Фантастика 2025-71 — страница 324 из 330

Осенняя комбинация

Пацаны — режут, бабы — стреляют, дети — бутузят, взрослые — умом меряются! Вот настоящее поле боя — серое вещество.

к/ф «Джентльмены»

Глава 1

168, серпень (август), 27

Свежий ветерок пробивался в открытые ставни третьего яруса большой башни его крепости. Было хорошо.

Не ярко и не тускло.

Не жарко и не холодно.

Беромиру нравилось. Да и остальным тоже. Вон все шесть бояр собрались и сидели на лавках. А также трое ведунов во главе с Вернидубом. Ну и кое-какие гости. Отчего парень не мог отделаться от наваждения, будто бы это первое заседание своеобразной боярской думы.

Почти.

С поправками на ветер.

Борята, кстати, уже вернулся. Вон — сидел мрачный и грустный. Как шепнул один из учеников, что утром прибыл с ним, в клане собрание случилось. И ему хвост там знатно накрутили, предъявив, что он сам не может защитить их. И что при Беромире такого не было, а как ведун уехал — началось.

Он попытался оправдываться, но это оказалось плохой идеей.

Оправдываться — всегда проигрышный вариант.

Как его не побили? Загадка. Но по мнению учеников — он лишь чудом избежал сего позорного обстоятельства. В том числе и из-за их вмешательства — пришлось, ловя момент, включаться и рассказывать о том, какой Борята славный парень, сколько врагов убил и так далее.

Замяли.

А потом перешли к предложению Беромира, связанного с переселением. После всех потрясений в Тихих медведях насчитывалось сто восемь семей. И главы родов не понимали как можно такую толпу селить рядом, единой кучей. Однако в ведуна и его слово верили. Поэтому порешили, что для начала переселят тридцать две семьи, которые ближе всего к реке Сож проживали. Просто чтобы вывести их из-под удара.

Поглядеть годик-другой.

И если жизнь наладится у них на новом месте, то и остальные подтянутся.

Борята же помалкивал.

Понимая, насколько шатко его положение. Но переживаний не скрыть, оттого он и сидел мрачный как никогда…

— Вернидуб сплавал в Оливию на катамаране, — начал собрание Беромир. — И там прямо сказали: с торгом к нам пойдут.

— Как бы на этот торг роксоланы не сунулись!

— У них есть чем заняться, — улыбнулся Вернидуб. — Уже пять лодок с Припяти пришло. С новостями и для разговоров. Ищут место, куда переселиться можно. Очень уж там тревожно.

— Тихие медведи сюда к крепости переселятся станут, — мертвым голосом произнес Борята. — Наши земли по реке Сож будут пустовать. Да и волков набеги эти пощипали. Можно туда желающих поселить.

— На наши земли⁈ — взвились оба боярина волков.

— Чем больше у нас людей, тем сильнее наша дружина, — возразил Беромир. — И сообща, и у каждого из вас.

— А у нас-то она как прирастет? — удивился один из волков.

— А вы прибывающих в клан принимайте. Можно семьями, можно родами. Как сговоритесь. Все-то не поедут. А так — и земли заселены, и у вас людей стало больше, оттого дружины увеличите свои, укрепите.

— Без тебя их не укрепить, — возразил Борзята.

— Ты имеешь в виду брони, щиты и оружие?

— Да. — ответил за него Борята. — Я в кольчатой железной броне, ладном шлеме и при щите много ударов выдержал. А ежели кто без железа стоял, то… — махнул он рукой.

— Все, у кого была кольчуга, выжили? — уточнил Вернидуб.

— Выжили. Двое ранены, их дубинками отходили. Но выжили. Гамбезон с кольчугой зело славная вещь. И шлем Беромира — отличный. Лучше и крепче тех, что взяли с павших роксоланов.

— А с кельтов?

— Тонкие они[193]. Ежели копьем в них бьют — ладно выходит. А вот если дубинкой — мнутся. Двух там зашибли, промяв. Одного насмерть. Хотя и такой шлем лучше никакого.

— У нас тоже кельтские медные шлемы под ударами дубинок помяло. — заявили бояре волков.

— Бронзовые, — поправил их Беромир.

— Что?

— Шлемы сии не медные, а бронзовые. Но это не важно. Я вас понял. Шлемы роксоланов просто рассыпаются, а кельтские бронзовые не держат дубинок.

— Именно так. — кивнул Борята. — А твой — ладно держит. Я лично получил с десяток ей по голове.

— Значит, их нужно на всех наделать, — резюмировал Беромир. — Но сам быстро этого сделать не смогу. Надобно, чтобы ученики мои, ведуны, помогали.

— От кланов их отнять хочешь? — переспросил Вернидуб.

— От них пока немного пользы в кланах. — возразил Беромир. — Им еще многому нужно научиться. Они и кольчугу починить не умеют, и топор выковать. А даже ежели и умели — оснастки да орудий у них нету. А кулаком железо не выковать.

— И на какой срок ты хочешь их отнять от кланов? — поинтересовался Добросил.

— На какой срок? Хм. Думаю, что нужно так сделать. Пусть один из них постоянно в клане живет. Остальные же при мне, чтобы учиться и трудится сообща. А каждое лето того, что в клане, менять на живущего при мне. И так по кругу. Три ученика за три лета сменяются и сызнова начинаются.

— А чего это они все при тебе жить станут? А мы? А нам? — начало раздаваться со всех сторон.

— Каждый год, приходящий на смену ученик будет приносить с собой десяток ножей, или кос, или серпов. Чтобы раздавать их самым нуждающимся по жребию. Через что укреплять кланы.

— Не мало ли? Десяток.

— Не жадничай. — улыбнулся Беромир.

— Я тоже считаю, что мало, — поддержал боярина Вернидуб.

Бояре его охотно поддержали. И начался галдеж, в котором ставки начали расти словно на дрожжах.

— Давайте так, — повысив голос, перебил их Беромир, видя, что дело пошло куда-то не туда. — Я предлагаю под новый год собираться и утверждать список на следующий сезон. Например, пусть им для начала станет набор из одного топора, к которому накинуть по паре саксов, косарей, серпов и кос. И выдавать его по количеству учеников при мне. Сколько их, столько и наборов.

— А мы можем еще учеников выставить? — поинтересовался Борзята. — А то у кого-то двое, у кого-то пятеро. Это несправедливо.

— Да-да, — стало доноситься со всех сторон.

— Это не беда вовсе, — усмехнулся Беромир. — Мыслю так. Каждый клан может выставлять по одному ученику с каждых двадцати пяти семей. Беря его на свое кормление.

— А почему не с двадцати?

— Потому что вы не хотите многополье использовать, земли раскорчевывать и жить толковым хозяйством. А по тому обычаю, каким вы живете ныне, и для двадцати пяти семьям непросто будет выделять кормление для лишнего рта. Вон — с тысячи семей выставили двадцать одного ученика. Почитай одного с полусотни. Понимаю. Лукавили и юлили. Но давайте пока так условимся. А там поглядим, как дела пойдут…

Закусились-зацепились.

Не верили они в многополье, каковым их Беромир попрекнул. В их понимании земля устает от добрых посевов, и ей нужно отдыхать под всяким сором. Причем как бояре, так и ведуны, выступая тут единым фронтом.

Вот и возмущались.

Беромир же спокойно отмахивался и аргументированно парировал их слова. Приводя пример за примером.

Наконец, всем это надоело и слово взял Вернидуб.

— Тихие медведи к тебе сюда переселяются, так?

— Тридцать две семьи.

— Я мыслю так. Попробуй. Ты сам. С ними, али еще с кем. А мы поглядим. Ежели все будет так, как ты сказывал: то и нам так жить. Верно, я говорю?

— Верно! Верно! — загалдели все вокруг.

Беромир же грустно усмехнулся.

Получалось, что внедрение многополья среди его подопечных откладывалось на несколько лет. Лет пять или даже больше, может, и все десять. Чтобы люди смогли осознать: земля держит урожай и не оскудевает.

Плохо.

Очень плохой.

Но, с другой стороны, в этом был определенный смысл. Тот, который эти скептики, не понимали.

Сейчас он сильно зависим от продовольствия.

Выжить без поставок сможет, но это едва ли окажется простой задачей. Особенно зимой. Поэтому он и морочил голову ромеям поставками еды. И искал способы увеличить поступления зерна от местных кланов.

А что произойдет в предложенном ими варианте?

Получение Беромиром и его крепостью определенной самостоятельности. Ведь если нормально все устроить, окрестные поля даже при небольшом количестве работников вполне смогут прокормить и сто, и пятьсот человек, а может, и больше. Что открывало ТАКИЕ перспективы…

Все эти мысли промелькнули в голове ведуна за считаные секунды. Но успели, видимо, отразиться на лице. Да и повеселел он как-то. Из-за чего Вернидуб и остальные представители Священной рощи напряглись.

Уж что-что, а эмоции читать они успели. И ожидали от Беромира какой угодно, кроме отмеченной ими.

— Ты доволен таким решением? — несколько неуверенно спросил Красный лист.

— Вполне.

— Но почему? Ты ведь столько нас уговаривал всем вместе заняться многопольем. А мы отказывались и ранее, и сейчас.

— «Лед тронулся, господа присяжные заседатели», — ответил он по-русски. А потом, вернувшись на местный, продолжил: — Меня радует, что хоть так дело сдвинулось. Да и здрав такой подход. Только сейчас осознал — семян-то на всех и нет. Ежели все шесть кланов разом решаться на такое переходить, то, как они это сделают? Заодно мои ученики поглядят за тем, что я делаю. И, вернувшись в свои кланы, смогут подсказать родичам: что к чему.

— Это… разумно, — как-то неуверенно произнес Вернидуб. — Но неожиданно. Ты лихо и странно все вывернул.

— А еще, полагаю, нужно подготовиться к переходу на укрепленные жилища. Иначе набеги нас замучают.

— Это еще что?

— Частокол с башенками да рвом. При наличии топоров — плевое дело поставить. А польза великая — набежников приметили? И внутрь юрк. Уже людей не побьют. А вы по ним камнем или дротиком бить будете, если сунутся. Да припасы в сохранности.

— Только поля вытопчут. — буркнул Борята.

— Вытопчут. А чтобы этого не случилось — надо думать, как оповещать друг друга. Мы вон — с Вернидубом уже флажковую речь придумали. Чтобы вдаль дальнюю сказывать слова без всякого крика.

— Поселение все же слишком далеко расположены. — возразил Вернидуб.

— Не так уж и далеко, — возразил Беромир. — Просто между ними лес обычно лежит и неровности. Ежели просеки делать прямые да башенки высокие ставить — дело выгорит.

— Даже от рощи твои флажки едва различимы. Мелки больно, — покачал головой Вернидуб.

— Это тоже легко поправимо. — улыбнулся молодой ведун. — Ставить башенки высокие, а там — наверху, на подвесе здоровенные флаги вешать. Поднимать же их снизу — веревками.

— Это же какие большие башни ставить придется! — покачал головой Красный лист. — Как бы не труднее, чем частоколом обносить.

— Да, надо бы попроще. — согласился с ним Вернидуб.

— Можно попробовать с фонарями поиграть. — задумчиво произнес Беромир.

— А что с фонарями? Как?

— У нас ведь есть яркие фонари. Вы все видели, как они светят. Такой огонек очень издалека можно различить. Можно ведь?

— Пожалуй. Но надо попробовать. — кивнул Вернидуб. — Только зачем?

— Да мигать им можно. Вот так, — сказал Беромир и подойдя к узкому оконцу, начал то открывать, то закрывать его щитом. — Видите? Короткое открытие — это ноль. Долгое — единица.

— И как буквы передавать? — подался вперед Вернидуб. — Также как с флажками? Только мигать больше, чем флажками махать?

— Да. Раз шесть-семь мигнуть придется, чтобы одну букву передать.

— Все равно ведь, чтобы издали увидеть, поднимать фонарь высоко нужно. — покачал головой Красный лист.

— Вам не угодишь. — смешливо фыркнул Беромир.

— Почему? Только все наспех как-то, шероховато. Вот сам поглядит. Укреплять поселения — дело здравое. Да только много их. И хватает малых — таких, что две-три семьи. Или даже на одну.

— А и не надо их. Каждый род строит свое поселение. Им и живет. Зато его укрепить можно. По-настоящему. Разве дурно?

— Дерево гниет, — осторожно возразил Вернидуб. — Порой весьма быстро. Чуть зазевался — и частокол рукой вывернуть можно. Туда враг и пролезет. Али нет? Ты ведь и сам сказывал, что сие, — повел седой ведун рукой, — лишь на время. Потом хотел из камня ставить крепость, чтобы не гнило и спалить было нельзя.

— Так и есть, сгниет зараза. — кивнул Беромир. — Но есть выход.

— Тоже всем из камня строится?

— Тулоу.

— Что сие? Название уж больно чужое.

— Далеко-далеко на восходе живет народ хань. У самого океана. Так у них случается, что конные наскакивают, как у наших южан, — кивнул Беромир на Добрыню. — Потому живут они в тулоу. Это такое здание из земли. Что римский каструм, только круглое.

— Из земли? Как мы жилище делаем?

— Нет, — покачал головой Беромир.

И дальше начал рассказывать про землебитную технологию. Дескать, ставится опалубка из досок. В нее насыпается просеянная земля слоем. Трамбуется. Проливается жидким раствором извести. Потом снова. И опять. И еще.

Поначалу все довольно слабое. Но с каждым годом стены все крепче и крепче становятся. Пока за несколько веков не превратятся почти что в камень.

— А зима? Ты же хочешь высокие стены ставить. Холодно же будет.

— Не просто высокие, а натурально здоровенные. И чтобы первый этаж без окон наружу. И в нем только загоны для скота, амбары, склады для дров и прочее. Жить же на втором этаже. С прочими — на третьем.

— Тем более! Куда такое годиться?

— Так, стены можно сделать толстыми, — улыбнулся Беромир. — Шага в четыре на первый этаж. На втором — три, потом — два. Мыслите, такую толщину проморозить можно? Даже если не отапливать. Но отапливать-то можно и нужно.

— Такую хитрую печь, как у тебя была, людям точно не надо. — заметил Вернидуб.

— А и правильно. Перемудрил я с ней. Все можно проще сделать. В таком круглом доме живет род. Сколько в нем семей? Редко больше двадцати. Значит, второй этаж можно разделить на тридцать две одинаковые части.

— Почему тридцать две?

— По количеству румбов. — на автомате ответил Беромир. Увидев полное непонимание, просто махнул рукой. — Это не так важно. Главное, чтобы имелись свободные комнаты для гостей и на вырост.

— И все же. Почему? Что это за румбы?

— Круг делится ровно на четыре части. Вот так, — изобразил Беромир пальцем в воздухе, чтобы все видели. — Этого явно мало. Ведь семей больше. Делим дальше. Каждую такую дольку пополам. Получается восемь. Все еще мало. Потом идет шестнадцать. Не то, ни се. Если и хватит, то впритык. Дальше же уже тридцать два. И это в самый раз. Равными же доли надо делать, чтобы никого не обижать, и не плодить ненужные ссоры.

— Ну… если так… — переглянулись все присутствующие.

Мгновение спустя прозвучали новые вопросы.

Тема бояр и ведунов зацепила. Очень уж привлекательной она выглядела. Ведь ежели подготовиться, то за лето можно такой домик отгрохать, что сильно поубавит пыл набежников.

Даже если в один этаж — уже серьезное препятствие. Ворота-то одни. Более того — Беромир предложил для них новое и свежее решение. Ставит двойные ворота: первые вгладь с внешней стеной, вторые — с внутренней. И открывающие только наружу. А секцию над ними не заселять и делать в ее полу бойницы. Так что, даже если неприятель прорубит или как-то еще пробьет внешние ворота, то попадает в «огневой мешок». Получая на голову камни, кипящую воду и прочие прелести бытия.

В перспективе же Беромир вообще предлагал ворота перестроить, выложив камнем или кирпичом. Чтобы покрепче. А внешние ворота делать из подъемного моста, перебрасываемого через ров, окружающий такое жилище.

На третьем же ярусе ставить легкую выносную галерею из дерева с бойницами, позволяющими, в том числе, стрелять вниз. Прямо под стены.

— Эко, ты размахнулся! А сдюжим?

— Так можно и не надрываться. Смотрите. Первый год ставим стены первого этажа и крышу наспех перекрываем соломой и уже можем укрываться там от набегов. Второй год — второго. Что позволяет заселяться. На третий год ставим последний этаж. Для целого рода это не так много работы. Более того, я бы предложил практиковать помочи. То есть, силами нескольких соседних родов по очереди ставить такой дом друг другу. В первый год быстро пробежали и возвели всем первый этаж…

— А чего не сразу все три?

— Надо бы дать схватится известковому раствору. Пусть годик постоит. Беды в том не будет. Тем более что и в таком укрытии спрятаться от набега можно, загнав туда еще и скот. Во дворе постоит для начала, с него не убудет.

— Вещь дельная эта твоя тулоу. — заметил Вернидуб. — Да только она для рода, живущего оседло. По твоему многополью. Остальным иные годы бегать далеко придется, к посевам.

— Не так уж и далеко! — возразил Красный лист. — Там же всего род будет проживать.

Остальные тоже его поддержали.

Мысль о том, что можно легко обзавестись вполне надежным укреплением, защитившись от набегов, очень задела присутствующих.

— Ну хорошо, — отступил Вернидуб, глядючи на этот галдеж. — Но все одно — это твое тулоу не помогает с сигналами. Хоть фонарем, хоть чем угодно.

— Три этажа. Ежели каждый делать в полтора-два человеческих роста, сколько это выйдет? Приличная высота?

— Но недостаточная.

— Выделить одну верхнюю секцию и поставить там легкую деревянную башню. Например, над воротами. Роста в три-четыре или больше. Она будет наверху. Продуваемая ветром, оттого сухая и без гнили. С нее и за округой пригляд добрый. Мальца какого там держать и колокол повесить.

— Что повесить?

Беромир взял свой шлем и просто по нему постучал слегка обухом сакса, держа его за завязки.

— Слышите звук?

— Да. Но он тихий. — возразил Борята.

— Можно сделать громко, — улыбнулся ведун. — Тут и форма другая нужна, и подвес… много чего иначе. Так вот — если повесить относительно небольшой колокол на такую башню да посадить мальца глазастого, то, приметив набежников или иную опасность, он станет в него бить, оглашая на всю округу. Кто сможет — в круглый дом побежит. Кто нет — спрячется. Главное — предупредить. А с такой высоты будет далеко все окрест видать. Оттуда и знаки от другого круглого дома распознать можно. Что флаги, что лампой.

— Их тоже малец будет различать и передавать? — усмехнулся Вернидуб, которому эта идея не сильно-то и нравилась.

— Зачем? Ведун. По-хорошему нужно в каждом таком поселении по одному ведуну держать. А ежели совсем дела пойдут на лад, то еще пару ведьм: одну Мары, вторую — Зари. Чтобы за здоровьем да родами приглядывали.

— Эко, ты хватил! — снова крякнул Вернидуб.

— Если бы не Дарья — многие из нас померли, — серьезно возразил Добросил. — Беромир дело говорит.

— Да где же нам напастись на вас столько ведьм? На шесть кланов одна всего ведьма Мары. А тут — в каждый род. Ведьм Зари так и вообще нет у нас. Ни одной. Каждая баба родит, как может. Если только родственницы не подсобляют.

— Воспитывать надо, взращивать! — назидательно подняв палец, произнес Беромир. — Словно жито. С любовью.

И почти все присутствующие очень живо откликнулись. Ну, кроме Вернидуба. Ему вся эта история не сильно почему-то нравилась. Причем неясно из-за чего. Словно зацепила чем-то. Задела…

Глава 2

168, серпень (август), 29

— Дозор возвращается, — произнес, подходя Влад.

— Катамаран?

— Да. Речной. Что ты отправил стеречь ромейских торговцев.

Беромир кивнул.

Вчера только пустил его, по утру. А уже вертается, хотя припасов имел недели на две пеммиканом и прочим. Такое скорое возвращение говорило само за себя…

Минут через десять он уже их встретил у мостка.

— Чего случилось?

— Идут. Завтра али послезавтра доберутся.

— Как обычно идут?

— Куда там! Пятью большими лодками своими! Раньше-то одной всегда обходились.

— Кораблями.

— Что?

— Такие большие лодки называются корабли. Ну или naves, если на ромейский лад.

— А «корабль», это разве по-нашему? — удивился Влад, стоявший рядом.

— Раз можем взять, то, стало быть, по-нашему. — улыбнулся Беромир. — Так-то… даже не знаю, откуда сие слово. Просто припомнилось.

— Из эллинского оно, — подсказала подошедшая Дарья, — καράβιον там сказывают.

— Ну, значит из эллинского. Хотя даже и не знаю, что лучше. Навис тоже неплохо звучит. Да и покороче, а короткие слова всегда лучше.

— Ежели ромеи идут, то навис, ежели эллины, то карабион, ну или корабль, если тебе так хочется. — пожала плечами Дарья.

Еще немного поболтали на эту тему.

Даже пошутили.

Привычное Беромиру слово «ладья» в те годы еще не бытовало. Вместо него говорили oldī, употребляя в довольно широком смысле. Так именовали любое «корыто» для плавания, безотносительно к его свойствам и особенностям. К слову, обычное корыто тоже так могли назвать[194] по случаю, если оно большое.

Бардак.

По этой-то причине ведун и вводил специальные названия, чтобы хоть как-то различать «водоплавающие» изделия. Так, узкую длинную лодку он последовательно именовал пирогой. И неважно из цельного дерева ее сделали, или набором сшили. Пирога с балансиром — катамаран. Даже если балансиром выступала вторая пирога. Просто могли пояснить, что катамаран «полный», уточняя эту деталь. Плоскодонная же большая широкая лодка была названа им стругом, так как собиралась исключительно из струганых досок. Теперь вот до ромейских торговцев добрался и их плавательных средств…

Через несколько минут досужей болтовни они все же вернулись к разговору о ромейских нависах. К тому времени как раз успели подтянуться бояре да несколько ведунов. Ради чего и ждали, что по несколько раз не расспрашивать.

— Ты с ними словом-то перекинулся? — спросил Беромир старшего дозорного.

— Конечно. Нас приметили и рукой помахали, подзывая ближе. Маркус там на первой… первом нависе сидел.

— А кого еще видел?

— Отца твоего, Путяту. Он прям как важная птица выглядел. В ромейской кольчатой броне и нос задирал. Но все же поприветствовал чин по чину.

— Кхм… — поперхнулся Беромир от этой новости.

— Сусага видел. — продолжал перечислять дозорный. — Какого-то непонятного человека в тряпке. Но такого серьезного, что — ух!

— А воинов приметил?

— Как не приметить? Их там в каждом нависе по десятку или больше. Всюду разные.

— А есть в бронях, что полосами вот так идут? — спросил Беромир, проведя по себе рукой поперек пуза.

— Такие, шириной в три-четыре пальца?

— Да. Они. И много их?

— Видел их на том нависе, где стоял серьезный муж в тряпку обернутый. Несколько. Пятеро или больше — не разобрал.

— Что-то мне это совсем не нравится. — помрачнел ведун.

— Думаешь, попробуют ограбить?

— Да нет. — покачал он головой. — От полусотни до семи десятков воинов выглядит серьезно. Но как там все сложится, если до драки дойдет — неясно. Вряд ли отец станет с нами воевать. Нет. Скорее вся эта силища там для защиты от ограбления этих кораблей. Товаров-то много.

— Ну и славно. Чего же тебе в этом не нравится?

— Вот этот муж в простыне не нравится…

— Тоге, — перебила его Дарья.

— Да-да. В покрывале. — подмигнув ей, произнес он. — И воины в лориках ламинатах. Они явно из его охраны. Такую одежду в Риме абы кто не носит, и такое сопровождение не каждому дают. Это явно очень непростой человек. А сюда едет. Зачем?

— Тут и гадать нечего, — расплылся в улыбке Вернидуб. — На тебя едет поглядеть.

— Твои слова меня несказанно греют. Так, что хоть в лес уходи. Поглядеть. Конечно. Очень смешно. Такому человеку, уверяю тебя, есть чем заняться и просто так он по глухим медвежьим угла бегать не станет.

— Не боись, — хлопнул его по плечу Борята. — Не дадим тебя в обиду!

Беромир поначалу подумал, что эти слова — шутка.

Но нет.

Вон какое серьезное лицо, а до уровня Трушкина и Коклюшкина местные еще недоросли и просто не умели шутить с покер-фэйсом. Да и остальные начали то же самое говорить, подтверждая слова боярина.

Странное ощущение.

ОЧЕНЬ странное.

Впрочем, Беромир сумел сохранить лицо и подыграть моменту. Выслушал всех. Поблагодарил. И они отправились в крепость: «подбивать бабки».

Дней пять назад ведь прибыли посланцы от семи кланов, что по прошлому году через Беромира торговали. Договоренности ведь оставались в силе. Хотя ничего интересного они не привезли. Жито, шкуры, сушеные ягоды с грибами, рога лосей да клыки кабанов и волков.

С местных шести кланов тоже прибыло такого же добра в достатке. Только еще рыбья кожа имелась, и плавательные пузыри сушеные. Сказалось влияние молодого ведуна. Да и шкуры они выделывали куда как лучше прежнего, даже дымом обрабатывали, подражая парню.

И теперь Беромир, глядя на все это добро, пытался понять — удастся ли продать хоть что-то из него ромеям. Так-то он с ребятами уже расплатился, распихав им ножи, серпы и косы, которые они взяли с превеликим удовольствием. Но что со всем эти добром делать — вопрос.

С жито-то понятно.

Еда же. И его аж три тонны приволокли. Впрочем, такое ромеям ныне без надобности, но он уж точно не пропадет.

Ягоды и грибы сушеные — тоже дело. Во-первых — витамины, во-вторых — спасение от пресного однообразия еды. Плюс важный компонент для пеммикана. Ну и, если пойдет, грибную муку ромеям можно будет продавать. Но пока особого интереса они не высказали.

А шкур ему куда столько?

Ромеям ведь они тоже без особой надобности. В лучшем случае возьмут самые лучшие меха. А набили в этом году обычное в основном. Так что, волей-неволей это все равно придется самому как-то пристраивать к делу. Или в кожи перерабатывать, или полушубки какие шить, или еще чего.

Вот рога и кости — да, дело нужное.

Первые в целом полезны. А кости… Несмотря на то, что Беромир наладил уже выпуск множества доброго железа, он все равно их скупал как поделочный материал. Те же иголки пока сподручнее было именно из костей изготавливать и многое иное. Ну и «на вырост» собирал, складывая в сухом месте, мысля начать производить костяной фарфор в недалеком будущем — как руки дойдут.

В общем и в целом эта гора барахла выглядела скорее обузой для Беромира, чем источником прибытка. Но социальную ее значимость переоценить было нельзя. Ведь через такую торговлишку он улучшал материальное положение окрестных жителей и вводил все больше и больше железных изделий.

Надежда взять груз с пяти торговых кораблей, по сути, имелась только за счет его собственных товаров, каковых на удивление оказалось немало. Даже несмотря на то, что особенно ими заниматься и не получалось.

Прежде всего это пятнадцать грубо сделанных, но вполне рабочих компасов в костяных корпусах, пять стеклянных зеркал небольших посеребренных, десять карбидных ламп с, наверное, двумя сотнями кило того карбида, ну и тысяча листов бумаги.

Это все выглядело ОЧЕНЬ дорого. Чрезвычайно!

И Беромир с остальными обсуждал — стоит ли показывать все разом. Не попытаются ли эти ромеи на них напасть, ведомые алчностью.

Кроме того, в довесок у него имелось где-то полсотни килограмм индийского железа да две корчаги сахара. Железо в основном — остатки после переработки сделанных ранее заготовок и переплавки дрянных трофеев. Было бы и больше, только оно все ушло на инструменты и доспехи.

А вообще, эта римская торговля… Хм… Со слов Дарьи получалась довольно занятная картина, немало пугающая, хотя соскочить с нее уже вряд ли получилось бы…

Между Средиземным и Красными морями в эти годы существовал канал. Но не в район Суэца, а через Нил. Благодаря чему шел богатый обмен товарами между Красным морем и Средиземным морем. Среди прочего в Индию ежегодно ходило по двадцать — двадцать пять кораблей, забитых дорогими товарами.

Они тонули.

Регулярно.

Обычно по нескольку каждый год. Однако оборот оставшихся был ТАКОЙ сладкий, что подобные риски никого не волновали.

Впрочем, ни сахар, ни индийское железо в этом торге не выступали чем-то доминирующим или даже значимым. Нет. Их ведь не продавали в любом количестве. Да и не покупали. Уделяя основное внимание специям, краскам, тонким тканям и иным подобным вещам.

Железа же вывозилось ежегодной едва сто — сто пятьдесят килограмм, а сахара до пятисот. На их фоне Беромир со своими объемами выглядел вполне представительно. Другой вопрос, что это все не имело особого смысла. Индийское железо шло только на изготовление штучных эксклюзивных предметов, а сахар являлся лекарством.

Никому и в голову не приходило увеличивать поставки.

Да и зачем?

Это ведь убьет ценность товаров внутри державы. Играть же от оборотов такие торговцы не желали. Они ведь работали с самыми богатыми и спекулировали на их тщеславии, а потому опасались потерять свое положение, обманув их надежды…

В целом же ситуация с этой индийской торговлей выглядела… больной, что ли. Рим вывозил за море золота и серебра намного больше, чем ввозил.

И это сказывалось.

Самым прямым образом.

Фактически имел место вывоз ликвидной денежной массы, в обмен на предметы роскоши. Монеты в Риме покамест были связаны со стоимостью металла, заключенном в нем. Может быть, и не напрямую, но попытка снизить его содержания в итоге вела к инфляции и поднятию цен. А тут такой отток. С рудниками же уже давно ситуация лучше не становилась…

И все бы ничего, но в Средиземном море к I-II векам нашей эры сложилась просто уникальная экосистема. Считай зона свободной торговли, практически лишенной пошлин и значимого пиратства. Из-за чего и товарное производство росло как на дрожжах, и торговый оборот.

Просто взрывное развитие!

Только оно требовало денег, ибо на бартере далеко не уедешь. Причем не просто денег, а все возрастающей их массы, сообразно росту оборота. В идеале — с некоторым опережением. А их не оказалось. С деньгами наблюдался нарастающий дефицит. В том числе и потому что ежегодно золото и серебро многими тоннами вывозилось в Индию, Парфию и далее — отдельные римские монеты доходили аж до самого Китая. Хотя самым восточным фронтиром римской торговли был регион Сиамского залива, на расцвете могущества державы.

Иными словами, Индийская торговля, да и Парфянская, в том виде, в котором она практиковалась Римом во II веке, стала одна из ключевых причин кризиса III века. Его экономической составляющей, спровоцировав девальвацию римской монеты и гиперинфляцию. Не ей единой, но и без нее не обошлось. Так как случился общий кризис ликвидности[195] и оборотных средств, поставивший в известную позу Камастуры всю экономику региона.

Беромир этого не знал, так как именно Римом никогда не занимался. Потому как в рамках экспериментов получалось «подключаться» к кому угодно, только не к римлянам. Из-за чего тема Рима и его истории проходила для него факультативно и фоном.

Впрочем, здесь и так все было ясно.

Хватило рассказов Дарьи, чтобы понять то, насколько катастрофической дырой в экономике империи выглядела эта торговля. А Беромиру кризис III века был без надобности. Стабильность и благополучие империи обеспечивали для него главное — рынки сбыта. Если же на регион навалится Вековая смута, то ничем хорошим она не закончится.

Из-за чего молодой ведун неоднократно уже думал о том, как можно было бы избежать указанного коллапса. И не только его. Ибо на ближайшие века интересы еще не народившегося государства славян находились в синергии с римскими. А отсутствие явных и значимых конфликтов диктовалось удаленностью территорий…

— Ты что-то посмурнел, — спросил его Вернидуб, после затянувшейся паузы.

— Великие знания — великие печали, — вымученно улыбнулся Беромир. — Просто подумал о грядущих днях. Но это все пустое. До них еще дожить надо. Значит, вы говорите, что зеркало и лампу надо вынести ромеям по одной штуке? И компасов всего пять?

— Да, — кивнул Красный лист. — Посмотрим на то, как они себя поведут. Если нормально, то еще вынесем. После торга.

— Это опасно. Они могут подумать, что в крепости этого всего очень много.

— Так, в крепость их и не пускать! — воскликнул Борята…

* * *

Вечером того же дня в Священной роще случился очень серьезный разговор. На него собрались, наверное, все славянские ведуны севернее Припяти. Да и с нее кое-кто пришел. И от балтов окрестных все явились.

— Нам никак нельзя допускать, чтобы Беромира провозгласили князем! — порывисто произнес один из уже немолодых мужчин.

— Он ведун!

— А его сын кем будет?

— У него нет сына!

— Злата на сносях. Кого она там родит — никто не знает. Может, и сына!

— Это все неважно! — вновь выкрикнул тот порывистый. — Князь — сие не ведун. И он в своей власти станет опираться на бояр, а те на дружинников.

— А те на земляные поселения? — буркнул Вернидуб. — Я же вам уже про них сказывал.

— В них польза великая, — не согласился один из ведунов с ним. — Ибо набеги разорение страшное несут.

— Да. Все так. Только мы в тех поселениях уже власти иметь не будет.

— Это еще почему⁈

— Потому что бояре и дружинники верховодить станут. На них же будет лежать обязанность возглавлять их оборону.

— Не понимаю ваших споров, — тихо, но веско произнес «мухомор». — Хочет Беромир стать князем — пусть им станет. Нам от того вреда никакого.

— Ты же, Рудомир был настроен против Беромира.

— Был.

— И что же заставило тебя поменять свое мнение?

— Общение с ним. Общие дела. Я-то поначалу думал, будто он один из грубых и примитивных людей, что живут войной. Да, не дурак, но с такими рядом всегда пахнет кровью.

— Спросил бы меня, — фыркнул Вернидуб.

— Я в праве иметь и свое мнение. — с нажимом возразил «мухомор».

— Да, конечно. Как и все мы.

— Беромир ведун полностью и всецело. Да, ему приходится воевать. Но он мыслит иначе. Я никогда в своей жизни не встречал столь же ясного ума и тяги к знаниям.

— Но он хочет стать князем!

— В обычаях что говорится про князя? — поинтересовался Рудомир.

— Что он вершит суд и ведет в бой.

— Кто это как не ведун Перуна? — усмехнулся он. — Пусть Беромир становится князем. Просто нужно сразу оговорить, что князем может быть ТОЛЬКО ведун Перуна.

— А бояре?

— Мыслю, что надобно их делать тоже ведунами, либо менять.

— Это не так-то просто, — возразил кто-то. — За ними сила.

— Ты думаешь, что гадюка, что заползла к ним в жилище, будет входить с ними в круг и драться на копьях? — усмехнулся «мухомор». — Нет такого человека, на которого бы роща не нашла управы. Что же касательно Беромира, то я вообще удивлен, почему его до сих пор нет среди нас тут, на этих встречах.

Все промолчали переглядываясь.

— Я слышал, что Беромир хотел ставить крепость не тут, а на слиянии Сож с Днепром. Может быть, это и правильно было? Она закрыла бы возможность к вторжению с юга. Да и к нему всем плавать стало бы удобнее.

— Такого человека, как Беромир, нужно держать под чутким приглядом, — возразил «мухомор». — Поэтому чем ближе он к роще, тем лучше.

— Ты так его боишься? — удивился Вернидуб. — Только что же говорил, что он ведун полностью и всецело.

— А ты не боишься, что ромеи однажды сделают ему предложение? Хорошее предложение. Настолько, что он не сможет от него отказаться. Лично я — боюсь. Посему и предлагаю держать его поближе к роще и приглядывать.

Помолчали, обдумывая слова Рудомира.

— Меня одно смущает… — нарушил тишину Вернидуб. — Вот ты предлагаешь князем ставить только ведуна Перуна. То верно и здраво. Но ведь получится, что таким образом мы поставим Беромира старшим над нами.

— Так и есть. МЫ, — с нажимом произнес он, — поставим. Покамест он отлично справляется. А будет плохо себя вести — снимем. Не забывай — только мы можем признать человека ведуном Перуна. И только мы можем утвердить его князем. Разве нет?

— Не все так просто, — возразил молчавший до того самый старший из ведунов.

И начались дебаты.

Тяжелые. Напряженные. И достаточно острые. В которых то и дело всплывали весьма острые и болезненные вопросы. В том числе и взаимные оскорбления, всякое «грязное белье» и прочие методы ведения цивилизованной беседы…

Глава 3

168, серпень (август), 30

— Идут! Идут! — крикнул кто-то сверху.

И Беромир, который все утро провел в тревоге, направился из крепости наружу. Максимально спокойным шагом. С трудом сдерживаясь от более энергичного передвижения.

Вышел.

Окинул поляну взором. Вздохнул с некоторым облегчением. Вон — лагерь какой собрался.

И его шесть бояр с дружинами. А тот же Борята уже успел добрать до десятка свежих ребят. Хотя они толком и не снарядились еще.

И ученики все сюда явились.

А также «клубы» Перуна еще семи кланов, у которых было покамест по-разному — от семи до дюжины мужей с копьями.

Совокупно же выходило ровно полторы сотни. Да еще новые ребята из свиты Беромира, двор которого разросся до двадцати двух мужчин. Ну и он сам. Что вкупе давало по местным меркам очень и очень впечатляющую численность в сто семьдесят четыре ратника.

Не воина, нет.

Не все пришедшие сюда ими являлись. С тех же семи кланов бойцы еще не имели статуса воинов. Но не суть. Куда важнее, что торговые корабли здесь ожидала целая толпа вооруженных мужчин. И не в засаде, а на открытой, мирной стоянкой…

— Как время бежит, — покачал головой Маркус, увидев открывшийся перед ним лагерь. — А три года назад он был всего лишь дерзким мальчишкой из землянки.

Стоящий рядом квестор не стал ничего говорить. Он молча изучал вооруженных людей на берегу, стараясь не отвлекаться на пустую болтовню. Да с таким жутковатым отстраненным равнодушием, словно энтомолог разглядывал бабочек. А перед тем, на подходе, вглядывался в деревянное мысовое укрепление. Он такое раньше не встречал.

Рим широко практиковал малые укрепления, особенно по пограничным лимесам. Обычно они представляли собой башню или одиночно стоящую, или обнесенную стеной с небольшим кольцевым двором. Если же требовалось что-то побольше, то там уже использовались варианты каструма, то есть, прямоугольные «коробки» стен с произвольным количеством башен по ним. А тут такая странная треугольная и асимметричная конструкция…

Квестор так сразу и не догадался, для чего нужна эта здоровая граненая башня, обращенная на острие стрелки. Пока не попробовал прокрутить в голове разные варианты штурма.

И так и этак.

Все-таки за плечами у него было больше десяти лет в действующей армии на беспокойной границе.

Так вот — каждый раз эта башня оказывалась последним очагом обороны. Доминирующим над округой. С которой при должном желании весь штурм можно вести обстрел нападающих. Вон какая интересная выносная галерея сверху. Квестор таких никогда не видел и только оказавшись ближе, догадался для чего она, когда разглядел многочисленные бойницы, идущие не только во фронт, но и вниз — прямо под стены. Из-за чего при любом раскладе потери нападающих оказывались либо просто большими, либо очень большими. Да и шансы удержать крепость через эту башню, даже с проломом в стене или выбитыми воротами, выглядели вполне реальными.

А потом квестор приметил еще одну важную деталь: все башни довольно сильно выступали за линию стен. В римской практике этого не бытовало. Они редко выдавались значимо вперед, а часто — вообще находились в контуре стен, а то и за ними, внутри. А тут…

— И бойницы как идут, — поддакнул синхронно его мыслям торговец. — Видишь? Можно бить вдоль стрены, не опасаясь получить стрелу или камень вбок или спину.

Мужчина в тоге кивнул. Он пришел к точно такому же выводу.

А потом они увидели лагерь. И опытный глаз квестора начал выхватывать много интересных и важных деталей…

— А где Беромир? — наконец, спросил он.

— Вон — в медвежьей шкуре. Он сам убил этого медведя. Говорят, что теперь его дух бережет парня.

— Ты веришь в это?

— Я верю в то, что Беромир намного опаснее любого медведя… и не потому, что сильнее. Видишь вон ту гору глины? Думаешь, она ему нужна для горшков? А те камни? Что это? Не из них ли делают раствор для каменной кладки.

Квестор промолчал. Он думал, стараясь максимально беспристрастно оценить увиденное и приметить все самое важное…

Головной корабль повернул к берегу и свернув от центра реки к дальнему мостку, прибирая оставшиеся паруса.

Полминуты.

И он, почти остановившись, едва коснулся края мостка. Крепкого. Скинув с носа канат, который подхватили несколько человек и под руководством Беромира, заведя за крепкий столб опоры, потянули.

— И-раз! И-раз! — командовал ведун.

И с каждого рывка корабль подтягивался все лучше к мостку и лучше.

Параллельно аналогичные работы шли и рядом. Здесь, у крепости загодя сделали хорошие, крепкие мостки, позволяющие швартоваться по-разному. В частности, каждый из них заканчивался относительно небольшой поперечной платформой. Из-за чего каждый такой мосток приобретал Т-образную форму. Вот к этой «черточке» ромеев и швартовали. Чтобы они оставались на глубине и могли нормально отвалить.

Минут через десять, когда швартовка всех пяти кораблей закончилась, гости начали сходить на берег.

Не толпой.

Нет.

И небыстро. Просто сначала спустились самые уважаемые персоны, отойдя буквально на несколько шагов от кораблей. Прикрытые своими бойцами, готовыми ринутся им на помощь.

Беромир же, после завершения швартовки отошел назад со своими людьми. И чинно в составе делегации стал ждать гостей на берегу. Прямо у кромки.

— Рад тебя видеть! — громко произнес Маркус, обращаясь к молодому ведуну.

— И я тебя. Ты, как и уговорились, привел пять кораблей. Это хорошо.

— А ты собрал здесь столько воинов. Неужели собрался меня грабить? — натянуто пошутил торговец.

— Да и ты пришел не один. — кивнул ведун на бойцов, собравшихся у бортов нависов. — Неужели пожелал силой забрать компасы и прочее?

— Нам нужно больше доверять друг другу! — чуть нервно улыбнулся Маркус.

— Fide, sed reprehendo[196], — пожав плечами произнес Беромир.

Начиналось сказываться общение с Дарьей. И он мог уже оперировать некоторым крылатыми выражениями на латыни, самыми ходовыми, или переводя ему известные. Ну и на каком-то примитивном, базовом уровне объясняться.

Общение с роксоланами и кельтами тоже сказывалось. Хоть и не так значимо. Просто времени и сил не хватало на это. И он сетовал, прекрасно понимая, что знание этих языков очень важно и полезно.

Сказал, значит.

А Маркус как-то слишком весело улыбнулся и показал какой-то непонятный жест мужчине в тоге. Молчаливому и внимательному. Моментом же воспользовался Сусаг, выходя вперед.

— Мы с тобой еще не знакомы.

— Беромир сын Путяты, — положив руку на грудь, вполне степенно произнес парень. — Ведун Близнецов и хозяин этой крепости, — махнул он рукой на деревянную конструкцию. — Эм… пусть будет Берград — город медведя. Да, мне нравится это название.

— Сусаг, — кратко ответил собеседник.

— Это откуда к нам такого красивого дяденьку замело? — доброжелательно поинтересовался Беромир, хотя глазки засветились озорными огоньками.

— Мне сказали, что ты убил Арака. Это так?

— Я вызвал его на небесный суд. Он принял его и пал.

— Один на один?

— С ним был конь, а я был один.

Сусаг невольно хохотнул.

Ему понравилось, что Беромир поставил коня рядом, словно бы соратника.

— Ты ведь приехал договариваться, — произнес ведун, упреждая слова Сусага.

— Так и есть. Но разве тут, на берегу об этом стоит говорить?

— Если все прибывшие поклянутся сохранять приличия и доброжелательность на этой земле, то милости просим. Кто сомневается — пускай остается на нависах.

Минут через пятнадцать они прошли в крепость и сели в главном зале донжона. Не все. Только самые уважаемые люди. Остальные оставались возле стен, в военном лагере. Где для них уже подготовили угощение. И кашу с грибной мукой, и отвары ягодные, и рыбу запеченную. Не Бог весь что, но сытно и неплохо.

— Странная у тебя крепость, — демонстративно оглядевший, произнес Маркус.

— Это так? — махнул рукой Беромир. — Времянка.

— Это?

— Дерево гниет. Из кирпича строить будут.

— Из чего?

— Ну… — Беромир задумался. — Кажется, вы это называете плинфой. Куски обожженной глины вот такие примерно. — показал он руками.

— Да-да. Плинфа. — подтвердил Маркус. — Интересно. Ее ведь нужно много.

— На это время и деревянной крепости хватит. Думаешь, она за год сгниет? Постоит чутка. Тем более что мы за ней приглядываем и протапливаем, держа в сухости.

— А какую ты ее хочешь себе построить, крепость эту?

— Все тебе расскажи. — улыбнулся Беромир. — Сделаю, посмотришь. Я люблю удивлять.

— Эта крепость сама по себе удивляет, — заметил мужчина в тоге на латыни. Оказалось, что местный язык он понимает, но говорить не пытается, видимо, не уверен в навыках.

— Да ну… — отмахнулся ведун. — Ничего особенного. Я поначалу думал каструм ставить маленький. Он попроще. Ров, вал и частокол с башенками по углам. Но для его обороны нужно много людей. А на это я пойти не могу. Пришлось это выдумывать.

— А для этой крепости?

— Десятка два — за глаза хватит. При должных запасах. Каменную же крепость я хочу делать такую, чтобы и десятка для ее защиты было довольно.

— Они будет меньше этой?

— Большей. Просто другой…

— Ты разжигаешь любопытство! — улыбнулся Маркус.

— Любопытство — признак интеллекта. Если человек ничем не интересуется, кроме развлечений и потех, то он слаб на голову.

— Давай поговорим о торговле, — сменил тему Сусаг.

— Слушаю тебя.

— Воевать здесь, в лесах, мы не хотим. Тем более сейчас, когда у нас появились обширные пастбища и новые стада. Это пустое. Но мы оба понимаем, что тебе и всем окрестным людям нужна соль. А она поступает только по Днепру.

— Но ты же понимаешь, что все вернуть по-старому уже не выйдет?

— Понимаю, — вполне покладисто кивнул Сусаг.

— К тому же соль к нам может поступать и с севера. Рудомир подтвердит, — кивнул Беромир на рыжего ведуна, который степенно кивнул.

— С севера?

— На севере тоже есть море. И там тоже добывают соль. А если пройти по Днепру дальше и добраться до самых верховий, то там будет волок в речку малую, по которой можно спуститься в Ра и далее хоть до Парфии плыви. В низовья же Ра много соли. Там особые соленые озера, местами хоть лопатой ее греби по летней жаре. И роксоланы не держат в своих руках ни земли к северу от нас, ни по долине Ра и ее притокам. Поэтому солью угрожать не стоит.

— А чем стоит? — скривился Сусаг.

— Тут надо иначе вопрос ставить. Нам всем может оказаться полезна эта торговля. Ежели к ней по уму подойти. Смотри сам. На севере можно раздобыть электрон. Говорят, что в северных реках много мелкого жемчуга, а в лесах в избытке ценных мехов. Ну и промысел морского зверя практикуется, с которого можно брать особые бивни и рога, славные в резьбе по кости. Не всё сразу. Не всё быстро. Но развернуться можно. Кроме того, если нам удастся укрепиться на том волоке, что идет в Ра, то мы через Днепр сможем и оттуда товары везти. То есть, почитай из Парфии, северные земли которой самые богатые и развитые. А там и Хорезм рядом. По реке ведь везти всяко лучше, чем по суши волочить. Дешевле, да и за раз можно намного больше всего увезти. Да и на самой Ра есть товары. От нее приток великий уходит на восход — к великому камню. А там и медь есть, и самоцветы разные. И это не считая того, что я, с небесного благословения, делаю. Днепр может стать хорошим, сытным торговым путем.

Маркус переглянулся с квестором. Тот равнодушно и молча слушал. Хотя было видно — нет-нет, а жилка дергалась. Видимо, он уже оценил возможный масштаб и в уме считал. Потом торговец перевел взгляд на Сусага и едва заметно усмехнулся, заметив, как у того загорелись глаза. Прямо вспыхнули.

— И как ты видишь эту торговлю? — наконец, нарушая затянувшуюся тишину, спросил Сусаг.

— Деньги любят тишину, как говорят мудрые. Поэтому нам нужен покой и порядок на всем протяжении торгового пути. Чтобы торговля не только шла, но и возрастала. А с ней и наш общий интерес. Есть возражения?

— Продолжай, — не дожидаясь остальных, произнес Сусаг. Маркус на него скосился с легким недоумением, но ничего говорить не стал. Остальные просто слушали.

— Пока мы можем говорить о торговом пути от Оливии до Берграда. Все остальное — потом. Этот путь сейчас можно разделить на две части: степную и лесную. В степной — бардак. На порогах занимаются откровенным грабежом. Рас должен утвердить закон со строгими тарифами и обычаями, снимая головы нарушителям. Если идет купец, то на порогах с него брать пять частей из ста любого товара. Или возмещением иным, но в такую ценность. Выбрать место у самого страшного порога и мыто там поставить. В какую бы сторону ни шел — брать по закону и только. Если идет кто не с торговлей, то брать установленную плату за переправку через пороги, ежели она потребна.

— А как понять — с торговлей идут или нет? — спросил Маркус.

— Если лодка больше десяти шагов в длину и товаров в ней более, чем людей, то считать за торговца. Если нет — то и не считать. Мелкими лодками тоже можно торговать, но их щипать — пустое. Людям нужно дать возможность вздохнуть, чтобы большой торг множился, который без сытой жизни обывателей попросту невозможен.

— Это не так просто сделать, — покачал головой Сусаг. — Предложение здравое, но совет бэгов на это может и не пойти.

— Жадность?

— Она самая. Брат мой ведь из-за нее голову сложил. А я его отговаривал, но…

— Ладно. Идем дальше. — не стал на этом заострять внимание Беромир. — Лесная часть пути. Здесь я предлагаю сделать так. Все кланы, что пойдут под мою руку, признав меня князем, более не станут платить роксоланам дань. Иначе покоя на этих землях не достичь. А он нужен покой и некая сытость.

— А нам с того какая польза?

— Торг иноземный вести только здесь, под стенами Берграда. И с каждой сделки десятую долю откладывать в пользу раса. Для чего от вас постоянно бы тут кто сидел и приглядывал.

— Десятую часть ты говоришь… — задумался Сусаг.

— Продали десять кусков индийского железа за, допустим, тридцать лорик хамат. Так со сделки один кусок и три хаматы — сбор вам.

— Не слишком ли много? — поинтересовался этот ромей в тоге.

— Я думаю в самый раз. Берется десятая часть. Половина идет расу, половину тому, кто приглядывает за сбором для особого внимания к безопасности и покою на торговом пути. Не так ли? — переспросил Беромир, в упор глядя на Сусага.

Тот немного подобрался и как-то даже растерялся.

— И да, — добавил Беромир. — Передай расу, что мое предложение действует разом. Или он его принимает все, или ничего у нас не получится. И мы будем добывать соль на севере и искать торговый путь в земли Галлии и Британии. Ну и работать я буду только с тобой.

— В каком смысле?

— В таком, что и на порогах, и при крепости должны находиться твои люди. Все ж таки ты мне родич. Да и повоевать мы успели, так что имеем уже уважение друг к другу. К иным бэгам у меня доверия нет.

— Хм… — нервно улыбнулся Сусаг, а глаза его алчно сверкнули. — Ты понимаешь, что просишь?

— А что именно не так?

— Прекращение выплаты дани, провозглашение тебя князем и этот торг у стен твоей крепости… это все потребует расу признать тебя пятым бэгом роксолан. А всех людей, что пойдут под твою руку — нашими людьми.

— С запретом набегов и продажи в рабства их, так?

— И это тоже… но куда важнее, что в случае нужды тебе придется выступать в поход. По призыву раса. Ты готов на это?

Беромир замер, задумавшись.

Ему такой расклад как-то в голову не приходил. Бегать по степи и воевать за интересы правителя роксоланов хотелось ему меньше всего. Не по тому, что сложно. Нет. Судовая рать весьма маневренна и подвижна. Превосходя в этом плане любую степную конницу. Только время на это все тратить не хотелось…

— Если рас будет призывать Беромира только тогда, когда кто-то угрожает нашему торговому пути, — произнес мужчина в тоге, — Рим согласен. Более того, он поддержит этот поход своими войсками из Оливии и своими кораблями, если это потребуется.

— Эм… — хлопнул глазами Беромир удивившись.

Маркус же, закончив переводить, сам на квестора уставился с немым вопросом. Тот же, выдержав паузу, уточнил:

— Есть возражения?

Глава 4

168, серпень (август), 31

— Кто ты? — раздался смутно знакомый голос со спины.

Беромир повернулся.

Перед ним стоял Путята — биологический отец этого его тела. Он присутствовал там, на переговорах в донжоне. Но молчал и просто наблюдал, не встревая. Сейчас же, поймав подходящий момент, решил подойти и поговорить.

— Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, — философски ответил парень, хохотнув и порадовавшись тому, как ловко сумел перевести реплику Фауста. — А если без шуток, то странный вопрос, конечно. Я твой сын.

— Нет, — покачал он головой.

— Что значит «нет»?

— Когда я тебя видел последний раз, ты был другим.

— Все мы меняемся. — пожал плечами Беромир.

— Но не так…

— Как «так»?

— Ты изменился даже внешне. Я с трудом тебя узнал. Словно ты не мой Неждан, а кто-то из дальних наших родичей с некоторым сходством.

— Это все из-за того, что я окреп телом.

— Это тоже удивительно. Но… нет. Лицо. У тебя изменилось лицо.

— Отец… ты просто многое пережил, и память тебя подводит. Я все эти годы был на виду у Красного листа и прочих помнящих меня с самого раннего детства.

— Ведуны… проклятые ведуны… — покачал головой Путята с какой-то ноткой отчаяния в голосе. — Что они натворили!

— Да что они могли сделать⁈ О чем ты толкуешь?

— В наши дни уже и о том и не сказывают, но еще мой дед…

И дальше Путята поведал Беромиру классическую легенду из архетипа «короля под горой». Вариацию на эту тему. Дескать, древний витязь спит в своем кургане. И только в тяжелые времена его может пробудить призыв круга ведунов Священной рощи. Ну и прочие бла-бла в том же духе.

— Хм… Знаешь, не сходится.

— Что не сходится?

— Этот твой витязь спит в своем кургане. Если его разбудить, то он проснется и выйдет из него. А я тут при чем? Не сходится ничего. Думаю, что мухи с кашей мешать не стоит.

— Все сходится, — с нажимом произнес Путята. — В предании не сказано, как именно он проснется. Ты умер. Там. В реке. Кем ты пробудился? Обновленным собой или нет? Я вижу, что нет. Ты — не мой Неждан. Ты кто-то другой. К тому же ты ведаешь о делах минувших, о землях далеких, сказывая о них так, словно видел их своими глазами. Говоришь на никому не ведомом языке.

Беромир промолчал. Оправдываться не хотелось, да и выглядело это все глупо. Хотя педалирование поднятой темы ему совсем не нравилось.

— Чего не отвечаешь?

— Какой мне смысл возражать? Думай, как пожелаешь.

— Назови свое истинное имя.

— Отец, тебе нужно быть очень осторожным с пивом, медом и вином. Ты бы еще попытался провести ритуал экзорцизма.

— Чего? Какого еще цизма?

— Так ученые мужи называли изгнание духа, вселившегося в чужое тело.

Путята подобрался и как-то напрягся.

— Что? Уже вы все заготовили для этого? — наигранно удивился Беромир.

— Нет! Я не стану этого делать! Мы об этом даже не говорили!

— О чем «этом»?

— Изгонять тебя из тела моего сына. Он умер. Там. В реке. Я видел. А ты… нет, я не стану тебя изгонять. Ты слишком много добра несешь нашим людям.

— Отец…

— Какой я тебе отец? — невольно отступил он. — Ты, мыслю, на многие поколения меня старше. Сколько тебе лет?

— Мда… — покачал головой Беромир. — Давай уже хватит? В конце концов, подобные разговоры не имеют никакого смысла. Лучше расскажи, что у вас там приключилось. Как мама и сестры?

— Мама… хм… Моя жена жива-здорова, а дочь осталась лишь одна. Рокосланы нас почти не кормили, когда гнали на продажу.

— Ты сейчас на службе Рима?

— Да. Возглавляю ауксилию при векселяции легионной, что стоит в Оливии.

— И все? Ничего больше сказать мне не хочешь?

— Мне сложно говорить с тобой. Непонятно. Как с сыном не могу, ибо не сын ты мне, а с чужаком о таком не беседуют.

— И что может изменить этот взгляд? Или ты хочешь порвать со мной вовсе и просто держаться стороной?

— Скажи свое истинное имя. Оно умрет со мной. И я никогда его не использую для чародейства или заговора.

— Вот заладил… — отмахнулся Беромир.

— Это доверие, — пожал плечами Путята. — Я должен понимать, кого принимаю в свою семью.

Беромир промолчал.

Так и стояли минут пять, не меньше. Молодой ведун, отвернувшись от отца, смотрел на медленно текущие воды Днепра. А тот не торопил его и просто ждал. Пока, наконец, не добавил:

— Ты сам решай.

— Что решать?

— Нужен тебе отец и семья, али нет.

Беромир фыркнул с раздражением.

— Ты ведь видишь, как все к тебе относятся? Думаешь, отчего ты, ведун Близнецов, а до сих пор не вошел в Священную рощу? Они не знают, как с тобой поступить. Ибо ты ни жив ни мертв.

— Это ведуны тебя послали?

— Да. — нехотя и не сразу ответил Путята. — Я вообще не хотел с тобой разговаривать.

— Почему? Я разве кусаюсь?

— Ты-то? Неужто не задумывался над тем, сколько крови уже на твоих руках? Ты ее льешь так, словно тебе оно дело привычное. Покойных врагов проклинаешь, страшно. О… слухи о тебе идут такие, что кровь в жилах стынет. Про тебя даже роксоланы с уважением говорят. А они уважают только тех, кто льет чужую кровь, что водицу.

— Хорошо. Что ты, хм, ладно, они — эти ведуны, от меня хотят?

— Чтобы ты назвал свое истинное имя мне. А я принес бы тебе клятву молчания и признал своим сыном. Включая в род и клан.

— Даже так? И кем же я предстаю в их глазах?

— Древним витязем, который волею Перуна и рукою Велеса пробудился в теле моего мертвого сына.

— Разве я мертв?

— Ты не живой и не мертвый. Вне смерти и рождения. Ты дышишь, но кто ты? Чей ты? Откуда ты?

Беромир вновь промолчал.

Путята же достал нож поясной и произнес, глядя в глаза молодому ведуну:

— Сказанное тобою истинное имя никто и никогда не узнает от меня, а я не стану его использовать никак — ни в пользу тебе, ни во вред.

После чего поцеловал клинок, «заверив» тем самым клятву у Перуна. Беромир же отвернулся, вновь уставившись на воду.

Все это выглядело так глупо, так нелепо, и так… обидно, что ли.

Зомби.

Он ведь в их представлении аналог зомби или чего-то подобного.

Только почему-то никто ему об этом прямо и в глаза не сказал?

И, что куда печальнее, это обстоятельство ставило крест на многих его начинаниях. Да и отношение ведунов становилось понятным. Вон — во все глаза на него постоянно глядят, словно ожидают чего-то. Хотя тут, конечно, он сам виноват. Зачем Вернидубу про нежить байки всякие рассказывал? Он ведь почти наверняка их пересказал…

— Скажешь? — вновь спросил Путята, нарушая затянувшееся молчание. — Если нет, то я пойдут. Пусть все останется, как прежде.

— Иван[197]. — тихо-тихо, почти как шелест произнес ведун, поворачиваясь к нему.

И словно что-то лопнуло в этой натянутой и нервной атмосфере.

Путята подошел ближе.

Взял Беромира за плечи и тихо произнес:

— Я признаю тебя своим сыном, Иван. Пойдем. Нас ждут.

Ведун глянул через плечо отца, окидывая взглядом «поляну» и выискивая любопытных. Несколько секунд спустя его взгляд выхватил парочку, которые сидели на бревнышке в сторонке. И на первый взгляд о чем-то отстраненно беседуя, но так, чтобы волей-неволей просматривать этот сектор…

— Рудомир и Вернидуб. Это они тебя отправили?

— Они…

Подошли.

Те, чуть прищурившись, рыжий поинтересовался:

— Как воздух у реки? Не продрогли?

— Мы с сыном не из мерзлявых, — чинно ответил Путята.

Услышав эти слова, оба ведуна встали, и максимально серьезно поклонились Беромиру. Молча. Не говоря ни слова.

Дальше день пошел своей чередой.

Из ромейских кораблей продолжали выгружать всякое полезное. Складывать его для учета на берегу. И после подсчета, переносить внутрь крепости.

Обычная возня и рутина, за которой Беромир хоть и приглядывал, но со стороны. Беседуя с Путятой, обсуждая мать с сестрой и ситуацию. Уникальную, в общем-то, ситуацию…

Во второй половине дня все корабли отвали от мостков и, подняв паруса, направились вниз по течению. К порогам. Увозя и Сусага с его людьми, и Путяту, и Маркуса, и прочих гостей. А вот квестор остался, равно как и пятеро бойцов в ламинатах в качестве его личной охраны…

— Ты отказываешь мне и не желаешь видеть гостем? — спросил он на ломанном местном языке, видя кислое выражение лица Беромира.

— Я думал, что ты на нашем не говоришь.

— Я несколько лет служил в Вименациуме. Там ваших много. Едва ли не треть города.

— Что же до гостя… Вот скажи мне, ромеец, зачем ты остался? Неужели хочешь перезимовать в этих суровых землях?

— Нет. Отнюдь, нет. Неделю или две у тебя погощу. И ты отправишь меня на своем… катаране.

— Катамаране.

— Да. Ты ведь обещал нам построить большой и быстрый. Хочу поглядеть на него в деле.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Быть может, я уже стар и глуп, но те слова, что ты сказал в большой башне, были не столько для ушей этого глупого и жадного варвара, сколько для моих. А ему ты просто бросил большую кость, чтобы он не мешал Риму торговать с тобой. Ведь так?

— Это было так очевидно? — усмехнулся Беромир.

— Для меня — да. Для него… — улыбнулся квестор. — Ты и сам видел, как он ходил, светясь, словно золотая монета.

— Его можно понять. Он живет в очень простом мире. И я своим предложением дал ему счастье.

— Пожалуй.

— Так зачем ты остался?

— Я, как представитель Рима, хочу удостовериться в том, что тебе можно доверять. Присмотреться к тебе. Поговорить. Дело-то большое. Новый торговый путь.

— Не только, торговые дела лишь часть задумки.

— А что же там еще?

— Рим страдает от набегов сарматов. Если мы сможем прикормить роксоланов, то Рим приобрести новых друзей, закрывающих подступы к нему. Сейчас это не так важно. Но в будущем, когда волна гуннов достигнет Днепра и пойдет на Рим…

— Кто такие гунны?

— Страшные кочевники, которые сминают все на своем пути. Пока они только начали свое движение из степей, что лежат к северу от державы Хань. Но с каждым новым годом все дальше продвигаются на закат, собирая в кулак степь. Всю степь.

— Такого никогда ранее не случалось. Но даже если это так, ты думаешь, что прикормленные роксоланы их сдержат?

— Это смотря чем их кормить. — усмехнулся Беромир. — Потихоньку переводя на службу и зависимость. Впрочем, Риму вообще было бы очень полезно смотреть куда-то дальше своего носа. И выстраивать линии обороны так, чтобы сильный враг либо вообще не доходил до ваших границ, либо подходил к ним максимально ослабленным.

— А германцы? Их твое упреждение на Днепре не остановит.

— Вы сидите в обороне на Рейнской границе. А зря. Очень зря. Германцы в отчаянном положении и часто голодают, из-за чего на вас и нападают. Им просто деваться некуда.

— Их нападения случаются редко, и Рим с ними справляется.

— Пока справляется. Когда же германцы объединяются в союзы племен, внезапно оказывается, что Рим не так уж и силен. Что, в очередной раз показали маркоманы. Это только один союз. А представь, что их вторгнется несколько разом? Впрочем, и без этого германцы для вас очень опасны в силу веры и отчаяния. Сейчас они не знают паруса и на своих длинных нависах ходят только на веслах. Ты думаешь, так будет всегда?

— А ты думаешь, наш флот их не остановит? — с надменной усмешкой спросил квестор.

— Если они пойдут флотом — да, вы сможете легко их перехватить и разгромить. Но представь, что их каждый вождь на быстром нависе будет плыть, куда ему вздумается и когда захочет со своей малой дружиной. Это тысячи уколов иголкой, которые обрушатся на Рим от Галии и Британии до Испании, а то и далее. С таким в обороне нельзя бороться. А у вас после Тевтобургского леса какая-то робость ходить за Рейн. А надо. Им нельзя давать разрастить и укрепится.

— Ты хочешь учить нас, как нужно поступать? — недовольно и даже в чем-то раздраженно спросил римлянин.

— А почему нет? Ведь это не я прозевал вторжение маркоманов с их союзниками в саму Италию! А все почему? Правильно, из-за самовлюбленности и нежелании разбираться в жизни варваров и их делах, — едко усмехнулся Беромир. — Кстати, не в первый раз. Вы совершаете уже несколько веков эту ошибку. Вторжение Ганнибала. Восстание Спартака. Да вы каждые лет тридцать — сорок влипаете в неприятности из-за своего презрения окружающим.

Квестор чуть заметно скривился.

— Хотите лягушку? — сменил тему ведун, чувствуя, что увлекся.

— Что? — опешил он.

— Лягушку. Говорят, что кельты с голодухи их, бывает, едят. Я попробовал и признаться разочарован. По вкусу отдаленно напоминает цыпленка, но уж больно мало мяса. На один укус.

— Боюсь, что я не готов вкушать такие изыски.

— Ой, да брось. — махнул рукой Беромир. — Рим всегда славился тем, что охотно заимствовал у всех все, что ему было выгодно и полезно. А лягушки в Италии, должно быть, растут намного лучше, чем у нас.

— Я не хочу обсуждать это. — с нажимом произнес квестор.

— Тогда давайте поговорим о торговле. Ты знаешь, что такое вексель? Хм. Долговые обязательства.

— Разумеется. Мы называем их синграфы и хирографы. — ответил квестор и кратко описал их как по смыслу, так и по назначению.

— Это немного не то. Векселя, конечно, можно и так использовать. Но вся их прелесть в том, что его можно передавать и продавать, используя как деньги. Например, Император выпускает вексель на тысячу денариев с погашением по предъявлении. И платит им за что-то. Продавец может радостно побежать менять его на монеты, а может и не менять. Ведь, в конце концов, одна небольшой лист пергамента или бумаги намного удобнее использовать в большой морской торговле, чем несколько корзин с монетами? Разве нет?

Квестор прищурился, уставившись на Беромира.

— Вы разве этим не пользуетесь? — наигранно удивился ведун. — Странно. Очень странно. Я думал, что в Империи уже все давно придумано.

Раз уж этот римлянин решил остаться и поковыряться в мозгах Беромира, он не стал теряться. И начал со всем рвением того попросту грузить, взрывая мозг. Постоянно что-то рассказывая необычное из практики более поздних эпох, но с некоторым погружением, и недолго. Не давая ему нормально включится в беседу, через смену темы.

Уже к вечеру на бедного квестора было страшно смотреть.

Его мозг явно перегрелся и едва не дымился.

Беромир же продолжал свою игру. И не только на словах, но и, время от времени, увлекая его определенными опытами, не столько полезными, сколько впечатляющими…

Глава 5

168, версень (сентябрь), 9

— В то время как римские корабли бороздят Днепр… — распинался Сусаг.

Заливисто.

Страстно.

Да так, что любой Остап Бендер позавидовал. С таким запалом этот бэг, пожалуй, мог бы даже продать безногому штаны, на вырост. Просто чтобы он отстал уже.

Рас росоланов же его просто слушал.

И даже как-то отстраненно-равнодушно.

Крутил в руке шлем, изготовленный Беромиром, и думал, глядя куда-то в пустоту. Полноценный, кстати, шлем, доведенный — с козырьком и наносником, которую ведун подарил Сусагу незадолго до отъезда. Заодно предложив не просто долю брать «чем придется», а обменивать на полезные в степи вещи. Например, шлемы.

Это оказался удар ниже пояса.

Из-за чего рас, явно понимающий, что их тупо разводят на что-то, был не в силах даже с мыслями собраться и как-то возразить. Да и остальные бэги смотрели на этот шлем глазами алчными и блестящими.

Рас ведь себе не заберет все.

Не посмеет.

Будет делиться.

А значит, их в дружины они потихоньку станут поступать. Что очень хорошо, просто замечательно, учитывая то, КАКИЕ проблемы имелись у сарматов с металлическими доспехами в эти годы. Из-за чего получалось, будто Беромир сделал предложение, от которого не отказываются. Но психологически это давило и раздражало. Какой-то лесной лох, каковыми по обыкновению почитали сарматы всех, живущих не в степи, взял и разложил как курицу на противне. Психологически…

— Пятый бэг… хм… — тихо произнес рас, погруженный в свои мысли. — Кто-нибудь возражает?

— Сколько шлемов и кольчуг мы сможем получать? — спросил один из бэгов, нервно сглотнув комок, подкативший к горлу, и не отводя взгляда от «железки», которую держал рас.

— Да, сколько? — также спросил правитель роксоланов у Сусага.

— Все зависит от того, как торговля пойдет. — развел тот руками. — Мы еще не заключили уговор, но Беромир согласился пойти навстречу и действовать так, словно мы уже свои. Поэтому он передал нам пять кольчуг и пять шлемов. Три кольчуги из как десятую часть от сделки с ромеями. Остальное — для возмещения доли в ином.

— И все? — нервно спросил один тот же бэг, что интересовался объемом.

— Еще он передал компас. — произнес Сусаг, указывая на невзрачную костяную коробочку. — Он безумно дорогой. Ромеям Беромир его продает за сорок либр серебра, они же — за столько же, но золота.

— Да? — оживился рас. — Как ты это откуда выяснил?

— Проболтался наш друг из Феодосии, которому мы рабов продаем. Выпил лишнего, язык и развязался.

— Чем же этот компас так хорош?

— Тем, что его коснулся один из богов. Погляди — он всегда показывает на север. — произнес Сусаг и подняв компас, покрутил его корпус на глазах изумленных зрителей. — Нам это без надобности, а вот те, кто на лодках ходит далеко в море, очень в них нуждаются.

— А это что? — спросил рас, указав на роговую ручку чего-то торчащего из тряпичного мешочка.

— Зеркало. Тоже невероятно дорогая вещь. — ответил Сусаг, извлекая его и показывая.

В плохо освещенном пространстве шатра рас аж вздрогнул, когда увидел свое отражение. Впервые в жизни. До этого ему доводилось видеть только смазанные и сильно затемненные отражения в воде. А тут…

— Кто это⁈ — чуть отпрянув назад, выкрикнул он.

— Зеркало показывает того, кто на него смотрит.

После чего, видя, что рас не верит, он подошел к нему ближе и заглянул в зеркало из-за плеча. Так, чтобы они там отразились оба.

— О! — радостно воскликнул правитель роксоланов.

— Видишь. Пять кольчуг, пять шлемов, компас и зеркало. Разве это не безгранично лучше, чем немного жита, собираемого ранее?

— Ты забываешь о том, что мы не в праве будем ими торговать, — буркнул молчавший до того бэг.

— А мы и так ими не сможем больше. Так что это не беда.

— Ой ли?

— Горсткой менее чем в сотню воинов-новичков Беромир перебил более чем втрое больше настоящих воинов. Мой брат там погиб. Хочешь — иди сам с ним воюй в этих проклятых лесах.

— Просто закроем ему торговлю и все! Сам прибежит!

— Прибежит. Да. Он даже рассказал, как. — оскалился Сусаг. — Я этой весной лишь чудом упредил его, потеряв при этом брата и много воинов. А то он собирался на лодках идти к нам и стойбища разорять. При них ведь не всегда воины.

— Перехватим!

— Ты хочешь это проверить? Лично я — нет. И я видел, как их легкие парусные лодки ходят. Поверь — не перехватишь ты их. Они нам тут всю степь растерзают этими набегами.

— Ты раз обжегся и теперь дуешь на молоко. Он просто удачливый…

— Ну хватит! — рявкнул рас. — Взгляни на компас, на зеркало, на шлемы… Ты разве не видишь, что он не «просто удачливый»? Боги ему благоволят. Ему, не нам. Причем так открыто, что диву можно даться. Никогда ранее они так ясно не выражали своего мнения. И этот любимчик Фарна предлагает нам мир. Выгодный. Удобный. Полезный.

— Мы можем взять все!

— Взять все⁈ Нам бы это удержать, — буркнул рас.

— Что⁈ Почему⁈

— Пришла весточка, что языги не так уж и разбиты. Да, они потерпели поражение и утратили многое из награбленного, но сумели вырваться и отойти. И нам теперь предстоит с ними воевать.

Все притихли в шатре.

— Вижу, вы рады. Особенно ты. Что? Все еще хочешь воевать с лесным чародеем? А ведь приняв его бэгом, мы получим еще и союз с Римом. Да, шаткий. Но лишним не будет получить две-три, а может, и четыре сотни ладных пеших воинов где-нибудь на берегу Днепра. Что выйдут за нас и помогут отбиться от языгов.

— Ты думаешь, что мы не устоим?

— До меня доходят слухи, что оживились гёты. Если еще и они во всё это ввяжутся нам без союзников не обойтись.

— Языги и гёты враги Рима. Он не хочет нам помочь? Пусть и не войсками, а хотя бы оружием с бронями. — поинтересовался последний, четвертый бэг.

— Все зависит от того, кем он видит нас, — заметил Сусаг. — Сейчас мы должны решить, как ответить на вопрос Беромира. И с этим решением уже ехать в Оливию и разговаривать о совместных действиях. Либо как посредник, либо как союзник. Для Рима это отличие ОЧЕНЬ важно.

Рас поглядел своих бэгов.

Никто не спешил ни добавить, ни возразить. Все думали. Новость о том, что в некоторой недалекой перспективе им придется воевать с языгами и гётами их несказанно «обрадовала». Да так, что аж лица посерели.

— Может быть, просто отойдем за Днепр? — наконец спросил тот, кто склонял к силовому решению по Беромиру.

— А языги на его берегу, конечно, остановятся. — криво усмехнулся Сусаг. — Или ты думаешь, что они нам простят это нападение?

— Проклятье!..

— Беромир, кстати, — добавил Сусаг, — очень спрашивал про шерсть.

— Какую шерсть?

— А любую. Желательно овец, но и верблюдов, и прочих подойдет.

— И много ему ее надо?

— А все, что мы сможем ему доставить. И он готов за нее платить железом.

— Зачем она ему в таком великом множестве?

— Ткани делать, — пожал плечами Сусаг. — Много тканей. Он там всю округу хочет пристроить к делу. По весне, если доживем, надо ему отправить той шерсти, запросив шлемы в оплату.

— И как мы ее перевозить будем?

— У его тещи — Милы в Припяти родичи, а у них лодок много. Мы можем сговориться, и они за долю малую все перевезут.

— Это интересно, но сильно не укрепит нас.

— Это по моим подсчетам даст нам еще десяток хороших шлемов. Лишними они не станут. Если получится стрясти столько же кольчуг с ромеев, то мы получим еще десяток воинов в броне. Самым опытным по жребию дадим. С этим, — кивнул он на железо под ногами раса, — уже пятнадцать. Уже не так мало. По осени мы, мыслю, еще десяток воинов оденем.

— Сам же понимаешь — этого нам недостаточно.

— Мы можем не делать ничего и тогда не получим даже этого. — пожал плечами Сусаг. — А так — на двадцать пять «кованых» воинов больше. Разве худо?

— Ты знаешь, как получить вместо двадцати пяти хотя бы сотню? — серьезно спросил рас.

— Кто знает? — развел руками Сусаг. — Надо ехать в ромеям, потом снова к Беромиру и разговаривать. Может, и найдется способ, но я ничего не обещаю…

* * *

Беромир же тем временем брал от жизни все. В куда менее превратном смысле слова, нежели можно было бы подумать…

— Давай! Пошла родимая! — раздался окрик.

И лошадь рванула вперед, дергая упряжку. Через хомут довольно толстые канаты уходили к перекладине. А к ней крепилась тяга, идущая уже к массивному полиспасту. Так-то дубовому, но окованному медью и смазанному дегтем.

Все заскрипело.

Затрещало.

И обкопанный да подрубленный пенек начал выворачиваться наружу. А тот, к которому зацепили этот полиспаст, нехорошо зашатался…

Для этих работ Беромир вновь пригласил людей на заработки. Зерно-то теперь имелось для прокорма. И первые подошедшие второй день уже как трудились.

Копать приходилось мотыгами да деревянными заступами. Не лучший вариант, но справлялись. Вон по десятку на пенек наваливались разом. Кто-то рыхлил грунт, кто-то его откидывал в сторону. А потом, как пенек на полметра в глубь окапывался, эти импровизированные землекопы брались за топоры.

Обрубали корни и дальше шли.

Сюда же подходила бригада из самых смышленых — с конями и полиспастами…

Работа спорилась.

Кипела.

Сам же Беромир за ней только приглядывал, вообще не подключаясь. Люди на удивление справлялись. Поначалу первый день показал только как полиспаст этот применять. И все. Ну и задачу объяснил. В остальном же, видимо, сказывался летний опыт да пригляд за ними ведунами из рощи.

Сам же Беромир был с головой погружен в стройку и урывками занимался поковкой. Индийское железо ведь римляне не взяли. Вообще. Выгребая компасы и зеркала да лампы яркие с бумагой. То есть, вещи, которые выглядели по-настоящему уникальными.

И даже так — один компас остался.

Недобрали.

Платить нечем оказалось.

Про остальное и речи не шло. Так что Беромир ковал товары на оплату работ из остатков железа. По сговору. Запрашивая с каждой ватажки — чего им надобно. Еще до того, как они к делам приступили. А то обжегся уже в прошлый раз. Пригодилось, конечно. Но сейчас торг-то не придет новый и лишнего ему не требовалось. Делать же новое железо пока некогда. Вот он с этим и крутился.

Квестор этот, кстати, бедолага уже на второй день хотел сбежать, но выдержал. На хитрость, правда, пошел. Он с огромным трудом продержался обещанную неделю. Да и то — хитростью. К середине второго дня ему уже казалось, что он с ума спятит от безумного потока неупорядоченной информации, которую на него целенаправленно выливал Беромир. Но в какой-то момент ведун совершил стратегическую ошибку — ляпнул про написанную им книгу.

Раз.

И квестор к ней прицепился, резко отсекая маневр собеседника. Сначала просто расспросами держался за эту тему, а потом предложил перевести для Императора. Ну и зависли, работая сообща…

Беромир, конечно, продолжал его грузить, но уже не в такой шаловливой форме, как раньше. Здесь все как-то упорядоченно пошло — проходя строчку за строчкой порой приходилось делать отступления, чтобы квестор понял смысл сказанного и корректно перевел.

Это тоже выносило квестору мозг и не мало. «Крышка чайничка» то и дело подпрыгивала, спуская избыток пара. Однако в целом ситуация уже выглядела куда благостнее. Через что он эту неделю и просидел. Так-то они книгу быстро перевели, ибо маленькая и очень лаконичная, закончив несколько раньше. Но в последний день, чтобы не спровоцировать новый «словесный понос» и «изнасилование мозга» со стороны ведуна, квестор старался не отсвечивать. Просто наблюдая за его делами. За тем же изготовлением большого полиспаста. Организацией работ. И прочим.

Беромиру же было и самому не до него.

Дела затянули.

Важные и очень нужные. Да до такой степени, что последние пару дней уже толком и с переводом не мог заниматься. Так — урывками, добивая и частью перепоручая Вернидубу, чтобы прочитал и пояснил…

Когда же квестор, наконец, уплывал на катамаране, то испытывал странное ощущение. Очень. С одной стороны, облегчение. Все-таки мозг этот молодой мужчина ему размял так, что любо-дорого поглядеть. Никогда в своей жизни он не попадал в такой интеллектуально-информационный прессинг. С другой… Беромир не производил впечатление варвара, тем более дикого и неотесанного. Да, нравы его в чем-то чудны, а шутки порой вгоняли в ступор, но он посещал термы, поставил толковый общественный нужник, следил за чистотой и многое иное делал. Квестор знал, какими обычаями живут и кельты, и германцы, и сарматы. Этот же парень был иной, и он распространял эту инаковость с удивительной силой.

Но главное, с ним было интересно.

Реально интересно.

Квестор, уплывая, поймал себя на мысли, что если бы не обстоятельства, то он, пожалуй, пожил бы здесь до весны. Просто для того, чтобы удовлетворить жажду любопытства. Его не оставляло ощущение, будто бы здесь, в лице этого до жути странного человека, он столкнулся с какой-то другой цивилизацией… с каким-то ее осколком. Близкой в чем-то к Риму, но… более развитой.

В этой глуши!

Он гнал от себя эти мысли, но чем более обдумывал увиденное, тем больше утверждался в них. Осознавая, СКОЛЬКО всякого рода новинок и весьма прогрессивных решений постоянно просыпалось из этого человека, пытавшегося в одиночку изменить окружающих его людей.

Это было так странно… страшно… и жутко интересно…

Глава 6

168, версень (сентябрь), 23

— Что это? — спросил Марк Аврелий, глянув на протянутый ему свиток.

— Письмо от легата пропретора Нижней Мёзии. — ответил вошедший центурион. — Прибыл гонец с ним, а ты просил незамедлительно об этом сообщать.

Император кивнул и, приняв пергамент, развернул его и стал читать.

Минута.

Вторая.

На его лице не отражалось ничего. Лишь спокойное равнодушие и сосредоточенность.

— Гонец, который его доставил, еще в лагере? — наконец, спросил он.

— Да, конечно.

— Пригласи.

Офицер вышел.

Марк Аврелий же потер лицо и вновь уставился на пергамент, точнее, их там имелось два. Внешний большой с письмом и отчетом. Внутренний же… и не пергамент вовсе. Бумага, как следовало из письма, на которой Беромир своей рукой нарисовал карту: от вертикали Рейна до Урала по широте и от Скандинавии до южного берега Черного и Каспийского морей…

Ценность этой карты была в том, что она давала совсем иную картину мира варваров. Формально на ней изображался торговый путь, предложенный Беромиром. Формально. На деле же… целый новый мир. И императору хватило воображения, чтобы понять, масштабы.

Из этой карты очень наглядно можно было понять, что Рим на самом деле контролирует довольно скромную часть мира. И там — за Рейном и Дунаем бескрайние степи, леса и горы, заселенные огромным количеством людей.

Разных людей.

От одной мысли, будто их всех кто-то объединит в единый кулак, у Императора кровь в жилах стыла. Оно вон и с языгами как тяжко. А тут — бесчисленная орда до горизонта, что степная, что лесная. Он только сейчас осознал — какая ужасная лавина нависает над границами Рима…

Но главный вопрос заключался в ином.

Откуда это все знал этот варвар? Ведь карта в целом не противоречила тем знаниям, которыми обладал Марк Аврелий. Хотя и изображала все несколько иначе. Однако некоторые детали легко узнавались.

Это ведь что получалось?

Варвары о Риме знают все, что им угодно, а Рим о них ничего? Те же маркоманы, казалось, совсем не на ощупь шли. И не только они. Император покрутил в голове все известное ему о прошлых варварских вторжениях. И они не противоречили этому предположению…

— Я привел гонца, — произнес офицер, вводя усталого и запыленного человека.

— Приветствую… — начал было тот озвучивать стандартную, ритуальную форму, но Император оборвал его жестом.

— Говори кратко и только по делу. У меня мало времени. Ты скакал прямо из Нижней Мёзии?

— Да.

— Что-то устно просили передать?

— Что очень нужны доспехи и оружие. Хотя бы на несколько тысяч человек.

— Несколько тысяч? — удивился император. — Маркус Понтий Лелиан пишет, что у него одна тысяча двести семнадцать человек по гарнизонам лишены защитного снаряжения. И из числа легионеров, и ауксилий. Совокупно. Ты же говоришь о нескольких тысячах.

— Все верно, — кивнул гонец. — Маркус Понтий Лелиан просил передать на словах, что его затея по отвлечению языгов от вторжения вполне удалась. И он старается не дать им вернуться к поддержке маркоманов, а также отвлечь еще и гётов, хотя бы частью. Для этого ему все это снаряжение и нужно.

— Чтобы передать его союзникам?

— Да.

— И почему он об этом не стал писать?

— Меня могли перехватить. Малые отряды языгов, гётов и прочих варваров проникли глубоко за Дунай. Если бы они узнали об этом, получилось бы скверно.

Марк Аврелий кивнул, принимая ответ.

— Что-то еще?

— Только это. Остальное, он сказал, твой человек сам расскажет, когда вернется. Кто именно, мне не известно. Он сказал, что ты знаешь.

— Хорошо. Ступай. — отпустил его Император и вновь уставился на карту Беромира, пытаясь прикинуть сценарий ближайшей кампании.

Вторгшихся через Дунай германцев удалось остановить.

Их прозевали, да. Но из-за сведений, пришедших от легата пропретора Нижней Мёзии, удалось адекватно и своевременно отреагировать. Что позволило на границе не ввязываться в генеральное сражение с многократно превосходящими силами. И отступить в полном. Да, маркоманы и их союзники сумели прорваться на север Италии, но здесь, их сумели принять. «Тепло и ласково». Столкнувшись с серьезной римской армией на выгодных позициях, германцы решили отступить. Но Марк Аврелий с помощью грамотных маневров сумел их подловить на переправе и сильно потрепать, обратив всю эту армию в беспорядочное бегство. И теперь находился при армии на севере Далмации, размышляя над тем, как поступить дальше.

Земли к югу и западу от Дуная подвергались разорению многочисленных малых отрядов. И хотя основные силы неприятеля оказались разгромлены, это ни о чем еще не говорило. Просто потому, что вычистить столь обширные территории от германских и сарматских разбойников представлялось очень непростой задачей.

Кроме того, оставалась угрозы повторного вторжения.

Много германцев избежало уничтожения и сумело бежать за Дунай. А все укрепления в месте прорыва оказались разорены и опустошены. Сдерживать их там представлялось очень затруднительным делом. Из-за чего в такой конфигурации предложение легата пропретора Нижней Мёзии выглядело не только очень своевременным, но и весьма уместным.

— Несколько тысяч… несколько тысяч… — пробормотал Марк Аврелий себе под нос, поймав себя на мысли, что карта Беромира на удивление удобна[198], намного удобнее, чем те, с которыми он привык работать…

* * *

— Ты с ума сошел! — воскликнул Маркус.

— И в чем же мое безумие?

— Ты… ты… да с чего ты этого вообще возжелал?

— Так велел мой сын.

— Но зачем⁈

— Он считает, что сейчас мы вступаем в серьезное противоречие с купцами из Александрии. А это неправильно. Мы должны не бороться друг против друга, но действовать заодно.

Маркус скосился на центуриона, но тот лишь пожал плечами в качестве ответа. Ситуация нарисовалась та еще.

И было с чего.

Дело в том, что все общество древнего Рима было устроено довольно занятно и совершенно непривычно для насквозь либерального, кто бы что ни говорил, индивидуального и эмансипированного[199] общества XXI века.

На самом верху иерархии стояли римские граждане — civis. К ним относились и сенаторы, и плебеи, и многие другие сорта этой категории людей. Но это внутреннее деление. Для остальной же державы они все выступали единственной по-настоящему полноправной частью общества.

Ниже располагались latini, то есть, люди, обладающие латинским гражданством. Права и возможности которых оказывались в некоторой степени ущемлены. Потом шли peregrini, то есть, чужеземцы, которыми обычно называли лояльное завоеванное население. Далее располагались dediticii — сдавшиеся, бывшие теми же перегринами, только проблемными и не лояльными. Ну и рабы, то есть, servi. Причем рабы, не имевшие ранее никакого состояния в римском праве, освобождались перегринами.

Так вот, вся эта многослойная конструкция пронизывалась и намертво связывалась воедино институтом клиентелы. При которой вокруг гражданина формировался куст связанных людей. И порой весьма впечатляющий по размеру, выходящий нередко далеко за пределы локации его проживания. Понятное дело, что какие-нибудь нищие в Риме, хоть и обладали всеми правами граждан, но воспользоваться ими не могли. А вот остальные — вполне.

Как это работало?

Например, приходил такой германец или бербер и хотел поселиться на территории Римской империи. Максимум, на что он мог рассчитывать, был статус перегрина, и то не факт. С ним еще постараться надо.

Ну ладно. Стал он перегрином, захотел возделывать землю, однако, владеть землей они не могли. Сами. Ведь вся земля принадлежала Риму и, как следствие, его гражданам. Поэтому он нуждался в патроне из числа граждан для оформления сделки. Что могло сформировать целый куст фактического землевладения под патронажем некоего гражданина. И это не было арендой в классическом понимании, так как патрон мог и не получать ничего с клиента. По-разному очень складывалось. Куда важнее было то, что патрон присматривал за тем, чтобы клиент не занимался всяким непотребством, соблюдал законы и все такое, неся за него ответственность. И мог серьезно наказать, ежели тот начинал шалить.

Понятно, что и материальный интерес имелся, хотя обычно никто не увлекался, чтобы клиенты не разбегались, и политический, ведь клиенты давали социальный вес патрону. Но куда важнее то, что такой подход позволял увязывать пестрое и до крайности разнородное общество Империи в достаточно гомогенную среду. Да, не до конца. Но иначе весь этот коктейль был совершенно неуправляем, так как их ничего в сущности не объединяло. А так считай «синтетические» рода, так или иначе, завязанные на Риме и римлянах. Уникальное и весьма продуктивное решение.

Все сломал Септимий Каракалла, который в 212 году даровал всем свободным людям Римской империи полное гражданство. Из-за чего произошло две фундаментальные катастрофы.

Прежде всего утратила всякий престиж военная служба. Ведь если в легионах служили только граждане за землю, то в ауксилиях «тянули лямку» за гражданство. И эти самые ауксилии никогда не опускались ниже половины от численности вооруженных сил, выступая основным инструментов войны. Просто потому, что легионы было жалко раздергивать на текучку и излишне рисковые операции.

А тут раз — и все сломалось.

Не только с мотивацией. Нет. Это лишь половины беды. Куда хуже то, что эта реформа спровоцировала резкий рост военных расходов. Ведь многочисленным ауксилиям теперь требовалось платить как гражданам. А легионеры хотели больше, хотя теперь они фактически ничем не отличались. Ну и пошел виток за витком. Став еще одной базовой причиной катастрофой III века, наравне с кризисом ликвидности. Ведь для покрытия стремительно вспухающих платежей по армии правители стали постоянно прибегать к порче монеты, спровоцировав сильную инфляцию[200], которая, как известно, катастрофа для любой производящей экономики и рай для спекулянтов, особенно фондовых.

Ну и связи посыпались.

Модель «патрон — клиент» просто рухнула. И начался откат к землячествам. Из-за чего уже к концу III века единое экономическое пространство, которое бурно развивалось в I-II веках распалось. И началась эпоха борьбы региональных элит и распад политического единства вслед за утратой интегральных экономических интересов. Также в полный рост пошло обострение по этническим и культурным маркерам, так как романизация большей части империи оставляла желать лучшего[201].

Северы в принципе оказались теми еще «гениями», запустившими, по сути, необратимые процессы распада империи. Но это «счастье» пока не наступило. А сейчас Путята поставил командира векселяции в сложную ситуацию.

Кем являлся отец Беромира по римским законам? Правильно, перегрином, приходящимся клиентом тому самому работорговцу, который его отпустил. И вот он пожелал, чтобы его дочь вышла замуж за гражданина. А такое не поощрялось, мягко говоря. Просто чтобы не порождать юридических коллизий.

Случалось.

Да.

И легионеры, бывшие гражданами, вполне обрастали по границам «не санкционированными» женами. Но чем выше был социальный статус гражданина, тем труднее становилось на такое «закрыть глаза».

А тут целый купец из Александрии.

Не только гражданин, а бизнесом владели только они, но и весьма состоятельный персонаж, публичный. Даже захоти он — проблем не оберешься. Просто из-за того, что конкуренты попробуют сыграть на этом и задавить.

Маркус потер переносицу, прошелся и снова повторил:

— Ты сам не понимаешь, чего просишь.

— Мой сын считает, что мы либо найдем какой-то способ примирения с этими купцами, либо нам придется готовиться к серьезным пакостям. Вроде того набега кельтов. И выдача его сестры замуж за сына какого-нибудь значимого торговца из Александрии, который каждый год отправляет корабли в Индию, хороший выход. Конфликт уйдет, уступив место семейным интересам.

— Ты понимаешь, что дочь перегрина не может выйти замуж за гражданина? — наконец спросил центурион.

— Понимаю. — кивнул Путята. — Но сын считает, что вам было бы неплохо придумать, как это сделать. Он прямо сказал: «закон, что дышло, как повернул, туда и вышло». И что вы мастера правильно все оформлять, если вам сие надобно особо.

— Хм. А сколько тебе лет от роду?

— Не могу сказать, — вполне искренне ответил Путята.

— Почему?

— Счету не обучен.

— Угу. Понимаю. И на что ты пойдешь ради того, чтобы выдать свою дочь за купца из Александрии?

— Ты чего? — вклинился Маркус удивившись.

— Это ведь действительно решило бы очень многие наши проблемы. Тем более что нас уже открыто предупредили, чтобы мы не увлекались. Почему нет?

— Но он же варвар! — воскликнул торговец. — Совсем неотесанный! Так не принято поступать! Да и его дочь ведь совсем не привычна к нашим манерам и нравам.

— Дочь год к ним приучали. — возразил центурион.

— Это безумие! Надеюсь, ты не сам это станешь решать?

— Разумеется. Дело слишком серьезное и без разрешения со стороны Маркуса Понтия Лелиана, а может и Самого, претворять в жизнь его не стоит. Но для этого нужно его согласие, — кивнул глава векселяции на Путяту.

— Согласие на что? — с напряженным видом переспросил он.

— На твое усыновление, — максимально серьезно произнес центурион…

Глава 7

168, руень (октябрь), 5

— Мой сын… — как-то растерянно произнес Беромир, взяв в руки орущий «кулек».

Посмотрел на Злату, лежащую с совершенно изнуренным видом. И как-то глупо, растерянно улыбнулся. Ни в той, ни в этой жизни у него детей не имелось. Это — первый. Вот он — шевелится в его руках, дергая лапками и надрывая глотку. И что с ним делать парень просто не понимал.

Несколько секунд спустя Рада, ведьма Зари, забрала ребенка из рук отца и вернула матери. Откуда его нашли — загадка. Но ведуны из Священной рощи сумели не только выведать, где она жила весьма тихо на самом верховье Припяти, но и вытащить ее сюда.

За ведьмами Мары охотились, считая, что если в поветрие прилипчивое принести ее жертву, то оно прекратится. Да и побаивались, редко оказывая помощь и не особо защищая. Поэтому их всегда было мало. С ведьмами Зары тоже имелась беда, но иная. На них лежал запрет на создание семьи, соитие и рождение детей. А прожить женщине одной, без мужа, было крайне сложно, если возможно. Слишком много тяжелого, изнуряющего труда.

Откуда такой запрет взялся никто не знал. Но факт оставался фактом. Он имел место, и за него почему-то крепко держались. Хотя, признаться, аналогичные «глюки» творились не только в этих краях. Вон, в Риме с весталками не лучше. И не только в Риме — у многих народов что-то этакое вылезало, даже у тех же христиан, хотя они и были связаны совсем с другой культурной традицией. Видимо, какой-то архетип из тьмы веков и соответствующие предрассудки. Так или иначе, из-за этой особенности ведьм Зари наблюдалось еще меньше, чем Мары. И Рада, по ее словам, одна из трех или четырех вообще на весь славянский мир…

Беромир отдал ей своего ребенка вполне спокойно. Поглядел, как ведьма помогает Злате его прикладывать к груди, выступая тут еще и этаким консультантом по грудному вскармливанию. Ну и позвал ее выйти, жестом. Дескать, поговорить надо.

Она не спешила.

Пока дело не сделала как следует, от Златы не отходила.

— Чего хотел? — несколько грубовато спросила она, выходя вслед за Беромиром на крыльцо донжона.

— Может, останешься и не будешь сразу уезжать?

— Еще чего⁈ — с раздражением фыркнула ведьма, развернулась и пошла обратно. Но он схватил ее за руку, отчего она с вызовом выкрикнула: — Ты чего удумал⁈

— Просто выслушай.

— Да чего тут слушать? Моя подмога многим треба. А ты хочешь только для себя. Видала таких. Слушала…

— Нет. — перебил ее Беромир.

— Что «нет»?

— Вас ведь мало. Так?

— И что?

— Так? Я прав?

— Прав.

— А я хочу, чтобы было много. Чтобы бабам долю их облегчать полнее.

— Не выйдет, — несколько смягчившись, ответила она. — Не получится так, чтобы нас много было.

— Я знаю, как сделать, чтобы вышло.

— Ну-ка? — грубовато усмехнулась она.

В отличие от Дарьи эта ведьма была здоровой и напоминала скорее странного мужчину, чем женщину. Но иначе одной не выжить. Мышцы надобны. Пахать, сеять и жать ведь самой приходилось.

— Родильный дом я хочу поставить. Здесь при Берграде. Чтобы бабы со всей округи, будучи на сносях, в него съезжались. Рожали там под присмотром. И потом уже расходились по домам. Содержать его буду я. И рожениц, и ведьм, и помощниц. Кормить, поить, дрова давать, и одежду.

Ведьма задумалась, не отвечая.

— Про мое предложение ставить укрепленные поселения родовые слышала?

— О них вся округа только и жужжит. Даже за Припять ушло. — ровно ответила она.

— По моей задумке в каждом таком поселении надобно иметь ведьму Мары, чтобы лечить да провожать на тот свет и ведьму Зари для встречи. На полном содержании обитателей. Пятнадцать-двадцать семей, мыслю, двух женщин смогут прокормить. И еще ведунов, но то уже вас не касается.

— Ты хочешь. Это я услышала. А что роща хочет?

— А роща сказывает, что вас нет. И брать неоткуда. Дарью я вон озадачил. Три вдовы в ученицы взяла, да уже пять девочек. Крутятся — помогают. Книгу пишет о знаниях своих, чтобы молодых ведьм ею снабдить. Но то — ведьма Мары. А расплодить ведьм Зари без тебя никак. Что скажешь?

— Подумать надо. Посоветоваться.

— Думай. По весне, коли согласишься, начну ставить родильный дом, а рядом лечебницу. Первый тебе отдам, второй — Дарье. Все ж помощь тебе ее может пригодиться.

— Это еще в чем⁈ — насупилась ведьма Зари.

— О родильной горячке ведаешь?

— Бывает такая. — кивнула она. — А ты отколь про нее знаешь?

— Я много что знаю. И ведаю, как сильно уменьшить ее появление. И Дарья знает — это ее дела. Ибо младенец все же живой. И вам рука об руку надо с ней за него бороться. Хотя детей и иначе пользовать надо. Хрупкий, малый совсем. Многое совсем иначе.

Рада пожевала губы.

— Что? Не нравится?

— Да отчего же? Ежели сумеем извести горячку ту, то дело славное. Знал бы, скольких она на костер отправила. Но где учениц мне брать, коли соглашаться? Служба Заре — тяжелая служба. Отказ от всего естества женского ведь. Даже если ты кормить станешь, все одно — тяжело. Очень.

— Ты умеешь определять тех дев, которые родить не сумеют, али понести?

— Это не всегда просто. — не сразу ответила Рада, долго размышляя.

— Но возможно?

— Ежели за девицей посмотреть — да. Так-то разом и не скажешь, хотя и такое бывает, но не очень часто.

— Так ты таких выискивай. И в ученицы бери. По всем родам спрашивай. Езди поглядеть. Приглашай.

— Да кто же дочь отпусти? — фыркнула она. — Даже не способная рожать по делам пользительна. Таких часто второй женой берут. Взамен умершей. Чтобы за детьми присматривала, да хозяйство вела.

— А если выкуп за такую положить?

— Если мало — не дадут, если много — здоровых станут пытаться спровадить.

— И за сколько сами поведут?

— Два топора если положишь и по четыре ножа, косаря, серпа и косы — приведут добрую половину.

— Ну так давай так и сделаем. Пускай приводят. Ты девиц осматривай. И если считаешь, что она годна — сказывай мне, я заплачу. Но только за тех, что подойдут тебе в ученицы.

— В ученицы… — смешливо фыркнула она.

— А чего смешного?

— Да не было такого отродясь. Одну ежели ученицу ведьма Зари держит — уже дивно.

— Не было, так станет. — улыбнулся Беромир. — И сразу им сказывай что жить они будут либо при родильном доме, либо по укрепленных родовым домам. Тех, кто поспособней и, в особенно как наставник хорош, при себе оставляй, а остальных в рода пускай.

— Не слишком ли жирно — целую ведьму Зари на два десятка семей?

— А ты и считать умеешь?

— То не великая премудрость. Два десятка — это два раза по столько. — произнесла Рада, растопырив пальцы на обоих ладонях. Вено? Вот. Так я и спрашиваю, не жирно ли?

— Ведьма Зары роды будет и женщинам принимать, и живности. Ты же и это делаешь?

— Делаю. А куда девать? Тем часто и кормлюсь. К бабам редко пускают, побаиваются.

— Вот. Роды. Потом помощь при выкармливании. Лечение детишек. Работы хватит. Практика, опять же.

— Практика? Что сие?

— Тут, при родильном доме, воспитывать молодых ведьм будем. А туда — в укрепленные дома уже отправлять. Поначалу годик пожить, подсобляя и к делам живым привыкая. А потом и насовсем — туда, где нужда возникла. Например, ведьма Зари умерла или уже совсем обветшала.

— Скажешь тоже, — хохотнула Рада и хлопнула его по плечу, да так, что он аж просел чуток. — Обветшала!

— Всякое бывает, — улыбнулся он, потирая плечо.

— Беромир! Беромир! — крикнул Влад с самой верхотуры донжона.

— Чего?

— У нас гости!

— Шо, опять⁈ — невольно вырвалось у него. И почти сразу уточнил. — Кто? Далеко?

— Первая пирога из-за излучины вышла. Вон — вторая.

— С оружием они?

— Там всякие. И бабы с дитятками.

Несколько секунд ведун поколебался, после чего направился наверх. Своим глазом глянуть.

Так и оказалось — гости.

И выглядели они как переселенцы. Вон — кроме людей еще и баулы со всяким барахлом.

— Рано же, — произнес Добрыня, тоже подошедший сюда.

— Так это не наши. Вон — гляди, видишь клетчатая одежда?

— Оу… кельты? Какие? Откуда? Чего они тут забыли?..

Беромир и сам хотел бы получить ответы на эти удивительно животрепещущие вопросы. Однако гости находились еще далеко и требовалось обождать. А о том, что они прутся именно к нему, ни у кого вокруг вообще сомнений не возникло.

Жилье для заселения тех тридцати двух семей из клана Тихого медведя уже были построены. Два рода — два длинных дома. Но не полуземлянки, а обычные срубы.

Поставил их рядом и прикрыл с боков еще парочкой таких домов — уже для того, чтобы разместить в них хлева и сараи. Ну и третий с торцов перекрывая, разместив там нужники, баню и иные вспомогательные помещения. Специально так сделал, чтобы жилые дома не продувало ветрами. А морозы… они здесь в эти годы не особо и лютовали. Тем более что это все выглядело как времянка, сделанная наспех из сырого дерева, а потому постоянно протапливаемая для просушки.

Да, определенный запас по местам имелся. Но не такой, чтобы и большой. Дома строились из расчета заселения полусотни семей с так сказать, плацкартной планировкой. Каждая секция — своя семья. Сейчас в них как раз работники жили. Навалом во многом. Жарковато им было из-за постоянной топки, но жар костей не ломит. Всяко лучше, чем на улице ночевать.

Ведун спустился, отдавая приказ поднимать всех «в ружье».

Облачился в доспехи.

Снарядился.

И весь такой красивый вышел к уже почти собравшимся своим людям. Оглядел их. И повел за собой к мосткам.

Работников отвлекать не стал. Они спокойно и вдумчиво корчевали пни. Вот и пускай. Тем более что драка явно не намечалась.

Несколько минут ожидания.

И первая пирога «пришвартовалась» к мостку. А из нее вышел тот самый друид, который гостил у него.

— Эко, ты обжился! — произнес он с явным акцентом. — Да и ныне не тот мальчик, которого я видел там, у землянки.

— Не ожидал тебя увидеть. Думал, пойдешь далее искать подходящие земли.

— Земля пуста без людей. — развел он руками. — Мы долго думали, как поступить. И решили идти к тебе.

— Ко мне⁈

— Под твою руку. О том, как ты славно побил роксоланов да наших далеких родичей слухами земля полнится. Да этот дун[202] тому пример, — кивнул он на крепость. — Как ты назвал его?

— Берград.

— Артадун, — кивнул друин, переводя на свой. — Твоя броня под стать имени и твоему убежищу.

— Артадун, — медленно повторил Беромир, о чем-то думая. — А мое имя как на ваш лад? Уж не Артур[203]?

— Так и есть, — кивнул друид.

— Мда… осталось собрать рыцарей круглого стола. — друид промолчал, явно не понимая, как на эти слова отреагировать. — Что значит «под руку»?

— Мы готовы признать тебя своим ригом.

— Кем?

— Римляне их называли рексами.

— Ого! Но ведь кельты всегда выбирают ригов из числа кельтов.

— Не всегда, — уверенно возразил друид. — В тяжелые годы по-разному бывает. Главное — выживание и благополучие. Остатком нашего племени правил гёт славные восемь лет. Тихо было и покойно. Но он умер. Мы выбрали своего, а он не справился.

— Почему?

— Гёты, вандалы и прочие совсем теснить стали, сгоняя с нашей земли. Многих потеряли в стычках.

— И что, все племя Бойев порешило меня избрать ригом?

— Нет, — помрачнел друид. — Те, кто порешили, со мной пришли. Остальные со старым ригом остались. Мы снова раскололись.

— И много ты людей привел?

— Двадцать девять семей. У каждой — одна большая лодка.

— Запасы еды большие?

— Скромные. Без твоей помощи до весны не доживем.

— А те, кто остался?

— Они, видно, тоже. — еще сильнее помрачнел друид. — Маркоманы и квады были разбиты страшно за Дунаем. Мыслю — вырежут всех наших, чтобы землю занять. Им сейчас что угодно урвать надо, а мы с ними бок о бок живем.

— Оставшиеся знают, что умрут?

— Знают.

— И все равно ко мне не пошли?

— Кельты не трусы и не бояться смерти. — серьезно произнес Бранур.

— Бояться смерти и гибнуть без всякой пользы — разные вещи.

— Катхан кое-что им приготовил, — улыбнулся друид. — Тебе лучше не знать, но германцы проклянут тот день, когда они пролили кровь наших сородичей.

— Проклятье? Он заготовил для них какое-то проклятье?

— Да. — степенно кивнул Бранур. — Он обратился к той, кто пирует на полях сражений, приходя за павшими и принося, как радость побед, так и горечь поражений.

— Мара? — удивленно переспросил Беромир. — Хотя нет. Вы ее, наверное, иначе зовете. Хм. Морриган[204]? — ляпнул он первое, что пришло в голову. Просто по созвучию.

— Темная правительница? Да. Он обратился к ней. Но мы ее зовем иначе — Катубодуа[205], что по-вашему значит Ворона битв.

— А мы — Марой[206]. — улыбнулся ведун, который обрадовался тому, что местный культ нашел хорошую перекличку с кельтами. Да и римлянами. В его сознании более-менее монолитный культ темной богини вполне гармонично распался на две ипостаси — Беллоны и Прозерпины. Лечебная функция, правда, подвисала. Но это нестрашно.

Отчего обрадовался?

Так местным было намного легче воспринимать тот или иной культ, если они видели в нем близость с уже им известным.

— А что это за женщина? — спросил друид, приметив Дарью, подошедшую совсем близко, чтобы «погреть уши».

— А? Это моя сестра, — еще шире улыбнулся Беромир. — Ведьма Мары.

Бранур вздрогнул и чуть побледнел.

— Вы это, выгружайтесь. Пока суд да дело — еду приготовят. А мы потолкуем. До зимы ведь недалеко. Надо спешно жилища устраивать…

Глава 8

168, руень (октябрь), 17

— Я иду по полю… по лесу с конем… — напевал себе под нос Беромир, размеренно шагая вперед.

Как раз по этому самому лесу.

За ним человек десять.

Они вышли из лодки и теперь осматривали место, где один из посланных ведуном разведчиков обнаружил торф. Во всяком случае, очень на него похожее что-то. И ему хотелось самому поглядеть. Мало ли ошибка? Слишком уж приятно и заманчиво выглядел этот самый торф.

Дрова надо рубить. Разделывать. Сушить. Что довольно трудоемко. Торф же… он был шикарен.

Добывался проще и легче, чем дрова. По сути — лопатами брикеты выкапывались, подсушивались на солнышке и относились до места складирования. При пиролизе из торфа получался кокс, вполне сопоставимый по теплотворности и чистоте с древесным углем. И если с сушеной древесины того угля выходило до четверти от массы, то с торфа — порядка сорока процентов[207]. Почти вдвое больше.

Прям в моменте это не важно.

Лесов вокруг великое множество, да и поля надо расчищать. Но даже в этом случае добывать его все одно — проще и легче, как и доставлять. Если места труднопроходимые, то на носилках вдвоем носить несложно до лодки, а так — загрузил на тачку и покатил. Что позволит тем же количеством людей добывать заметно больше топлива. Сиречь энергии. Которая наравне с железом альфа и омега развития человечества. Во всяком случае на этом этапе.

Но и это еще не все, как любили говорить в 90-е годы продавцы всяких ненужных вещей. Торф являлся хорошим удобрением. А оно сейчас было ой как нужно. Дешевым, легко добываемым и вполне эффективным, как сам по себе, после некоторого компостирования и проветривания, так и в смеси с золой да каким-нибудь разрыхлителем вроде опилок или соломы[208].

Про химию процесса получения кокса — вопрос отдельный. Ведь при этом много всего интересного выделяется, как и при пиролизе дерева. Градусник, правда, пора уже сделать. Но это зимой, чтобы мороз был, иначе его не получится градировать.

Сунул в прорубь — получил условно отметку нуля.

Сунул в кипящий котел — ста градусов.

Плюс-минус лапоть. Потом пространство поделил между этими точками примерно на равные части. И готово. В идеале на сотню, но так-то и на десять — уже хлеб. Да и потом — вверх можно продолжить шкалу.

На первый взгляд — мелочь. Однако с помощью градусника можно было разделять жидкие фракции при перегонке, получая и ацетон, и метанол, и фенол… Беромир, правда, не помнил температуры их кипения, но был уверен — разберется. Главное — начать. Особенно сейчас, когда нашелся торф…

Это ведь настоящая сказка!

Песня!

Мечта!

Из-за чего Беромир и потерял бдительность, охваченный воодушевлением…

Свистнула стрела.

Мимо.

Еще.

Глухой удар. Это один из учеников уже вскинул щит.

А они вернулись. С добором из числа новичков. Чтобы по одному на двадцать пять семей, как и уговаривались. За исключением, разумеется, дежурной шестерки, оставшейся по кланам.

С собой на выходы он брал только тех, кто уже был снаряжен и хоть как-то подготовлен. Но они не всегда надевали доспехи. Щиты — да — были всегда с ними, но и все. Лень матушка и авось батюшка. Да и ведун сам расслабился после всех этих событий последних дней…

Еще свистнула и гулко завибрировала, попав в ствол дерева. Как раз в то, за которое Беромир спрятался, уйдя перекатом.

Несколько секунд.

И десять его учеников оказались рядом, укрыв его и себя щитами со всех направлений.

— К реке отходим, к лодке. — тихо произнес ведун.

И ребята пусть и неловко, но начали перемещать. Опыта держать «коробочку» у них не было. Поэтому то и дело открывались.

По ним стреляли.

Редко.

Явно нервно.

И в целом криво. Из-за чего безрезультатно. А большие круглые строевые щиты надежно перекрывали периметр.

Медленно.

Шаг за шагом Беромир с учениками отходил к лодке. Пока, наконец, кто-то не заметил, что ее увели.

— Проклятье! — прошипел один из парней.

— Спокойно! Спокойно! Идем вдоль берега! — рявкнул Беромир.

— Далеко же!

— К вечеру доберемся.

Сказал и невольно спохватился. У него ведь рог висел на ремне. Специально для вызова помощи. Поэтому он скинул его с плеча.

Вынул заглушки.

И дунул в него во всю мощь своих легких.

Несколько секунд спустя в щиты прилетела целая россыпь стрел. Вон как забарабанили.

Беромир усмехнулся и попробовал изобразить сигнал горниста «Боевая тревога». Просто чтобы этих персонажей подразнить.

Первая попытка не удалась. Сказывалось полное отсутствие навыка.

И вторая.

И третья.

А вот с девятой что-то получилось. Топорно, но все же…

А пока пробовал — думал. Ему в очередной раз невовремя в голову пришли разные мысли. В данном случае о том, что было бы очень неплохо вообще ввести практику звуковых сигналов трубой.

И военных, и всяких.

Например, малый сбор, вроде того, который потребовался при прибытии Бранура со своими кельтами. Или общий, если важно собрать всех. Тревогу, на случай нападения. Ну и еще что-то.

Вообще, с музыкой надо было работать плотнее.

Да и оркестр собирать. Ну а что? Развлечений никаких. А так даже несколько человек на всяком подручном инструменте сыграют — всяко легче на душе. Поначалу, конечно, будет еще тот кошмар. Этакий одесский дворик на максималках, в котором не один маленький мальчик будет осваивать скрипку, а несколько больше всяких мучителей станут пытать окружающих своей учебной какофонией.

Что из простого можно сделать?

Банджо какое-нибудь. Это ведь, по сути, плоский барабан с ручкой, на который натянули струны. Волынку еще можно. Тоже несложная штука. Что-нибудь с дудками или флейтами подумать. Какой-нибудь барабан под работу ладонями.

Варианты были.

Сделать можно.

Главное — придумать, что на них играть. Сам ведь Беромир в музыке был не силен. Он ей никогда не занимался и придется очень немало потрудиться, чтобы сделать что-то толковое из этого горе-оркестра…

Свистнула еще одна стрела.

Близко.

Очень близко.

Вон — по голове пером чиркнула. Отвлекся на несколько секунд — и вот результат.

— Ладно. Отходим. — буркнул Беромир. — Вон к той покосившейся березе. Там передохнем. И я еще в рог подую.

Так и поступили.

Потом еще отошли.

И еще.

А часа через три планомерного отхода, когда нападающие почти не стреляли уже, послышался топот многих ног. Это на выручку спешило почти все мужчины крепости. Включая работников. Во всяком случае у Беромира именно такое ощущение возникло.

Эти стрелки лесные тоже все поняли правильно.

Вон — раз-раз и куда-то делись.

Ведун же развернул своих людей в нормальный строй. И, достав трофейные мечи, повел вперед. Копий-то не брали по той же причине, что и доспехи — чтобы лишнего не таскать. Щиты-то как взяли — вопрос. Обсуждали же уже пару раз, чтобы и их не носить…

Встали, значит.

Выровнялись.

И пошли вперед — в контратаку. Хотя сам Беромир держался за их спинами из-за отсутствия щита у него самого. Но готовый работать мечом через головы, пользуясь ростом. А он в этом плане своего местного отца уже перегнал — сказывались хорошее питание да упражнения.

Очень скоро справа «нарос» массив наспех вооруженных мужчин. Почти две сотни. Не у всех имелись щиты, но их было много. Прямо очень по местным меркам.

Минута.

Вторая.

Третья.

Полчаса.

Эти ребята, что совершили нападение на ведуна и его людей, тикали так быстро, как могли. Но и преследователи не сильно отставали. Из-за чего сумели прижать злодеев к широкому ручью. Так-то через него было переброшено поваленное дерево, по которому те попробовали перебраться на другую сторону. Сунулись, а оно гнилое. Затрещало и обвалилось вниз — в воду, хорошо ступившего удержали.

В принципе — можно прыгать в воду. Она ледяная, но не страшно, если бы получилось выбраться сразу. Но вот незадача — высокие берега здесь оказались. Быстро не выбраться. Надо идти вдоль берега и выискивать удобные места. Но времени на это уже не оставалось, вон, преследовали уже совсем рядом…

— Стой! — крикнул Беромир, когда до этих людей осталось полсотни шагов.

Толпа мужчин не сразу, но замедлилась, а потом и затормозила. Шагах в десяти-пятнадцать. Натурально нависнув над теми, кого они вот уже битый час гнали.

— Вы кто такие? — выйдя вперед, спросил ведун у стрелков.

Они промолчали.

— Не хотите разговаривать? Как хотите, — пожал плечами ведун. — Пилумы товсь!

И добрая половина подошедших мужей перехватили пилумы для броска. В принципе, их за глаза бы хватило, чтобы выбить всех нападающих подчистую. С первой подачи. Раз. И все. Всадив в каждого по несколько острых железных предметов.

Эти кадры сразу все поняли.

Вперед старший выступил и начал «заливаться соловьем».

По характерному акценту сразу стало ясно — балты. Сами они этого и не скрывали, пояснив, что пришли с верховий Двины. Узнав от Рудомира, что здесь богато живут и можно торг вести.

— Так Рудомир вам родич?

— Да. — нехотя ответил старший. — Дальний. Из другого большого рода. Мы-то тут — на Лукесе[209] живем. Мать его матери из наших.

— Вы понимаете, как подвели его этим нападением?

Тишина.

— Хорошо. Вы на что рассчитывали?

— Тебя ранить или иначе захватить и обменять на богатый выкуп.

— Поэтому так нас стрелами заливали? Вы же нас всех могли посечь ими насмерть.

Снова тишина.

— Кто вас на это подбил?

Опять ни гугу.

Хотя нет, вон, один из бойцов прям хотел что-то сказать, да не решался.

— Чего мнешься? Сказывай!

— Помолчи! — рявкнул на него старший.

— А чего молчи? Жиромир проклятый! Он ведь к тебе хаживал и голову крутил!

— Кто такой Жиромир?

— Из Быстрых медведей он.

— Выгнали его! — воскликнул один из учеников, который как раз был оттуда. — Он и у нас болтал всякое. Вот по зиме той и прогнали.

— С лука бить он умеет?

— Умеет. С языгами он в набеги ходил. Там и наловчился.

— А чего болтал такого?

— Да про тебя. Что, де, ты живой мертвец. И что тебя надо извести. Но он всегда был дурной. Хотел в ведуны идти, да те не взяли. И вообще, — махнул этот ученик, — дурной он, не от мира сего. Постоянно себе на уме и мерещится всякое.

— А вам он что сказывал?

— Да то же самое, — несколько неохотно ответил старшой стрелков, — Что ты живой мертвец, что богат, что ежели тебя убить все люди разбегутся в ужасе, а мы сможем взять все богатства, что ты накопил.

— Вот дурость, — улыбнулся Беромир. — У меня сын недавно родился. Может у мертвеца кто родится, али нет? Али думаете, что Зара душу на перерождение пустит для такой мерзости?

Старший насупился.

Остальные на него скосились и нахмурились.

— Как он к вам попал? Отчего приняли и слушали этого безумца?

— Мать его из наших была. Потому и приняли.

— Не из наших, а из ихних! — выкрикнул один из стрелков. — Тетка они ему. Тетка родная. А этот Жиромир — брат двоюродный.

— Мда… — покачал головой Беромир. — Значит так. Выбор у вас невеликий. Или вы соглашаетесь на мое предложение — здесь и сейчас. Или вам конец. И не только вам. Будьте уверены — Рудомир вам этой выходки не простит. И Священная роща — тоже. Полагаю, что вы и сами прекрасно понимаете, как «расцветет» жизнь ваших родичей, когда за них возьмутся все ведуны округи. Понимаю, этот мерзавец Жиромир, вами пожертвовал ради своего безумия. Но своя-то голова на плечах должна быть! Живой мертвец… это же удумать такое надо!

Беромир сделал паузу.

И уставился на них, внимательно изучая лица.

— А что за предложение? — наконец, поинтересовался старшой.

— Вы все прямо сейчас принесете клятву на оружии о вечном мире с нами. Выберете по жребию пять мужчин, которые станут на год при крепости жить, охраняя ее. С луками. Вы ведь их любите и цените, — кивнул он на утыканные стрелами щиты. — А осенью будущего года пришлете новых, взамен этих. И так каждый год.

— А как же их семьи жить станут? — спросил кто-то.

— Соседи помогут. Хм. Сколько у вас родов?

— Семь.

— Тогда не пять стрелков, а семь. Чтобы по одному из рода. Каждый год, возвращаясь со службы, каждый ваш будет уходить с железом.

— А торг, про который говорил Рудомир? — осторожно спросил старший.

— Принесете клятву, тогда и торг будет. Нам ведь нужна и соль, и янтарь, и даже высушенную соленую рыбу, которой нам надо много…

Никто не отказался.

Поклялись все по очереди на мече, который дал им на время ведун. А потом, там же, у ручья выбрали новых служилых при Берграде. Лучников. С плохими луками и острым дефицитом стрел, но и ладно. В конце концов, Беромир уже больше года «скупал» со всей округи подходящие перья разных птиц. И у него уже их имелся определенный запасец, который давно пора было пустить на стрелы.

Крепость потихоньку обрастала и людьми, и связями, становясь торговым центром всей округи. А заодно и политическим. Настоящим. Естественным. Завязанным не на принуждение, а на экономический интерес.

Сюда приходили на сезонные работы.

Сюда привозили местные товары с целью добыть железные изделия и соль. Жито и молоко, а также сушеные ягоды с грибами да травами всякими; шкуры и кожи, кости с рогами и клыками, да сушеные рыбьи пузыри. Теперь же, с осени, уговорились на смолу разных деревьев, булыжники да глины белые. Их теперь до зимы возить станут на лодках. По чуть-чуть…

Кроме того, началась широкая разведка, в основном через рощу. По его запросу на места передали по линии ведунов, что Беромиру интересны камни всякие необычные. А потому при поездке на торг было бы неплохо прихватывать их с собой для показа, чтобы, если они заинтересуют, потом возить на продажу…

Глава 9

168, листопад (ноябрь), 8

— Ты выглядишь на удивление свежо. Как добрался? Тихо? — спросил Марк Аврелий, входящего квестора.

— На дорогах полно разбойников, но меня не трогали. Полсотни преторианцев выглядели достаточно убедительно.

— Обходили стороной?

— Старались на глаза не попадаться и бросали кого-то грабить, если мы оказывались просто где-то поблизости. Через что удалось спасти более сотни человек.

— Мерзавцы… — процедил Император. — Они же разбежались и старательно избегают сражений. Я посылаю отряда, но они неизменно опаздывают.

— Варвары, — пожал плечами квестор. — Такова их природа.

— До меня дошли слухи, что ты все же решился навестить того варвара, который нас интересовал. Это так?

— Все верно. Сначала я не хотел, но встретившись с его отцом, что на службе Риме и поговорив с торговцем, ходившим в их края, я не смог устоять.

— Я тебя не узнаю. Ты по доброй воле отправился в самое сердце северных варварских лесов?

— Да. Минуя бескрайние сарматские поля. Тоже удивительные места, где ты стоишь на берегу реки и не видишь ни деревца или холмика до самого горизонта. А солнце так жарит, что вся трава на корню высохла так, словно ее на сено высушили.

— Страшное место.

— Страшное, — согласился квестор. — Зимой там еще хуже, как мне сказали. Снег, что в Альпах, и жуткие ветра, пронизывающие до костей. Но сарматы как-то там живут. И вполне довольны жизнью.

— Ты же, как я понимаю, направился дальше — в леса.

— Так точно. В дикие, дремучие и непроходимые леса. Только по рекам там путешествовать и можно относительно безопасно. По весне этого года сарматы попробовали… хм… навести порядок там. Что закончилось полным поражением и разгромом экспедиции.

— Это точно?

— Я проверил все настолько, насколько это только возможно. Действуя отрядом чуть более полусотни пеших воинов, новичков совсем, Беромир сумел разгромить сначала порядка четырехсот сарматов, а потом где-то три сотни кельтов. Почти не понеся при этом потерь. Мой человек видел погребение павших — это овраг, заваленный костями, а в стороне несколько могил защитников.

— И как это возможно?

— Беромира любит фортуна…

И дальше они углубились в то, как что он видел, что слышал, как он с этим варваром общался. Буквально обо всем. В мельчайших подробностях. Пока, наконец, не дошел до денег и торговых операций:

— Он предлагает нам вести электрон и зеркала в Индию.

— Нам? — удивился Марк Аврелий.

— Да, — кивнул квестор. — Чтобы не вывозить, а ввозить золото с серебром. И лучше бы не увлекаться с шелком и пряностями, а наполнять казну и улучшать торговый оборот внутри Империи. Он полагает, что электрона у них нет, а значит, он среди их богатых людей будет высоко цениться. Ведь в цене всегда редкость и недоступность. Зеркал же хороших, по его словам, нет нигде. И любая жена или дочь богатого человека ему всю голову прогрызет, если он ей его не купит.

— Это… хм… это занятно. А для чего это ему?

— Он говорит, что благостная торговля в Риме — основа его благополучия. Если у нас все пойдет прахом, то и ему станет некуда свои ценные товары продавать.

— Разумно. Особенно для варвара. А что еще он нам полезного посоветовал?

— Кроме того, чтобы умерили зазнайство? — улыбнулся квестор.

— Кроме этого, — скривился Марк Аврелий, которого эта оценка немало раздражала.

— Беромир предложил использовать заменители денег для крупной торговли.

— Заменители? Это как?

И квестор следующие полчаса рассказывал краткую теорию, выданную ему Беромиром про товарные, обеспеченные, кредитные и фиатные деньги. А также зависимость денежной массы от товарного производства и рынка услуг.

Краткую, потому что парень и сам знал ее не шибко широко и глубоко.

Но знал.

Просто какое-то время перед сном слушал разные лекции по экономике. Там — в прошлой жизни. Из-за чего и усвоил в усеченном и сжатом виде ключевые вещи. Причем, что примечательно, не в формате либеральной финансовой теории, а в нормальной форме, вполне годящейся для практического использования вне механизмов биржевых спекуляций и разных махинаций с бюджетом.

Квестору, разумеется, Беромир рассказал не все даже из той ужатой версии. А просто обрисовал панораму. Но и этого хватило, чтобы заинтересовать и его, и Марка Аврелия…

— Это очень странный человек, — выслушав, резюмировал Император.

— Очень, — согласился с ним квестор и протянул кожаную папку на завязках, добавив: — И интересный.

— Что там?

— Книга, написанная им. Я ее перевел под его руководством. Стараясь быть как можно более точным. Он мне пояснял почти что каждую строчку.

— Книга? — удивился Марк Аврелий, не привыкший к форме кодексов. Обычно все сочинения, что он читал, носили форму свитков. Поэтому он подошел к столу. Развязал завязки. И с интересом осмотрел пачку сшитых тетрадей из сложенных пополам листов бумаги, к которой, впрочем, он тоже не привык. — Как необычно сделано. И о чем она?

— Так сразу и не скажешь… — пожал плечами квестор. — О творении, наверное. О том, как произошло сотворение мира. О том, какой он. И как все закончится.

Марк Аврелий скривился, явно не желая читать весь этот вздор. Поэтому квестор спешно добавил:

— Это ОЧЕНЬ любопытно. Я и сам такое бы не стал переводить, если бы не увлекся.

Немного помедлив Император все же сел за стол и открыл первую страницу. Сразу обратив внимание на совсем иную модель графики. Все слова были отделены друг от друга, в начале предложений стояли большие буквы, а в конце маленькие и так далее.

— Это что?

— Это Беромир настоял. Он сам так пишет и сказал, что неуважение к читателю сваливать все слова в одну кучу. Каждое слово ценно само по себе, оттого и отделять его стоит. Он много чего говорил, я не стал перечить. В конце концов, так действительно удобнее читать.

Марк Аврелий кивнул, соглашаясь, и перевернул страницу. Он ее уже прочел. Хотя с обычными текстами не осилил бы еще и четверти, разгадывая текст, который там спрятали.

Страницы проскакивали одна за другой.

Квестор оказался прав.

Лаконично, масштабно, стройно и чрезвычайно увлекательно.От самого сотворения мира до недавних лет…

— Я смотрю этот варвар решил поспорить с Демокритом.

— Так и есть, — кивнул квестор. — И его рассуждения весьма здравы. Все эти электроны, протоны и нейтроны выглядят довольно разумными для построения атомов всех веществ в мире.

— А почему он не идет еще дальше? Или все — они неделимы, просто меньше, чем атом?

— Он мне что-то рассказывал про кварки, из которых состоят уже эти вещества, но я не смог понять и не стал записывать. Там все слишком сложно. Спины какие-то. Квантовые поля. Принцип неопределенное. И иное. Да и он сам махнул рукой, видя мой взгляд. Даже сообщил, что для столь примитивного разума эта глубина излишня.

— Столь примитивного разума? — усмехнулся Марк Аврелий.

— Прямо так и сказал. А потом пояснил, что любой человек — плод той среды, в которой он вырос. И что весьма затруднительно дикому пастуху объяснить, почему камни арки не падают. Как и то, отчего подпрыгнув, человек неизменно падает на землю. И камень. И птица. И даже овца.

— Вот последнее, конечно, было самым важным дополнением, — усмехнулся Марк Аврелий. — Иными словами, он посчитал тебя недостаточно образованным и развитым? Я правильно понимаю? Он? Тебя?

— Да. Это так. И я ничуть не переживаю из-за этого. Он очень необычный варвар. Я бы даже сказал, что он и не варвар вовсе.

— А кто же он?

— Если бы я знал. — развел руками квестор. — Как я понял, там все вокруг бьются над этим вопросом.

— Но у тебя есть какие-то мысли?

— Местные говорят, что его коснулся кто-то из богов. Отец по пьяни рассказал командиру векселяции в Оливии, что в парня вселился дух какого-то их местного героя. А я… я боюсь своих мыслей.

— Почему?

— Он словно из иного мира… из какого-то места, по сравнению с которым варвары — мы. Где такое место? Вот и я не знаю. А думать, про мир богов мне не хочется. Мне и мысли допускать не хочется, будто в него один из них вселился. Но… когда он показал мне маленькую ручную молнию, оплавившей кусочек меди, а потом растворил пруток железа в горшке с какой-то дрянью, сделанной им прямо на моих глазах. Я… я не знаю, что думать.

— Твои слова пугают. — серьезно произнес Император.

— Понимаю. И да, я думаю, это очень важно. Его отцу предложили усыновление.

— Кто? — удивился Марк Аврелий, явно давая понять, что еще не в курсе.

— Центурион, командующий векселяцией в Оливии.

— Для чего? Чтобы что?

— Чтобы сестра Беромира смогла выйти замуж за кого-то из значимых торговцев Александрии. Уняв их конфликт. Ведь три сотни кельтов, напавших на нашего лесного варвара по весне — это явно чьи-то происки. Их кто-то из наших отправил. Мы с Маркусом Понтием Лелианом считаем, что, если не разрешить этот конфликт, набеги и проблемы продолжатся.

— Если его отец обретет гражданство через усыновление, то и сам Беромир станет римским гражданином… — задумчиво произнес Марк Аврелий. — Интересно. Да. Очень интересно. Полагаю, дело хорошее. А от меня что нужно? Разрешение?

— Да. Но его отец совсем дикий варвар. Он хоть и служит командиром ауксилии при векселяции, но он такой же римский гражданин, как я трепетная лань. Посему требуется разрешение или даже повеление на высоком уровне. Желательно на самом высоком.

— А он сам согласен?

— Путята? Да, если только его дочери устроят свадьбу с кем-то из знатных торговцев Александрии, дав достойное приданное, тем самым обеспечив покой еще и Беромиру.

— Я напишу Маркусу Понтию Лелиану свое согласие и благословение, как Верховный понтифик[210]. — чуть помедлив, произнес Император. — А ты сам езжай в Александрию и все устрой. Скажи, что приданое дам лично я, и что это нужно мне. Так что пусть только попробует отказаться тот, на кого ты укажешь. Ясно ли?

— Предельно ясно.

— А теперь ступай, — махнул рукой он рукой. — Мне нужно подумать.

— У меня еще один важный вопрос остался.

— Спрашивай. — несколько недовольно произнес Марк Аврелий.

— Если Путята станет гражданином, равно как и его семья, то какой же статус будет у Беромира и его отряда? Это нужно для облегчения и упрочнения торговли. Варварам ведь не все можно законно продавать.

— В Оливии векселяция какого легиона стоит?

— VМакедонского.

— Оформите и Беромира по нему. Пусть будет тоже центурионом при векселяции. Этого должно хватить, чтобы закрыть всякие торговые сложности.

— А если Беромир откажется? Что мы в праве ему предлагать во время торга?

— А он может отказаться?

— С ним никто этого не обсуждал. — осторожно произнес квестор. — К тому же он — друид. Да, местные зовут их ведунами, но я повидал друидов в своей жизни и точно говорю — мы имеем дело с каким-то восточным осколком кельтского мира. Так что… никто не знает, как он поступит. Особенно если мои опасения верны и какой-то из богов принимает слишком деятельное участие в его жизни.

Марк Аврелий тяжело вздохнул.

Встал из-за стола.

Прошелся по помещению.

Невольно выглянул в окно, где упражнялся с гладиатором его сын — Луций Элий Аврелий Коммод. Крепкий, ловкий и удивительно здоровый, но настолько же пустоголовый и недалекий.

Еще раз тяжело вздохнул.

— Так что мне ему предложить? — нарушил эту тишину квестор.

— Спроси для начала, что ему нужно. Потом обсудим. А так, в принципе, если станет совсем упираться — не обязательно и доводить до него, кем он числится. Достаточно, чтобы шло дело…

Глава 10

168, листопад (ноябрь), 11

Лошадь шла тяжело. То и дело делясь богатым внутренним миром в газообразной форме. Плуг же своим отвалом выворачивал пласты грунта шаг за шагом, ряд за рядом.

К счастью, большие корни залегали поглубже, и во что-то по-настоящему крепкое утыкаться приходилось нечасто. Остальное же плуг брал — рвал, резал и выворачивал. А своевременная смена коня позволяла поддерживать темп.

Хороший.

Бодрый.

Беромир специально решил распахать расчищенную землю под зиму. Зачем, и сам толком не знал, но слышал еще от деда, что так будет лучше.

У римлян уже существовал аратрум — архаичный вариант плуга. И кельты о нем знали. Только вот он весьма значимо отличался от того, что соорудил по памяти Беромир. Там что было? Правильно. Просто железка, которая лишь рыхлила землю, являясь, по сути, вариантом рало, сиречь сохи, пусть и более удобной в использовании. Ведун же выковал нормальный, привычный ему плуг с изогнутым отвалом, который так-то появился лишь в 1760-х годах и сделал настоящую революцию…

Беромир шел за конем и улыбался. Жизнь-то налаживалась.

Хотя не вся и не сразу.

Многое продолжало бесить. Слишком уж он не привык к тому формату социальных отношений, который здесь практиковалась. Это там — в XX и особенно XXI веке чрезвычайная эмансипация общества привела к, по сути, его атомизации из-за разрушения значимых социальных зависимостей. Практически каждый человек был сам за себя. Конечно, какие-то связи имелись, но даже в клановых структурах отдельных регионов того же постсоветского пространства они были во многом весьма условными.

Здесь же — в кого не плюнь — он был чей-то. Причем наглухо. Людей вне социальных структур попросту не существовало. И это не было формальностью. Чуть зазевался и вляпался в каскад кровной мести на многие годы. Вон — с Дарьей только чудом бортами разошлись. И то — из-за того, что крови пролилось немного.

А недавний эпизод у ручья?

Кто бы знал, как ему хотелось поубивать всех этих мерзавцев, посмевших напасть на него. Прямо там. На месте. Закидать пилумами, а потом развешать на ближайших суках на их собственных кишках. И что примечательно — он был бы в своем праве. Никто бы и слова не сказал.

Да вот беда.

Их родственники бы все поняли, но все одно начали бы гадить. Просто потому, что убили их близких. За дело, однако, им от этого легче? Это ведь урон родовой и клановой чести. Так что, скорее рано, чем поздно их поведение спровоцировало бы карательную экспедицию, в ходе которой в процесс оказалось вовлечено еще ВОТ столько родов из разных кланов. В качестве новых кровников. Слово за слово, этим самым делом по столу… и года через два-три можно было только в путь оказаться в условиях перманентной войны всех со всеми. Примерно такой же ужас творился и на Кавказе, когда туда зашла Россия в XVIII-XIX века.

Беромир стремился стать князем в том числе и для того, чтобы навести хоть какой-то порядок. Через свод законов, то есть, по сути, новых обычаев. Как в свое время сделал Ярослав Мудрый. И многие иные по всей округе и далее. Да тот же Чингисхан, принесший Великую Ясу людям…

Впрочем, это большие планы и далекие горизонты. А здесь и сейчас ситуация складывалась куда как лучше.

Кризисные ситуации удавалось разруливать относительно мирно. А население Берграда-то росло. И уже составляло около шестидесяти семей, тридцать четыре учеников самого ведуна да под тридцать членов его двора. Что совокупно давало чуть за две сотни поселенцев, делая этот городок самым крупным на всю округу. И были все основания для дальнейшего роста.

Привезенное местными жито да римлянами просо с пшеницей позволяло не только все население Берграда прокормить год, но и около двухсот еще работников наемных держать это же время. А с учетом мясной да рыбной прибавки — все триста. А весной Беромир снова ждал Маркуса, который обещался привезти новый конвой с едой. В этот раз, кроме зерна, еще и два navisс соленой рыбой. В амфорах.

Спешили.

Да.

Опасались нарушения коммуникаций летом из-за предстоящей войны языгов с роксоланами. И весьма вероятным втягиванием остальных всех окрест в этот конфликт…

Кольчуги еще по осени привезли.

Сотню.

Целую сотню!

Десять штук, правда, пришлось отдать Сусагу[211]. Но и оставшиеся девяноста хамат выглядели чем-то волшебным! Немыслимым просто! К ним бы теперь шлемы наделать, которых, почему-то не привезли, хотя и обещались на будущий год раздобыть какие-нибудь.

Пилумов тысячу привезли.

Ну и так — по мелочи всякое сырье, вроде купоросного масла, меди, олова, свинца, серебра и прочего. Соли, кстати. Аж десять тонн! За глаза, иными словами.

И кошек.

Целый выводок.

Каких-то серебристых таких, пятнистых. Как сказал Маркус — из Египта[212]. Симпатичных, но не самым удачных. Из-за отсутствия подшерстка им прямо скажем зимой в здешних местах будет прохладно. Но выбора особо и не было. Либо этих из Египта, либо, в сущности, таких же, только отличной раскраски из западного Средиземноморья. В Галлии и Британии, конечно, какие-то иные коты обитали, но едва ли домашние, да и далеко. В общем — что нашли, то и привезли. Сразу чуть за десяток.

По важным заказам Беромира и, в особенности, китайским, пока ничего не получилось. Решили работать постепенно. Сначала отправить торговые корабли за Индию — в Юго-Восточную Азию с целью разузнать что к чему. Разведать обстановку, так сказать. Для чего им зеркала с компасами особо и требовалось, ради которых Маркус по весне и должен был явиться. А потом, уже на следующий год, если все сложится, попробовать проникнуть дальше — до японских островов и далее, с целью раздобыть снежный бамбук.

Впрочем, ведун даже и не рассчитывал на то, что римляне сумеют что-то достать такого редкого, во всяком случае, быстро. Просто «закинул удочку» в расчете на удачу. Привезут — хорошо, нет — и черт с ними. Аналогично он «накидал» им большой список по всякого рода минералам, вещества, ну и специалистам. Да-да. Он хотел купить у римлян пару десятков рабов-ремесленников самого разного профиля. Просто потому, что сам зашивался, а квалификации местных, очевидно, не хватало…

Семян для посевов по осени тоже много привезли. Прям хорошо так и богато. Наверное, всех подходящих культур, которые сами разводили. Тут и листовая капуста, и чеснок, и свекла, и репчатый лук, и морковь, и репа, и огурцы, и горох, и овес, и рожь, и еще какие-то травы. В принципе — за глаза, чтобы организовать многополье даже без использования удобрений.

По весне Маркус обещал привести еще. В том числе и семян льна несколько десятков тонн. И масло. Много масла, как оливкового, так и льняного. Весна вообще обещала оказаться сложной и интересной, как и весь последующий год… а то и годы. Главное теперь было не вляпаться ни во что дурное и глупое. И строить, строить, строить… укрепляясь да развиваясь… пытаясь выжать максимум буквально из каждого дня, ибо время — единственный невозобновимый ресурс.

Эпилог