Фантастика 2025-71 — страница 327 из 330

Туда, сюда, обратно

— Мы погибли. Пять к одному, мы покойники.

— Клево. Мы что, столкнулись с айсбергом?

— У берегов Вирджинии?

к/ф Убрать перископ

Глава 1

171, червень (июнь), 11

Солнце совсем недавно встало. Не успев, впрочем, еще прогреть все вокруг, отчего на реке дышалось удивительно свежо и легко.

Корабли конвоя уже медленно спускались по Днепру.

Вальяжно так, вразвалочку.

А рядом, по левому берегу, организованно двигался конный отряд Гатаса. То есть, те самые сарматы, что, явившись еще по льду, тренировался на полигоне возле Берграда. Ну и «упаковываться», под новую манеру боя.

Прежде всего они все получили новые седла с характерной такой глубокой посадкой и стременами. На правом плече у каждого на плечевом ремне «болталась» пика с упором в ток. Слева же покоился большой каплевидный щит. Доспехи им также «довели», оснастив стегаными гамбезонами и нормально перекроив кольчуги.

Глянешь прямо — ух!

На дворе II век, а у них и силуэт, и облик словно из какого-то фильма о временах Ярослава Мудрого или даже попозже. С поправкой на то, что пики так возили все же не раньше XVI века.

Выглядело все это просто замечательно. Особенно в сочетании с высоким единообразием снаряжения и хорошими конями. Не степными, нет. А куда как бодрее и крепче. Собственно, ради этих лошадок роксоланам и приходилось овес покупать.

Князь, глядя на этих животных, порою думал, что именно от них и пошли те крупные лошади, с которыми германцы в период Великого переселения народов вторглись в пределы Римской империи. Так-то у гётов сейчас применялись, в сущности, крупные пони. И тот же Валамир это полностью подтвердил. В то время как князь в прошлой жизни читал немало работ, в которых говорилось о больших лошадях германцев. Даже по римским меркам, хотя они к тому времени вполне практиковали конницу персидского образца.

Откуда эти лошади взялись?

Как получились?

Ответ напрашивался сам собой. И вон — даже наблюдался.

Занимались ли этим скифы неясно, а вот сарматы держали при каждой орде малые табуны отборных коней. Может, даже и парфянских в некотором прошлом. Очень уж они отличались от мелких степных животинок[237], каковые и составляли основу степных табунов. Ну и, заодно, являясь транспортным средством для простых общинников.

Князь расспрашивал у степняков о том, откуда у них такие лошади. Но ни Гатас, ни другие сарматы ответить не могли, так как и сами не знали. Просто ссылались на то, что их отцы и деды держали и разводили мало-мало этих прекрасных коней специально для нужд дружины.

Вот Берослав и склонялся к тому мнению, что гёты, после завоевания языгов и роксолан, получили этих коней. И, практикуя земледелие в черноземах, продолжили старые сарматские традиции. Через что и вывели тех больших коней. Хотя до них, конечно, было далеко, а эта живность на берегу скорее напоминала линейные породы второй половины XIX века, будучи довольно близкой к персидской, или, как их сейчас называли, парфянской лошади…

— Красиво идут, — произнес каким-то странным тоном Маркус, наблюдая за всадниками.

Князь покосился на него и едва заметно усмехнулся. Будучи уверенный в том, что через месяц-другой у Марка Аврелия окажется самое детальное описание всех этих наблюдений.

Если они выживут, конечно.

В чем не было твердой уверенности. Даже у римлян. Иначе бы они не загоняли сюда разом два десятка кораблей, дабы все войско Берослава увезти разом к месту предстоящего сражения. И не дробить его. Видимо, тревожились. Сильно тревожились…

— Глядите, гёты! — воскликнул один из дружинников, указывая куда-то рукой.

Все оживились.

И верно — по правую руку от реки на бровку холма шагах в пятистах от берега выехал конный отряд. Всадников в двадцать на довольно неплохих конях. Явно не обычных степных.

— Ишь! — фыркнул Валамир. — Совсем дедовские заветы забыли.

— Какие заветы? Ты чего? — не понял Берослав.

— Как чего? Конные они, видишь? То простые соглядатаи. И те уже на конях. В былые же времена пешком ходили и вот так не красовались. Да и зачем? Поглядеть же надо — кто там идет и каким числом. Себя выдавать совсем необязательно.

— А может, в этом и замысел? — спросил Маркус, который вполне местный славянский язык понимал. — Может, они напугать нас хотят?

— Или отвлечь… — добавил князь.

Сам же стал крутить головой, то и дело прикладываясь к зрительной трубе. Вдруг они действительно привлекают внимание, позволяя своим товарищам совершить какую проказу? Например, сблизиться для атаки.

Но нет.

Чисто.

Да и этот отряд вскоре скрылся с глаз долой. Впрочем, ненадолго. Время от времени мелькая, явно сопровождая их до самого брода.

— Вон! Вон! Глядите! — крикнул кто-то из членов команды, указывая вдаль, но уже на левом берегу. А там даже невооруженным глазом можно было разглядеть малый лагерь с палатками.

— Это еще кто? — спросил Берослав, протягивая Маркусу зрительную трубу.

И тот ее охотно, но крайне деликатно принял. Как хрупкого младенца…

Если компас на римлянина произвел в свое время просто шокирующий эффект, то эта труба — вызвала почти что религиозный трепет. То, что она творила, казалось магией. Обычной такой. Будничной. Бытовой магией. Восторги Маркуса не знали пределов. Ибо, обладая цепким и находчивым умом, он мгновенно сообразил кому, сколько и почем можно будет продать сие изделие. И СКОЛЬКО это принесет денег.

Даже если отправлять эти трубы в Индию.

Про опасность копирования он не думал, полагая, что без участия богов ее изготовить не получится. Ибо стекло, что римское, что индийское, даже если и случалось прозрачным, отличалось достаточной неоднородностью. Свет оно пропускало — да. Но вот так ясно через него ничего увидеть не получилось бы, да еще с приближением…

В общем, взял в руки зрительную трубу. Поглядел в нее. И расплылся в улыбке воскликнув:

— Все же успели!

— Кто? Что?

— Да родичи твои из Александрии прислали наемников. Немного, но мы не в том положении, чтобы привередничать.

— И кого они прислали? Я толком не понял. Кажется, кто-то вроде наших сирийских лучников. И еще. Непонятно.

— Так они и есть лучники, сирийские. Где-то сотня. И столько же пращников с Балеарских островов.

— Ого! Те самые?

— Я вижу, ты наслышан о них.

— Более чем! Говорят, что они лучшие пращники в мире!

— Так и есть. Никто никогда лучше не встречал.

— Здорово! Просто отлично! Конницы бы еще… хотя бы пару сотен. — медленно произнес князь, вернув зрительную трубу и вновь тот лагерь рассматривая.

— И как их сюда доставить? — грустно усмехнулся Маркус. — Конница даже наша — вон — своими ногами идет. Ее, если кораблями перевозить, ужас какая возня. Сотню всадников мы месяца бы возили.

— А если нанять тех же парфян? Когда к вам весточка пришла? Полгода назад? Вот. За это время конный отряд из Парфии вполне смог бы дойти сюда сам, своими ногами.

— Вряд ли, — покачал головой Маркус. — Но это… занятно. Надо попробовать.

— Проверить — дойдут или нет?

— Зачем? Нет. Мысль интересная, нанимать парфян для дальних дел. — загадочно улыбнулся торговец.

Берослав же, лишь несколько мгновений спустя осознал, что предложил им отличный способ «растаскивания» Парфии и ее горячих голов. Пойдут они на службу или нет — вопрос. Но если соблазнятся оплатой, то их получится отправлять куда-нибудь подальше, где и применять.

Чем не вариант?

Платить за службу ведь куда выгоднее, чем воевать с ними самим…

— А вот и германцы, — произнес Маркус, кивнул в сторону правого берега Днепра.

Князь туда глянул и скривился.

Сотен пять или шесть кованых конных воинов рысью двигалось к броду. Явно намереваясь его форсировать и устроить «грязь», постаравшись сорвать высадку.

О том, что большая часть личного состава на этих кораблях стрелки они, видимо, не знали, как и о количестве пилумом у остальных. Иначе бы не сунулись. А тут вон — прут одно загляденье. Нахраписто и бодро.

И тут случилось оно.

Балеарские пращники высыпали на левый берег к воде и дали залп. Достаточно слитный. Сумев на дистанции явно больше ста метров выбить несколько всадников. Отчего отряд резко отвернул и стал уходить. Лезть в воду под такой обстрел выглядело сущим безумием. Пращники бы их разделали под орех скорее, чем они преодолели эти семьдесят метров в брод…

— Лихо они!

— Опытные. Но если пойдет пехота — не поможет. Щитами прикроются и перейдут воду.

— У этих же тоже были щиты.

— Но лошади-то ими не прикрыты. А им до крайности не нравится, когда какие-то камни прилетают им по морде…

Наконец, их корабли подвалили к броду и начали выгружаться. А князь отправился знакомиться с командирами наемников.

Но только они разговорились, как кто-то выкрикнул:

— Тащат! Тащат!

Берослав обернулся, глянув на правый берег, и обомлел. Эти германцы волокли два скорпиона.

— Это еще у них откуда? — спросил он у старшего над сирийскими наемниками.

Тот промолчал, разведя руками, давая понять, что и сам ни сном, ни духом. Маркус поступил так же. Как и все остальные командиры.

Германцы же тем временем подтащили скорпионы к берегу поближе, но не влезая в зону поражения пращников. И выстрелили из них.

Свистнули стрелы. И красиво так воткнулись в землю чуть за кораблями.

Еще залп.

Еще.

В четвертый раз одна из стрел попала в фальшборт корабля, пробив его на добрую ладонь.

Пятый залп.

Десятый.

И… случилась печаль — один из скорпионов развалился при выстреле.

— Это еще как? — удивился Берослав, впервые видевший такое.

— Натяжение нужно проверять и поправлять, — серьезно произнес Маркус. — Иначе при выстреле может одно плечо распрямиться скорее другого. Ну и… — указал он рукой на германцев.

— Варвары. — добавил командир сирийских наемников максимально утвердительным тоном.

Через следующие семь выстрелов сломался уже второй скорпион и эти пакостники прекратили обстрел, от которого, в общем-то, никто не пострадал. Навыков им остро не хватало, поэтому и не смогли более-менее попасть. Тем более что левый пологий берег прикрывали борта торговых судов.

— Шугани их, — произнес князь, обращаясь к Гатасу. — Обозначь атаку. Пусть убегут.

— А сами скорпионы брать?

— Видишь вон ту бровку холма? Ты уверен, что там нет конницы германской знати? Я — нет. Не нужно глупо подставляться.

Он кивнул и повел своих ребят к броду.

Как и ожидалось — германцы, что возились возле сломанных скорпионов, побежали. Быстро. Просто сверкая пятками.

— Может, еще заберут. — заметил Маркус.

— Вряд ли. — покачал головой князь. — Очень похоже на приманку. — а потом повернулся к командиру балеарских пращников. — выйдите к броду и встаньте по обе стороны от него, чтобы отсечь врагов, если они бросятся преследовать наших.

Тот молча кивнул и убежал исполнять.

И очень своевременно, потому как из-за бровки действительно показалась конница германцев. Та самая, что пару часов назад попыталась проскочить по броду. И ринулась галопом на людей Гатаса, явно растерявшихся. Расстояние было небольшое, поэтому взять разгон и построиться для правильного удара они не успевали. А свалка… она при таком соотношении сил слишком невыгодна. Вот сарматы и рванули к броду. А германцы за ними, пытаясь не столько ударить, сколько прижаться к ним, чтобы «на хвосте» людей Гатаса ворваться в лагерь Берослава. Более того — вон — из-за горки появилась германская пехота. Что грозило весьма серьезными проблемами.

— Вот там строй своих, — несколько нервно скомандовал князь, указывая позицию сирийским лучникам. Такую — подходящую, чтобы закидывать стрелами брод сбоку.

И в этот момент прозвучал первый залп пращников.

Не слитный. Нет.

Каждая половинка отряда отработала сама по себе, лишь немного совпадая с коллегами по опасному бизнесу. И точно! Вон — в лицо германцам, которые стремились как можно скорее прижаться к сарматам, легли камни очень продуктивно.

Всадники первых рядов полетели на землю.

Даже началась мало-мало давка, сильно сбившая темп и позволившая людям Гатаса уйти… оторваться…

Германцы, впрочем, тоже не геройствовали и уже третий залп получали «в борт», отвернув от давки и уходя вдоль берега с тем, чтобы выйти из-под ударов.

— Потно… — прошептал князь.

— Что ты говоришь? — не расслышал Маркус.

— Нас ждали. И пытались взять с наскока, поставив детский мат. Ну… хм… нанеся быстрое поражение, подловив на невнимательности и неосторожности. — пояснил он, видя непонимание на лице римлянина.

— Это да. Они были готовы.

— Германцы так воюют?

— Они любят наседать волнами. — ответил вместо Маркуса командир наемных пращников. — Набегают. Кидают что-то. Те же дротики. И откатываются, провоцируя преследование. И так много раз. Если не получается — пробуют с разбега ударить, нарушая строй. После также откатиться. Раз за разом.

— Их поведение сейчас разве на это похоже?

— Нет.

— Скорпионы… странное командование… — задумчиво произнес князь. — Против нас точно германцы воюют? Или кто-то решил против нас воевать германцами?

Маркус раздраженно скривился.

Он прекрасно понял, о чем речь. И эти выводы ему до крайности не понравились. Не хватало еще, чтобы тут уволившиеся из ауксилий германцы оказались. А могли. И не только германцы. Тех же галлов или иных варварских народов, нежно любящих Рим, хватало. И в той же Галлии не все так просто было с контролем.

— Я правильно понимаю, — после затянувшейся паузы произнес князь, — что кто-то в Риме хочет перекрыть этот торговый путь?

— Мы точно этого не знаем.

— Давайте предположим, что они хотят. Ради чего?

Торговец посмотрел на Берослава как на ребенка и тоном Шерлока Холмса ответил:

— Чтобы этот торговый путь пошел иначе. Например, через Галлию. Это вполне объясняет и скорпионы, и странное поведение германцев.

— А разве не Марк Аврелий развернул германцев на восход? — попытался прикинуться дурачком князь.

— Развернул — да. Подставляя под удар сарматов. — купец не стал отрицать очевидного.

— Глупое так приключилось поражение. — покивал Берослав.

— Скорее странное. — возразил Маркус. — Сарматы знали гётов и их манеру войны. Посему и попались в ловушку. Германцы таких хитрых засад не делают. Они предпочитают нападать внезапно в неожиданный момент. А там использовалась приманка. И тут тоже приманка…

Берослав задумался, вспомнив историю с тем деятелем, который крутил-мутил воду, пытаясь убить тогда еще Беромира. Он ведь исчез.

Свои его сдали.

На оружие поклялись выдать живым или мертвым, если встретят. И прочие. Но этот персонаж, как в воду канул.

Самостоятельно он действовать не мог. За ним чувствовались какие-то ресурсы. И, вероятно, его активность имела явные связи с провокацией нападения дунайских кельтов. Концов так и не нашли. Ни там, в землях Римской Империи, ни тут. А редкие люди, на которых таки выходили, всегда оказывались мертвыми. Загодя. Кто-то подчищал хвосты.

И вот опять…

Глава 2

171, червень (июнь) , 21

— Тревога! — крикнул часовой, и спустя несколько секунд зазвучал горнист со своим пронзительным:

— Ту-ту-ту ту-ту-ту ту-ту-ту-ту-ту-ту…

Буквально разрывающим относительную тишину раннего утра.

Впрочем, в лагере уже все встали и даже завершили прием пищи, готовясь отправиться на строительные работы и приступить к тренировкам. Ежедневным.

А Берослав людей гонял.

Не особенно зверствовал, но и продыху им не давал. Кормил от пуза и заставлял шевелиться, в первую очередь слаживая в плане взаимодействия. Чтобы на сигналы нормально реагировали и команды да в строю не болтали. И так далее.

Тренировались все.

Вообще все.

Даже Маркуса князь гонял, отрабатывая поведения при сигнале тревога. Порой по несколько раз в день. Чтобы у людей поведенческая программа срабатывала если и не на уровне рефлекса, то близко к этому. И без паники, что крайне важно.

Вот и сейчас.

Как только зазвучал горн, все побросали чем они занимались и, подорвавшись, бросились на места, согласно боевому расписанию. Во всяком случае именно так князь назвал распорядок — кому куда вставать и за что отвечать.

Получилось, как на боевом корабле где-нибудь веке в XVIII.

Германцы это заметили.

Три минуты.

Три.

Всего три минуты и весь лагерь был приведен в боевую готовность. Да, не все надели доспехи. Однако они их прихватили с собой и сейчас завершали облачение.

Еще пять минут.

И на боевых постах, на которые Берослав нарезал периметр укрепленного лагеря, стали подниматься вторые флажки. Первый сигнальщик вскидывал, когда все, кто должен, прибывали на место. А теперь же передавал весть о том, что каждый боец не только явился, но и полностью облачился. Заодно дублируя голосом, что такой-то пост к бою готов. Громко. Чтобы точно услышали.

Сам князь не манкировал тревогами.

Посему, когда горнист замолчал по отмашке сигнальщика, Берослав и сам уже поднялся на «мостик», где собрались старшие командиры, в броне и при оружии.

— Основные силы подошли? — не то спросил, не то утвердительно он произнес, прильнув к зрительной трубе. — Сколько их тут?

— Больше пяти тысяч, — тихо ответил Маркус. — Сильно больше.

— Значит, к нам пришло две армии.

Римлянин промолчал.

Конвой из двадцати торговых кораблей уже ушел на юг — к Оливии. Сразу после того, как сюда поднялось пять других — с ауксилией на борту и запасами дротиков со стрелами. И с тем конвоем купец не ушел. Остался с Берославом. Теперь же, судя по выражению лица, явно о том сожалел.

Но молча.

Впрочем, в нем отчетливо проступал старый опыт и закалка, полученная в легионах — он практически не позволял страху прорываться наружу, чтобы не смущать окружающих…

* * *

— Какие интересные варвары, — задумчиво произнес один из всадников, наблюдая за лагерем.

— Ими командует центурион. — ответил верховный конунг остгётов.

— Да брось, — отмахнулся этот излишне лощеный германец. — Берослав такой же центурион, как моя жена — сенатор. Он варвар, который родился и вырос среди варваров.

— Как и мы.

— Не все. Он на Императора не служил. Что он видел, кроме своих желудей да свиней?

— Ты хочешь сказать, что наши глаза нас обманывают? Такого порядка и слаженности я в жизни не встречал. Хотя служил в ауксилиях при пяти разных легионах.

— Сам не знаю. Может, эти твари перевезли сюда когорты V Македонского легиона.

— Те корабли с вооруженными людьми спустились по реке, а не поднялись по ней.

— Не беда. Они могли прятаться поднимаясь.

— Наши люди следили за ними большую часть дороги туда и обратно.

— Могли что-то не разглядеть. Бывает. Они же близко не подходили.

— Легионеры иначе выглядят. Да и лагерь, видишь, не очень похож. Ты же сам их видел много раз. Только общее сходство. Что вход, что расположение палаток. Еще и вон та штука в центре. Легионеры так не делают.

— И все же я скорее поверю, что Марк Аврелий отправил сюда преторианцев воевать, чем какой-то варвар из глухих лесов смог показать ТАКОЕ.

— Так пойдем — поговорим с ними, — подал голос третий. — Что нам мешает утолить свое любопытство и поглазеть на него?

— Действительно…

* * *

На глазах Берослава небольшой отряд из десятка всадников отделился от массива германцев и направился к броду. Довольно медленно. Демонстративно не доставая оружия и держа свои шлемы, притороченные к седлу.

Спокойно прошел по воде, остановившись на правом берегу, прямо у кромки.

Трое спешились и подошли ближе к лагерю.

На первый взгляд очень слабо укрепленному, но неприятному. Земляной вал высотой около метра формировал подобие квадрата. Перед ним ров треугольного профиля. Так что в этом плане князь не сотворил ничего удивительного, поступив точно так же, как и римляне.

А вот все четыре входа сделаны как этакие захабы. С левого торца каждого из сторон стены начинался проход, шел вдоль внешнего вала до правого торца, откуда уже и можно было попасть внутрь, минуя внутренний вал. Но такой — поменьше, из-за чего снаружи его было не видно.

Ворота же имитировали сборными рогатками, которыми перегораживался проход.

Башен не имелось.

Вообще.

Никаких, окромя небольшой смотровой площадке в центре лагеря, поставленной как этакий «мостик» для наблюдения и управления лагерем. Хотя хотелось. Просто не успели соорудить, хотя бы один наблюдательный пост…

Подъехали переговорщики, значит.

Выступили вперед.

Но сильно близко не подходили. Оставаясь метрах в двадцати. А то мало ли? Причем держа у ноги большие щиты. Видимо, опасаясь, что в них начнут стрелять.

Берослав неспешно вышел из лагеря.

Подошел.

И встал так, чтобы не перекрывать своим силуэтом прострел гостей со стороны вала. После чего тоном начальника поинтересовался?

— Кто? Откуда? Куда?

Но отыграть задуманное шоу не удалось. Вместе с князем ведь вышел Валамир в качестве переводчика. Однако он не успел даже рта открыть, как один из германцев, наконец-то обративший на него внимание, закричал:

— Ах ты пес! — рявкнул он, положив руку на рукоятку клинка. — Как ты посмел предстать передо мной⁈

— Лживая тварь! — рявкнул в ответ Валамир. — Ты клялся моему отцу! Ты обещал защищать меня, как родного сына! Ты обещал отдать свою дочь, если я добуду воинской славы! А что ты сделал⁈ Пытал, а после продал в рабство⁈ Тварь! Мерзавец!

— Тебя убить мало! — прорычал этот в ответ.

И дальше началась перепалка.

Душевная.

Словно опытные дворняжки, разделенные забором, заливаясь — кричали они друг на друга.

А слюной брызгали настолько ярко, что и не пересказать. Князю даже пришлось один раз демонстративно вытереть рукав, на который попало слишком много полостных жидкостей.

— Хватит! — наконец, рявкнул он.

Громко.

Во всю мощь своих легких. Уж что-то, а изобразить «Hald» он сумел от души. Дело-то несложное. Тем более он уже языком владел благодаря Валамиру и встрял, когда эти двое уже почти бросились друг на друга.

Сработало.

Оба заткнулись и уставились на князя.

— Вы чего тут устроили⁈ — прорычал он.

— Ты пригрел у себя на груди змею. — процедил гётский конунг.

— Я послал его к тебе с дарами. Ты напал на него. Ограбил. Пытал. И продал в рабство.

— Я был в своем праве!

— Нет такого права нападать на послов! Ни на земле, ни на небе! — прорычал Берослав на языке гётов с сильным акцентом, но вполне разборчиво для собеседников. — Как верховный ведун бога войны я приговариваю, что отныне любой убившей тебя и ограбившего твою семью до последней крайности совершит богоугодный поступок. И никто не в праве осуждать или вызывать совершившего сие. Ибо законы гостеприимства священны перед ликом небес, особенно в отношении послов.

Этот конунг побледнел и чуть отшатнулся.

Князь же перевел взгляд на старшего и добавил уже нормальным тоном:

— Разговора не получилось. Тебе бы стоило держать своих бешеных псов на коротком поводке.

— Ты умрешь. — с легкой хрипотцой ответил он.

— Мы все умрем. Любая жизнь заканчивается смертью. — пожал плечами Берослав, а потом оскалился с оттенком безумия, старательно косплея Джокера, и добавил. — Путь до той звезды, что светит в небе ярче остальных, смертью нам грозит, но дело того стоит. Славный бог войны услышит в небе звон клинков стальных. Буря, лютый шторм нас только раззадорят.

Разумеется, этот фрагмент песни Князя он переводил на язык гётов на ходу и не очень складно. Чтобы смысл передать. Но и этого хватило. Вон как лицо напряглось. Видимо, эти странные слова верховный конунг остгётов воспринял как какое-то заклинание… магию…

Берослав же добавил после излишне затянувшейся паузы.

— Ступай и атакуй, коли не боишься. Освятим землю кровью.

Тот молча кивнул и, нехотя повернувшись к князю спиной, пошел к лошадям. За ним следом поспешили его спутники. Причем излишне быстро, едва не обгоняя его. Им всем было явно не по себе. Особенно тому мерзавцу, который пытал Валамира.

— Ну что, поговорили? — нервно спросил верховный конунг, когда они уже пересекли реку вброд.

Ему никто не ответил.

— Что молчите?

— Ты же ему не веришь? — нервно спросил второй спутник, излишне лощенный.

Глава остгётов остановил коня и повернувшись, заглянул в глаза этому деятелю. После чего тихо спросил:

— А ты?

Он промолчал.

— Так я и думал. Втравил ты нас в…

— Мы захватили огромные плодородные земли! Из-за меня!

— И столкнулись с этим. — кивнул верховный конунг.

— А с чем с этим? Их очень мало! Нас раз в десять больше! Мы их просто раздавим! Как лягушку!

— А ты, я вижу, ничего не понял… — покачал головой верховный конунг остготов. После чего поехал к войскам, чтобы обсудить ситуацию со своим коллегой из квадов. Все как-то пошло не так, как он предполагал… совсем не так…

Берослав же вернулся в лагерь и следующие полчаса наблюдал за тем, как себя вели германцы. Болтали. А потом не спеша удалились, скрывшись за кромкой холма.

— Неужели испугались? — удивился Маркусу, который также присутствовал на переговорах.

— Шутишь? — усмехнулся Берослав. — С рассветом и нападут. Сейчас они и не собирались. Ты же видел — они там, — махнул князь на правый берег, — строились на виду. Специально, чтобы потрясти наш своей многочисленностью.

— А… а почему?

— Что «почему»?

— Почему они не хотели нападать?

— Чтобы мы испугались и покинули укрепленный лагерь. Публичная демонстрация силы произведена. Теперь нужно выждать время, чтобы наши люди прониклись. Ведь глаза им не закрыть, и они всю эту толпу видели.

— И завтра, когда они навалятся, они побегут.

— Куда? — с усмешкой спросил князь. — Впрочем, проговорить это нужно. С каждым бойцом. Рассказывая о том, что наше выживание зависит от их стойкости. И уйти мы уже не можем, ибо в поле нас догонят и перебьют.

Все присутствующие промолчали, внимательно слушая.

— Через склянку, — кивнув на песочные часы, — жду вас и всех командиров на собрание. Все проговорим. После чего они пойдут и будут работать с людьми. Донося и объясняя.

— Это может не помочь, — покачал головой командир сирийских наемников.

— Выдадим им по чарке крепкого вина и уложим спать пораньше. Крепкий сон — лучшее лекарство от тревог. Тем более что завтра, видимо, будет сложный день. И нам нельзя отдаваться тревоге. Нам нужно отдыхать. Иначе нам не выжить и не победить…

Глава 3

171, червень (июнь), 22

Темнота.

Тишина.

Робко нарушаемая лишь легким белым шумом, вроде всплесков воды в реке да стрекота ночных насекомых.

Берослав спал, облачившись в доспехи. Как и все в лагере. Было неудобно, но рисковать князь не хотел. Германцы могли напасть в любой момент.

Даже ночью.

Нервной, беспокойной ночью.

Он то и дело просыпался, так как ему казалось будто его зовут или звучит сигнал тревоги. Глупо. А что делать? Его «тараканы» бастовали, неуверенные в собственной компетентности и опасающиеся отселения от тела, вместе с головой.

Там, в прошлой жизни, он командовал малой группой. В этой довелось водить в бой сотню. Успешно. Но Иван Алексеевич отлично знал, что у любого человека есть порог компетентности и не каждый ротный может стать хорошим полковником.

Здесь же рост выглядел совершенно реактивным.

Этакий карьерный прыжок — от сотни он рывком возвысился до тысячи. По римским меркам став кем-то из старших командиров легиона. А учитывая задачу и специфику этой кампании, считай, натуральный легат. И в реалиях того же Доминанта таковым бы он и считался. Потому как после реформ конца III века численность личного состава в легионе уменьшилась[238]…

Берослав вновь открыл глаза.

Покой, в который был погружен лагерь, давил на него психологически, вызывая тревогу. Хотя и понимал — это все не более, чем обычная защитная реакция. Играл-то он ва-банк, впервые, ставя на кон все что ни есть, а не только свое существование.

Кроме того, его беспокоил один пустяшный вопрос.

Вот сдохнет он и что дальше? Умрет и умрет? А если нет? Если весь этот перенос неспроста?

Его вполне рациональное и материалистическое мышление натурально лихорадило под давлением местного мистицизма, который он сам же и разгонял. Вот ему и прилетало бумерангов. О том же, что творилось в голове у аборигенов, Берослав старался даже не думать…

— Ту-ту-ту ту-ту-ту ту-ту-ту-ту-ту-ту… — горна ударил по ушам так резко, словно кто-то приложился физически.

Он ждал этого сигнала.

И все равно — скривился и скорчился, в глубине душе рассчитывая на то, что ошибался в своих ожиданиях. Но нет. Германцы поступили точно так, как он и подумал.

Несколько секунд спустя князь резко встал.

Потер лицо руками, разгоняя кровь и бодрясь.

И, прихватив шлем, решительно вышел из палатки.

— Что у нас? — спросил он, поднимаясь на «мостик».

— Идут, — ответил дежурный боярин[239] и махнул рукой в сторону правого берега.

Берослав глянул в указанную сторону.

Действительно — шли.

Причем, как он и предполагал — плотно сбитой толпой, отдаленно напоминающей колонну, прикрывшись щитами со всех сторон.

— Дрочиле[240] с его ребятами дать два залпа особыми пулями. — громко и отчетливо скомандовал князь.

Секунд пятнадцать.

И отряд из двадцати пяти пращников-ополченцев разместился на одном из участков вала. Зарядили свои пращи и по отмашке командира метнул пули максимально слитно.

Раз.

И те кучно накрыли толпу германцев, уже идущую по броду, застучав по щитам. Разбиваясь и покрывая всю эту массу людей взвесью из толченого перца и горчицы.

Несколько секунд.

И толпа поплыла. Более того — от нее послышался натуральный вой и крики. Глазки пекло и носоглотку, а у кого-то и легкие. Не у всех, но эффект оказался достаточным, чтобы германцы совершенно расстроили свою «скорлупку» из щитов, открываясь для удара.

— Онагры! Стрелками! Бей! — крикнул Беромир.

Там было уже все готово. Оставалось только дернуть за рычаг. И берестяные туески, заполненные мелкими мини-флешеттами, улетели вперед. Не очень далеко. Едва ли сильно.

Но…

Этих скромных подарочков было очень много. Убить они не могли. Нет. Слишком легкие и медленные. А вот поранить — вполне. Так что, секунд пятнадцать спустя вой среди германцев резко усилился.

Следом отработали скорпионы, метнувшие маленькие чугунные ядра — под килограмм каждое, то есть, в три либры. Конечно, не пушки. Совсем не пушки. Но с этой дистанции эти и ядра не только пробили щиты, но и грязи там натворили всякой за ними. Через что фронтальная часть этой колонны раскрылась.

Новый бросок специальных пуль.

Туда же — в голову колонны.

И новая волна воя.

— Лучники! Три залпа! Бей! — рявкнул Берослав, увидев, что сирийские наемники уже готовы включится, заняв позиции и построившись.

Секунд через пять в германцев на броде улетела первая порция стрел. А потом и вторая с третьей. Натворившие дел среди неприятеля, натурально охваченного паникой.

И гёты побежали.

Потери вроде бы и небольшие — едва ли пару процентов выбили. А все одно — поплыли. Отчего даже Берослав удивился. Он-то думал, что придется драться куда серьезнее.

А тут…

В конце концов, можно ли требовать больше от вчерашних общинников, идущих, по слухам, на самого верховного жреца бога войны? А конунги разболтали. Не сумели сдержать язык за зубами. Да, попробовали высмеять. Однако общинники услышали то, что хотели, ну и отреагировали соответствующе…

— Распорядись готовить завтрак, — вяло зевнув, произнес Берослав и пошел с «мостика» вниз.

— А как же гёты? — удивился Маркус.

— Они несколько часов эту толпу будут приводить в чувства. А то и до вечера. Нам что, голодными ждать, пока они разродятся?

С этими словами князь вернулся в свою палатку.

И нервно выдохнул.

Играть невозмутимого человека было сложно. ОЧЕНЬ. У самого и уши горели, и сердце бешено колотилось. А выглядеть требовалось так, словно тебя больше тревожит прыщик на жопе, чем неприятель.

Лег.

И попробовал успокоиться.

Вдесятеро большая армия — это аргумент. Тем более что Гатас со своим отрядом конницы ушел в степь по приказу князя. С тем, чтобы имелась возможность удара в тыл. Мало ли эти германцы прорвутся и возьмут лагерь в осаду? Но кто знает, как этот роксолан себя поведет? Веры ему не было от слова совсем. Не заслужил пока…

Полежать князю не дали. Не прошло и пяти минут, как постучавшись, вошел его отец — Путята.

— Решил доспать?

— А что еще делать? — несколько вяло переспросил Берослав, старательно играя равнодушие.

— Корабли готовы.

— Только сейчас? — удивился князь.

— Да. К сожалению, быстрее не получается.

Берослав встал с лежанки и тихо покачал головой:

— Долго.

— Очень долго. Понимаю. Но быстрее никак.

— Сколько времени с тревоги прошло?

— Немало. Больше склянки.

— Может ребятам спать на кораблях?

— Там же очень тесно. В них ведь людей вон сколько набилось. Всем лечь негде разом.

Берослав медленно прошелся по палатке.

Молча.

Ситуация ему не нравилась. Корабли стояли слишком уязвимыми. Но тут — у укрепленного лагеря имелся хоть какой-то шанс. Впрочем, ауксилию, как экипажи он не трогал и не привлекал к тренировкам и работам по укреплению лагеря. Просто в силу того, что они не были отданы под его подчинение, оставаясь сами по себе. Более того — отец по римским законам ему мог приказывать, что создавало тонкие и острые моменты. Отчего князь и не обострял, дабы не плодить ненужные юридические курьезы…

— Если германцы ночью перейдут брод и нападут на корабли… — нарушил тишину отец.

— То, что? Много они разом не проведут? Речная гладь хорошо просматривается.

— А брод, что ниже по течению?

Сын нахмурился.

— Они ведь могут перейти там и ночью обойти лагерь со стороны степи, не привлекая внимание.

— Эти люди — смертники. Ты же понимаешь, что их потом убьют.

— Я — понимаю. И их конунги понимают. Но эти корабли…

— Я отлично понимаю, что значат эти корабли! — несколько грубо перебил отца Берослав. — Ладно. Пойдем на месте посмотрим. Может быть, что-то придумаем…

* * *

Марк Аврелий стоял с совершенно потерянным видом и смотрел куда-то в пустоту. Так-то на тело собственного сына, но расфокусированный взгляд заставлял усомниться в том, что он там что-то видит.

Коммод…

Он родился 31 августа 161 года. То есть, даже до 10 лет недотянул, пусть и совсем немного. Впрочем, для своих юных лет он выглядел удивительно большим. В чем-то даже гипертрофированно. Так глянешь — и подумаешь, что уже взрослый — вон какой здоровый вымахал.

Поначалу Марк Аврелий считал это благословением богов и не мог нарадоваться. Но потом стало ясно — специфика сына скорее насмешка, так как Коммод хромал умом настолько явно, что это было видно уже в самом малом возрасте.

Нет… он разговаривал и вел себя вполне нормально. Но… очень уж примитивным был. Ничем интеллектуальным не интересовался и не признавал ничего, кроме игрищ с гладиаторами да прочих силовых забав. И мать ему уже с самых малых ногтей все это позволяло…

Раздались тихие шаги.

Император даже не обернулся. Он прекрасно знал, кто к нему подошел. Знал ее уже лет десять и даже порой вожделел, держа, впрочем, дистанцию.

— Мой сын умер, — глухим голосом произнес Марк Аврелий не оборачиваясь.

— Твой?

— Оставь! Не нужно этих дурных сплетен. Хотя бы из уважения к моему горю.

— Приведите его, — достаточно громко скомандовал женщина.

И несколько преторианцев потащили кого-то от двери.

Крайне недовольный, он повернулся и поглядел в сторону этой возни.

Этим «кем-то» оказался хорошо знакомый ему гладиатор. Один из любимчиков супруги, с которой она предавалась утехам. Впрочем, в империи почти все влиятельные люди держали рабов и рабынь для удовольствия. Чтобы не блудить. Ведь рабы — собственность, и секс с ними не считался изменой. Разумеется, блюдя здравый смысл и не плодя… хм… левое потомство.

— И зачем все это? Я же просил. — с болью в голосе спросил Император.

— Выслушай его, — произнесла жрица Исиды.

Марк Аврелия с тоской взглянул на нее.

Красивая.

Сочная.

От нее буквально пахло страстью и властью. Но он ее побаивался. Как из-за своей слабости, так и ее силы. За этой жрицей стояло СТОЛЬКО женщин, что… попробуй ее обидь. Потеряешь все лояльное окружение вмиг. Так что… иному бы он давно сказал проваливать или того хуже, а ее… лишь устало спросил:

— Ну и зачем?

— Выслушай его.

Император поморщился и нехотя махнул рукой, дескать, давай, веди уже его.

Гладиатора сразу этого подтащили ближе и жестко осадили на колени. Он заскрипел зубами, а потом… заговорил. Прежде всего о том, что настоящий отец Коммода — он. И что они с Фаустиной…

— И как же вы это делали? — глухо и безжизненно спросил Марк Аврелий.

— Она принимала травы, чтобы не понести от тебя. И рожала от меня.

— Зачем?

— Не знаю. Мне казалось, что она тебя ненавидит.

— То есть, ты хочешь сказать, что все мои дети от тебя? — несколько удивленно переспросил император.

— С того умершего малыша перед Аурелией до Марка Вера. Потом она выбрала себе любовника помоложе.

— А до того?

— Не знаю.

— И зачем ты мне это рассказываешь?

— Она, — кивнул он в сторону верховной жрицы, — обещала мне быструю смерть за признание, а им жизнь.

— Взамен чего? Чем она тебе грозила?

— Тебе лучше не знать, — словно кошка промурлыкала верховная жрица Исиды. — Поверь, мы умеем наказывать так, что любой сочтет смерть избавлением.

— Ты могла запугать его. — серьезно произнес Марк Аврелий.

— Пускай поклянется своей душой на оружие. Он кельт, но этот обычай чтит. И просил его после смерти сжечь.

Марк Аврелий подошел ближе.

Достал спату одного из преторианцев и поднес к лицу этого гладиатора.

— Клянись.

— Клянусь своей душой перед богами… — начал он развернутую клятву. Явно подготовленную заранее. После чего чуть вытянулся вперед и поцеловал поле клинка.

Император же отшатнулся назад, услышав и увидев это действо. Еще сильнее обескураженный, чем раньше.

— Тварь… — тихо процедил он. — Какая же она тварь. А я верил ей. Считал, что эти слухи распускают завистники и враги.

— Было знамение, — осторожно произнесла верховная жрица, жестом отпуская преторианцев с гладиатором.

— Знамение?

— Страшная угроза нависла над Римом. И он, — указала она на тело Коммода, — должен был стать началом конца.

— Ты его убила?

— Его убила змея. Мне ведь верно донесли?

Марк Аврелий нервно дернул губой, но кивнул, после долгой паузы. А потом спросил:

— Зачем? Почему так не сказала?

— Повторюсь — я не убивала. Сразу, как разгадала знамение, я стала искать причину, пока не наткнулась на этого раба. Это оказалось несложно, хоть и потребовало времени. Фаустина сама болтала без меры, похваляясь среди подруг своими любовниками. А внешнее сходство этого гладиатора с Коммодом не оставляло никаких сомнений. Дальше уже… ну ты понимаешь… — сделал она неопределенный жест.

— Но ты мне все же не сказала.

— Я поспешила к тебе сразу, как узнала. Но было уже поздно.

— Змея не могла к нему попасть просто так.

— А Антонинова чума могла просто так начаться?

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Марк Аврелий.

— Небеса гневаются. Сначала моровое поветрие насылают, потом змей на наследника. Рим сам себя сжирает. Еще шаг — и край. Обратной дороги не будет. Сам видишь, как варвары зашевелились, да и внутренние враги.

— С варварами удалось все уладить.

— Благодаря кому?

— Только не говори мне о том, будто в твоем знамении был этот дикарь из северных лесов.

— Ты будешь отрицать то, что его нам не послали небеса? — усмехнулась верховная жрица, излишне сблизившись с императором и томно вздохнув после своего вопроса.

Марк Аврелий не ответил.

Промолчал нахмурившись.

А дальше она ему поведала в переработке то, что ранее высказывал Берослав, отвечая на подобные вопросы жрецу Сераписа. И не только ему…

Главной проблемой Рима была проблема передачи власти.

Поэтому Берослав предложил ввести закон, согласно которому всегда, в любой момент времени будет ясно, кто именно правит. По типу того, что в свое время сделают в США.

Без перехода в формальную монархию.

А чтобы исключить традиционную для Рима узурпацию князь предложил ввести публичный Золотой лист, в котором устанавливать порядок из десяти наследников по своему усмотрению. Включая их всех в состав семьи через усыновление каскадом. Дабы сохранять юридическую власть над ними по римским законам.

Хлипко, конечно, но лучше, чем имелось.

Также Берослав предлагал реабилитировать и расширить выхолощенный институт консулов. По его идеи их нужно было избирать ежегодно в куда большем количестве и не на год, а на куда большее время. Используя в качестве командующих армий и иных управленцев. А самых толковых из них включать в Золотой лист. Используя этот пряник как мотиватор усердия. Ну и, заодно, формируя большую прослойку очень влиятельных людей, которым нарушение установленных правил была бы невыгодно.

Уже лучше, но все равно шатко.

Поэтому Берослав предлагал в довершение всей аристократии Рима и военной элите от центурионов и выше принять веру в Перуна. Разумеется, верховная жрица Исиды сказала Марку Аврелию об этом иначе. Указав на то, что Берослав просто вскрыл очень важный и древний аспект культа Юпитера… Так-то Сераписа, но она была осторожна и оставила это за кадром. Рассказав о том, что вера в перерождение не только повысит вес клятвы, то и поднимет мужество воинов в бою…

— У меня ощущение, будто ты лукавишь, — хмуро произнес Марк Аврелий.

— Я⁈ Лукавлю⁈ О нет!

— Напомни, когда лукавящий человек признавался в этом?

— Подумай сам. Мы можем приучить людей к страху божьему. Представь. Поклялся центурион в верности тебе или твоему наследнику. А нарушить клятву боится. Ведь потом, после смерти, ему придется предстать перед богом и понести заслуженное наказание — следующие сто лет жрать говно в выгребной яме. Многие согласятся?

— Многие ли в это поверят?

— Доверься мне, — таинственно улыбнулась верховная жрица и обняла Императора.

Он же сомневался.

Ему все это сказанное не очень нравилось. Однако в этот момент, заглянув ей в глаза, Марк Аврелий почувствовал легкий шум в голове и слабость. Аж покачнулся.

— Что это было? — ахнув, спросил он, отстраняясь.

— Взгляд богини. Его трудно выдержать. — произнесла верховная жрица, осторожно захлопывая перстень с дурманящим порошком. — Все, что я сказала тебе — было сказано по воле ее.

— С каких пор Исиду волнует этот северный варвар?

— Он не варвар, — покачала головой жрица. — Он воплощение кого-то из древних.

— Ты не ответила.

— Мы знаем ее под разными именами. Он — тоже. Она супруга и верная спутница того бога, которому Берослав служит.

— Почему же он сам не послал весточку?

— Послал. Но ты их не слышал. Поэтому ЕЙ пришлось прислать змей и меня, ибо ОН разгневан. В бешенстве, насколько я могу судить. Не найдешь способа его умилостивить — Рим сгинет.

После чего верховная жрица Исиды страстно поцеловала Императора в губы и виляя бедрами, отправилась на выход. Остановившись лишь у гладиатора.

— Ах да… я обещала тебе быструю смерть…

— Да, госпожа.

— Скормите его свиньям. Живым, — приказала он преторианцам и пошла дальше.

Они скосились на Марка Аврелия в ожидании подтверждения ее слов. А он лишь пожал плечами и махнул рукой, отвернувшись к телу сына… жены. Крики же, полные отчаяния, еще несколько минут до него долетали…

Глава 4

171, червень (июнь), 30

Дни шли своим чередом.

Германцы демонстрировали свое присутствие, и время от времени, выстраиваясь на самом видном месте. А люди Берослава это все подчеркнуто игнорировали, занимаясь своими делами.

Инцидент на броде очень сильно укрепил их веру в князя.

Вон как удалось остановить целую толпу.

Даже не вспотели.

Тут залп.

Там.

И готово.

Берослав же, в отличие от своих подчиненных, не радовался этому затишью. Потому как не понимаю замысла.

Германцы чего-то ждут?

Чего? Здесь, в лагере, припасов было до осени, и они, весьма вероятно, об этом догадываются. Да и как не разглядеть эти склады с амфорами и дровами? А германцы земель не вспахали по весне, и им требовалось идти дальше — разоряя орды сарматов. Поэтому любое промедление действовало им во вред, особенно продолжительное.

Или нет?

Или он чего-то не знал?..

Самым уязвимым местом в текущей диспозиции являлся нижний брод. Тот, что располагался в районе еще не существующего Киева. Потому что стоял «открытый» и сил удерживать еще и его у Берослава не имелось.

Да, связь с сарматами он поддерживал. Вон –возле лагеря постоянно крутилось несколько десятков всадников для связи. Из числа общинников орды Гатаса. Они же вели постоянное наблюдение за тем бродом.

Более того — даже пытались проводить разведку на правом берегу. Но безуспешно. Конница германской знати достаточно оперативно реагировала и сбивали такие вылазки, не позволяя сарматам оценить масштаб сил и их расположение.

Или нет?

Берослав проверить слова сарматов не мог, равно как и доверять им вслепую. Держа в уме тот факт, что еще совсем недавно они являлись поработителями и очень болезненно реагировали на него и его людей. Так что, даже если Гатас с матерью и дружиной сохранял лояльность, то его орда могла чудить…

— Не нравится мне все это… — в бесчисленный раз произнес князь, рассматривая наброски карты ранним утром. Затемно. Что, впрочем, не мешало Берославу проводить совещание в своем шатре, после очередной ложной тревоги.

— Ситуация как ситуация, — пожал плечами Маркус. — Они испугались и медлят. Пытаются нас запугать. На Дунае они часто так делали в бытность мою опционом.

— Как давно мы получали весточку из Оливии?

Маркус нахмурился и скосился на Путяту.

— Прошло не так много времени, — ответил тот, вместо купца.

— Никак нет. Много. Очень много, — медленно произнес князь, рассматривая блокнот с заметками. — Мы договаривались на корабль или хотя бы лодку каждые пять дней. Чтобы на участки от Оливии до нас постоянно ходило туда-сюда несколько таких связных «посудин». Просто потому, что, если Оливия падет — нам отсюда нужно будет очень быстро уходить.

— А если падем мы?

— То я бы не стал рассчитывать на Оливию и ее стены. Ее обложат и возьмут. Город-то относительно небольшой, и укрепления у него устаревшие. Это вообще показатель — если крепость в состоянии взять кочевники, значит, она слабая либо у нее руководство не держало подходящих припасов. А Оливия… ее ведь уже брали кочевники и неоднократно. Так что… — развел князь руками. — Тем более что векселяция численно невелика и значимого сопротивления оказать не сможет.

— Ты слишком плохого мнения о городе, — нахмурился Маркус.

— Ты видел мои укрепления в Берграде?

— Разумеется. Но никто не делает так как ты.

— И кто запрещает так делать?

— Кхм… так ты думаешь, что Оливия не устоит?

— Если к ее стенам подойдет армии остгётов, визигётов и квадов… ей конец. Боюсь, что она будет держаться ровно то время, пока делают лестницы для штурма. Впрочем, даже одна такая армия может справиться.

— Рядом войска Боспорского царства.

— Караулят брод. Да, я знаю. Ты рассказывал. Это должно спасти ситуацию, так как германцы не решатся поворачиваться к ним спиной. А если решаться? Как скоро войско Боспора сумеет перейти через брод и ударить? День? Два? Они вообще решатся?

— Не знаю.

— И я не знаю. Так что мне и нужны были те корабли, чтобы быть в курсе происходящего.

— Так может нам самим корабль отправить? — спросил отец. — Чего ждать?

Медлить не стали.

Так что еще затемно корабль отправился вниз по Днепру.

И если здесь — у верхнего брода германцы просто не успели отреагировать, то там — у нижнего, в районе несуществующего еще Киева, неповоротливое транспортное средство лишь чудом избежало захвата. Утром по туману в последний момент отвернуло возле брода, по которому шла армия.

Первую минуту ничего не происходило.

Вообще.

А потом в корабль полетели стрелы и дротики. Кто-то из германцев, умеющий плавать, даже попытался добраться до корабля, но… тщетно. Все произошло слишком быстро, чтобы командование этих варваров успело отреагировать.

Да и куда ему? Оно ведь где-то уже на левом берегу в голове колонны болталось. И лишь по крикам да нездоровому движению поняло, что к чему… несколько минут спустя. Но было поздно.

Впрочем, посыльный корабль не смог быстро вернуться. Из-за слабого ветра. Гёты успели раньше. Сильно раньше…

— Завтра они все свое войско перетащат на этот берег, — мрачно констатировал Берослав, глядя на германцев, разбивающих лагерь где-то в полукилометре от них.

Все на «мостике» промолчали.

— Потом они начнут обносить нас внешним валом. Чтобы не убежали. Не так ли?

— В битве при Алезии так поступали мы, а не варвары, — заметил Маркус.

— Все течет, все меняется. К тому же ты можешь поручиться, что ими командует варвар?

— Думаю, ты сгущаешь тучи. Германцы нетерпеливы. Они не любят долгих дел. Даже тут, — махнул он на левый берег. — Не представляю, каких усилий им стоило столько дней подряд выходить и строиться.

— Это, третье войско, — указал Берослав на лагерь неприятеля, что разбивали на их берегу. — Разве нет?

— Ну… я не знаю… — несколько растерялся Маркус.

— А что тут знать? Ваши лазутчики сообщили, что германцы формируют три войска: визигётов, остгётов и квадов. Каждое примерно по пять тысяч человек. Там, на правом берегу, очевидно, людей сильно много для одной армии. Явный перебор. Значит, их там две. А это кто? Те, кто должен осаждать Оливию? Сам же видишь — здесь их немало.

Маркус промолчал.

— Взяли ее или нет — неясно. Но это неважно. И если раньше нам нужно было драться против вдесятеро превосходящей нас толпы, то сейчас уже в пятнадцать.

— Около тысячи мы уже ранили или убили, — заметил Маркус.

— Да. Нам всем от этого стало намного легче, — с особым по ядовитости сарказмом в голосе согласился с ним князь.

Все помолчали переглядываясь. Берослав же продолжил:

— Внимательно слушаю ваши предложения.

— Но это же ты верховный ведун Перуна, — заметил Борзята.

— Принято. Кто еще хочет высказаться?..

— Где сейчас Гатас? — спросил Маркус, постаравшись разрядить обстановку сменой темы.

— Только ветер знает, где его черти носят, — пожал плечами Берослав. — Он передавал через гонца, что пытается собрать кулак из старых четырех орд. Мать его созвала людей.

— А он сможет?

— Не думаю. Он присягнул мне как своему расу. А для роксоланов это позор, ведь я не сармат и не скиф. Вообще — лесной житель, что ходит пешком. По их обычаю — не вполне человек.

— И все же он это пытается сделать.

— Ты думаешь? — горько усмехнулся Берослав. — Либо он сам, либо его мать пытается уберечь от этой драки…

* * *

— Враги! Враги! — закричал какой-то мужчина с опушки леса.

Все, до кого этот крик долетел, туда обернулись и увидели, что фигурка крикуна словно надломилась и упала.

Несколько мгновений.

И большой колокол Берграда издал свой первый звук — не учебной, а по-настоящему боевой тревоги.

Бом! Бом! Бом!

Раздавалось по округе.

Люди же, услышавшие этот звук, бросали все и бежали в город. Даже ценные металлические предметы. Во всяком случае именно так их заставляли поступать во время учений. Берослав лично их контролировал и отчитывал тех, кто слишком долго возился. И после пары десятков попыток смог добиться удовлетворительной реакции у горожан…

Получилось быстро.

Слишком быстро!

Из-за чего воины, вышедшие на опушку, смогли лицезреть лишь закрывающиеся ворота. Передовой отряд-то видел то, что происходило. Но не сунулся. Слишком уж был малочислен. А эти… они просто не успели…

— Кто это? — тревожно спросила Злата, разглядывая гостей в зрительную трубу из бойницы главное боевой галереи донжона.

— Гёты, — сухо и раздраженно ответила Мила.

— Кто⁈ Откуда они тут?

— По Двине пришли. — мрачно ответил Рудомир.

«Мухомор» и помыслить не мог, что они решатся. Большим отрядом пройти так далеко, да еще по враждебной территории — та еще история. Хотя, конечно, там — в бассейне Балтийского моря — уже ходили устойчивые слухи о баснословных богатствах Берграда.

Преувеличенные.

Сильно.

Критически.

Местами, как говорили, люди верили, будто покои Берослава отделаны золотом. А жители города ходят исключительно в шелках. Свиньям же скармливают едва надкушенные объедки, а то и свежеиспеченные хлеба и жареных оленей.

Сказки.

Но они возникли по какой-то причине.

И «мухомор» не понимал — из-за чего. Ведь тихо-мирно же все было. А тут — раз — и заговорили всюду о богатствах. Так ведь еще и о том, что город проклятый и его жители посвятили свою душу темным силам. Оттого у них и жизнь сладка.

Берослав, когда услышал об этих слухах, предположил, что кто-то запустил в те края болтунов. Специально. И было бы неплохо их отловить. Но особо не переживал, рассчитывая на могущество укреплений и своей дружины. А потом он отправился в поход и «мухомору» стало совсем тревожно. Впрочем, Рудомир до конца надеялся на то, что эти все слухи останутся простой болтовней и их пронесет…

Но нет…

Не пронесло…

— Вон тот, — указала Мила на одного из воинов в богатом доспехе… точнее, просто в доспехе, что само по себе являлось признаком немалого богатства. — Я его знаю.

— Да? — удивилась Злата. — Откуда?

— Встречала, когда гостила у родичей на Припяти. Он с конунгом из племени матери приходил… — произнесла Мила и быстрым шагом направилась вниз.

Выбежала из донжона.

Покинула цитадель.

И довольно скоро достигла землебитной стены, на которую она и поднялась, окруженная городским ополчением.

— Сигимер[241]! Скотина! Как ты посмел сюда явиться с войском! — рявкнула она в жестяной рупор на готском языке.

Адресат ощутимо вздрогнул из-за громкости голоса. Однако быстро взял себя в руки и вышел к стене в окружение нескольких воинов, что держали щиты на изготовку.

— Это ты Хильдика? — крикнул он.

— Не называй меня так!

— Такое имя дал тебе дед!

— Отец назвал меня Милой!

— Как жаль, что ты никогда не была ко мне мила, — хохотнул он.

— Как ты посмел сюда явиться⁈

— Ногами! Представляешь⁈ А до того — на лодке.

— Кто надоумил тебя?

— Я как услышал, что твой зятек собрался в поход, то сразу смекнул — небеса мне благоволят! Всегда хотел навестить тетушку. Говорят, что ты щедрая и ласковая. Отчего ворота закрыла? Отчего гостей не кормишь и не встречаешь?

Мила промолчала.

Было видно — он издевается, а она… она находилась в бешенстве. И могла наговорить всякого-глупого. Поэтому и промолчала.

— Дай мне рупор, — тихо произнесла Дарья, что пришла с ней сюда.

Мать Златы с трудом сделал так, как ее попросили. От переполняющих ее чувство руки слушались очень плохо. Сигимер ведь восторгался зятем при их последнем разговоре. Да и вообще всячески высказывался о том, как бы им сподручнее сообща действовать. Например, совершить набег куда-нибудь.

А тут такое…

— Я сестра Берослава и ведьма Мары. — громко произнесла в рупор Дарья, выучившая язык гётов у Валамира. — Вы все ее знаете, как Нертус, Хальо[242], Морриган или Катубодуа.

Выдержала маленькую паузу, наслаждаясь тем, как лица этих людей напрягаются. И добавила максимально елейным тоном:

— Добро пожаловать.

После чего опустила рупор и ушла со стены, уводя Милу.

А где-то вдали заработали барабаны. Те самые, которыми передавали сообщения, извещая кланы и рода о войске, подошедшем к Берграду. Но та своевременно, с которой они зазвучали, оказалась довольно странной.

Вовремя так.

Символично.

Из-за чего германцы немного побледнели и откатились от стен.

— Ты же сказал, что это будет легкой прогулкой! — раздраженно воскликнул один из вождей, когда они отошли к лесу.

— А что тебе не нравится? Все их воины ушли, — максимально бодрясь, ответил Сигимер.

— Мы все видели на стене вооруженных мужей.

— Их мало. И они не воины. Берослав увел всех, кто мог держать оружие в руках.

— У них высокие стены. Ты видел те, из камня, что у самой воды? Как мы их брать будем?

— Нам их все брать и не надо. — пожал плечами Сигимер. — Повезет — возьмем. Нет — разграбит то, что за этой низкой стеной.

— Разграбим… — покивал другой вождь. — Почему ты не сказал, что его сестра…

— Хватит! — выкрикнул Сигимер. — Что вы раскисли⁈ Она врет! Пугает нас! Что еще бабе остается⁈

— А если нет?

— Разве боги не на нашей стороне? Мы избежали штормов и хворей. Добрались сюда, почти не испытав никаких трудностей. Кто, как не они, вели нас в эти края.

— Неясно лишь для чего, — прогудел третий вождь. — Я с этой девой Хальо связываться не хочу.

— Я сам ее убью! Клянусь! — вскинулся Сигимер. — А теперь за дело! Нам нужно нарубить жердей да навязать лестниц. Сами видите — стены невысокие. Мы легко их одолеем.

Присутствующие нехотя кивнули и разошлись, вернувшись к своим отрядам. Однако настрой у них был хуже некуда.

Это здоровенное земляное укрепление выглядело до крайности неприятно и непонятно. Те странные выступы — они для чего? Да дева Хальо… один факт ее присутствия вгонял их в тоску, так как воины не понимали, чего от нее ждать…

Глава 5

171, липень (июль), 1

Князь с трудом сохранял спокойствие.

Три армии германцев встали с трех сторон от лагеря, оставив без удара лишь направление от реки. Но там до самой воды располагались рогатки, скрепленные как между собой, так и «прибитые» кольями к земле. Да и строиться там пришлось бы под обстрелом — слишком узкая полоска земли.

А тут — вон.

На пятьсот шагов отступили от лагеря и спокойно готовились к атаке. Туда в теории что-то могли забрасывать скорпионы, но не факт. Впрочем, даже если что-то долетит толку особого с него не будет.

В самом лагере тоже готовились.

Тяжелая пехота заняла позиции между валами — по сто человек с каждой из сторон. Двадцать — в качестве «пробки» у входа за рогатками, остальные размазывались тонким слоем по всей протяженности внешнего вала. Оставшиеся семь десятков тяжелой пехоты стояли в центре в качестве резерва.

Стрелки же занимали позиции за вторым, внутренним валом. Там уже соорудили небольшой подиум, позволявший удобно стрелять поверх тяжелой пехоты и метать дротики. Рядом положили запасы копий и щитов, чтобы пращники и метатели дротиков могли оперативно включаться и поддержать тяжелую пехоту.

Сирийские же лучники оставались в центре лагеря, потому что были обучены бить навесом, и могли работать по противнику отсюда. Заодно выступая вторым резервом. Мало ли где прорвется? Да, не тяжелая пехота, но тоже вполне авторитетная — в металлической броне…

— Кричат что-то… — пробурчал Маркус, недовольно глянув на германцев.

— Роркс-Дрифт, — ответил ему Берослав.

— Что?

— Битва одна выглядела подобным образом. Будет выглядеть, наверное. До нее еще полторы тысячи лет. Мда… Надо бы спеть. Что стоим просто так?

Римлянин скосился на него, не понимая — серьезно он или шутит. Однако чуть помедлив, князь затянул песню «Дружина» группы Сколот:

— Ой вы други — вои крепки. Вы на смерть всегда идете…

В оригинале.

На русском языке.

И несколькими секундами спустя включились почти все воины. Исключая лишь наемников, которые с удивлением крутили головами. Местные выучили эту песню, воспринимая ее как нечто магическое. Зная значение слов. Понимая. А потому и старательно сейчас надрывая глотки.

Маркус тоже смотрел на это завороженно. Да и германцы несколько растерялись…

— Чародейство какое затеял… — звучало то тут, то там по их рядам.

Смысла песни они не понимали, но силлабо-тонический характер песни слушали отчетливо. А он для них был непривычный, незнакомый и… чуждый, что ли. Оттого и казалось, что люди Берослава творят что-то противоестественное. Колдуют, не иначе.

Когда же эта песня закончилась, они затянули другую… третью… Просто пели. Весь тот репертуар, который за эти годы выучили.

Где-то в переводе на местный язык.

Где-то в оригинале на русском…

— Пошли! Пошли! — закричали с разных сторон, нарушая пение.

И действительно, германцы двинулись вперед, почти сразу разрушив строй. Да, прикрываясь щитами, но не формируя сплошной стены.

— Стрелки! Готовься! — крикнул Берослав.

— Дальность сто! — чуть погодя вновь крикнул князь.

— Беглым!

— БЕЙ! — заорал он, когда неприятель вошел в указанную зону. Заранее размеченную вешками. Со стороны и не поймешь, если не знаешь, куда смотреть и что искать.

Сразу, когда укрепляли лагерь и расставили эти вешки. Вот по ним сейчас и сориентировался, глядя в зрительную трубу…

Мгновение.

И от лагеря в три стороны полетел целый рой всякого-разного.

Несколько секунд — и полетело снова.

Уже не рой.

Нет.

Просто почти постоянным потоком вразнобой по противнику летели пули, стрелы и дротики. Толку, правда, от всей этой стрельбы почти что не наблюдалось. Щиты германцев удар держали. Пока, во всяком случае.

— Праща! Пыль! Два раза! — рявкнул Берослав.

И секунд через пять по всему периметру пращники запустили керамические шарики со смесью толченого перца и горчицы.

А потом еще раз.

И вот уже влетевшая в это едкое облако разрозненная толпа германцев устроила давку, утратив порыв. Люди останавливались и пытались продрать глаза или откашляться. Кричали. Легче от этого, правда, не становилось.

А метатели дротиков работали.

Им с двадцати шагов — самое милое дело бить. С атлатлей. Отчего достаточно легкие дротики — считай варианты плюмбат — заходили в мягкие тела неприятеля глубоко и основательно.

Смачно.

Местами и пробивая броню, хотя слабо и не везде. Впрочем, защищенных «железом» людей в атакующей волне наблюдалось немного. Относительно, конечно.

Залп.

Залп.

И лучники не зевали, и пращники. Последние так и вообще на такой дистанции своими чугунными да свинцовыми пулями вполне надежно проламывали черепа и грудные клетки. Порой с кровавыми спецэффектами…

— По конунгам пусть скорпионы отработают, — приказал Берослав, указав командиру артиллерии на конную группу за атакующей волной. Далеко. Но и спугнуть, согнать их с места — уже хорошо. Рядовые бойцы ведь не станут разбираться — убегают их вожди или маневрируют под обстрелом противника. Дали ходу? Дали. В направлении атаки? Нет. Ну и все…

Тем временем германцы прорвались вперед и оказались буквально у рва.

Раз.

И в них полетела слитная волна пилумов.

Прямо в щиты.

Прошивая их насквозь, а порой и раня тех, кто укрывался за ними. Иной раз нанизывая их, словно канапе на шпажку.

Несколько секунд.

И новый залп — у каждого тяжелого пехотинца под рукой находилось аж по пять пилумов. Благо, что Берослав не жадничал и закупал их в Римской империи в промышленных объемах. Поэтому мог себе позволить их так применять.

Эффект от этих бросков оказался колоссальный.

Просто шокирующий.

Тем более что пращники с метателями дротиков продолжали работать по врагу. Не так эффективно, конечно, так как они вновь закрылись щитами. Но кого-то да задевало, особенно если кто-то открывался падая, спотыкаясь или от толчка соседа.

Наконец, германцы ввалились они в ров.

Да вот беда — встать нормально не получается — профиль-то треугольный. И сразу вверх крутой склон. Не очень большой, но достаточный для того, чтобы рывком не выскочить. Даже если тебя подтолкнут.

Сверху же копьями тыкают.

Аккуратно так. Выставив здоровенные щиты за верхний скос и работая из-под них. Отчего рука защитников если и выступала, то на доли секунды…

— Огонь! Кидайте огонь! — рявкнул Берослав.

И пращники подхватили керамические горшки, стоявшие несколько позади них. Подпали их фитили на жаровнях. И, крутанув на привязанной к горшкам веревке, начали кидать их в набегающую толпу германцев.

Не в ров.

Нет.

За него.

Отрезая атакующую волну по слоям.

Внутри был обычный древесный спирт. Ничего особенного. Но разбившись, горшки обрызгали им многих. Из-за чего какого-то значимого эффекта не получилось по термическому действию. Не пирогель, конечно. Но все равно — какое-то количество германцев вспыхнуло и создало феерическое фаэр-шоу, сильно демотивируя атакующих. Да и вообще — находится в полосе горячего метилового спирта оказалось для многих весьма затруднительно…

Это стало последней каплей.

Германцы побежали, стараясь как можно скорее покинуть зону поражения. Получая в спину и пули, и дротики. К сожалению, слишком мало из-за недостатка «стволов» у защитников…

— Ну вот, а ты боялся, — улыбнувшись произнес Берослав, хлопнул по плечу Маркуса. — Борята!

— Я.

— Отправь на каждую из сторон по отряду метателей и пращников. Пускай добьют раненых германцев и оттащат их на носилках к реке. Через корабли тащите и сбрасывайте на глубину, желательно в поток.

— Сейчас⁈ — несколько удивился боярин.

— Вишь, какая жара стоит? День-два и мы тут задохнемся от разлагающихся тел! Моровое поветрие пойдет! Начинайте. Через две склянки — смена. И да — не забудьте собрать с них все ценное. Подбирайте наши пули, дротики и пилумы.

— Слушаюсь, — недовольно ответил Борята.

— Остальным быть начеку! В случае атаки — быть готовым отразить натиск врага и прикрыть своих товарищей!

— Это важно, — остановив, схватив Боряту за плечо, произнес Маркус. — Если все эти трупы начнут гнить — нам конец. В жутких мучениях сдохнем. Поверь. Я видел. Князь дело говорит.

— И пересчитайте их! Всех! — добавил князь. — Пусть на корабле ведут учет тел.

Борята как-то непонятно кивнул и ушел исполнять.

Что и неудивительно, так как состояние у всех людей лагерей было странным. До них еще не дошло произошедшее событие. Из-за чего напряжение не отпускало.

Позже, конечно, наступила эйфория. Где-то через четверть часа.

Потом откат.

И снова волна эйфории.

Лихорадило.

Сильно.

Наемники держались лучше всего — сказывался опыт прошедших кампаний. А для людей, пришедших с Берославом… для них такие мясорубки были в новинку. Вот их и плющило.

Князь же наблюдал.

Внимательно наблюдал за всем, что происходило как в лагере, так и там — в поле. Он не хотел прозевать новую массированную атаку. Но до вечера так ничего и не случилось. Потери, которые понесли германцы при атаке, оказались настолько шокирующими, что они никак не могли прийти в себя. Хотя конунги с ними работали.

Вон — мелькали то тут, то там. Собирали кружки. Беседовали.

Но состояние у людей было слишком понурым. Почти никто голову ровно не держал, придавленный к земле страхом. Ведь, казалось бы, ничтожная горстка защитников, сумела отбить такой натиск. Немыслимый!

Ну и колдовство.

Как те порошки, что вызывают жжение, так и горшки с огнем.

Конунги понимали — это обычные уловки. Римляне порой разные средства использовали, особенно при обороне. Однако на простых общинников их слова действовали слабо.

Они не могли проиграть.

Никак.

Это было просто невозможно! Исключено!

Сколько их и сколько защитников?

Однако они проиграли, усеяв все подходы к лагерю великим множеством трупов. При форсировании брода оказалось убито около двух сотен или еще порядка восьми — ранено, во многом несильно. Сейчас же пало от двух до трех тысяч человек. Вон — вышли отряды и добивали. Так что раненых не будет. Почти не будет.

Страшные потери.

А ведь даже до рукопашной не дошло…

— Колдовство… — неслось со всех сторон…

* * *

Марк Аврелий стоял в тенечке возле Капитолийского храма, наслаждаясь легким ветерком, что гулял здесь робко и неуверенно. Да, холм. А все одно — безветрие, из-за чего пекло немилосердно и хоть какое-то спасение наблюдалось лишь в тени.

На только что завершившемся заседании Сената он объявил цезарем своего зятя — Тиберия Клавдия Помпеяна. А также предложил принять законы о власти, Золотом списке и консулах.

Разом.

Пакетом.

Не найдя у сенаторов особого понимания, однако, и противодействия не получив. Они просто не до конца поняли суть замысла, потому как Император старательно его маскировал, стараясь подать все это, как способ увеличения влияния Сената.

Проголосовали.

Далеко не единогласно.

Но уступили, соблазнившись ничего не значащими посулами. Теперь же предстояло совершить практически подвиг на коллегии понтификов. Здесь же, но чутка попозже.

Собрание небольшое.

Сам Марк Аврелий как великий понтифик, пятнадцать понтификов пожиже рангов и пятнадцать фламинов, то есть высших жрецов традиционных римских культов.

— Может, не стоит? — недовольно спросил Помпеян.

— Почему?

— Они не согласятся.

— Я все устроил так, что у них выбора не будет.

— Даже если они сейчас проголосуют, то станут исподтишка срывать исполнение.

— Будут, — охотно согласился император.

— И зачем тогда?

— Чтобы заменить тех, кто так станет поступать. Ты удивлен? Зря. Никогда не мешай твоим врагам совершать ошибки. Будь добр и терпелив. Выслушивай их внимательно, чтобы дурь каждого видна была.

— Ты так уверен в том, что она тебя не обманула?

— Оракул Сераписа в Александрии, Аммона в оазисе Сива, Аполлона в Дидимах в один день возвестили о том, что та чума, что терзает нашу державу, кара небес за то, что мы отступили от сути древних обычаев и погрязли в братоубийстве. Согласись — странное совпадение.

— Оракулы порой путано и туманно говорят, а их трактовка не всегда оказывается верной.

— Когда я разговаривал с ней, проявилась богиня.

— Что?

— На мгновение. Это было странно и страшно. Казалось, словно сама Исида, у которой, впрочем, много имен, посмотрела на меня глазами своей верховной жрицы.

— Не уверен, что их это убедит.

— Поверь — никто из них не захочет войны с собственными женами и дочерями. А она это легко организует.

— Не у всех.

— Зря ты так думаешь, — горько усмехнулся Марк Аврелий. — Верховная жрица Исиды чрезвычайно влиятельна и обладает такими связями, которые ты себе и вообразить не можешь. Если ей потребуется кого-то достать — она достанет. Хочешь? Твоя любимая рабыня тебя отравит? А может, та проститутка заколет кинжалом? Или незнакомая матрона нашепчет что-то мужу, провоцируя какую-нибудь смертельную интригу? Ты никогда не узнаешь, кто из женщин помогает ей и почему. Будь с ней ОЧЕНЬ осторожен.

— Звучит так, что верховная жрица Исиды — лучшая кандидатка в жены императора. — с некоторой едкостью заметил Помпеян.

— Если ты хочешь, чтобы правила она — да. В противном случае ни её саму, ни её родственников ни на какие важные посты ставить не вздумай. Она и так влиятельна излишне.

— А Берослав?

— А что Берослав?

— Не слишком ли много внимания к простому варвару?

— О нет… — покачал головой Марк Аврелий и предельно серьезно добавил: — Он не варвар и очень непростой.

— Так это не слухи?

— Я не знаю. — честно ответил император. — Мы обменялись, наверное, полусотней писем. Больших. И я до сих пор не понимаю кто он… что он. Представь. Тебе кто-то пишет на плохой латыни вещи, которые потрясают лучших наших ученых мужей. И что самое ужасное — ты кое-что из всего этого можешь проверить. А он пишет о таких вещах, что дух захватывает. Перечитывая его письма, я порой чувствую себя варваром, который только-только прикоснулся к чаще цивилизации. Верховная жрица Исиды считает, что он послан кем-то из богов. И я, пожалуй, соглашусь с ней, ибо другого объяснения не вижу.

— Странно… — покачал головой Тиберий Клавдий Помпеян.

— Проведение богов неисповедимо…

В отличие от греческого язычества у римлян, при всей схожести пантеонов и культов имелась одна ключевая особенность. Античные греки жили воспоминаниями о героической эпохе, которая в их сознании находилось где-то в прошлом. Римляне же считали, что они в ней живут, из-за чего обладали совсем другим восприятием мира и своей роли в нем. По этой причине феномен Берослава Марк Аврелий воспринял достаточно мягко и спокойно. Это не вступало в противоречие с его картиной мира и ожиданий от него.

Его наследник же…

Он был просто более скептичен и осторожен.

— Рада вас видеть в добром здравии, — произнес до боли знакомый женский голос из-за спины.

Марк Аврелий вздрогнул от неожиданности и обернулся. Перед ним стояла она — верховная жрица Исиды, и максимально добродушно улыбалась.

— Вы ведь не против, если просто послушаю? Молча.

— Я спрошу у участников коллегии. Единолично такие вопросы я решать не могу. Таков закон.

— Разумеется, — с почтением поклонилась она.

— Ты прямо светишься, — вполне благосклонно заметил император.

— Мне просто очень приятно видеть вас.

— Не хочешь говорить?

— А что тут говорить? Заседание Сената прошло успешно. Как этому не радоваться? — лучезарно улыбнулась она. — Надеюсь, с коллегией нам тоже повезет. Но я бы хотела, чтобы все прошло наверняка. Оттого и хочу присутствовать.

— Они тебя не боятся.

— Почему они меня должны бояться? — наигранно удивилась эта весьма красивая женщина, произнося свои слова словно мурлыкая. — Ни я, ни Исида не любим этого чувства. Нас надо любить.

— Да-да. Я знаю. И горе тому, кто посмеет вас не любить… — фыркнул Марк Аврелий. — Пойдем уже. Все, как я погляжу, собрались.

— А как же разрешение коллеги?

— Войдем и спросим. Или ты думаешь, что они тебе откажут?..

Глава 6

171, липень (июль), 2

Мила стояла у бойницы донжона и ежилась, кутаясь в теплый плащ.

Ей не спалось.

Вчера, ближе к вечеру, из леса перестали доноситься звуки топоров. И это пугало, означая, что германцы закончили приготовления. А тут еще и туман поутру так некстати. Густой такой, почти как молоко.

Рудомир, который отвечал за оборону города, мыслил примерно так же, как и она, ожидая натиска. Поэтому он до рассвета поднял всех, кто мог держать в руках оружие и загнал на стены. На тот их участок, где и ожидал удар гётов.

Накануне ведуны сидели весь вечер и играли в командно-штабную игру, к которой их приучил Берослав. Пытаясь понять, где именно их атакую германцы. Так-то вроде все очевидно, но они хотели обсудить варианты. Мало ли? Но, сколько ни пробовали, у них не получались атаки ни со стороны Оршицы, ни со стороны Днепра.

Просто так получилось, что там слишком неудобно.

Слишком мало места у стены. Не накопишься. А перед этим либо водную преграду надо форсировать, либо идти под обстрелом вдоль стен. Что совсем печально.

У германцев же никакого специального снаряжения для таких операций не имелось. Да, в теории они могли навязать плотов и спустить их по Оршице или Днепру. Но все равно — ничего хорошего это им не несло из-за профиля берега у стен — до крайности неудобного.

Кромка потихоньку укреплялась.

И уже вон — набили кольев, чтобы не размывало, планируя в будущем закрыть все камнем. Но уже сейчас от верхнего среза этих кольев вверх уходил скос. Просто трамбованная земля, пролитая известковым раствором. И вроде угол небольшой. А все одно — лестницу толком не поставишь — соскальзывать станет в реку.

В сущности, для германцев оставался только один вариант — атаковать в лоб — со стороны полей. Кроме сухого рва и толстой землебитной стены высотой в два метра там не было ничего. Да — тоже фортификация, но все равно — это не через реку прыгать. Да и сухой ров закидать можно чем-нибудь… в теории…

Все мужчины города, включая сводный отряд лучников ополчения, уже стоял на стене. Снаряженные в лучшее, что удалось найти. И славяне, и кельты, и балты — все смешанное население Берграда.

Они стояли и ждали, напряженно вглядываясь в туман.

Вслушиваясь.

Но округа казалась на удивление вязкой и тихой. Не было даже привычных звуков насекомых или птиц. А может, их просто не удавалось расслышать. Эти люди не знали ответа. Но на психику это ожидание атаки, тишина и густой туман давили немилосердно… Казалось, что город окружен каким-то странным и страшным молочным морем. Этакий остров посреди безбрежного океана. Ни дна, ни начала… Именно так Вернидуб и описал свои ощущения тех минут, много позже, работая над мемуарами по просьбе Берослава…

Наконец, подул ветерок.

Слабый.

Робкий.

Но даже от него туман сначала пошел волнами, а потом стал разрываться. Открывая вид на скрываемый им окружающий мир.

Германцы не спешили.

Они и сами не лезли в густой туман, опасаясь заблудиться или в какую передрягу угодить. Поэтому терпеливо ждали на опушке леса возле своих костров. Но лишь туман слегка развеялся, как они незамедлительно ринулись вперед.

— А-а-а-а-а! — орали они, вприпрыжку несясь вперед со своими пародиями на лестницы.

Впрочем, гёты издавали не только этот звук. Они щедро упражнялись в артикуляции, на все лады перебирая гласные. Словно на занятиях фонетикой каждая группа старалась именно свою фонему произнести как можно громче, отстаивая ее права и доминацию.

Кричали как могли.

Почему так? Да кто его знает? Главное — бежали вперед…

Первым препятствием стала дорога. Она огибала внешний контур землебитных стен со стороны полей. И все бы ничего, но у нее имелось два канавы для отвода воды и несколько приподнятое покатое полотно, позволяющее разъехаться двум повозкам.

Местным.

Берослав потихоньку вводил их в обиход.

Так вот — канавы.

Они слегка заросли травой и от леса не вполне наблюдались. Скорее даже не так. Их отлично разглядели, только не смогли нормально оценить глубину и ширину. Вот в них-то германцы и влетели с разбегу. Сломав в процессе несколько хлипких лестниц и кое-где расквасив себе морду лица. Ну а что? Дурное дело нехитрое.

За водоотводной канавой, той, что ближе к стене, начинался гласис — такая пологая насыпь, идущая шагов на двадцать и поднимающаяся где-то на метра полтора. А потом резкий и крутой обрыв внешнего склона рва. Не отвесный, но близкий к этому. Который сменялся довольно пологим внутренним склоном рва, идущий изломом — сначала с наклоном около тридцати градусов, а потом сорок пять. Переходя в финале в землебитную стену, имеющую небольшой завал.

Казалось бы — ничего особенного.

Каких-то значимых глубин и высот не наблюдалось.

А поди ж ты — германцы столкнулись с весьма впечатляющими трудностями. Из-за большой ширины рва лестницу поставить не получалось — она постоянно норовила соскользнуть, скатываясь к нижней точке рва. Той самой, что у внешнего склона. А это далеко. Слишком далеко…

— Бедолаги, — едко усмехнувшись, прокомментировала ситуацию Дарья, наблюдая за тем, как эти незваные гости мучаются. С лестницами-то они знатно напутали — на глаз неверно определили нужную высоту. И теперь просто не могли их поставить так, чтобы по ним получилось забраться наверх.

Защитники, впрочем, не только это все комментировали со стен всякими обидными словами и улюлюкали. Нет. Они еще и угощали гётов кто чем мог. Кто дротиком, брошенным с атлатля. Кто чугунной пулей, запущенной пращой на шесте. А кто и из лука охаживал.

Но все это не имело особой интенсивности.

Так.

Осторожно.

Аккуратно.

Вдумчиво.

Подлавливая, когда гёты открывались, чтобы впустую по щитам не работать. А открываться им приходилось постоянно. Тем более что сильно выступающие полубашни… этакие вариации на тему бастионов позволяли обслуживать гостей с флангов самым убедительным образом. Ну и с фронта тоже действовали. Отчего получалось, что в гётов пули, стрелы и дротики летели разом с трех сторон.

Как несложно догадаться — попытка штурма очень быстро захлебнулась. Германцев и пришло не так чтобы сильно много — где-то за тысячу. И потери, несмотря на слабую интенсивность обстрела, оказались весьма ощутимые.

А дальше случилось прекрасное — они побежали.

Попытались.

Внешний склон рва имел высоту порядка трех метров при очень крутом профиле. И выбраться по нему наружу представлялось весьма нетривиальной задачей. Тем более что грунт в этом сухом рве был плотно утрамбован и пролит известковым раствором. Уже год как. Отчего имел определенную твердость и гладкость.

Получалась западня.

Спрыгнуть — спрыгнули.

А обратно — никак.

И защитники еще в спину накидывают. Спасло только наличие штурмовых лестниц. На стены залезть по ним не получалось, а вот наружу — вполне. Так что, всех не перебили. Многие ушли. Но и прилично полегло там — во рве. В особенности раненные, у которых просто не было никаких шансов выбраться из этого огненного мешка…

— Куда же вы? — крикнула в рупор Дарья на языке гётов. — Мара очень ждет вас. Не разочаровывайте ее!

Германцы не отвечали.

Даже невооруженным глазом было видно то, насколько подавлены и мрачны эти люди.

Казалось бы — невысокая стена. А поди ж ты — не забраться. Во всяком случае вот так — с кондачка. Очень уж ров они недооценили. Даже поглазеть не подходили. Да и на что там смотреть? Что они, рвов не видели?

— Их слишком много ушло, — недовольно пробурчала Мила, глядя им вслед.

— Что ты⁈ — замахал руками Рудомир. — Ты посмотри сколько там трупов? — кивнул он на ров. — Куда больше-то? Нам их еще оттуда вытаскивать.

— Сигимер ушел. Живучая тварь.

— Такие потери не в каждом набеге на ромеев случаются. Если он собирал войско, то ему конец.

— Ой ли? Я его знаю — он выкрутится.

— Поверь — ему конец. В натиске участвовало около тысячи человек. А тут вон лежит около двух сотен. Считай, каждого пятого потерял. Ему этого не простят. Тем более что после поражения им еще идти по землям тех, кому они угрожали. Не все пройдут.

— Так что же? Он снова атакует?

— А как же? У него выбора нет. Мыслю — хворостом станет ров закидывать, прикрываясь щитами. Легких метательных копий сейчас наделает великое множество. Да, без кованого наконечника, но и обожженные концы сойдут. Те, что у них с собой имелись… там слезы. Видать, не знал, на что идет.

— Точно наделает?

— Да кто его знает? Я бы так и поступил. Им нужно не давать нам высунуться. Для этого и такие легкие копья сойдут. Много. ОЧЕНЬ много. В лицо или шею прилетит — мало не покажет. Да и даже в грудь, прикрытую гамбезом. Синяк точно останется, а то и ребро сломает или чего хуже.

— Но ты — это ты.

— Мыслишь — они дурнее?

— Их Берослав не учил. Хотя… кто знает, что у них в голове. Может, ты и прав.

— Нужно думать, как их на стенах принимать. Сейчас они умылись кровью и отошли. Многое увидели и поняли. В следующий раз таких ошибок повторять не станут. И нам точно придется драться с ними на стенах.

— Или не придется… — задумчиво произнесла Дарья с загадочной улыбкой…

* * *

Караван из трех больших римских торговых кораблей, чуть поскрипывая снастями, приближался к самому узкому месту Малаккского пролива.

Легкий ветерок приятно освежал в этот жаркий день.

Паруса же едва тянули.

И ладно слабо, так еще и не вполне туда. Из-за чего приходилось буквально ползти чуть ли не боком.

Такое здесь случалось. Во всяком случае, капитаны, ходившее в земли Биунам[243] были к такому привыкши. Морально. Ибо слышал неоднократно…

— Нет никого, — произнес командир наемного отряда осматриваясь.

— Ну нет и нет. Мало ли? — пожал плечами капитан.

— Я уже восьмой раз тут и такое еще не встречал. Обычно хоть кто-то да плывет. Место оживленное.

Капитан развивать тему и спорить не стал.

Вон — экипаж уши развесил. А его тревожить было совсем ни к чему. Поэтому еще раз пожав плечами и, разведя руками, он отошел от командира наемников и устало потер лицо.

Это плавание проходило тревожно.

Компасы и зеркала, которые они везли, вызывали неизменный ажиотаж. И платили за них щедро. Особенно за зеркала. О! Порой едва до драк не доходило. Из-за чего в трюме корабля уже и шелка хватало, и золота с серебром, и драгоценных камней. Они бы дальше и не пошли, продав все свои товары там — в Индии. Но в этот раз им требовалось раздобыть те растения, которые интересовали Берослава, вот и забирались все дальше и дальше на восток, полагая Буинам не как цель, а как один из портов по пути…

— Как бы разбойный люд про нас не прознал, — произнес командир наемников подойдя. Отчего у капитана дернулась щека.

— Не нагнетай, — буркнул он, пытаясь всячески давая понять — не стоит развивать тему.

Но не вышло.

И следующие полчаса капитан вынужденно участвовал в импровизированном допросе. Командир наемников, который отвечал за сохранность и безопасность грузов, вдумчиво расспрашивал его о том, как проходили последние сделки. Кто участвовал. Кто мог слышать или видеть торги. Ну и так далее.

Капитан отвечал.

Он был обязан отвечать на такие вопросы. Хотя и не желал. Команда волей — неволей подтягивалась и даже в чем-то втягивалась. Вон — то один, то другой припоминал странных людей, что вились вокруг корабля в последнем порту.

Впрочем, опросу завершиться оказалось не суждено.

Из-за ближайшего островка, поросшего буйной тропической растительностью, выскочило несколько боевых гребных корабликов. Мелких. В несколько раз меньше, чем любой из трех торговых судов римлян. Но их вон сколько — почти десяток. И на каждом — толпа людей.

— К бою! — рявкнул командир наемников.

Его рев услышали на двух других кораблях. Благо, что они шли совсем недалеко…

Глава 7

171, липень (июль), 3

— На нас напали! — громко произнес вестовой, забегая в шатер.

Берослав устало на него посмотрел.

Молча кивнул, чуть бы не ляпнув что-то в духе «За Лордерон» в качестве отклика.

Потер лицо, избавляясь от наваждения, и направился на «мостик» не так чтобы решительной походкой, но вполне уверенной.

Спешить не хотелось.

Совсем.

Ибо германцы их порядочно достали, имитируя атаки. Построятся такие. Покричат. И побегут вперед. А потом резко, где-то шагов со ста — ста пятидесяти останавливаются и, показывая всякие обидные жесты, уходят назад.

Нервы это трепало.

Да и силы истощало, не давая людям нормально отдохнуть. Заодно сбивая бдительность. С чем князь и боролся, заставляя всех раз за разом отрабатывать по полной программе. Не манкируя своими обязанностями и не отмахиваясь, дескать, все равно атаки не будет.

— А вдруг будет? — спрашивал он на каждом собрании — этаком «разводе», которые он для командиров проводил каждое утро и вечер. — Вот увидят они, что мы не готовимся и не остановятся в своем натиске. И что дальше? Хотите, чтобы нас всех вырезали?

— Но люди же устают.

— Германцы устают сильнее. Нам нужно встать. Пройти полсотни, максимум сто шагов. И занять позиции. Им же выйти из лагеря. Построится. Поорать. Потом еще пробежать несколько сотен шагов. И вернутся. Их это изматывает намного сильнее, чем нас. Тем более — питание. Мы едим сытно, организованно и по распорядку. А они? Как придется и что придется. Нам тяжело, но НАМНОГО тяжелее…

Его слова пересказывали простым бойцам. Порой добавляя всякие разные детали, вроде «боевого поноса», от которого, дескать, германцы уже все страдают. И много чего другого.

Пока это помогало.

Вон — он вышел, а бойцы уже заняли места согласно боевому расписанию. Любо-дорого посмотреть. Чисто, аккуратно и толково. Даже выстраиваться не ленились, ибо он особенно на это обращался внимание. Ведь стал небрежно — перегородил проход какой или наоборот — не заблокировал его как следует…

Шок от провала общего штурма длился у германцев на удивление недолго. Видимо, и гётов, и квадов задело, что тела их боевых товарищей просто выбрасывали в реку на корм рыбам да ракам.

Не в их обычаях такое обращение.

Так поступали только с подохшей от чего дурного скотиной. А тут — воины. А может быть… им и отступать-то было некуда? Земли ведь по весне не пахали, и возвращение на правый берег не сулило им ничего хорошего.

Берослав не понимал, как конунги сумели общинников уговорить на такую авантюру. Не иначе как лживыми посулами. Но смысл в таком поступке определенный имелся. Ведь если отступать некуда, то им оставалось идти только вперед. Из-за чего, даже понеся такие тяжелые потери, они устояли морально и довольно быстро оправились.

Для них разгром «этого нарыва» в лице Берослава открывал окно возможностей по уничтожению роксоланов. То есть, к их собственному выживанию. Вот и упирались как могли. Но и атаковать в лоб не решались. По банальной причине — им было страшно.

Колдун же.

А среди них это мнение распространилось очень быстро, так как всецело объясняло поражение. Ведь никто не любит винить себя, обычно находясь в поисках того, на кого бы можно было свалить собственные ошибки. А тут такой подходящий «подарок». Вот все и подхватили. Даже сами конунги, которые по неосторожности запустили эту «утку», вскоре попали под ее воздействие.

Одна беда — восстановиться восстановились и устояли, а вот полноценно атаковать повторно германцы не решались. Вот и старались извести людей Берослава и, если повезет, спровоцировать на атаку. Полагая, что в поле колдун окажется не так силен. Из-за чего не только вот так набегали, имитируя штурмы, но и подолгу всякие гадости кричали…

Ситуация затягивалась.

И это напрягало конунгов все сильнее и сильнее. Продовольствие-то уходило. И если у Берослава, по слухам, запасов было до весны, то у них — нет. Получался этакий цугцванг, хотя, конечно, германские конунги не знали такого слова. Просто понимали, что каждый день промедления ухудшал их положение. Но… еще одна такая атака и считай, каждый третий голову сложит.

Жуткие потери!

Ставящие под вопрос сам факт выживания руководителей похода…

— Проклятый колдун! — процедил один из конунгов, наблюдая за тем, как в лагере все вновь выстроились словно «оловянные болванчики». Раз-раз-раз и вновь каждый на своем месте.

— А ты говорил — он не центурион, — фыркнул его собеседник.

— И сейчас скажу. Ты когда-нибудь видел, чтобы центурион держал в таком порядке своих людей?

— Быть может, он хороший центурион? — пожал собеседник плечами.

— Колдун! Он проклятый колдун!

— Как будто для нас это что-то меняет? Делать-то что будем?

— Надо идти на переговоры и пытаться его убить. Тогда его люди просто разбегутся сами собой.

— Ты сам веришь в то, что это получится сделать? — усмехнулся лощеный конунг, с явным таким налетом римской культуры во всем его облике. — Ты видел его броню? Такую просто ее не взять. К тому же он опытный. Помнишь, как он на встрече встал?

— Как?

— Чтобы не мешать в нас стрелять с вала, если что.

— Да?

— Мне стало очень нехорошо, когда приметил. Там ведь, напротив, на вал взошли не его легионеры, а сирийские стрелки. Помнишь их? Вот. Эти лихо бы нас всех утыкали стрелами — расстояние-то смешное. К тому же, если он колдун, то вряд ли его вообще можно каким-то простым образом убить. Они, по слухам, очень живучие. Чтобы такую тварь, как Берослав, извести, его надо изловить да сжечь живьем, а пепел с горы развеять, чтобы не возродился.

— Неужто все так плохо? — удивился молчаливы конунг в годах.

— Сказывают, что в Берослава воплотился древний колдун, покой которого потревожили. Вот он жути и наводит на округу. Так что, нет. Такое нападение на переговорах приведет только к гибели тех, кто на него решится.

— И как нам быть? Ты же понимаешь, что нас ждет, если мы просто уйдем? Люди ведь нам не простят этот поход. Ни тебе, ни мне, ни им, — кивнул он в сторону других старших конунгов. — Много ведь голосов звучало за дружбу с Берославом. Нам все припомнят. А в особенности то, что этот колдун был бы теперь за нас, а не против.

— Без риска не бывает побед, — пожал плечами лощенный.

— Пустые слова оставь для толпы. Нам что сейчас делать? Сам же видишь, как люди уже на нас косятся. Какие шепотки идут.

— Я, пожалуй, знаю, как разрешить нашу беду.

— Серьезно⁈ Ты сможешь как-то побороть его колдовство?

— Доверьтесь мне.

— Ты уже один раз так сказал — и вот мы тут, а наши братья кормят раков.

— Победив Берослава, мы станем непререкаемым авторитетом для всей округи. Мыслите, это могло получиться легко и просто? Победим его — к нам на поклон все сами придут. Не сможем? За каждым придется бегать и побеждать. Али не слышали, что один из бегов роксолан признал его своим расом? Бывшего раба! Перед нами не просто колдун, но хозяин здешних мест…

Все промолчали.

Слова этого человека не выглядели также убедительны, как некогда. Скорее наоборот. Но отступать было уже поздно…

* * *

— Пойми меня правильно, это все очень серьезно, — бубнил Тиберий Клавдий Помпеян. — Меня вновь предупредили быть подальше от тебя в эти дни.

— И что? — спросил хмурый Марк Аврелий. — Меня охраняют верные преторианцы. Что тебе возле меня может грозить?

— Не знаю.

— Пугают тебя. Просто пугают. А может, и меня пытаются запугать через тебя. Все же знают, что ты мне верен, и расскажешь о таких предупреждениях.

— И чьи это проказы? Сената?

— Да, безусловно. — уверенно произнес император. — Но пока не ясно, кого именно из сенаторов. Врагов у меня немало.

— А после принятия этих законов и заседании коллегии понтификов их стало еще больше. Зачем так сразу было это все делать? Растянуть бы. Хотя бы на год — другой.

— А нам бы дали эти пару лет? — нахмурившись, спросил Марк Аврелий. — День-два и они бы догадались, куда все идет. И мы бы ничего не провели бы ни через Сенат, ни через коллегию.

— А теперь они убьют тебя, и все пойдет прахом.

— Ты ведь отомстишь, — вяло улыбнулся Марк Аврелий. — И не бросишь дело. Не так ли?

— А ты думаешь, меня они не убьют? Зря. До меня дошли слухи, что сейчас обсуждают, будто все беды в нашей державы из-за Антонинов. И что пора от нас избавляться.

— Как удобно… — покачал головой император.

И тут осекся, повернувшись на звук.

К нему приближалась верховная жрица Исиды. Серьезная как никогда. Что создавало определенный диссонанс с ее обликом излишне соблазнительной женщины.

А с ней — крепкие бойцы в лориках ламинатах, маниках, поножах и развитых шлемах, выкованных не из бронзы, а из стали. У каждого имелся скутум, пилум и спата с пугио. Жрица набирала свою личную охрану из числа самых опытных ветеранов, прошедших минимум через пять кампаний. У нее было право на такую и даже большую охрану, но она обычно ограничивалась меньшим их числом.

— Что это? — напряженно спросил Марк Аврелий, который постарался сохранять спокойствие. — Ты на удивление грозная. Тебя кто-то посмел обидеть?

— Не меня. Тебя.

— Что⁈

— Тебя собираются убить на ступенях Капитолийского храма. В назидание тиранам.

— Но моя охрана… — начал было Марк Аврелий, но осекся. Услышал, как за спиной преторианцы из отряда сопровождения извлекли клинки и начали движение. Шляпки гвоздей на подошвах калиг очень хорошо были слышны на камнях. Каждый шаг.

Мгновение.

И Тиберий Клавдий Помпеян сильно толкнул Марка Аврелия. На ходу выхватывая свой клинок и пытаясь хоть что-то отразить, завязав потасовку. Но преторианцы в достаточной степени контролировали себя, поэтому лишь отпихнули цезаря, бросившись за Марком Аврелием. Да — приголубили и даже ранили. Но не более, видимо, он не являлся целью.

Император же хоть и упал, но сгруппировался и, перекатившись, вскочил да побежал. Стараясь разорвать дистанцию с преследователями.

Секунда.

И бойцы, которые шли вместе с верховной жрицей Исиды, метнули пилумы в предателей. Очень вовремя. Выкосив восемь из дюжины преторианцев, что сопровождали императора. Заодно создавая определенную давку дающей ему шансы сильнее от них оторваться.

Еще несколько секунд.

И воины жрицы врубились в преторианцев, пользуясь своим численным преимуществом. Сразу обступив со всех сторон.

— Живыми! Живыми взять! — крикнул Марк Аврелий, но было уже поздно. Эти бойцы работали жестко и очень быстро. Видимо, в отличие от преторианцев, имели богатый практический опыт, а не просто числились в привилегированном подразделении[244].

— Уходим, — твердо и решительно произнесла женщина.

— Куда⁈ А заседание Сената⁈

— Ты его не переживешь. Нужно уходить к верным войскам. Скорее.

— Все преторианцы подкуплены?

— Ты сейчас и здесь это хочешь выяснять?

Марк Аврелий ничего не ответил.

Просто кивнул и последовал за этой женщиной и ее людьми. Про цезаря они не забыли. Быстро перетянули рану. После чего подхватили под руки и потащили…

Шли быстро.

Стараясь избегать каких-либо площадей или значимых, оживленных улиц. По возможности. Хотя люди все одно — обращали на них внимание.

Впрочем, верховная жрица Исиды и не пыталась «играть» в мимикрию. Нет. Время от времени она специально останавливалась и представившись, сообщала, что преторианцы, подкупленные врагами Рима, напали на своего императора. За то, что тот пытался укрепить положение Сената, дескать, это мешало им воровать. Как тогда — на монетном дворе. И про древние свитки обязательно вворачивала, скрытые нечестивыми понтификами и фламинами, из-за проказ которых на державу упала Антонинова чума и прочие бедствия.

Она бы и в какую-нибудь крупную толпу с такими заявлениями залезла, но опасалась нарваться на преторианцев или иных лояльных заговорщикам вооруженных людей. Однако и этих «вбросов» вполне хватало — за ними быстро закипала волна народного гнева.

И если сразу за спиной верховной жрицы Исиды и ее людей шло не более чем бурление, то дальше — вдали — начинались уже раздаваться громкие крики. Весьма опасные в реалиях Рима.

— Не перебор? — спросил Марк Аврелий, после очередного «наброса на вентилятор», как выразились бы в будущем.

— Ты хочешь, чтобы они бросились в погоню за тобой, и завершили начатое?

— А как мне потом это бурлящее море успокаивать?

— Ой — это меньшая из бед. Сейчас нам нужно как можно скорее добраться до надежных войск.

— И где же мы их найдем? Ты сама сказала, что преторианцы меня предали.

— Кто-то из них. Кто — я не знаю. Пока не знаю. Но на Целийском холме нас примут.

— Ты уверена?

— Марк Бассай Руф был префектом Египта. — произнесла верховная жрица с очень многозначительным взглядом.

Марк Аврелий нахмурился.

Конный отряд преторианцев численностью в тысячу человек был очень кстати. С этими бойцами действительно можно было вырваться из Рима. Вопрос лишь в том — насколько эта женщина права.

На чьей стороне Марк?

Вопрос.

По происхождению он был бедным крестьянином из Италии. Пошел в легион. Дослужился до центуриона, а потом и дальше, сделав блистательную карьеру с самых низов. Такие люди обычно не предавали тех, кто способствовал их успеху.

Обычно…

Впрочем, эта женщина шла уверенно, поднимая за собой целую волну народного гнева. Уже сейчас было слышно, как Рим закипал, словно какое-то древнее чудовище. А где-то по правую руку маячил Палатинский холм, на котором располагались основные казармы преторианцев…

— Не успеют, — словно прочитав мысли Марка Аврелия, произнесла верховная жрица Исиды.

— Думаешь?

— Им сейчас должны донести о волнениях рядом с Капитолием и слухи о том, что ты выжил, а они предатели. Если в заговор вовлечено командование преторианцев, то они бросятся туда. Ведь тебе выгоднее всего оставаться в окружении сторонников. Почти наверняка они устроят резню. Если же нет… не знаю. Этого так и не выяснить. Как ни крути — их интерес сейчас будет сосредоточен вокруг капитолийского холма. Там, — махнула она рукой, — они нас ждать не станут.

— Почему? На Целии дом моего деда.

— Вряд ли о нем подумают. — покачала она головой. — Там же конные преторианцы. А если покушение на тебя провалилось, то ты уже подозреваешь всех преторианцев.

— А ты так уверена, что эти всадники за меня?

— На тебя напала личная охрана. Ее либо отдельно подкупили, либо Марк Макриний Виндекс заодно с заговорщиками. У него, кстати, были связи с дунайскими кельтами. Теми, которые бросили свою службу и напали на Берослава. Помнишь? Твои люди там еще ничего не нашли. Удобно, не правда ли? Он ведь был прокуратором Дакии Поролиссинской и активно использует, созданные там связи.

— Ты уверена в своих словах?

— Насколько это возможно. Мы же действуем на ощупь. Выбор же между Марком Макринием Виндексом и Марком Бассаем Руфом вполне очевиден. Тем более Руф никак не связан с твоей личной охраной. Роль всадников в городе вообще слабая — там больше настоящие ветераны, так как сопровождают тебя в походах.

— А если все же он тоже вовлечен в заговор?

— Он не посмеет напасть на тебя при мне или поднять на меня руку. Он мне и Исиде должен. МНОГО должен. Так что вы сможете поговорить. И мой тебе совет — предложи ему усыновление Тиберием, — кивнула она на Помпеяна. — Командир преторианской конницы хоть и из крестьян, но очень амбициозен…

Прием прошел на удивление очень спокойный.

Жрица вызвала «рыжего» командира преторианцев, после чего «предъявила» ему императора. И, судя по удивлению на его лице, впрочем, сошедшем очень быстро, стало ясно — он не ожидал увидеть Марка Аврелия живым и здоровым.

Короткие переговоры.

Честные.

В лоб.

Признание Руфа в том, что его поставили перед фактом и вынудили просто «не дергаться». И что это именно он передавал Тиберию предупреждения. Он был и Марку Аврелию послал, но видел — за тем очень крепко следили. Поэтому пытался напугать цезаря настолько, чтобы тот сам сообщил августу.

Предательство?

Ну… и да, и нет. И скорее «нет», чем «да». Поэтому Марк Аврелий с легким сердцем предложил ему усыновление Помпеяном. Прямо вот перед глазами всадников-преторианцев, перспективы карьерные у которых резко «пошли в гору».

А потом…

Марк Бассай Руф был шапочно посвящен в заговор. Поэтому он сдал все известные ему персоналии на правах уже члена династии Антонинов и наследник цезаря. И уже через два часа небольшие отряды всадников развешивали по Риму проскрипционные списки.

Император пользовался наработками Суллы. Даруя при этом прощение каждому, даже кому-то из заговорщиков, если он принесет ему голову своего бывшего соратника. Желательно живьем.

Ну а что?

Не загонять же крыс в угол, доводя до самого отчаяния?

Разумеется, прощать никого, кроме своего новоприобретенного внука он не собирался. Но это потом — в тихой, домашней обстановке он им головенки поотрывает. Сейчас же требовалось восстановить власть в городе…

К вечеру того же дня у него в руках было семеро из двух десятков высокопоставленных заговорщиков. А по Риму развешивали новые проскрипционные списки, сформированные из вновь выявленных персон. На подходе же были третьи. Более детальные…

Марк Аврелий устал.

Страшно устал от этой гнилой истории. Тиберий лечил свою руку и не сильно лез в дела. Руф же с крестьянской методичностью занимался «уничтожением сорняков».

Рим же охватила резня…

Глава 8

171, липень (июль), 6

Журчало.

Тихо так, умиротворяюще.

Берослав шел на этот звук в полудреме, чуть покачиваясь. Близился рассвет. Это было время самого крепкого сна — самая ласковая часть ночи. А его приспичило по маленькому, не дотерпел до рассвета.

И вон — видимо, не его одного.

Подошел он к полевому сортиру и только сейчас разобрал Маркуса.

— Скрестим струи на брудершафт? — ляпнул он, припомнив правильный перевод Властелина колец.

Маркус повернулся на звук, не прекращая журчать. И взгляд такой характерный… князь был практически уверен, что он ему чуть не ляпнул в ответ знаменитую фразу про Каштанку, книги и покусать за задницу. Но, спохватившись, отвернул обратно, кинув через плечо что-то неразборчивое про доброе утро и ходят тут всякие.

Пару минуту спустя они оба стояли на свежем воздухе и наслаждались видами ночи за пределами лагеря. Ну, то есть, темнотой, едва украшенной какими-то неразборчивыми разводами и силуэтами.

— Чего спать не идешь?

— Ты на каком языке мне там чего-то сказал?

— А, — отмахнулся князь. — Неважно. Еще склянку-другую поспать. Потом утреннее построение. Идешь?

— А где костры?

— Что?

— Ну… германский лагерь с вечера разводит костры. И они тлеют до утра. На них же они с рассветом разогревают вечернюю еду.

Берослав подобрался.

А ведь и верно: ни одного костра.

Сон как рукой сняло.

Князь быстрым шагом подошел к ближайшему часовому. Начал расспрашивать. И оказалось, что эти костры начали гаснуть еще до его смены. Сначала дальние, а потом и те, что ближе. Один за другим.

— И давно погасли последние?

— Да считай только-только.

— Лагерь к бою! — рявкнул Берослав.

— Что⁈ — не понял часовой.

Но князь уже бежал к «мостику», рядом с которым должен был в палатке спать горнист. Его-то буквально за шкирку он и выволок наружу, заставив играть «боевую тревогу».

И завертелось.

Людям очень хотелось спать, но они все равно отреагировал как надо. Пусть и громко ругаясь.

— Что случилось? — продирая глаза спросил Борята, пробегая мимо.

— Ночное нападение. — буркнул князь, а потом рявкнул. — Пращники! Зажигательные пали да метай. Каждый по одному горшку на максимальную давность. По готовности.

Подчинились.

Вяло и как-то вязко, но подчинились.

И уже секунд двадцать спустя горшки с древесным спиртом полетели на все три стороны от лагеря. Где-то шагов на пятьдесят, а где-то и на все сто. В разнобой. Слишком тяжелые. И разность силы пращников сказывалась очень ярко.

А следом и ночь вспыхивала островками пламени, слабо освещающего округу — метанол же, от него света не дождешься. В зону горения попадала и трава, что добавляло яркости освещения. Впрочем, и без нее почти сразу проступили силуэты германцев, идущих в атаку.

Они ведь строились уже, когда Берослав скомандовал тревогу. Поэтому конунги решили действовать без малейшего промедления и отправили их в натиск. Просто шагом, чтобы не задохнулись на такой дистанции.

Вот их и разглядели защитники.

И резко оживились.

Секунд через пять-десять стали раздаваться крики о готовности. И к тому моменту, как германцы навалились, весь личный состав уже занял отведенные ему боевые позиции.

Вот пострелять не успели.

Да.

Лишь на последних шагах метатели дротиков успели дать залп. В щиты, в основном. Ну и тяжелая пехота отработала пилумами разок. Впрочем, натиск это остановить уже не смогло…

Германцы лезли через внешний ров слишком мощно и решительно по всей протяженности. Из-за чего сил их сдерживать не хватало. Поэтому «пробки» стали откатываться вдоль прохода, сокращая площадь боевого контакта.

Минута.

И ширина защищаемой первой линии уменьшилась втрое. А плотность тяжелой пехоты там оказалась такой — что натурально плечом к плечу все стояли.

С внутренней стены же включились сирийские лучники при поддержке ополченцев. У первых железные доспехи имелись. И они могли держать удар. А у вторых поголовно были гамбезоны. Полноценной защиты они не давали, но всяко лучше балеарских пращников, что «рассекали» в легком тряпье.

Этих, кстати, Берослав загнал на «мостик», сколько смог. Чтобы они оттуда работали. Остальные стреляли по германцам, пытающимся пробраться через рогатки у реки. На таких дистанциях что в голову, что в ногу пуля от этих ребят не сулила ничего хорошего. А били они на удивление точно из-за чрезвычайно высокого личного навыка…

— Мясорубка… — тихо произнес князь, наблюдавший за происходящим. — Хотя нет. Мясо тут не рубят, его колют. Вон — как иголкой тыкают. Раз-раз-раз…

Маркус промолчал, как и остальные.

А что тут скажешь?

Берослав, наверное, единственный во всем лагере, который старался бодриться. Остальные просто и незамысловато боялись в самом банальном формате. Действуя скорее на автомате из-за продолжительных тренировок…

Тяжелая пехота никого особо и не била.

Ее зажали и вдумчиво охаживали. Поэтому они старались держаться и ничего не пропускать. В них ведь и метательные «предметы» всякие летели, включая топоры и сулицы. У многих уже и копья оказались обронены, да и не воспользоваться ими в такой давке. Так что они достали свои здоровенные саксы и пыряли ими в щели по подставившимся и излишне навалившимся.

Основной урон наносили стрелки… копьями.

Встали эти ребята крайне неприятным образом для нападающих. Щиты формировали сплошную стену, в общем-то, непробиваемую для германцев. Нижний край их при этом отводился за кромку вала и находился с внешней его стороны. Вал прикрывал бойцам торс и ноги. Они же сами могли бить копьями сверху вниз по ногам противников — из-под щита. Прямо широким лезвием туда тыкая и выдергивая обратно, пытаясь если не пронзить, то подрезать нижние конечности.

Десять — двенадцать минут и по проходу между валами пройти уже стало решительно невозможно. Из-за павших и раненных, что лежали там уже в два-три, а местами и четыре слоя. Темнота же, точнее, сумерки утренние. Особенно не разобрать. Вот и лезли.

— Огонь! — рявкнул Берослав. — Пращники! Огонь за спины! И в ров! По три броска!

И горшки с древесным спиртом полетели в противника. Разбивались. Вспыхивали, а вся округа огласилась истошными криками заживо сгорающих людей. Что и стало последней каплей натиска…

— Отходят, — облегченно произнес Маркус, наконец-то… — Я уж и не верил.

— Бегут, — усмехнулся Берослав.

— После таких потерь они не останутся. Уйдут.

— Уйдут? — усмехнулся князь и протянул торговцу зрительную трубу. — Как там говорилось? Ждите меня с первым лучом солнца, я приду на пятый день, с востока… — процитировал Берослав Гендальфа. — Конечно, немного невпопад с количеством дней, но в целом совпадает.

— Что? — уставился на него Маркус в очередной раз квадратными глазами.

— Вот туда погляди. Видишь?

— Сарматы… Это ведь наши сарматы…

— Именно. — оскалился Берослав. — Быть может, они нас и предали бы, если бы спасались бегством мы. Но сейчас это им не выгодно. У проигрывающих нет союзников.

— Их что-то много пришло.

— Судя по всему, мама Гатаса все же сумела договориться. Только вот с кем? Видишь? Там много всадников с бронями.

— Да… — помедлив произнес Маркус. — Роксоланы же утратили свои дружины зимой. Неужели так быстро их восстановили?

— Или это не они. Кого они могли привлечь в качестве союзников?

— Возле Оливии и в Тавриде жили скифы, но они иначе воюют. С луком и мечом. А это явные сарматы. Вон — большие копья хорошо видны.

— Тогда или аланы, или сираки, больше некого…

Германцы тоже заметили появление гостей. Тем более что сарматы и не скрывались. Они широким фронтом приближались с востока, пользуясь тем, что лучи восходящего солнца слепили их противников. Красиво так пробиваясь мимо фигур всадников. Отчего было непонятно: сколько именно там конницы.

Конунги и члены их дружин стали сгоняться в единую кучу. Под крики самого разного содержания. Выглядело крайне эффектно. Словно псы-пастухи сгоняли овец в отару.

Минута.

Вторая.

Пятая.

Сарматы уже подошли достаточно близко, но германцев поймать «со спущенными штанами» им не удалось. Они собрались в единую плотную толпу, ощетинившись копьями и прикрывшись щитами. Да и степняков оказалось не так чтобы и много — пять-шесть сотен, не больше. Из них сотни полторы явно таврические и причерноморские скифы, которые явно не могли участвовать в натиске.

Кроме того, германская знать с дружинами, хоть ее и потрепало, но все одно имела порядка семисот всадников в железе. Да, сойдясь с сарматами в поле один на один, у конных германцев не было бы шансов. Но тут-то совсем другая ситуация… поэтому сарматы прекратили атаку и отвернули в сторону.

Впрочем, уходить не спешили…

— Сигнальщик. Флажками передать Гатасу команду: заходить с нижнего течения. Атакуем вместе с двух сторон.

— Что⁈ — удивился Маркус, как и остальные, услышавшие эти слова.

— Передавай, — с нажимом повторил приказ князь.

После чего он повернулся к простым людям, взял рупор и:

— Други! — гаркнул он, привлекая внимание. — Мы вновь сумели нанести тяжелое поражение великому врагу! Все вокруг залито его кровью! Но победа добывается только в атаке! Настоящая победа! Такая, чтобы никто и вякнуть не посмел или усомнится!

Он сделал паузу, наблюдая за реакцией людей.

Они были уставшие и психологически как-то опустошены. Внезапный подъем под утро и драка подействовали на них очень специфически… зомбически. Поэтому понять, как отзывались слова в их душе, не имело никакой возможности — внешне они казались абсолютно равнодушными. Впрочем, отступать было поздно, и князь продолжил:

— Сейчас мы выйдем из лагеря! И сомнем германцев решительным натиском! Вы сами видите — боги на нашей стороне! Они не только позволили нам устоять, когда против каждого из нас было больше дюжины врагов. А теперь они прислали нам подкрепление. Там, — махнул он рукой, — сарматы. Несколько сотен конных воинов. Но это — НАША победа! Решительная! И негоже ее никому отдавать!

Князь снова сделал паузу, в этот раз очень небольшую.

— Но я вас не заставляю и ничего не приказываю. Понимаю. Страшно выйти к врагу, чтобы биться с ним лицом к лицу в поле. И если вы испугались и усомнились в том, что Перун любит нас, то мы остаемся в лагере и пускай нашу победу забирают сарматы…

Сказал он и гул прошел по толпе.

Сначала робкий, а потом все нарастающий, превращающийся в нарастающий крик. Вон — усталость и отрешенность с них словно порывом ветра сдуло. Никто не хотел отдавать свою победу сарматам. Пусть даже и мнимую.

— Тогда выступаем! — выждав момент наибольшего эмоционального подъема, рявкнул Берослав и махнул рукой. — Берите все, что надобно, и выходите строиться! Там — за рвом!

— А что делать наемникам? — спросил Маркус.

— Если наемники не боятся, то пусть разделят с нами радость победы, — ответил князь в рупор на латыни…

Германские конунги тем временем пытались хоть как-то привести в чувство своих людей. Подавленных и испуганных страшными потерями. Они кричали о том, что «проклятый колдун» трус и может прятаться только за валами. Что сарматов они уже били, и они тоже трусы — вон — отвернули ведь. Ведь все видели, как они так поступили.

И тут…

— Глядите! — крикнул кто-то.

— Где⁈

— Что⁈

— Берослав! На его лагерь глядите!

И все, кто мог уставились в ту сторону, наблюдая как из прохода выбегают люди по колено в крови. Ибо прошли по тому месиву из тел между валами.

Вон их вождь что-то начал отрывисто кричать, встав и отставив от себя в сторону правую руку. А бойцы спешно подбегали и строились под нее.

Быстро.

Удивительно быстро.

И ровно как.

Словно какая-то невидимая сила сама подправляла их. Хотя, если приглядеться, этой силой выступали помощники того командира. В первой линии разместилась тяжелая пехота в железе с большими щитами и копьями. За ними же также строились ребята попроще — ополченцы, но также — неизменно с большими щитами и копьями.

Не прошло и трех минут, как все войско Берослава вышло и построилось. За исключением сирийских лучников и балеарских пращников, которые просто вывали и встали бесформенной толпой за основной массой войск.

А рядом с князем развевалось большое красное знамя со вставшим на дыбы медведем, вооруженным мечом и щитом.

Несколько мгновений.

И зазвучала какая-то музыка.

Сначала проигрыши флейты, едва доносившиеся до германцев. Потом подключились барабаны. И с первым их ударом все это войско двинулось вперед. Хорошим таким ровным, мерным шагом. Не как принято у римлян — коротким приставным, а нормальным. Вон — ногу вперед выносили. Из-за чего получалось идти намного скорее.

При этом строй не рвался.

Разве что чуть-чуть шел волнами, но не сильно.

Берослав вышел немного вперед и что-то покрикивал им…

В глазах гётов и квадов это выглядело… сюрреалистично, что ли. Они сталкивались уже римлянами. С их лучшими легионами, которые шли за императором. И они ничего подобного ранее не видели. Они и подумать-то не могли, что люди ТАК могут.

— Держать строй! — наконец донесся до них разборчивый крик Берослава.

Рядом с ним, «упакованный» как легионный опцион, каковым он былую службу и закончил, шел Маркус. Он, собственно, все это сидение в своем старом снаряжении и провел.

Верховный конунг визигётов вдруг словно спохватился и стал крутить головой в поисках сарматов. Но их уже на старом месте не наблюдалось. Они успели уже зайти по дуге к реке и начать атаку, стремясь с Берославом ударить как молот и наковальня.

— Проклятье! — рявкнул этот конунг и направил своего коня в сторону брода. — За мной! Уходим! Уходим! Черный колдун! Спасайся кто может! — кричал он, пробиваясь вперед.

Несколько секунд его бегство проходило в гордом одиночестве. Но потом, словно что-то хрупнуло. Вся эта толпа германцев вздрогнула, пошла волной и ринулась наперегонки к реке.

Слишком нереальным выглядел этот строй.

Мало ведь.

Мало.

Это и невооруженным глазом было видно. Да только вышли и нагло идут. И так, словно сами высшие силы направляют их. Ну и сарматы. Они развернулись и разгонялись для их знаменитого копейного удара. Крайне опасного. Особенно страшно выглядели вон те — с большими щитами…

Никто, впрочем, до драки дело не довел.

Слишком много было еще германцев, и вступать с ними в «собачью свалку» на переправе или сразу после нее означало понести страшные потери. Или даже проиграть.

Люди Берослава и так слегка дрожали, от психологического напряжения. Многие из них с трудом сдержались, чтобы не «навалить» в штаны, наступая на ТАКУЮ толпу. Да и идущие за Гатасом не сильно рвались героически погибнуть…

— Победа! — рявкнул Берослав, когда его войско складно, просто образцово перестроилось, развернувшись направо и встав лицом к броду. В то время как балеарские пращники и сирийские лучники высыпали с флангов и на пределе своей скорострельности накидывали по отступающим. — Ура!

— Ура-а-а-а-а-а! — протяжно заорала тысяча глоток.

И несколько мгновений спустя к ним присоединились и сарматы, которым этот клич пришелся по вкусу…

Глава 9

171, липень (июль), 8

Дарья скучала.

Германцы не спешили повторить штурм.

Вместо этого они активно стучали топорами где-то в лесу и прогуливались возле крепости, изучая ее. Порой излишне близко.

Очень хотелось этих любопытствующих накрыть. Они ведь входили в зону поражения почти что всех средств поражения, исключая, пожалуй, пилум. Но под давлением Дарьи все держались. Более того, чтобы имитировать оскудение защитников, даже несколько раз провернули простой трюк. Вечером из ворот выбегала группа мужчин — в дюжину-полторы с лодкой на руках. Добегала до реки. Садились в нее и уплывали вниз по течению скорее, чем германцы успевали отреагировать.

Ночью же, идя на маяки из факелов, они возвращались. И поднимались по спущенным им веревочным лестницам обратно. Лодку также вытягивали ручной лебедкой, благо, что она особым весом не отличалась.

Утром же это шоу повторялось, созывая имитацию отправки гонцов за помощью к Берославу. Ну и оскудения защитников. Ведь за шесть таких операций удалось имитировать отсылку около восьмидесяти молодых мужчин. То есть, добрую половину защитников. И словно в подтверждение этих слов со стен пропорционально убирали людей. Даже с некоторым запасом. Из-за чего сейчас там находилось всего ничего людей. Горстка.

Германцы же не реагировали.

Смотрели.

Думали.

И ничего не делали.

— Почему они медлят?

— Так помнишь — барабаны? Они уверены, что все окрестные кланы уже знают и теперь людей собирают. Да и наших восемь десятков ушло. Они ведь теперь соединятся.

— Наоборот же, спешить надо.

— Надо, — согласился Рудомир. — Но они чем-то иным заняты.

— А поля чего не разоряют?

— Они чем-то более важным заняты.

— Чем же?

— А мне почем знать? Можа готовятся? — отрезал ведун с раздражением. В том числе и потому что сам не понимал, что происходит. А тут его женщина какая-то донимает.

Никто в Берграде не понимаю замысел гётов, но лезть к ним ближе с целью что-то разведать даже не пытались. Потому как на опушке у них постоянно сидели люди. А по ночам они несколько костров раскладывали на подходах, из-за чего проскочить выглядело нереальным, если тайком. Наверное, через лес можно пролезть, но это неточно. Поэтому сидели в городе и дразнили как могли, провоцируя. В конце концов, время работало на них. И ополчение кланов действительно собиралось, если верить сведениям, поступающим из Священной рощи. Ради чего перемигивались лампами в день по несколько раз. С правильного ракурса, разумеется, чтобы гёты не приметили…

Вот и сегодня Дарья посреди ночи поднялась на донжон.

Ей не спалось из-за всей этой истории. Вот и надоело ворочаться — решила подышать свежим воздухом.

Выглянула в бойницу.

Ничего особенного не наблюдалась. Ночь темная — хоть глаз выколи. Из-за облаков света ни от звезд, ни от луны почти не пробивалось. Лишь скудные огни освещения в самом городе да германские костры у опушки.

Склянку простояла неполную. Вон ее стукнули. Потом вторую. Сон никак не шел, а неприятные мысли роились в голове. Надо было уже идти — попробовать спать. И тут один из костров на опушке потух. Быстро так. Словно залили.

Потом второй.

Третий.

— Ох! — только и сумела выдохнуть женщина, когда все поняла.

А потом стремглав побежала вниз.

Минуты не прошло, как она уже достигла дежурных и отправила их по условленным маршрутам. Требовалось всех предупредить и правильно все сделать. Сама же вернулась на самый верх, прихватив с собой зрительную трубу, и стала ждать. Внутренне радуясь тому, что желанная рыбка заглотила наживку. И теперь главное — ее подсечь.

Внизу же, в донжоне и цитадели разгоралась жизнь. Приглушенная такая. Больше шепотом. Но Дарья отчетливо чувствовала, как все больше и больше людей начинает там активно суетиться…

Германцы двигались тихо.

Практически крались, хотя караул их и разглядел. Впрочем, в этом не было ничего удивительно — их ведь ждали. Если бы, как обычно: зевали — так бы и не увидели, пока «жара» не пошла.

Подошли они, значит.

Пересекли дорогу.

Осторожно.

Вперед вышло несколько отрядов, которые тащили настилы, сколоченные из теса. Грубые, тяжелые, но вполне удобные для того, чтобы по ним можно было легко спустится в ров и вылезти из него.

Подкрались.

Поставили.

Бойцы на стенах подчеркнуто делали вид, что их не замечают. И спорили о бабах. Достаточно громко для того, чтобы их слышали.

Германцы же, опустив настилы, выждали сколько-то минут и также тихо решили подтащить лестницы. Здоровенные такие. Крепкие. Их человек по восемь несло на руках, пыхтя.

Поднесли. Часть бойцов спустилась в ров и начала лестницу принимать, громыхая и чертыхаясь. Тут-то и «заметили». Просто пропустить ЭТО было бы слишком подозрительно.

— Тревога! Тревога! — стало раздаваться вдоль стены.

Где-то заиграл горнист.

Гёты же, понимая, что они вскрыты, ускорились. Толкнули лестницу вперед, сначала руками, а потом и упершись жердями с рогульками. Полминуты. И та с гулким ударом «пристала» к внешней стене. Рядом еще, и еще, и еще… И по ним уже взбирались бойцы.

Быстро.

Решительно.

Однако на стене сопротивления они не встретили. Так, для проформы кинули несколько пилумом. А потом все — немногочисленные защитники бросились бежать и истошно орать. Оставляя после себя перегородки из рогаток.

Минута.

Пять.

Семь.

И все войско Сигимера уже оказалось внутри.

— Странно, — тихо произнес он оглядываясь.

— Что? — переспросил его соратник, которого переполняла радость. — Мы сделали это! Сделали!

— Скольких мы потеряли?

— Сейчас? Семерых.

— И все?

— Да ты сам же видишь — никого. Разбежались они!

— Вижу… и… это выглядит очень странно.

— А откуда им людей взять? Всех же в посыл отправили.

— Ну…

— А теперь грабить!

— Стой! Нет! — рявкнул Сигимер. Достаточно громок, чтобы все вокруг обратили на него внимание. — Если у них действительно нет людей, то нужно попробовать ворваться в самое сердце города — в ту каменную крепость!

— Брось! — отмахнулся один из соратников. — Сам же видишь — ее не взять. Только кровь прольем впустую. Ее и горсткой можно охранять. А тут вон сколько всего! Зачем нам она?..

Однако вождь гётов был непреклонен. И уже минуту спустя часть этой толпы бросила к внутренним воротам, в надежде на то, что они еще не закрыты. Ведь жители города, судя по крикам, должны прятаться в цитадели, а они не могли так быстро проснуться и добраться туда.

Короткая пробежка.

Внешний пандус.

Рывок.

И…

Со стены и обоих башен в них полетел удивительно густой поток пилумов. Отчего щиты едва ли спасали, пробиваясь словно скорлупка…

Минуты не прошло, как передовой отряд, пытавшийся пробежать по подиуму в так соблазнительно открытые ворота, оказался натурально аннигилирован. Их всех без всякого стеснения закидали пилумами, не считая, обильно, от чистого сердца. Отчего на этом подиуме образовалась художественная композиция, отрадная для любого энтомолога. Назовем ее «Жуки на булавках». Некоторые из них еще шевелились, но это уже была лишь агония…

— Что-то странное тут происходит… — мрачно произнес Сигимер.

Ему до крайности не понравилось то, как лихо закидали его людей. Все выглядело так, что там — в цитадели — явно не горстка защитников. А сотня — полторы минимум. Чего быть не могло, если, конечно, не женщины отличились, но…

— Вино! ВИНО! — раздалось на всю округу. — Сюда! Вино!

Сигимер нервно вздрогнул.

Оглянулся.

И увидел, как его люди побежали на эти крики. Поэтому, чуть помедлив, и он решил так поступить. Когда же верховный конунг северных гётов добрался к месту, откуда кричали, пьянка шла уже полным ходом. Вон — вытаскивали амфоры, откупоривали их и пили. Хлестали просто.

— Нам конец… — прошептал он, но его никто не услышал в этом гвалте.

— О! Сигимер! Выпей с нами за наших павших друзей!

— Выпей!

— Выпей! — зазвучало со всех сторон.

Отказать им он не мог.

Не сейчас.

Ему стало как-то не по себе. Даже жутко. Но, он принял кубок и, произнеся тост за своих боевых товарищей, павших в этом проходе, а потом выпил его залпом.

И да. Здесь по какому-то странному стечению обстоятельств нашлось не только вино, но и емкости для его употребления. Разные. Ну и сам напиток не являлся вином, строго говоря. Судя по вкусу — он оказался знаменитой уже на всю округу настойкой Берграда.

Вкусненькой такой.

Сладенькой.

И довольно сильной…

Но особо подумать конунг уже не смог…

Тост шел за тостом…

Кубок за кубком…

— Пора, — произнесла Дарья, наблюдавшая за попойкой из бойницы донжона.

— Ты уверена? — переспросил Рудомир.

— Сам погляди, — пожав плечами, ответила она, протянув ему зрительную трубу.

Тот отказался.

Не стал спорить или качать права. В конце концов, если ведьма Мары говорит, что там люди упились вусмерть — значит так оно и есть. Поэтому Рудомир молча кивнул и пошел вниз — в зал, где уже собрались и построились все мужчины города.

И вооружились.

Короткая речь.

И вот Рудомир уже выходит во главе этой колонны на внешний подиум. Медленный проход — все залито кровью, а также иными жидкостями, и очень скользко. Тела местами приходилось сталкивать, чтобы получалось пройти хотя бы гуськом. Но справились, немало изгваздавшись.

Короткая пробежка.

И вот им навстречу стали попадаться первые пьяные германцы. Многие из них даже не понимали, кого встретили. И умирали с выражением недоумения на лице. Боли-то они почти не чувствовали, ибо были в… хм… в сопли, ну или в стекло, если могли мало-мало сами ходить.

Местами встречались относительно адекватные персонажи.

Они даже вступали в бой.

И что-то пытались показать, только их почти сразу задавливали численностью. Давили с ходу, прикрывшись щитами. Прижимали или опрокидывали. Ну и добивали. Где копьем, где саксом.

Поворот.

Еще.

Проход.

И перед Рудомиром и его людьми открылось лежбище «тюленей». Ну или как еще назвать это развал упившихся до беспамятства людей? А германцы иначе не могли. Культура такая. Да и кто тут был? В основном ополчение, оттого питие для них случалось по праздникам вроде свадьбы или еще чего, ибо дорого, а тут хоть залейся. Как они могли устоять?..

* * *

Тем временем у верхнего брода Днепра шел Большой совет.

С Гатасом пришли и аланы, и сираки, и таврические скифы. И вот уже второй день никак не могли договориться. Задача простая ведь — победить. А вот ее реализация сложнее — каждый гнул свою линию.

Берослав же собирал их.

Угощал.

Вел беседы и пытался выступать скорее арбитром, чем авторитарным лидером. Стараясь сглаживать углы во время то и дело вспыхивающих спорах и ссорах. Но… все раз за разом упиралось в какие-то ничего не значащие мелочи. Из-за которых не удавалось договориться о совместном действии…

— Ты разве не понимаешь? — в какой-то момент шепотом спросил его Гатас, улучив момент, когда все вышли из шатра, чтобы подышать свежим воздухом и размяться.

— Что я должен понимать? — также тихо переспросил князь.

— Им не предложение твое не нравится. Им ты не по душе.

— Тогда зачем они пришли?

— Гёты и квады им не по душе больше. А ты… ты все же бэг, законный. Чужой и чуждый, но бэг роксоланов. Поэтому твоим гостеприимством пользуются и тебя слушают.

— А ты?

— А я тебе это и говорю, потому что поклялся тебе в верности. И пока Фарн на твоей стороне, а значит, он озаряет и тех, кто идет за тобой.

Берослав кивнул.

Это прозвучало честно.

Гнило и мерзко, но честно. А уж как сама история завоняла…

Глава 10

171, липень (июль), 11

Марк Аврелий шел по площади перед Капитолийским храмом и равнодушно смотрел на людей, стоящих на коленях перед его ступенями. Связанных. Здесь находилось около полусотни сенаторов и еще добрая сотня всяких должностных лиц. В качестве обвиняемых. А вокруг целое поле из гостей. Прежде всего сенаторов, кто умудрился не изгваздаться в заговоре. Просто не успели, так как все быстро происходило.

Слишком быстро.

Преторианцы оказались вовлечены не все, а лишь две когорты. Поэтому, когда выяснилось, что император жив и под защитой всадников — они явились на поклон… Ситуация в этом плане чем-то напоминала стрелецкий бунт против Петра I, когда он от восставших сбег в лавру. А те, прикинув, что дело дрянь, сделали правильный выбор. Во всяком случае те, кто не успел еще измараться.

Так что бунт заглох очень быстро.

Да и беспорядки уже на второй день прекратились. А вместо них развернулись следственные мероприятия. По горячим следам. Да с активным привлечением широких масс, которые пытались заработать на ловле тех, кто попал в проскрипционные списки.

Выбили всё.

Даже то, чего не было, что выявили через сличение показаний.

И вот теперь Марк Аврелий решил подвести итог.

— Предатели… изменники… — процедил он посреди гробовой тишины. — Вы думаете, что вы делали доброе дело. Будто бы вы отстаивали права и обычаи Рима. Вздор! — рявкнул он, а потом прорычал. — Вы совершали измену! Вы не против меня вышли! Вы на Рим посягнули!

Сказав это, он замолчал и оглядел не осужденных, но остальных. Император ведь говорил сии слова им, вводя довольно занятные понятия, почерпнутые им в переписке с Берославом.

— Вы посчитали, что в праве решать за римский народ, за весь Сенат! И на потеху своей черной душе убивать тех, кого народ поставил над вами. Это — государственная измена! Это — оскорбление богов, ибо вся власть от небесного благоволения!

И вновь тишина.

Император не сказал ничего нового, просто… он впервые это сформулировал в таком варианте. Переворачивая кверху дном старинные обычаи, согласно которым борьба за идеалы ResPublica, то есть, общего дела, считалась высшим благом. А убийца тирана или диктатора восхвалялся…

Дальше Марк Аврелий прошел по Гражданским войнам и переворотам. Буквально пересказывая позицию Берослава и сводя к тому, что кары небес сыплются только на тех, кто погряз в грехах и отступил от веры и добродетели.

Не забыл и про Антонинову чуму, выведя ее наказанием народа за грехи лучших его мужей. А потом, развивая тему, заявив, что вторжение маркоманов готовилось при содействии части сенаторов…

— Я не знаю, кто помогал германцам, но мы полностью убедились в том, что кто-то из членов Сената оказывал им всецелую поддержку. Как с передачей сведений, так и при попытках сорвать ответные меры. — произнес он и уставился на сенатора, который громче всех кричал в те дни, что не нужно слушаться варвара.

— Это все он! Он! — воскликнул этот человек, указывая на одного из связанных и стоящих на коленях сенатора, уличенного в измене. — Он убеждал нас всех, что у него верные сведения и что маркоманы значимой силы не представляют!

— Да.

— Да.

— Да. — посыпалось со всех сторон.

А потом полноводной рекой хлынули новые откровения. Особенно после того, как Марк Аврелий донес почтенной публики настоящую причину восстания. А именно возрождение древних традиций почитания Юпитера, который в новой подаче едва ли отличался от той версии Перуна, что «нарисовал» Берослав.

Тут и перерождения.

Тут и клятва, как культ.

И многое иной, включая Мрачные и Красные чертоги, уход за павшими и богатые погребения, надписи с деяниями, ну и, наконец, искупление.

— Не все можно исправить! Порой дороги назад уже нет. Но все можно искупить, для чего нужно сделать добрые дела в должном количестве. Поэтому всех этих людей, — обвел он их рукой, — за государственную измену я приговариваю к рудникам. Пожизненно. Чтобы тяжелым трудом в невыносимых условиях они смогли искупить хотя бы малую толику своей вины.

Осужденные замычали.

Уже не первый раз они пытались что-то вякать, но их не только хорошо связали, но и каждому еще и рот заткнули. Чтобы не мешали со своими «ценными замечаниями».

— Увести! — скомандовал Марк Аврелий.

И верные ему преторианцы с особой «нежностью» начали это выполнять. Помогая этим крайне недовольным людям пошевеливаться.

Минута.

Вторая.

И обвиняемых убрали с площади. Император же продолжил:

— Всех их имущество будет конфисковано в пользу города и Сената. Уверен, что Сенат в самые ближайшие дни сможет назначить ответственных для описи и раздела имущества.

Ценная подачка.

Вон — у всех аж лица засветились. Даже у тех, кто был родственником. Ну а что? Им всем прирастет немалым имуществом, а толпу бедных горожан просто бесплатно накормят хлебом сверх обычного. И тем радость, и этим прибыток.

Марк Аврелий, равно как и его предшественники, так не поступал. Раньше. Сейчас же император решил воспользоваться советом «этого варвара», который предлагал таким образом повязать сенаторов кровью. Косвенно, разумеется. Чтобы, если осужденных каким-то чудом освободят, вернуть им их имущество окажется чрезвычайно сложной задачей. Оно ведь поделено на всех. И никто не захочет его возвращать. Ну хорошо, кто-то уступит, но уже точно не многие. Из-за чего Берослав настаивал на разделении имущества, тех кто попал под удар, на как можно меньшие фрагменты, рассовывая их по самым темным закоулкам…

— А теперь преторианцы. — рявкнул император.

Они напряглись.

И не зря.

Большой их части он предлагал либо перевод в легионы, либо увольнение. Просто из-за того, что преторианцы за последние два века несколько раз участвовали в восстаниях против своего императора. От их рук пал Калигула, Гальба и Домициан, а Нерон лишь чудом сумел выкрутиться.

Оставались только всадники и две сводные когорты пехоты. Но отныне их можно было заполнять исключительно ветеранами из легионов в качестве награды за верную службу и боевое отличие. И более никак…

Вон как многие скисли из аристократии города.

Да и сенаторы завяли, крайне недовольные этой реформой. Матерые бойцы — ветераны в массе своей были верны императору. Просто и бесхитростно. С такими никак не договоришься…

После чего Марк Аврелий объявлял о создании ауксилии палатинов. То есть, дворцовой стражи, которую он собирался набирать из семей бедняков, ну и, разумеется, не граждан, желательно из далеких провинций. Их ожидало десять лет службы, с получением, по ее завершению, статуса гражданина, надела земли и всех прав легионеров-ветеранов.

И это тоже являлось одним из предложений князя. Он ими сыпал, как из рога изобилия. Была одна охранная структура, теперь две… конкурирующие. В идеале бы третью еще, но Марк Аврелий не стал заходить так далеко. И так ему казалось, что он крушит устои…

Верховная же жрица Исиды, стояла невдалеке с самым скромным видом и улыбалась. Загадочно так.

Да, не все прошло, как она хотела.

Да, император не стал наказывать жрецов, которые сыграли немалую роль в этой попытке переворота.

Но… дело сделано, и те идеи, которая они хотели впрыснуть в римское общество, туда попали. Да еще с какой помпой! Ну и, само собой, в такой подаче, будто бы они исконно-посконные, просто забытые из-за происков злодеев и богохульников…

* * *

Гёты и квады, отошедшие на правый берег, стали действовать довольно разумно. И перекапывать рвом с небольшим валом выход с брода. Что тут, на верхнем, что ниже по течению — в районе еще не существующего Киева.

Их можно было понять — эти два места были единственным способом им выжить. Не вообще, так как вопрос о зимовке все еще стоял очень остро. А здесь и сейчас. Прорвется где-то оборона — и все. Степняки войдут в прорыв и растерзают их в голой степи. Пусть не сразу, но безусловно.

Они бы может и смогли победить, если на пути к кочевьям не стоял Берослав. А так… это бессмыслица. Кровавый тупик, не имеющий никакого здравого решения. Отчего тысяч девять германцев встали тут насмерть.

Разделившись.

Южнее отправили тысячи три, так как быстро с той стороны могла навалиться только конница сарматов. Бессмысленная и бесполезная против даже таких малых укреплений.

А здесь…

Здесь они готовились серьезно драться.

Ожидая отражать штурмы Берослава и его заколдованной пехоты…

— Темнеет. Может, не стоит?

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского.

— Не пьет чего?

— Это такое особое вино, которое пьют по праздникам. Его еще не придумали. — равнодушно ответил Берослав.

Римлянин хлопнул пару раз глазами, переваривая услышанное.

— Если боишься, оставайся в лагере.

— Я за тебя боюсь. Давай с этими германцами поговорим?

— О чем?

— Заключим мир. Ты даже не представляешь, КАК он нужен именно им. Сколько они потеряли людей? Добрую треть, не так ли? А это не просто воины — это общинники. Они землю пашут и хлеб сеют. У каждого жена с детьми. Даже такой урон для них ужасен.

— Мы ведь для них враги.

— Если мы заключим мир, то перестанем быть врагами.

— На время. Не так ли? Сколько раз вы заключали мир с германцами. А сколько раз после этого они нарушали свои договоренности? Сменился конунг — и все.

— Если мы все погибнем, то потеряем победу, которую чудом добыли. Я ведь не верил. Мне казалось, что они нас снесут, словно щепку речной волной.

— Думаешь, что синица в руках лучше, чем журавль в небе?

— Что? — снова завис римлянин, ему было сложно порой с князем из-за его странных фраз.

— Ладно, не обращай внимание… — отмахнулся князь и пошел к отцу. Формально тот ему не подчинялся, поэтому требовалось именно договариваться. Но он не окажет. Не сейчас… наверное…

Не прошло и четверти часа, как началось «прекрасное». Корабли ауксилии снимались с якорей и уходили выше по течению. Но несильно. Туда, где река сужалась и углублялась до приемлемых размеров.

Тихо.

Впрочем, германцы это хоть и приметили, но воспринимали как отправку флота к Берграду. О том, что на него должен был напасть Сигимер, конунги гётов отлично знали. Так что, узнав об этом «исходе» даже вздохнули с облегчением…

Корабли же становились на якоря. А потом стягивались веревкой в импровизированный понтонный мост. Хлипкий и слабый. С большими пролетами. Но, когда ближе к утру все оказалось готово, войско Берослава вместе с наемниками уже осторожно «просочилось» из лагеря и было готово.

Прошли «на своих двоих».

Построились на правом берегу. И пошли в атаку. В тишине, чтобы раньше времени не спугнуть. А параллельно прямо у самого берега двинулись корабли, готовые поддержать их обстрелом. Ну и перевозя запасы всякого…

Минута.

Десятая.

Час.

Расстояние от места переправы оказалось неблизкое и пришлось «потопать». И…

— Оркестр! — рявкнул Берослав во всю мощь своих легких… в рупор. — Оркестр! Прощание славянки!

И они грянули.

Ну как?

Несколько флейт и пара барабанов попробовали изобразить что-то, подобранное по мотивам воспоминаний. На слух. Так что это выглядело скорее, как какая-то мелодия сильно по мотивам.

Впрочем, гётам и квадам хватило и этого.

Они вскочили, а спали они вповалку у костров. Увидели построенное войско неприятеля прямо вот в шаговой доступности. И… побежали. Быстро. Отчаянно. Самозабвенно.

Нет, конечно, они выставили часовых. Но возле брода, да и те всё проспали, ибо время такое было — предрассветное. Из-за чего эффект оказался особенно сочным… и вонючим… Они реально испугались. Подумали, как потом выяснилось, что колдун перенес войско своим чародейством на другой берег…

Преследовать их князь не стал.

Зачем?

Просто крикнул в рупор на гётском:

— Гатас, они твои! Мсти!

И все.

Закрепиться им дальше было не за что, да и все это войско на глазах рассыпалось на отряды и групки. Так что… не царское это дело, мусор выносить…

Часть 3