у стремнины. Вращалось оно скверно и слабо, но вращалось. И его тяги хватало для привода нетяжелого молота, колотящего сутки напролет вываренное лыко. Получившуюся кашицу замачивали в чане. Тщательно перемешивали, добавляя немного спиртовой эмульсии канифоли[189] и растертого в порошок мела. Как клей для пущей прочности и краситель.
Дальше специальной рамочкой с натянутой на нее тканью черпали взвесь. Давали ей стечь. И помещали под пресс. Тот самый рычажный пресс, на котором Влад и повис, пытаясь отжать и уплотнить заготовку бумажного листа.
А дальше сушка.
Для чего лист зажимали с краю между двух пластинок. И укладывались на парные направляющие, давая свободно свисать в теплом помещении.
После небольшой последующей «косметики», вроде обрезки, получались листы довольно приличной бумаги. Вполне белой и довольно крепкой. Различаясь лишь по толщине, фактуре, ломкости и иным параметрам. Но при любом раскладе этот писчий материал на голову превосходил бересту по своим качествам. Да и пергамент терялся перед ней из-за своей нестабильности[190]. А уж цена… она вообще добивала. На книгу из пергаментна требовалось извести целое стадо или даже два.
А тут…
Даже продавая лист бумаги за восьмую часть от стоимости такого же пергамента, можно было озолотиться. Если получится договориться о сбыте. Так-то в эти годы ничего подобного нигде в мире не делали. Даже в Китае, где бумага все еще была довольно рыхлая из-за того, что ее не прессовали. А значит, в теории, римляне могли ей и в Индии торговать с хорошей нормой прибыли, и далее…
Бумага стала первым проектом, которым «рулил» не сам Беромир. Он сформировал рабочую группу во главе с Красным листом — ведуном из своего клана. Подрядив на это дело Добрыню с женой и еще парочку заинтересовавшихся ребят.
Мало.
Но для стадии экспериментов и их хватало.
Кроме того, на Красном листе обкатывался метод простейшей аналитической работы. Он фиксировал опыты. Откуда, что, куда, как, сколько и так далее. Формируя своего рода карточки. А потом обсуждал с Беромиром свои наблюдения. Что делало эксперименты не только осмысленным и системными, но и довольно продуктивными.
Молодой ведун лишь изредка подсказывал и направлял дела, держась в целом определенной дистанции. Просто чтобы прокачать этого ведуна до уровня компетентного и осознанного помощника…
— Надо же, какие ровные листы… — покачал головой Борята, разглядывая их в сушильне.
Но как-то равнодушно.
Пусто.
Отстраненно.
Хотя все, кто их видел из местных, приходил в восторг. А он… Впрочем, он только-только прибыл. И прямо от лодки направился к Беромиру, найдя его на осмотре заготовок.
— Ого! Это кто тебя? — спросил ведун, кивнув на свежий шрам.
— Набеги идут.
— Набеги⁈ Все не унимаются?
— Словно обезумили.
— Кто именно приходил? Снова роксоланы?
— Нет. И кельты тоже — нет. А вот небольшие отряды наших дальних соседей — да. Что живут через клан или два от нас. По десятку иногда два мужей.
— Доспехи какие у них? Оружие?
— Как мы раньше. В лучшем случае, плетеный щит и копье с костяным наконечником.
— И сколько их уже случилось, этих набегов?
— Только мы пять набегов отбили. Где-то вырубая подчистую, где-то отпугивая.
— Сколько у тебя ребят осталось? — напрягся Беромир, пораженный масштабом.
— Шестеро, не считая твоих учеников. Но трое из них ранены, не сильно, однако, щит держать не могут. Да-а-а… Если бы не эти щиты и броня — все бы мы давно полегли.
— Остальные родичи как?
— Третью часть родичей поубивали.
— Плохо дело… — пожевав губы, произнес Беромир, сильно помрачневший лицом.
— Потому и пришел к тебе.
— Соседи как? Волки разве не сказывали, что набежники идут?
— Они сами прятались и разбегались. Их две дружины еще три набега перебили. Удачнее нашего. Раненых пятеро, но все выжили. Но они сообща двумя дружинами воюют. Из-за чего их всегда оказывалось больше, чем набежников.
— Ты с этими, что в набег приходили, разговоры не разговаривал? Чего они хотели?
— Разговаривал. Им кто-то шепнул, будто ты хоть и отбился, да сам слег и людей, способных держать оружие не осталось. А взятого добра великое множество.
— Хотел бы я взглянуть в глаза этому затейнику болтливому…
— Не ты один.
— Ладно. Что делать думаешь?
— За тем к тебе и пришел. Совета просить. Ситуация отчаянная совсем.
Беромир нахмурился.
Этот каскад нападений выглядел довольно странно. Но определенная логика в нем просматривалась. Выглядело все так, словно кто-то пытался отвлечь его и вынудить бегать по всей округе, туша пожары.
Зачем?
Ответ напрашивался сам собой.
Единственным заинтересованным лицом во всей этой истории выглядел рас роксоланов. Это ведь он выступил в поход на языгов. А Беромир уже знал, что дела обстоят именно так, и что он просто морочил голову болтовней о походе на север. Родич Милы с Припяти намедни приплывал, вот и рассказал о том, какой ужас там творится.
Так вот — поход.
Все бы ничего, но ведун сотворил в глазах раса, очевидно, что-то совершенно невозможное. И, опасаясь его вмешательства, он постарался занять парня делом. Как мог.
В связи с чем всплывал тот эпизод с покушением.
Странный.
Сразу Беромир туда на левый берег не полез, а дня через два заглянул. Прогулялся по следам, которые были уже едва различимы. И задумался.
В кустах у берега нашелся шалашик, в котором гость жил дней сколько-то. Огня не разводил. Вел себя очень аккуратно. И вообще, все выглядело так, словно он кушал лишь принесенное с собой, наводя на мысли о наличии базы снабжения относительно недалеко. Тогда это поставило Беромира в тупик, сейчас слова Боряты навели на интересные мысли.
— О! Рад тебя видеть! — донесся из-за спины голос подошедшего Красного листа. — Ты навестить нас заехал?
— Совет твой нужен, — упредив боярина произнес Беромир. — Ты ведь много кого в округе знаешь. Так?
— Да. Верно. А что?
— Ежели взглянуть на соседей наших шесть кланов — не ведаешь, есть ли среди них умелые стрелки из лука?
— Умелых точно нет. — сразу ответил ведун, а потом чуть помедлил и добавил: — Думаешь, кто-то из них в тебя тогда стрелял?
— Борята сказывает — набеги идут. Много. От соседей наших соседей. Явно кто-то воду мутит. Так что, скажешь?
— Сказать-то скажу, но тут спешить не надо. Десятка два точно наберется лучников по округе. Но надо с Велизаром[191] посоветоваться. Он про все и обо всех знает.
— И где он сейчас?
— Дома, полагаю. Дай мне время. Мы пошлем к нему гонца. Пригласим и побеседуем. Передавать на словах зачем мы его зовем я не стану, чтобы не спугнуть проказника, если он действительно из наших.
— Понять бы еще — зачем стрелок это делал.
— За тебя ему могли подарить меч. Сам понимаешь — ради такого много кто на самые отчаянные дела пойдет.
— Освобождение от дани для него и его потомков? Это аргумент. — кивнул Беромир. — Только меча у него на поясе я не видел.
— Такую ценность просто так таскать по лесам? — усмехнулся Красный лист.
— А нам-то что делать? — вклинился Борята. — Защищаться больше некем.
— Значит так. — чуть помедлив, произнес Беромир. — Собирай оставшийся клан и приходите сюда, ко мне. Поселитесь возле крепости. Заодно мне подмога великая.
Борята нахмурился, явно недовольный таким исходом. Скосился на кланового ведуна. Но тот лишь степенно кивнул, подтверждая слова Беромира.
Его недовольство можно было понять.
Там — он был боярином. Считай главой клана. А тут, поселившись при крепости, сильно потеряет в статусе и влиянии. Слишком близко к Беромиру он находиться не хотел. Посему больше для вежливости обсудил детали кое-какие. Пообедал со всеми. И спешно удалился, не оставаясь на ночлег…
Беромир же, проводив Боряту и помахав ему ручкой, решил уже продолжить игру с роксоланами на его службе. Его заготовки были еще сырыми. И он сам их толком не опробовал. Но время поджимало. Ему требовалось заручиться верностью этих людей.
Максимально возможной.
Так, чтобы знать — эти, если что, погибнуть вместе с ним, выполняя клятву. В силу специфики местного мышления. Поэтому ведун, снарядив новым образом коня, на котором учился верховой езде, вышел в поле. Да не прямо у крепости, а на лесную лужайку за деревьями. Чтобы никто не видел…
Для начала, взяв за основу персидское рогатое седло, Беромир сделал его более продвинутую форму. С опорой на воспоминания о крылатом гусарском, которое видел в музее много раз. В сущности, для этого потребовалось только переделать переднюю луку, которая теперь не раздваивалась, а была одной и поднималась довольно высоко. Благо, что трофейные седла ему отдали без счета и оценки. Местным они были без надобности — и не применишь, и не продашь.
Следующим шагом ведун прикрепил к седлу стремена.
Самый что ни на есть обычные стремена.
Которые еще никто не изобрел, а потому роксоланы вообще не понимали для чего они. Так-то в Индии примерно в это время уже стали появляться кольца на ремнях, в которые вставляли большой палец ноги, чтобы легче забираться на коня. Но настоящие стремена изобрели не то в III, не то в IV веке в Китае. Откуда он веками через степь добирались до Европы.
А тут — вот они.
Бери и используй.
Так что, когда Беромир поставил свою ногу в стремя и легко сел в седло с высокими «спинками».
— Видите, как легко? — спросил он.
— То дурь! — воскликнул один из них.
— То слепота куриная! — возразил Беромир. — Видишь какое седло? Вот тут упор и тут. Это значит, что тебя с него выбить очень сложно. А эти стремена, — развел он ноги в стороны, — только усиливают сие обстоятельство. Видишь? Вот я переваливаюсь влево — вправо. О! По лицу вижу — наконец-то понял. А теперь подай мне копье.
Несколько ошалелый роксолан протянул ему контос, длиною около четырех с половиной метров. Ведун принял это копье и сразу упер в ток — конус из грубой кожи, который свисал на ремне вдоль правой стороны седла.
— На переходе так, — накидывая петлю на плечо, — можно легко перевозить копье. Всяко лучше, чем в руках. В бою же… — произнес Беромир и, переведя оружие в горизонт, поскакал вперед. — Видите? Можно одной рукой им управляться. Бить не выйдет, но ежели разогнаться и так ткнуть — мало не покажется. Тем более что его можно сделать длиннее.
С этими словами ведун и, развернувшись, поскакал на них, имитируя атаку.
— Поняли⁈ — воскликнул он, с трудом остановившись возле них. — Причем копье упирается в этот ток, а через него — в седло. Так что ты не рукой его держишь, а лошадью. И вот там — на самом его кончике, собирается вся сила, с которой твой скакун летит вперед. Оттого особо сокрушительно.
— А эти штуки, — указал один из роксоланов на шпоры[192], — как ты ими подгоняешь лошадь? Их же используют для того, чтобы ее останавливать.
— Так то заточенные как иглы, а эти видите какие? С ним как раз очень сподручно брать разгон, когда руки заняты и нельзя охаживать коня чем-нибудь. Ладно. Щит подавайте. Ну!
Они безропотно подчинились.
И Беромир повесив на плечевой подвес большой каплевидный щит, вновь имитировал атаку. Потом еще. И еще. Покрутившись. Делая все это, разумеется, очень топорно и неловко. Сказывался слабый навык верховой езды. Впрочем, роксоланам хватало.
Ведун остановился.
Слез, кряхтя и ругаясь. И пригласил любого из роксоланов попробовать.
Никто не отказался.
Так, до самого вечера на той лужайке и провели. По очереди выезжая и пробуя. Под самый же закат они встали на колено перед Беромиром и поклялись на мече в верности. Как и уговаривались.
Еще и кровью клинок напоив.
Сами.
Осознанно.
Осторожно надрезав ладони.
Для сарматов, высшей доблестью которых был копейный удар, предложенный Беромиром синтез комплекта крылатого гусара и раннего рыцарского щита, выглядел чем-то невероятным и невозможным. Настоящим чародейством. Откровением небес. А ведун — тем, кто этот глас озвучивает…