Фантастика 2025-71 — страница 328 из 330

Трасса 60

— Это же верный конец. 20 лет в жопу.

— Выбирайте выражения, Додж. Вы же знаете, как я это ненавижу.

— Ой-ей-ей. А что, это мне теперь карьеру испортит?

— Возможно, нет. Только что поступило сообщение. Вам предписано срочно явиться в Норфолк и взять под свое командование собственную лодку.

— Это не смешно.

— Совсем не смешно. Поэтому они подтвердили это дважды.

к/ф «Убрать перископ»

Глава 1

171, липень (июль), 29

— Но ты не можешь быть расом!

— Почему?

— Ты не сармат!

— Почему? — вновь невозмутимо поинтересовался Берослав.

— Это тебе у богов лучше спросить! — ответил бэг аланов, уже немало ошалевший от такой наглости.

— Разве? Ну хорошо. Кто такие сарматы?

— Ну… как? Сарматы — это сарматы. Ты голову почто нам все морочишь?

— Морочу? Я? — наигранно удивился князь. — Видимо, вы не хотите даже попытаться услышать вопрос. Спрошу иначе. Как можно сказать — перед тобой сармат или нет?

— Ну…

Участники сарда[245] прямо зависли, задумавшись. Так как этот вопрос поставил их в тупик. Ведь никогда прежде никто его не задавал. Берослав же, выдержав паузу, продолжил развивать тему.

— Вот вырос среди сарматов чужеземец. Гёт, мавр или даже какой негр из джунглей Африки. Живет по вашим обычаям, говорит на вашем языке и в поведении своем никак от вас не отличается, но вы знаете, что он чужак. Он сармат или нет.

На их лицах присутствующих отразилось сомнение, однако, ответа не прозвучало. Князь же продолжал.

— А ежели сармат уехал в Рим и живет там по римским обычаям. Он сармат? А человек из хунну? Он ведь, как и вы, кочует и рождает верхом на коне. Но кто? Чем хунну отличается от сармата? Только лишь языком? А если он выучит ваш язык и станет общаться на нем? Что вообще делает сармата сарматом?

— Все то, что ты перечислил. — произнес самый старый бэг из сираков. — Язык, обычай, образ жизни.

— Даже если этот сармат чернокожий?

— Не перегибай, — нахмурился другой бэг аланов.

— Нет, — покачал головой Берослав. — Вы ведь не знаете ответа, оттого и растерялись. Оттого и хмуритесь. А вот я — знаю.

— И откуда же ты знаешь? — с усмешкой поинтересовался тот самый «аксакал» из числа сираков.

— Я спросил богов, — максимально ровно и вежливо ответил князь, отчего лица окружающих стали еще более сложными. — Посмотрите на себя. Кто вы? — спросил Берослав. Выдержал паузу, а потом ткнул в старого бэга и произнес: — Ты воин. И ты воин, — указал он на следующего, а потом перебрал так всех. — Не козопас. Не пахарь. Не гончар. Воин. Ибо сармат лишь тот, кто готов драться, тот, кто служит богу войны — нашему небесному судье.

— По твоим словам, гёты с квадами тоже выходят сарматами. — скривился бэг сираков. — Как такое возможно?

— Так и есть. Нас всех объединяет то, что мы вышли на тропу войны. При этом мы разные. Как некогда скифы. Помните? — спросил он, заметив с мысленной ехидцей какими сложными стали их лица, хотя, казалось, что больше некуда… — Семь сотен лет тому назад скифы жили от Карпатских гор до великой степи на восходе солнца. И при этом они все были разные. Порою даже на языках разных говорили. Кто-то жил выпасом скота, кто-то земледелием, кто-то торговлей. Но все они являлись скифами. Разве нет?

Эти бэги думали.

Возразить или согласиться они не могли, так как не владели подходящей информацией. А прямо заявить о том, что они чего-то не знают, им было стыдно. Плоскость же, в которую вывел это вопрос Берослав, поставила их в тупик. Они давно уже привыкли к определенным обычаям, живя строго очерченным кругом родов и кланов, каковые по привычке относили к сарматам просто по факту кровной близости. Но и предложенная трактовка подкупала. Сильно подкупала.

Князь же ждал.

Он надавил на ту нотку в духе каждого сармата, которую тот не мог игнорировать. Да даже само их самоназвание происходило от «воин» или «воевать», то есть, переводилось примерно, как «люди войны»[246]. Хотя мало кто об этом обычно задумывался из них, принимая как должное…

Сильно затягивать, впрочем, Берослав не стал и дав им всем хорошенько переварить этот посыл, продолжил.

— Каждый из вас идет по пути служения богу войны, который небесный наш судья и отец. Я же верховный ведун его. И вы сами видели, как я выдержал борьбу с многократно превосходящим количеством неприятеля. На каждого моего воина приходилось по пятнадцать противников. Это заметно больше, чем здесь присутствует. И все на одного. И я победил. И у меня почти нет потерь.

Бэги продолжали молчать, лишь глядели исподлобья. Князь выкатил ТАКОЙ аргумент, что не пересказать. Колдовство ли это или действительно помощь богов никто не знал. Но явно что-то сверхъестественное в их понимании.

— Впрочем, это неважно. Один раз я выдвинул себя в расы. Вы отказали. Значит, на этом и порешим. Вы остаетесь один на один с гётами и квадами, а также их союзниками. Я же удаляюсь к себе. Уверен, что до ближайшего снега они прибегут ко мне просить мира.

С этими словами Берослав встал и направился к выходу.

— Ты куда? — удивился Гатас.

— Я не сармат, мне не место на этом собрании. — максимально ровным тоном ответил князь, не поворачиваясь, и вышел.

Как же они его достали.

Он, на самом деле, только что придумал эту историю с германцами. Придут или нет — неясно. Но так-то, если подумать, весьма вероятно. Все видели его силу. А германец такое ценит и уважает, тем более у них такой «короны» на голове и самомнения, как у сарматов пока нет. Так что достаточно будет намекнуть через Милу и прибегут.

Ему же в целом без разницы с кем кооперироваться. С германцами даже в чем-то попроще будет. Поставить каскад укреплений по Днепру. Прокопать в обход порогов обводные каналы. И можно гуннов ждать.

Так-то да, конечно, получить в союзники несколько орд сарматов выглядело очень соблазнительно. Подсадить их на экономическую зависимость, а потом и вообще перевести на службу. Все ж таки природная конница — дело хорошее, если ее правильно применять. Но и с германцами вариант…

— Будешь? — спросил Борята, протягивая князю пузырек.

— Что там?

— Немного вина. Нашего. Ты очень уставший. Совсем тебя измотали эти ироды. Хлебни.

Берослав было потянулся к емкости, но остановился и покачал головой.

— А может, убьем их? Смотреть на их не могу больше.

— Чтобы что?

— Я же вижу, как они на нас смотря. Мы для них не люди. Так чего их жалеть? Вот. Прибьем. А потом скажем, что так и было.

— Здесь в лагере они мои гости. — с легкой хрипотцой произнес Берослав. — А Перун ненавидит, когда нарушаются обычаи гостеприимства. Он буквально в ярость от этого приходит.

— Почему?

— Обидели его так как-то. Личное.

— Кто же мог его обидеть? Это же Перун.

— Разные вселенные бывают. Каждый творец создает себе свою. И между собой они враждуют. — после некоторой паузы ответил Берослав, подбирая подходящий ответ. — Доменные стенки. По одну сторону вакуум одной природы, по другую — другой. И, отодвигая такую стенку, одна Вселенная поглощает другую… пока ей хватает энергии.

Борята молча кивнул.

Несколько раз хлопнул глазами и больше задавать вопросы не стал.

Аборигены уже давно выработали защитную реакцию. Если Берослав переходил на какую-то совершенную тарабарщину, в которой они либо большую часть слов не понимали, либо смысл сказанного, то действовали двумя способами. Когда им было очень нужно, они начинали заваливать вопросами, вплоть до значения слов и разбирались. А если же нет — вот так моргали и кивали, закругляя тему.

От греха подальше.

Они уже давно поняли, что Берославу несложно вываливать на них едва ли не безграничный объем непонятных им сведений. Вот и спасались как могли. Ученье, конечно, свет, но все хорошо в меру…

Князь тяжело вздохнул, опознав очередного аборигена, который включил «защиту от перегрузки». И пошел к реке. Благо, что они все еще располагались в старом лагере. Да и куда дергаться-то? Здесь все уже было налажено в плане быта и удобств.

Сел там на берегу.

А потом и откинулся на спину, развалившись на траве, сняв с себя одежду по пояс, чтобы позагорать.

Довольный.

Умиротворенный. Ибо уже отдал приказ — выступать сразу, как придут римские корабли. Те, на которых они сюда добирались. Со дня на день должны были появиться…

Он хотел, чтобы на солнышке его разморит, и он немного поспал, отвлекаясь от этой «степной нервотрепки». Но нет, в голову, как назло, лез разговор с Маркусом, который произошел перед его отъездом. Тяжелый, но вполне ожидаемый…

— Тебе непременно надо поехать со мной. — сказал он тогда серьезно.

— Мне? Для чего?

— Чтобы предстать перед императором.

— Зачем?

— Как зачем? — растерялся он.

— Мне это ни к чему. Да и ему дразнить не стоит. Тем более что я не гражданин Рима.

— Гражданин.

— Брось. Мы оба понимаем, что это все игра и на самом деле ничего не значит.

— ЭТО не игра.

— Пусть так, не буду спорить. Но поводов ехать к императору я все еще не вижу.

— Ты не понимаешь, — покачал головой Маркус. — Такой человек как ты сможет поднять на невиданный уровень могущество наших легионов.

— В Fallout’е ты был сообразительнее. — покачал Берослав, глядя на него как на маленького ребенка, ляпнувшего глупость.

— Где? Что?

— Неважно. — покачал головой князь. — Сам подумай. Я — верховный ведун Перуна, которого вы называете Юпитер. Бога войны, небесного суда и справедливости. Ты же хорошо помнишь, каким я был до преображения. Скажи, разве Юпитер все это сделал для того, чтобы усилить Рим?

— Но… — как-то растерялся Маркус.

— Хотел бы усилить Рим — взял бы, например, за сына императора. Чем не вариант? Но он так не поступил.

— Ты ведь помогаешь Риму.

— Помогаю.

— И ты гражданин Рима.

— Я не просил меня делать им. Я бы помогал Риму и так.

— Но почему?

— Потому что ОН, — скосил Берослав глаза к небу, — не хочет, чтобы в течение ближайших лет пятидесяти Рим скатился к Гражданской войне, которой не будет конца и края. Вы там, на семи холмах, не понимаете, что свет клином на вас не сошелся, а стоило бы подумать. Рим уже себе не принадлежит.

— Ты странные вещи говоришь.

— Ему, — вновь поднял князь глаза к небу, — нет разницы до того, кто к какому народу относится. Он не любит хаос. Ибо хаос ослабляет нашу Вселенную и его самого. Враждебные нашим божества проказничают, вредя всячески, усиливая энтропию и увеличивая вероятности внутренних войн и масштабных потрясений. Вселенная невероятно большая и счастье, что боги приметили эти их проказы и вмешались. С моей помощью. А могли и не приметить, ибо эти отражения слабы и аккуратны.

— Мне нужно подумать над твоими словами. Они не укладываются в голову.

— В твоих… нет, в ваших интересах начать укладывать такие вещи в голову. Отражения богов Хаоса все сильнее и сильнее затягивают вас в саморазрушение, разрушая вас через гордыню.

— Ехать в Рим тебе Он не разрешает? — также подняв глаза к небу, спросил торговец.

— У меня другие дела есть.

— Там ты сможешь добить невероятных высот.

— Я не тщеславен. — улыбнулся Берослав. — И я именно в этих краях оказался не случайно.

Маркус не унимался и довольно долго прощупывал интересы Берослава. Пытаясь подспудно понять, чем его можно соблазнить. Наблюдать за этим было забавно и страшно одновременно.

— Берослав, — произнес Добрыня, прерывая воспоминания. — Идут.

— Кто?

— Гатас и другие.

— Вот ведь гадство, — проворчал князь и неохотно встал.

Одеваться, впрочем, не стал.

Он уже хорошо подметил, как на местных действует нормально подкаченный торс. Ему, конечно, было далеко до бодибилдеров XXI века. Да и даже на ранние номинации «Мистер Олимпия» не тянул. Но свыше пяти лет регулярных и грамотных тренировок сделали свое дело — он выглядел намного крепче, чем античные статуи Геркулеса.

Простые же люди, даже очень крепкие от природы, но не уделявшие столько времени и сил на свое физическое развитие, выглядели на контрасте с ним чрезвычайно бледно.

Этим князь и воспользовался.

Вот как лица у подходящих степняков перекосило.

— Зачем вы меня потревожили? Разве не видите? Я принимаю солнечные ванны.

— Что сие?

— Солнечные лучи полезны для здоровья, если не увлекаться. Под их воздействие вырабатывается витамины группы Д.

Сказал и улыбнулся.

Вон как их глазки остекленели, силясь понять, что такое витамины вообще и зачем они нужны.

— Ну? Говорите кратко, не утомляйте меня, зачем появились?

— Сард не пришел к единому мнению, — осторожно произнес Гатас.

— Еще бы он к нему пришел, — улыбнулся князь.

— Я и мои люди остаются верны своей клятве.

— А что остальные?

— Они хотят подумать. Ты смутил их своими речами и своими победами…

Глава 2

171, липень (июль), 30

Корабли шли против течения, уходя вверх по Днепру. Медленно. Очень медленно. А порой и вообще не двигаясь из-за слабого ветра.

Было скучно.

Нудно.

И уныло…

Берослав уходил со своим войском на север, оставляя наемников у верхнего брода. Им оплатили службу в течение пяти лет. Всем. Поэтому он решил воспользоваться моментом, чтобы закрепиться в предполье степи…

— Ты сильно провоцируешь роксоланов. — хмуро произнес Добрыня, когда князь поставил перед ним эту задачу.

— Напротив.

— Для них — это — вызов.

— Теперь, когда гроза миновала, аланы и сираки уйдут домой. Ведь так?

— Мыслю, что да.

— Поэтому роксоланы и остатки языгов окажутся один на один с гётами и квадами. Да, я их разбил. Да, у них ОЧЕНЬ тяжелая ситуация. Но… я не думаю, что их стоит недооценивать. Они все еще сильны.

— Они сдохнут с голоду до весны.

— Если бы. — покачал головой Берослав. — Маркус говорил, что они продадут в рабство тех женщин и детей, которых не смогут прокормить. И выручат за них еду. И ромеи никак не смогут этому воспрепятствовать из-за массы способов это сделать. Например, даки вполне выступят посредниками или даже сами алчные ромейские купцы соблазнятся большими прибылями.

— Ты это серьезно?

— Со слов Маркуса они уже так делали несколько раз. Сам он не принимал участия, но слышал и вполне доверяет этим словам. Они, порой, про нас выдумывают всякое. Но Валамир тоже о таком слышал. Это воспринимается как жертва богам за ради спасения людей. С каждого рода выставляются такие сироты и продаются. Их провожают с почестями и почитают как героев, пожертвовавших собой ради выживания родичей. И с его слов так не только в рабство продают. Могут и богу какому отправить, перерезав горло и утопив в болоте. Мило?

— Ты, я вижу, веселишься… Впрочем, неважно. Значит, ты мыслишь, гёты и квады не вымрут к весне?

— Нет. Не вымрут. А у роксоланов и языгов из дружин только отряд Гатаса. Все остальные… ну… Ничто, в сущности. Ни опыта, ни оружия с бронями. Даже коней хороший пока на всех нет. Это значит, что германцы могут вернуться и навалять степнякам. Пусть и не сразу.

— Ну… — задумался Добрыня. — Да, это действительно выглядит опасно.

— Поэтому мои люди, что тут ставят крепость, пусть даже слабую и малую — бесценный подарок для наших степных гордецов. Мы ведь перекроем верхний брод. И сможем его держать даже этим отрядом в пару сотен человек. Если все по уму сделаем. Сами же, при необходимости, спустимся ниже и перекроем нижний брод. А силы Тавриды и Боспора закроют брод в низовьях Днепра. И все. Река на замке.

— Летом.

— Летом, — нехотя согласился Берослав. — Но у них нет внятного обоза. Ты сам видел: все что могли тащили вьюками и лодками. Это значит, что зимой они, даже если и совершат набег через реку, то вряд ли смогут закрепить свой успех. Да и невеликим множеством пойдут, так как иначе не прокормиться.

— Так-то да… интересно получается. Особенно если позже выйдет перекрыть такой же крепостью нижний брод. Но когда сарматы окрепнут… они ведь захотят получить контроль над этими крепостями.

— А смогут? — оскалился Берослав.

— Будешь с ними воевать? — с надеждой в голосе спросил Добрыня.

— Нет. Они не придут на эту войну. — покачал головой князь. — Да и Гатас уже вкусил выгоду от союза. А эти земли прямо связаны с его ордой. Для них эти крепости станут отрадой.

— Ой ли?

— Через них люди Гатаса станут ходить в набеги на гётов с квадами. Отрезая ответные удары с их стороны. Не полностью. Нет. Летом речные вылазки германцы станут делать постоянно, но массовые вторжения и страшные разорения вряд ли смогут предпринять…

Добрыню, конечно, это не успокоило.

Просто он согласился с разумностью задуманного князем. Но все равно чрезвычайно переживал. Видимо, сказывался личный опыт и та резня, которую устроили его родичам роксоланы.

Но это было неважно.

Скорее даже хорошо, так как подкупить его степняки едва ли смогут. Просто в силу того, что он их ненавидел…

Сам же Берослав мыслил шире и масштабнее.

Он хотел развить тему с наймом через родственников сирийских лучников и балеарских пращников. Ну… быть может, и еще кого. С тем чтобы развернуть три крепости. Две на ключевых бродах, а последнюю — у слияния реки Сож с Днепром.

Для начала.

Перекрывая подступы к своим союзным кланам с юга. Ну и, заодно, готовясь для последующего рывка к порогам. Чтобы уже их оседлать и защитить. За это время он надеялся обеспечить тылы и подготовить людей, ну и порешать с германцами, хотя бы с их частью. Ну и славяне по Припяти напрашивались на вовлечение в союз кланов. Возможно, что и с переселением. В конце концов, новые методы сельского хозяйства позволяли селиться намного плотнее. То есть, открывали возможности для консолидации всех славян вдоль этого речного пути. И не только их…

— За нами следят, — тихо, но вполне отчетливо произнес Валамир, вырывая князя из размышлений.

— Гёты?

— Или квады, но скорее гёты.

— Видел их?

— Мельком. В этот раз они делают все правильно. На лошадях передвигаются, скрытые от глаз, а поглядеть выходят пешком.

— Засаду готовят?

— После того, что случилось? — нервно усмехнулся Валамир. — Они и таятся как могут, только из-за того, что испугались.

— Серьезно? Испугались? — хохотнул Берослав.

— Да. Я только сейчас понял — они раньше на виду держались, чтобы показать, насколько ты в их глазах ничтожен. Сейчас бояться отчаянно. Я бы тоже боялся. Ты же могущественный колдун.

— Хм… занятно.

Берослав чуть подумал, в упор разглядывая родича Милы, постукивая при этом по борту корабля. Почесал затылок. После чего усмехнулся и взял у стоящего рядом дежурного жестяной рупор. И начал рассказывать адаптацию мохнатого анекдота на ломанном языке гётов:

— Попали как-то на необитаемый остров славянин, германец и ромеец. Поймали каким-то чудом золотую рыбку. И молвила она: я исполню по три желания каждому…

Наблюдатели все прекрасно слышали, но виду не подавали. И лишь на фразе «бочку пива и всех обратно» кто-то сдавленно хохотнул в кустах ивы на берегу. Ну и Валамир прыснул.

Дело пошло.

Принесли второй рупор. И князь с дальним родичем стали работать дуэтом. Берослав говорил фразу на местном языке, а Валамир следом на языке гётов. Как итог, анекдоте на третьем, в кустах уже послышалось громкое ржание. А вечером, на привале, эти разведчики даже вышли к костру — поговорить.

— Садитесь к огню, — пригласил двух гётов князь.

Они охотно согласились. В варварском мире запада Евразии не было в обычае нападать или как-то вредит тем, кого приглашаешь разделить трапезу. Не только у славян, но и у германцев.

— Чего ваши конунги на меня взъелись? — спросил он, протягивая им жареное мясо.

— Узнали мы, что из-за тебя ромейцы смогли квадов да маркоманов разбить. А потом твоими происками языги прошли по землям квадов и разорили их. Теперь же мыслишь нас извести под корень.

— И от кого вы это слышали?

— Этого я тебе сказать не могу.

— У моих друзей среди ромеев хватает влиятельных врагов. Видимо, они и болтают эти глупости. Больше некому. Другим тако соврать фантазии не хватит.

— Скажешь, это не ты делал?

— А зачем? — улыбнулся Берослав. — Что мне это дало бы полезного?

Его собеседник задумался. Князь меж тем продолжил:

— Не спеши. Хорошо подумай и ответь на вопрос: кому было все это выгодно? Кто получил наибольшую пользу от всех тех ужасных дел, которые вы приписываете мне?

— Но ты с нами дрался.

— И буду драться, так как вы шли рушить мою торговлю. Разве вы не ее хотели прервать?

— Это торговля Римом сама по себе все объясняет.

— Разве? — улыбнулся Берослав. — Ты сам когда-нибудь торговал?

— Случалось.

— С ромееми вел дела?

— Пару раз продавал им рабов после набега.

— И как тебе служится Великому Риму?

— Я ЕМУ НЕ СЛУЖУ! — несколько нервно вскинулся этот германец.

— А с чего ты взял, что я служу?

— Они даровали тебе гражданство.

— Как будто я его просил, — фыркнул князь. — Ты можешь лицезреть меня перед собой. Здесь. В лесах. Хотя меня много раз звали уехать в земли Империи. Но я отказался.

— И почему же?

— Потому я служу не ромеям, а тем людям, которые доверились мне. Прежде всего союзным кланам славян и балтов. И действую к их пущей выгоде. Отчего и торгую с ромеями. Полагаю, что никто не сможет утверждать, будто торг с ними — пустое. Не так ли?

— Нет, не пустое.

— Вот видишь. — улыбнулся князь. — Вас просто обманули. И вы за свою доверчивость заплатили кровью. Родная кровь, полагаю? Кто-то из ваших, вернувшихся из Рима?

— Я тебе не говорил, кто нам про тебя рассказывал. И не говорю.

— Это слишком очевидно. Природным ромеям вы не поверите. А вот своим, что по какой-то причине вернулись к вам — вполне.

— Мы и сами много видели… — попытался неуверенно возразить этот гёт.

— Что же вы видели?

— Рас роксоланов принял под свою руку языгов, чтобы их защитить. Сего не произошло бы без твоего слова.

— Серьезно? — хохотнул князь. — Сарматы покамест меня даже за равного не держат. Полагаешь, что слово того, кого они видят лишь неудобной добычей для работорговли, имеет для них вес?

— Гатас тебе присягнул.

— Гатас юн, он мой родич и у него достаточно умная мама. Она сразу поняла, с кем ему будет лучше. Вот и настроила правильно. Остальные же… — князь махнул рукой…

Гёт же не унимался.

Но раз за разом, круг за кругом выходило все на крайне раздражающий его вариант. В словесной баталии не получалось нащупать ни выгоды для князя, ни возможности. В особенности то, как бы Берослав влиял на языгов или Марка Аврелия. Волей-неволей собеседник, который явно был каким-то конунгом, пришел к согласию со словами князя.

Нехотя и с трудом.

Проявляя изрядное упорство в сопротивлении.

Но уступил. Чувствуя себя при этом крайне раздраженно из-за появившегося ощущение стыда и собственной глупости. Ведь все то, что произнес князь, было и так очевидно им всем. Только игнорировалось в угоду удобной и привычной мысли…

— Если все так, как ты говоришь, то нам нет смысла воевать. — наконец произнес гость.

— Так и есть.

— Быть можем мы можем примириться?

— Можем. Почему нет? Но с моей стороны есть два условия. Первое — тот человек, который моего посланника обворовал, пытал, а потом продал в рабство, должен быть наказан. А его дочь, что обещана моему родичу: Валамиру, пойдет за него с богатым приданным.

— И как же ты хочешь, чтобы его наказали?

— Он нарушил святое правило гостеприимства. Само по себе это повинно смерти. Однако из-за его поведения сорвались наши переговоры, а я пытался предотвратить ту бойню у брода. Так что, этот человек повинен в гибели всех тех, кто сложил голову в той бойне. Поэтому я полагаю предать его кровавому орлу.

— Это казнь такая?

— Да.

— Никогда не слышал о такой.

— Приговоренному перебивают ребра у позвоночника топором. Аккуратно. Потом подрезают ножом мышцы необходимые. И далее вывернув ребра наружу, оставляют подыхать. А чтобы от боли сразу не умер, накачивают хмельным до крайности.

— Суровая казнь. — нахмурился и даже немного побледнев, произнес собеседник. Видимо, представил. — И почему именно она?

— Потому что именно так надо казнить тех, кто совершил нападение на посланников. Законы гостеприимства священны и обязательны для всех. Особенно если речь не о случайном путнике, а о посланнике.

— Я передам твои слова.

После чего оба гостя покинули Берослава, растворившись во тьме. Князь же отправился спать.

Дело было сделано.

Наживка заброшена, оставалось подождать поклевки…

Глава 3

171, серпень (август), 2

— Новое нападение, — произнес зять Берослава входя.

Такой взвинченный и возбужденный.

Видимо, еще не остыл. Не физически, нет. Для этого времени вполне должно было хватить. Психологически.

— Кто? — спросил его отец вставая. — Удалось взять кого-нибудь в плен?

— В этот раз — да. Но… — он покачал головой.

— Ничего не сказал?

— Умер.

— Что⁈ Как ты это допустил⁈

— Глупо вышло. Мы думали он без сознания. А он, улучив момент, на нож бросился. И мы не сумели ничего сделать — он вену себе распорол.

— Проклятье! Простые наемники, разумеется, ничего не знаю.

— Мало… очень мало. Хотя кое-что нам удалось выяснить. — произнес сын и подойдя к столику, взял кувшин с холодной водой и налив себе в кубок, жадно выпил. Летом в Египте она была чрезвычайной редкостью и признаком богатства, как и лед, в котором этот кувшин стоял.

— Не молчи! Это они⁈

— Да. Почти наверняка. — кивнул сын.

— Не простили, значит, нам.

— Отец, а ты сам бы простил?

Мужчина ничего не ответил.

Просто задумчиво уставился в окно, за которым виднелся дивный сад, услаждающий взор своим буйством зелени и цветов…

Когда-то давно его семья, среди прочих, поступила очень здраво[247]. Сразу после окончания первой Пунической войны, прикинув что к чему, они нашли нуждающийся в деньгах захудалый и почти что вымерший род патрициев. И влились в него через усыновление. Что позволило им перейти из категории врагов Рима во вполне приличных граждан с хорошей родословной и положением. Сохранив при этом корабли, связи и привычный образ ведения дел.

Да, не все в Карфагене вовремя сообразили и не каждый смог перешагнуть через себя, но львиная доля карфагенской торговой аристократии успела улизнуть из-под удара. Из-за чего уже во второй Пунической войне Риму оказалось не в пример легче, а в третьей он вообще дрался с бледной тенью былого противника, добивая там самых упрямых и непримиримых.

Впрочем, это слияние Сциллы и Харибды происходило не из-под палки, а по любви. Вчерашние карфагенские торговцы обрели мощное силовое прикрытие, а Рим — могущественный торговый флот и, что еще важнее, толковых торговцев — самых лучших в этой части света. И уже век спустя Средиземноморье «взорвалось» необычным ростом перевозок всевозможных товаров[248].

Жизнь же кипела и бурлила.

Кто-то поднимался, кто-то прогорал. Но в целом старая карфагенская аристократия вполне уютно чувствовала себя в новом доме.

Старые рода чем занимались? Правильно. Держали земельные владения. Что даже близко не могло дать таких доходов, как торговля. А деньги — это власть. Во всяком случае на длинных дистанциях. Вот новая торговая элита и оттесняла старые рода патрициев и плебеев, укрепляясь и набирая все больше и больше влияния.

Более того — именно эти ребята выступали главным двигателем внешней экспансии Рима, войдя в смычку с нарождающейся военной аристократией. То есть, обеспечили фазовый переход к империи.

Собственно, с Iвека до н.э. до III века н.э. бесконечная череда внутренних вооруженных конфликтов в Римской империи являлись «разборками» между старой земельной аристократией и торгово-промышленной[249] элитой. В ходе которой народилась и сформировалась третья сила — военная аристократия, которая и вышла победителем к концу III века. В первую очередь из-за того, что период торгового благоденствия закончился тяжелейшим кризисом ликвидности. А это, в свою очередь, привело к повсеместному переходу региональных администраций, опиравшиеся на локальные интересы местной земельной аристократии.

И началось по новой.

Только уже земельная аристократия теперь боролась с военной. Да так до самого последнего вздоха Римской империи в этом угаре и прожили. Буквально уничтожив себя самостоятельно. Что и не удивительно — ведь земельная аристократия стремилась ослабить армию и ее влияние. А это, в свою очередь, вело к ослаблению державы и разорению земельной аристократии. Ну и так по кругу. Отчего со стороны это все напоминало политическую психиатрию самого отчаянного вида…

Но то — дело будущего.

Сейчас же безраздельно доминировала торговая аристократия, которую пыталась потеснить земельная. Вяло. Так как ресурсов ей не хватало. Военная же только-только наклевывалась, выделяясь из обедневшей земельной. И тут, в этой, в общем-то, идиллической ситуации, один из крупных родов торговой аристократии начинает играть свою игру…

Поначалу никто и не понял, что произошло.

А потом внезапно оказалась крайне неудобная ситуация. При которой вокруг крупного торгового рода создался конгломерат из близких партнеров. Включающий, о ужас, даже несколько старых родов, которые традиционно занимали всякие должности в армии, но прежде не имевшие никаких финансовых тылов.

Хуже того — в руках этой новой властной группировки сосредоточилась вкусная торговля с «лесным чародеем» и банк, печатавший бумажные деньги. Да еще под «крышей» самого императора.

Как несложно догадаться — старые партнеры испугались.

И начали гадить.

Сначала-то они просто пытались «порешать» с торговым путем, который попал не в те руки. А теперь и вообще — перешли к имитации разбойных нападений…

— Отец, нужно что-то делать. Это нельзя оставлять без ответа. Ты же понимаешь, что это проверка?

— Ты хочешь развязать открытую войну? — с легкой хрипотцой поинтересовался глава рода.

— Они ее уже начали.

— Пока они бьют по банку. Если же начнется настоящая война мы все в крови умоемся. Ты этого хочешь?

Все промолчали.

Было видно, что муж Любавы хочет ответить как-то грубо или дерзко, но сдерживается. Да и остальные. Все же сказывалось воспитание и здравомыслие.

Тишина затягивалась.

И тут голос подала сестра Берослава:

— Ведуны. — произнесла она по-славянски.

— Что? — не понял свекор.

— Ведуны. Ну… у вас их зовут уабами. Можно обратиться за помощью небес. Не так давно я разговаривала с верховной жрицей Исиды. Она очень интересовалась моим братом.

— А она им интересовалась? — удивился муж. — Почему ты мне не рассказывала?

— Я постоянно хожу в храм Исиды, которую со слов брата почитаю как Зарю. В тот раз меня отвели в сторонку, пригласив для беседы. Она сказала, чтобы я не смущала вас ее интересом.

— Но ты нарушила слово. — хмуро произнесла свекровь.

— Я его не давала. Она просто попросила не говорить, дабы вас не тревожить. Сейчас же все выглядит опасно, и я решила рассказать. Или я не права и нужно было дальше молчать?

— Ты все верно сделала, — произнес глава рода, жестом заткнув свою жену. А то она явно хотела как-то позлобствовать, судя по выражению лица. — Верховная жрица Исиды — это очень серьезно. И ее интерес не просто так. Если столь занятой человек… хм…

— Ты хочешь привлечь эту… — попыталась воскликнуть свекровь, но оборвалась, встретившись с мужем взглядом.

— Эту? — улыбнулся глава рода. — Ты все не можешь простить ей?

— И никогда не прощу!

— А стоило бы. Потому что наша девочка права. Исида — это то, что нам нужно.

— И ее брата нужно вытаскивать сюда. Засиделся он в лесах. — добавил сын и наследник.

— Он же дикарь! — вновь воскликнула свекровь.

Любава же засмеялась.

Нервно.

Почти истерично.

— Что с ней?

— Мама, — произнес муж Любавы, покачав головой, — ты порой удивляешь даже меня. Никакого чувства самосохранения. Как ляпнешь…

— А что я сказала? Он же дикарь!

— Да… — покачал головой глава рода. — Когда он навестит нас, очень прошу тебя — помалкивай.

— А то что?

— А то ты будешь тяжело хворать до конца визита и более не выйдешь к нему. Приедет навсегда — до самой смерти в своих покоях и просидишь.

Свекровь поменялась в лице и хотела было уже что-то высказать, но переполнявшие ее чувства путали сознание. Поэтому она ничего не могла сформулировать внятное.

И тут вклинилась Любава.

— Не ругайтесь. Он не поедет.

— Почему?

— Отец так говорил. Его ведь уже давно пытаются вытащить из его любимых лесов. Но Берослав старательно этого избегает. По неведомой нам причине.

Повисла непродолжительная тишина. После чего свекровь вновь открыла рот, но тут послышались громкие, быстро приближающиеся шаги.

Полминуты.

И в этот зал вошел младший брат главы рода со свитком в руке.

— Ты задержался. — язвительным тоном заметила матрона.

— Срочные новости. — проигнорировав ее, произнес вошедший, обращаясь к главе рода. — Берослав разбил гётов и квадов на берегах Борисфена, имея одного воина против пятнадцати.

— Ох! — прокатилось по помещению.

— И как же он это сделал? — почти с издевкой в голосе спросила матрона.

— Измотал в обороне хорошо укрепленного лагеря, а потом, использовав знаменитый прием Александра Македонского, обратил толпу германцев в бегство.

— Как возвышенно! Ох! — язвительно заметила свекровь. — А что за прием?

— Ударил своей пехотой в лоб, а подошедшее подкрепление из горстки сарматов применив, для захода в тыл. Этого хватило ему так же, как и Александру Македонскому при Гавгамеллах.

— У него были сарисофоры? — спросил молчавший до того двоюродный дядя, седой уже как лунь и дряхлый, но со светлым, ясным взглядом.

— Нет. Он применил сочетание гоплитов при поддержке многочисленных стрелках. Также Берослав активно использовал скорпионы и онагры, наделав для них особые снаряды.

— Варвар? — едким тоном, из которого практически капал яд, поинтересовался глава рода у супруги.

— Он сам командовал? — нервно поинтересовалась она.

— Да. Он же и готовил своих людей, а также придумал новый вид укрепленного лагеря. Кроме того, Берослав и часть сармат приручил, оснастив их по-новому. Отчего каждый из его всадников в атаке стоили трех.

— Мда… — покачал головой племянник, который имел опыт военной службы в минувшей Парфянской войны. Небольшой, но достаточный, чтобы осознать только что услышанное. — Марк Аврелий его так просто не оставит.

— А ты, — указал на супругу глава рода, — начинай относиться к нему с уважением. После таких побед либо погибают, либо идут очень высоко…

* * *

— Как же тебя угораздило? — произнес вместо приветствия Берослав входя.

Рудомир открыл глаза и чуть виновато посмотрел на князя.

— Почему ты броню не надел? — уточнил свой вопрос Берослав. — Она ведь у тебя имелась. Что же ты? Такой осторожный и аккуратный, а тут…

— Мы думали, что они все напились до беспамятства. — вяло прошептал он.

— А пили не все?

— Пили все… германцы не смогли устоять перед таким соблазном. Просто некоторые из них почему-то не падали. Блуждали по городу как неживые. Глаза — что стекло и боли не чувствуют. Мы в них пилум, а они…

— Понятно, — покивал князь, но явно с недовольством и притушенным раздражением.

— Двух потеряли убитыми. Еще семеро ранены, но вроде выберутся. Ну и я… — вяло махнул он рукой.

— Дарья сказала, что надежда есть.

— Зря ты так думаешь. Я чувствую приближающуюся смерть. Видимо, небесный судья наш не простил мне моей глупости и слабости. — отведя взгляд, произнес Рудомир.

— О чем ты говоришь?

— Я надеялся на то, что ты умрешь в этом походе и помогал гётам. Они ведь присылали своих людей, чтобы понять — с кем им придется иметь дело. Кроме того, именно я помог скрыться тому мерзавцу, который пытался тебя убить.

— Но зачем⁈ — ахнул князь.

— Боялся… — прошептал Рудомир. — Просто боялся, что ты пришел на погибель нашу. Как же я ошибался… Прости… прости меня, если можешь.

Берослав с брезгливо перекошенным лицом встал.

Отвернулся и не прощаясь вышел.

Ему было тошно и мерзко на душе. Он так старался… столько делал для них всех. А тут такое отношение. Это ведь не плюнули в душу. Нет. Это просто сгрузили туда целую фуру навоза…

Глава 4

171, серпень (август), 7

— Вот уроды! Целый год насмарку! — качал головой Берослав, вышагивая вдоль поля.

Спутники князя молчали.

Оно и понятно — чего тут еще добавишь?

Гёты не разоряли целенаправленно посадки, но бегали по ним без оглядки и немало им навредили. Даже лошадей пускали, пытаясь перехватить отряды, которые имитировали уход из города. Да и вообще — вели себя весьма глупо.

Почему Берослав так думал?

Так, до целенаправленного уничтожения посевов они не дошли, значит, мыслили — победят. И если бы это случилось — посевы им самим бы и достались. И урожай. Зачем же тогда это все изводить?

— Гамадрилы… как есть гамадрилы. — бурчал он.

Спутники же мотали на ус новое и ужасно интересное матерное слово. А его восприняли именно так, в значение близком к глупым вандалам или даже малолетним… хм… экоактивистам, у которых украли детство.

Впрочем, что сделано, то сделано.

В городе, конечно, запасов в достатке. И римляне обещали привезти еще. Но дело паршивое — взять и изгадить работу по запуску многопольного севооборота…

— Нужно выше по Оршице крепость ставить. — продолжая вышагивать вдоль поля, произнес Берослав. — А может и не одну. Чтобы вот так не набегали, мерзавцы. А то еще возьмут в привычку такую дурь.

— Рудомир слег. — тяжело вздохнув, сказал Вернидуб. — Он бы этим и занялся. Вон как с Берградом помог.

Князя же от упоминания «рыжего», аж перекосило.

Тогда, в день признания, ему потребовалось долгих полчаса, чтобы совладать с эмоциями. Взять себя в руки. Вернуться. И допросить его.

Игнорировать такое ведь было решительно невозможно.

Считай, сподвижник замыслил пакость и едва не претворил ее в жизнь. И Берослава крайне интересовало: кто еще был в это все вовлечен и каким образом. Но, сколько он не допрашивал рыжего ведуна, сколько ни пытался поймать его перекрестными вопросами, сеть никак не вскрывалась.

Увы.

А может, и к лучшему. Потому как один инициативный дурень всяко благостнее, чем толпа врагов, собранная в организованную структуру. Хотя мало-мало наметки все равно проступили.

Не сети.

Нет.

Просто… дураков, то есть, людей, которые охотно помогали рыжему в сомнительных делах. Но самое вкусное — это… хм… так-то вроде информаторы, но судя по тому, что они говорили — дезинформаторы. Рудомира, как неформального лидера местных ведунов кто-то целенаправленно вводил в заблуждение. По злому умыслу или дури природной — поди разбери.

Тот еще клубок получался.

Из чего князь мог сделать вывод — кому-то он оказался поперек горла. И этот кто-то достаточно влиятелен, чтобы и гётам в уши правильно «нассать», и несколько агентов языкатых прислать к славянам, и кельтов сорвать с их спокойного места на Дунае, и…

А может, это все совпадения?

И такое возможно. Но уж больно их много. Слишком много. Из-за чего Берослав даже невольно стал думать о другом госте, прибывшем из будущего, который с ним борется.

Глупости, конечно.

Но такой интерес к его персоне иным объяснить получалось плохо. Особенно на второй год. Нет, конечно, это все вполне реально, но только если допустить, что властные группировки здесь, во II веке, держат руку на пульсе, отслеживая все, что происходит в зоне их интересов. И та новость с сахаром и индийским железом стала для них триггером, на который кто-то из них и отреагировал.

Возможно?

Вполне.

Впрочем, Берославу было проще поверить в рептилоидов, чем в адекватность людей из руководства властных группировок. Слишком уж он привык к тому, что там, в XXI веке, они жили в виртуальных мирах, отрезанные от реальной жизни и простых людей чуть более, чем полностью. Из-за чего реагировали медленно, вяло и нередко в довольно странном ключе. Во всяком случае там, в той жизни, ему именно так и казалось.

Но это ладно.

Настоящей бедой стало то, что «мухомор» пошел на поправку. И князь не знал, что с ним теперь делать.

Казнить?

По-хорошему — да.

Но Рудомир признавался приватно и уже умирая, как он считал. Больше никто об этом не знал. Сейчас же было решительно непонятно, повторит ли «мухомор» свои слова публично или нет. Иных же доказательств, кроме его слов, у Берослава не имелось.

В теории, конечно, его можно вызвать в круг и убить, но это, без всяких сомнений, даст резко-негативный политический эффект. В глазах окружающих этот рыжий ведун выглядел героем, пострадавшим во время обороны города. Так что его оставалось только тихо отравить. Что вряд ли имело бы хоть какой-то педагогический эффект.

Оставлять в живых?

Можно.

Но как ему доверять? Он же как-то крутил за спиной Берослава вон сколько времени дурные дела. Хотя, с другой стороны, «мухомор» все искренне рассказал. Более того, князь отчетливо видел этот взгляд. Жутковатый. Он уже встречал его там, в XXI веке. Так только фанатики и могли смотреть…

Берослав подошел к берегу Днепра и остановился.

Здесь строили ангар.

Вот как он приехал, так и заложили, начав работы без промедлений.

Здание возводить решили сразу большое и крепкое. Достаточное для того, чтобы зимой и в ненастье в нем вести судостроительные работы. В текущем масштабе, разумеется.

Сорок метров длины при ширине в восемь и полутораметровой осадке — это уже под четыреста тонн водоизмещения при достаточно полных обводах. А для этих лет такой корабль вполне представителен.

Князь же начал возводить «колбасу» ангара аж в полсотни метров длиной и шириной в двадцать. Планируя под двускатной крышей разместить мощные балки для ручных лебедок и прочего попутного оборудования.

Конструктивно же это строящееся здание представляло собой вариант базилики. То есть, кроме центральной галереи со стапелями слева и справа к нему должны будут примыкать подсобные помещения для выполнения вспомогательных работ. Ради чего князь отвлек строителей, что трудились на возведении храма — той самой септы. Полноценные стены из плинфы делать не стали — долго это и дорого, да и не нужно. Из нее выкладывали только несущие колонны, на которые должны были опереться балки перекрытий и крыша. Все остальное заполнялось землебитной массой…

На самом деле в кораблестроении Берослав разбирался не сильно. Просто лучше, чем аборигены из-за принципиально более глубоких и широких знаний в области физики, ну и массы технических решений, которые хранила его память. Казалось бы, там ничего интересного не наблюдалось, но на деле все было не так.

Например, его катамаран, доведенный до ума, уже доминировал в бассейне Днепра. Быстрые. С высокими мачтами, несущими бермудские паруса, поворотными швертами да рулями с румпелями. Таких уже за сотню бегало по местным рекам.

Следом шли широкие плоскодонные лодки с тупым скошенным носом. Этакие «десантные боты» на минималках, на которых медленно возили тяжелые грузы. Пока довольно маленькие, но в задумках уже были и большие — с развитыми парусами и теми самыми поворотными швертами, благодаря которым появлялась возможность поставить и мачты выше, и паруса больше.

Ну и, наконец, английские нэрроуботы. Плоскодонные «карандаши» для узких и дешевых каналов. Их черед пока еще не пришел: первые три штуки пока лишь опробовались. Но лиха беда начало.

Впрочем, это только то, что было реализовано.

Так-то набросков и заметок у князя за эти годы скопилось море. И недавнее путешествие на римском торговом корабле привело Берослава к мысли: пора, пора все это реализовывать. Во всяком случае, попробовать.

Провалится?

И ладно. Может себе позволить.

А если нет, то получит еще один ценный товар для неэквивалентного обмена. Ускоряя развитие нужного ему региона…

— Так что с крепостью? — оторвал его Вернидуб от мыслей кораблестроительных.

— А? — словно очнулся князь.

— Ты сказал, что по Оршице надо ставить крепость. Выше по течению.

— Да, надо. В прямой видимости ставить. А потом, за ней — еще и еще.

— Не слишком ли много?

— А там большие крепости и не надо, сколько башни. Круглые такие, высокие, из плинфы… — начал рассказывать князь.

Первый ярус он предлагал забить землебитной массой под кирпичной облицовкой. Остальные сделать обитаемыми. На четвертом поставить боевую галерею круговую с крышей шатровой поверх.

— И как входить туда, коли ты все снизу хочешь землей забить? — почесал затылок Борята, что сопровождал князя вместе с Вернидубом.

— Дверцу сделать на самом верху — в той самой галереи, и скидывать из нее веревочную лестницу. По ней и подниматься. Через это окно все и грузить с помощью выдвижной балки с лебедкой.

— Да как так-то? — удивился Борята.

— А вот так. Если нет двери, то ее и не выбить. — улыбнулся князь. — В подобную башню можно сажать даже и двух-трех защитников. Они уже справятся и не дадут ее взять.

— Двух-трех? Если толпа в несколько сотен сунется, и как им быть? Что они сумеют отбить?

— Прежде всего они сумеют предупредить. Взять такую башню простым образом едва ли возможно. Сами же они вполне смогут загодя приметить подход врага и сообщить о нем. Ну и потом — наблюдать за его передвижением, передавая нам каждый шаг неприятеля.

— И все?

— А это уже немало. Да и постреливать они могут. Из-за чего к такой башне будет небезопасно подходить. Хм. И нужно их не очень много. От нас до самой Двины таких башен надо всего четыре штуки.

— А воду им откуда в них брать? Через дверцу грузить? — поинтересовался Вернидуб.

— Нижний ярус можно не наглухо землей забивать. Оставив место под колодец. И там же, ежели что, разместить тайный ход, чтобы при нужде великой покинуть башню. Прямо из шахты колодца, уходя дырой подземной куда-нибудь шагов на сотню в сторону леса. Через ту дыру и вентиляцию наладить на случай, если башню хворостом обложат, пытаясь дымом выкурить.

— Дело выходит, — покивал Вернидуб. — Вот Рудомир оправиться от ран и займется. Полагаю, это ему будет даже в радость. Он вообще испытывал особую страсть к строительству.

Берослав от очередного упоминания «мухомора» невольно поморщился.

— А почто ты кривишься? Али он не справится?

— Ранили его очень не вовремя, вот и кривлюсь…

— Это да… — снова покивал седой ведун, поглядывая на князя с каким-то хитрым прищуром. — Ты больше ничего не хочешь мне сказать?

— Нет.

Вернидуб кивнул с таким видом, будто бы знал.

Все знал.

И не только он. Оставалось понять, отчего ему не сказали. Хотя все это выглядит как какая-то очередная проверка непонятно на что…

* * *

Маркус стоял словно парализованный перед высоким советом, что собрался его послушать. Так-то ему шепнули, будто заведут к императору для приватного отчета. Трепетно, но терпимо. Тут же… когда он вошел, едва сдержал дрожь в ногах.

В центре сидел Марк Аврелий собственной персоной. По правую руку от него: цезарь и наследник цезаря, который ныне командовал всеми обновленными преторианцами. По левую же размещалась верховная жрица Исиды, верховный жрец Сераписа и еще с десяток очень влиятельных людей самого разного толка. Так что, в сущности, перед бывшим опционом находилась вся империя, если ее можно было бы воплотить в персонах…

— Что же ты молчишь? — улыбнувшись, спросил весьма благожелательным тоном Марк Аврелий. — Говорят, что наш лесной колдун нанес сокрушительное поражение гётам и квадам. Это благая весть. А их всегда нести легко и приятно.

— Это так, — кивнул торговец, хотя и сделал это весьма неуверенно.

— Так говори, — промурлыкала верховная жрица Исиды, в голосе которой, впрочем, за мягкостью чувствовались стальные коготки. Она вообще всем своим видом напоминала какую-то большую кошку. Пантеру, не иначе. Красивая, гибкая, страстная и чрезвычайно опасная…

Маркус нервно сглотнул.

И рассказал.

Начав с того, как три войска германцев, совокупно в пятнадцать тысяч человек, бесплотно бились об укрепленный лагерь Берослава, защищаемый всего тысячей бойцов. А потом обратились в бегство от коронного приема Александра Македонского. Во всяком случае, князь так и сказал, объясняя торговцу свой поступок.

— Значит, это не пустые слухи… — с легким раздражением произнес один из незнакомых Маркусу мужчин, в одежде сенатора.

— Я лично присутствовал и принимал участие в этой битве от высадки на берег до самой победы. Мог уехать в Оливию, но решил остаться.

— Это было правильное решение. — с благостным видом кивнул Марк Аврелий.

И дальше начались расспросы о деталях. Самых что ни на есть подробных. Им было интересно буквально все. Хотя Маркус понимал — это все декорации. И узнать хотят иное, осторожно прощупывая это. Только что? Поначалу он не мог понять, но дальше мало помалу начал догадываться. Просто из самого факта присутствия здесь такого количества жрецов. И, наконец, не выдержал и произнес:

— И самое важное — Берослав не тот, за кого себя выдает.

— Почему ты так думаешь? — с едва уловимой улыбкой спросила верховная жрица Исиды, чуть подавшись вперед и всем своим видом выдав точность догадки.

— Я его знал почти что с рождения. Я каждый год приплывал к ним на корабле и видел его. Он был обычным маленьким варваром. Как все. Ничем не примечательным. Разве что особенно дремучим и диким, ибо люди там жили совсем тяжело. А потом… Я приехал и не узнал его.

— Говорят, что Берослава коснулся Юпитер. — заметил Марк Аврелий.

— Быть может, — охотно кивнул бывший опцион. — Только оно выглядело так, словно кто-то взял шкурку этого юноши и натянул на себя. Словно спрятавшись в нем. Другой кто-то. Совсем другой. Он даже говорил на местном языке странно, что бросалось в глаза и чужакам.

— А местные это не заметили?

— Конечно, заметили. Они даже провели ритуал усыновления, отправив старого отца поговорить с ним. Точные детали мне неизвестны. Путята по пьяни проболтался и был весьма неточен. Только сказал, что настоящее имя Берослава Иван. На их языке — Витиеватый. Кто он и откуда — неясно. Однако знания его чрезвычайны. Также, находясь рядом с ним, бросаются в глаза оговорки на непонятном языке… скорее даже языках.

— Иван, значит. — кивнул император.

— Я как-то, когда он просыпался и еще находился в полудреме, произнес тихо: «Иван», желая понаблюдать за реакцией. Он фыркнул, назидательно поднял палец и поправил меня, произнеся: «Иван Алексеевич».

— И как это понимать?

— Вероятно, это что-то связанное с эллинским Алексиос. — неуверенно ответил купец. — Но расспросить его я не смог. Когда я позже попробовал что-то уточнить, он сделал вид, что не понимает, о чем идет речь. И более на это имя не реагировал.

— Витиеватый защитник, — хмыкнула верховная жрица Изиды. — А ты не замечал его познаний моих земель?

— Земли Нила он порой поминал. Хотя я, признаться, не сильно любопытствовал. Впрочем, ему знакомы и пирамиды Гизы, и Александрийский маяк с библиотекой, и канал из Нила в Красное море, и Фивы, и Мемфис, и долина на юге, в которой захоронены многие древние правители и их семьи. Признаться, я не знаю, насколько это все правда. Сам я про ваши земли плохо осведомлен. Берослав же говорит о них вполне уверенно. Даже касался коралловых рифов у берегов Красного моря и тех разноцветных рыб, которые их населяют. И так описывал, словно сам там плавал.

— А каких земель он касается чаще всего? — промурлыкала вопрос верховная жрица Исиды.

— Даже не знаю. — растерялся Маркус. — Всего понемногу.

— А почему ты его не привез с собой? — подал голос один хмурый жрец, молчавший всю беседу.

— Понимая, что вам захочется его увидеть, я сказал Берославу, что император желает его увидеть в Вечном городе. Но тот отказался.

— Варвар отказался от посещения столь величественного города? — ахнул этот жрец.

— Тот, о ком мы только что слышали рассказ не варвар, — одернул его император.

— И вполне возможно — не человек… ну или не совсем человек, — добавил верховный жрец Сераписа.

— К тому же он был в Риме, — тихо и неуверенно произнес Маркус.

— Что⁈ Когда⁈

— Не ведаю. Хотя он описал его так, словно видел с высоты птичьего полета… А потом с земли. Капитолийский храм и Флавиев амфитеатр словами передал так, словно нарисовал, хотя называл последний почему-то Колизеем.

— Колоссейон, видимо, — поправила его верховная жрица Исиды, которая, несмотря на верховенство в египетском культе являлась и этнически, и культурно гречанкой. А потому такое название, бытующее на востоке империи, вполне слышала.

— Возможно. И Апиевую дорогу помянул. И восстание Спартака с какими-то удивительными подробностями. И даже рассказал о том, что у Пантеона с ростом высоты меняется не только толщина стен в куполе, но и наполнитель для пущего облегчения.

Император скосился на того хмурого жреца, и он кивнул:

— Это правда. Меняется. Но это очень мало кому известно.

— Любопытно… очень любопытно. Значит Иван Алексиос… Иван-Иван… это точно? Может быть, он говорил как-то иначе?

— Я слышал это лишь единожды, да и то Берослав был в полудреме и говорил невнятно.

— Ты сказал, что этот странный человек отказался ехать к нам, но не пояснил: почему. — подал голос один из сенаторов.

— Он заявил, что лучше быть первым в провинции, чем вторым в Риме.

— Амбициозный. — усмехнулся император.

— Скорее знакомый с высказываниями Гая Юлия Цезаря. Он пояснил, что эта фраза приписывается ему.

— Хм… Как ты думаешь, что может его толкнуть воевать против нас?

— Мы сами. Но я о таком даже думать не хочу.

— Отчего же?

— Боюсь, что Тевтобургский лес, о котором он удивительным образом информирован лучше нас, покажется шалостью по сравнению с тем, что сможет устроить нам этот человек. И варвары за ним охотно пойдут. После этой великолепной битвы у брода на Борисфене — в поход на Рим он сможет собрать в кулак весь Барбарикум. Вторжение Ганнибала нам покажется меньшей из бед по сравнению с тем ужасом, который обрушит на нас он.

— Ханибаал[250], — медленно, словно нараспев произнесла верховная жрица Исиды. — Милость Баала, небесная благодать бога войны, бури и плодородия.

Император излишне нервно скосился на нее.

— Что ты так смотришь? — улыбнулась она. — Этот человек нам в очередной раз доказал правоту Берослава в том, что мы зовем одних и тех же богов разными именами.

— Ладно, ступай, — жестом отпустил бывшего опциона император. — И оставайся при дворце. Ты можешь понадобиться.

— А мы? — спросила верховная жрица Исиды, когда Маркус с удивительной скоростью испарился.

— А мы подумаем над тем, что нам со всем этим делать.

— И как его вытащить сюда — в Рим. — добавил хмурый жрец.

— Не разгневав при этом богов…

Глава 5

171, версень (сентябрь), 2

Мужчина мрачно стоял и смотрел вдаль.

Под его ногами протекала небольшая речка, которой он и названия-то не знал. Переплюйка. Вся заросшая почти что до состояния болота и текущего сквозь него ручейка.

Он слушал ветер.

Тихий такой… почти неразличимый. Из-за чего уже слабое солнце аж припекало, словно в добрый летний зной. У его ноги покоился щит со шлемом, а рука привычно опиралась на копье. Тело же было укрыто в кольчугу.

Послышались шаги.

Спокойные, но многочисленные.

Мужчина повернулся на звук и криво усмехнулся. Почти полсотни конунгов и знатных, уважаемых воинов приближались к нему.

— Уходите, — громко и четко произнес он родичам, надевая шлем и поднимая щит. — Бегите! Все!

— Но отец! — взмолилась девушка.

— Вам не нужно это видеть! Спасайтесь! Вас тоже не пощадят!

Родственники же медлили. Сыновья, братья и мужья сестер взялись за оружие. Но к главе семьи не вышли. Просто обозначая свой статус таким образом. Даже совсем маленькому мальчику, который только научился ходить, дали нож.

— С чем пришли, гости дорогие! — насмешливым тоном поинтересовался хозяин. Совсем недавно он был конунгом. Славным и влиятельным. Но после дурной битвы у брода его низложили. Теперь же явились вот эти…

— Ты мог сбежать, почему остался? — спросил самый старый и седой конунг из них всех. — Мы столько медлили… а ты все одно суешь голову в пасть медведю.

— Вы думаете, что напугаете меня? — скривился он.

— Ты обещал отцу Валамира заботиться о парне как о родном сыне, — произнес один из уже седеющих воинов. — А вместо этого ты парня ограбил, пытал и продал в рабство.

Этот мужчина было дернулся ответить ему что-то резкое, но вспомнил — он присутствовал… он слышал и видел это.

— Я был в своем праве.

— Нету такого права! — рявкнул старший из конунгов. — Берослав правильно все рассудил. Того, кто поднимет руку на гостя, нападая первым, надобно бить смертным боем. А ежели гость сей — посланник важный, так и вообще — предавать страшной и мучительной смерти.

— Поэтому вы пришли такой толпой? — усмехнулся мужчина. — Боитесь один на один со мной сойтись?

— Ты виновен перед небесами. Тебе нечего доказывать богам. Сложи оружие. Прими смерть достойно. И мы позаботимся о твоей семье.

— И отдадите мою дочь этому мерзавцу? — скривился он.

— Мерзавцу? Что же такого дурного сделал Валамир?

— Он сражался против нас!

— После того как один из нас продал его в рабство! На потеху своей черной души!

— Он служил этому колдуну!

— Который не сделал нам ничего дурного вне той битвы.

— Да вы что⁈

— Илдурих лгал.

— Нет! Нет! Вы же сами видели, что этот колдун применял против нас чародейство!

— На поле боя. После того как мы напали на него, имея полтора-два десятка воинов на одного у него. Да и какая это магия? Просто порошок острый, что в еду кладут. Люди его опознали.

— А огонь?

— И огонь, — кивнул старший конунг. — Во всем этом нету чародейства. А даже если есть — он в своем праве был. А ты — нет.

— Позовите Илдуриха! — заводясь, выкрикнул этот мужчина.

— Звать ты его, конечно, можешь, но он вряд ли придет. Нету его больше. Отрезали ему голову.

— ЧТО⁈

— Он признался, что на ромеев старался. За деньги. Мы его поймали, когда эта тварь пыталась улизнуть.

Мужчина, не веря в это, помотал головой.

— Вы врете!

— Зачем? Мы все верили ему. Он сделал нам много добра. Помог добыть много оружия. Придумал ту засаду на степняков. Но… — развел руками старший из конунгов.

— И вы его убили… твари неблагодарные.

— Он нас навел на Берослава. Особо на него вел, чтобы мы сдохли. Небылицы рассказывал. И мы потеряли каждого третьего в том походе.

— Он не знал! Как он мог знать, что колдун столь могуществен⁈

— Он знал. — холодно и мрачно произнес старый боевой товарищ мужчины, глядя на него со смесью боли и презрения на лице. — И ты знал.

— Врешь!

— Ты смешон, — фыркнул этот опытный воин. — Хочешь вынудить меня вызвать тебя в круг и убить? После того как ты предал Агалафа и так обошелся с его сыном? После того как предал нас и повел на убой? Сам-то в бой особо не рвался.

— Вы тоже не бежали в первых рядах, — оскалился мужчина, начав пятиться.

Гости же, разговаривая, продолжали подходили широкой дугой и охватывали его все сильнее и сильнее. Родичи же не вмешивались. Хотя лица у них были ОЧЕНЬ сложные.

— Прошу! — взмолилась дочка. — Отдайте мне его в приданое, живым.

— Дура! Не позорь меня! — рявкнул отец.

— Отец! Нет! Я слышала, как они хотят казнить тебя!

— Они не справятся. — оскалился он, вскидывая щит. — Я приму смерть, как и положено мужчине! Ну! Нападайте!

Старый друг шагнул вперед, вызывая поворот бывшего конунга на него. Лицом. Готовясь в бою.

И тут со спины прилетело полено в голень.

Мгновение. И с громкими матами бывший конунг осел на колено.

Резко развернулся.

Прикрылся от еще одного броска щитом, по почти сразу вскрикнул — пропустил «подарок» в правую руку — в плечо. Из-за чего уронил копье.

Потянулся за мечом, но… когда клинок почти уже покинул ножны, его руку остановили и толкнули обратно, возвращая оружие «домой».

Он выронил щит и попытался выхватить нож, однако, щит не успел еще упасть плашмя на землю, как его уже растянули за руки-ноги крепко удерживая. И секундами спустя полностью разоружив.

— Проклинаю! Я проклинаю в…

Удар обухом топора заставил его заткнуться, вбивая зубы в глотку. Заодно отправляя в полузабытье. Пограничное состояние между нокаутом и ясностью ума.

Минута.

И с него уже стянули кольчугу, уложив на ровной поверхности и начав казнь. Ту самую. Кровавого орла…

Конунг умер раньше, чем она завершилась.

Болевой шок.

Однако зрелище было, конечно, жуткое.

— Сдох слишком быстро. Берослав говорил напоить крепко перед делом.

— Он не хотел пить, — пожал плечами самый седой из конунгов…

— И что теперь с ним делать?

— Ничего. Просто бросим. Пусть жрут звери.

— А эти же похоронят.

— Девку забираем, остальных под нож.

— Может, в рабство?

— Ну или так, — равнодушно произнес этот человек, с презрением глядя на растерзанное тело, которое еще совсем недавно считал своим другом и соратником.

Колдун оказался прав.

И они сумели избавиться от гнили в своих рядах. Но как же тяжело и тошно ему было на душе…

* * *

— Ты так смотришь на эти дубы, — максимально серьезно произнес Вернидуб. — Каждый раз, когда сюда приходишь. Словно видишь что-то.

— Я видел эти земли без них.

— Мы все не вечны.

— Это да. Ты хочешь у меня что-то спросить? По глазам вижу. Словно распирает, а спросить стесняешься. Говори смело.

— Почему я до сих пор жив?

— Ты был мертв и ожил, пропадал и нашелся, — после долгой, очень долгой паузы произнес Берослав, первое, что ему пришло в голову.

Кроме мата и грубостей, разумеется.

Притча о блудном сыне здесь едва ли была уместна в полной форме, но суть, извлеченная из нее как некое самодостаточное изречение, вполне подходило.

— Так это было испытание⁈ — ахнул Рудомир от удивления широко раскрыл глаза.

Князь же не сказал ничего.

Ну не говорить же веду, что прямо сейчас ему его убивать невыгодно? В конце концов, не мальчик, сам себе что-нибудь придумает…

— Рег, все собрались. Мы можем начинать. — произнес Вернидуб, который оказался вовремя и очень кстати со своими словами.

Берослав кивнул, проигнорировав непривычное обращение.

После возвращения из похода аборигены стали величать его рег[251] Русълęдо, а его Злату — регыней[252]. Что вызвало, поначалу, даже некоторое негодование. Но… ничего не вышло — люди не отступали.

Он сам создал эту легенду.

Он сам настроил их нужным образом. Зарядил, если говорить в терминологии XXI века. Особенно грандиозной победой.

О!

Воодушевление по земле окрестной покатилось невероятное! А слухи один другого ярче.

И как теперь сдавать назад?

Куда?

Люди верили в него и мечтали о том, что завтра окажется лучше, чем вчера. Но главное — Русълęдо или Красная земля… Железная земля. Придуманное им государство нарождалось у него на глазах. Это было ТАК странно.

Ну болтал он и болтал.

Люди слушали.

Ему казалось, что все эти байки о прошлом — пустой треп. Однако — оказалось, что нет. Людям, как и всегда, для полного счастья не хватало славного Отечества. И они уцепились за эту возможность…

Тем временем в Священной роще шла очень трудная беседа.

Берослав рассказал свои опасения о том, что Рим не оставит его в покое. Слишком славной оказалась победа. И император не упустит эту возможность решительным образом усилить свою армию.

— А значит, что? — спросил он у присутствующих.

— Что? — не понял Рудомир и переспросил.

— Нужно увеличить дистанцию! Мы слишком сблизились с Вечным городом. Это опасно.

— И как ты это хочешь сделать? — поинтересовался Вернидуб.

— Нужно куда-нибудь по весне улизнуть на год-другой.

— А они сюда с войском не придут? — спросил друид, который из боев.

— Могут. Но, чтобы этого не случилось, важно им отгружать потребное. Компасы там и иные безделушки. И вести дела так, как и я их вел. При таком подходе у нас будет несколько лет.

— Может и так, — кивнул друид. — Но одного не понимаю — зачем уезжать-то? Просто поживи тут — в Священной роще это время. А мы скажем им, что ты отправился туда, куда ты сам укажешь.

— Да!

— Верно!

— Так и нужно сделать! — посыпалось со всех сторон.

— Нет, — крикнул Берослав, перебивая их гвалт. — Нет. — повторил он тише. — Так поступить нельзя.

— Но почему⁈

— Потому что это отличная возможность добыть растения, благодаря которым мы спасемся от голода и защитим от него своих детей и внуков. Другого момента их добыть у нас не будет.

— Так и скажи — хочешь за ними поехать! А то голову нам крутишь…

— Хочу. Оно нам действительно очень надо. Но и укрыться на время нужно. Будьте уверены — ромейцы не остановятся. Вы бы видели, как они уговаривали меня уехать от вас. Я им очень нужен. Поэтому… любыми правдами и неправдами они постараются меня утянуть отсюда.

— Если ты отправишься на корабле, то тебя перехватить намного проще, — заметил Рудомир.

— Это если ты знаешь о том, что надо делать. А если нет?

— Как будто они не знают… — пробурчал «мухомор», но тему развивать не стал.

Рег же продолжил агитацию. Впрочем, безуспешную. Люди не хотели, чтобы он их покидал и уж тем более отправлялся в дальние дали. Поэтому решили подождать и посмотреть…

Глава 6

171, версень (сентябрь), 28

— Скоро закат, — буркнул Берослав, вглядываясь вдаль и выискивая в зрительную трубу корабли на реке у самого ее последнего наблюдаемого изгиба.

— Они должны успеть. — возразил Вернидуб.

— Ветер слабый. — заметил Рудомир.

— Не настолько… — продолжал хмуриться Берослав. — И так уже полдня лишнего идут. Мы их к обеду ждали — и то, взяв с запасом. По-хорошему еще вчера должны были явиться.

— Может всадников послать? Пущай поглядят: что там да как. — предложил Борята.

— Мыслишь, случилось с ними что-то? — спросил Рудомир.

— Не о том думаете. Двадцать семь кораблей. Меня немного тревожит их количество. Куда столько-то?

— Ты же сам передал с посыльным просьбу привести побольше еды.

— Больше еды, чем строительных материалов. К нам лишь однажды приходило два десятка кораблей, чтобы увезти нас на юг — к броду. Всю тысячу войска. И припасы. Здесь же еще больше.

— И что? Али скажешь дурное дело? Вон как нас ценят.

— Да. Очень ценят. Двадцать семь кораблей вполне вместят в себя заметно больше тысячи легионеров. А они не германцы. Если они окажутся в лориках ламинатах, развитых шлемах и маниках, то их едва ли можно будет пробить даже пилумами. Особенно за щитами. А они уж поверь — штурмовать умеют в отличие от варваров. Если, конечно, сюда не отправят совсем зеленых юнцов, что вряд ли.

— И зачем им это делать? — удивился Вернидуб.

— Меня уже пытались уговорить ехать к ним, все бросив тут. Мы это обсуждали. Али забыл?

— Ты им нужен, очень нужен, — охотно согласился Рудомир.

— Думаешь, они решатся? — нахмурился Вернидуб. — Ведь сам говорил, что им пока это не выгодно.

— Так-то да. Пока невыгодно. Но кто знает? Может быть, они сделали какие-то свои выводы и решили действовать более решительно? Мне что-то тревожно. Слишком уж много кораблей. Слишком. Что-то они точно задумали…

Берославу было очень волнительно.

До крайности.

Давненько он не испытывал таких эмоций. Из-за чего окружающие волей-неволей также стали переживать. В конце концов, действительно — двадцать семь кораблей огромный караван. Обычно-то десять-пятнадцать приходит. А тут вон сколько.

И вот, когда диск солнца коснулся макушек деревьев, появились гости. Едва-едва выгребая против течения со спущенными парусами.

Рег скосился на флюгер и чертыхнулся.

Так и есть.

Ветер был не только слабым, но и им против хода, ну почти, но, в любом случае слишком круто к нему. Из-за чего эти торговые корабли, просто не могли идти под своими прямыми парусами. Вот и сели на весла…

— Устал ты… очень устал, — похлопал по плечу рега Вернидуб. — Больше тебе нужно отдыхать. Да и мы хороши — очевидное не приметили.

— Может быть… — буркнул Берослав, хотя тревога его все еще не отпускала. И оказалось, что не зря…

Спустя полчаса рег уже встречал гостей.

— Рад тебя видеть, друг, — произнес Маркус, подходя и широко, даже слишком широко улыбаясь.

— Ты что-то задумал? — подозрительно прищурившись, спросил рег.

— Я⁈ Ну что ты⁈ Конечно, задумал! Пойдем в зал и позови всех. Это очень важно. Но будь уверен — ничего дурного.

— Сам же знаешь — каждому свое. Иному подарок, что проклятье, а другому наказание в радость.

— Клянусь — ничего дурного.

Берослав вяло улыбнулся, не веря его словам. Но все же уступил просьбе и собрал всех уважаемых людей, что присутствовали в городе, в главной зале донжона. Не забыв предупредить воинов, которых привели в полную боевую готовность. Но на глаза особенно не показывали, чтобы не пугать и не провоцировать никого. Тем более что сам купец явился с очень небольшим сопровождением и кроме определенной странности в этом всем не просматривалось никакой угрозы.

Зашли.

Разместились.

И Маркус дал слово уже немолодому мужчине в тоге, который оказался аж целым сенатором. Не из сословия, а настоящим. Причем не рядовым, а натурально какой-то крупной фигурой. Хотя, чем именно он занимался, Берослав так толком и не понял, а особенно расспрашивать не стал.

Он вышел в центр зала.

Достал из богато украшенного тубуса свиток.

Развернул его и начал читать с каким-то особым пафосом, который можно наработать лишь многие года проворачивая такие дела:

— Сенат и народ Рима награждает гражданина Тита Фурия Урсуса[253], центуриона векселяции V Македонского легиона…

Центуриона, который командовал векселяцией V Македонского легиона в Оливии, звали Луций Фурий Люпус[254]. Его древний и некогда влиятельный род изначально относился к патрициям, однако, к I веку утратил былое влияние.

Они служили.

Практически все. В основном в армии. Доходя порой до значимых должностей, вроде главы преторианцев. Но это случалось редко. В массе представители этого рода представляли собой этакую «белую кость», то есть, людей, поколениями служивших в армии на офицерских должностях. Будучи не в состоянии прыгнуть выше из-за скромных финансовых возможностей.

Усыновив Путяту, Луций назвал его Агриппой с когноменом, то есть, прозвищем Фауст, что переводилось как Рожденным-с-трудом везунчик из рода Фуриев. Внука он прозвал «Почетным Медведем» — Титом Фурием Урсом[255].

Любава, то есть, внучка центуриона, по римским обычаям вместо личного имени, получила родовое. Просто потому, что у женщин в римском обществе личное имя вообще не предусматривалось. Родилась в роде Юлиев? Будешь Юлей. Родилась в роде Клавдиев? Будешь Клавой. К усыновленным это тоже относилось. В римском обществе женщина в принципе не осмыслялась самостоятельно, являлась всегда придатком мужчины: отца ли, мужа ли, брата ли или какого иного родственника. Сестренка Берослава в этом плане не стала исключением, получив имя Фурия и прозвище Амата, то есть, «любимая», чтобы как-то отразить старое прозвание.

Так вот, гражданин Рима и центурион V Македонского легиона Тит Фурий Урс награждался Сенатом золотым дубовым венком за победу над гётами и квадами. А также статуей на римском форуме, для чего ему присылали искусного скульптора, инструменты и подходящий для дела мрамор.

Само по себе — это немало.

Не каждый командир за победу в сражении получал столь значимое награждение. Которое, впрочем, не несло никаких негативных последствий. Да и золотой дубовый венок лишним не будет. На его базе потом и корону можно соорудить. Так что, Берослав, выслушал сенатора и максимально почтительно кивнул, поблагодарив императора за оказанную честь. И даже немного расслабился.

— Это еще не все, — ответил мужчина в тоге, передавая выступившему вперед Рудомиру свиток с тубой.

После чего достал из сундучка тубу следующий. Извлек из него свиток и начал читать, перечисляя иные дары.

Личные.

Исходящие не от Сената, а от Марка Аврелия персонально. Так, император прислал ему в дар пять совсем юных и удивительно красивых рабынь — в служанки. Собранных со всех концов державы, из-за чего и выглядящих удивительно контрастно.

Злата, что присутствовала на этом приеме, аж зашипела, пусть и сдавленно, когда их увидела после оглашения дара. Он и сама была хороша. Даже после двух родов. Но эти девицы казались вообще сказочные. Отчего у Берослава аж пот на лбу проступил. Не от желания. Нет. А от понимания тех проблем, которые ему широким мазком нарисовали.

Формально — да, рабыни.

И сам Берослав совсем не порывал их немедленно употребить в генитальном плане. Но разве это жене объяснишь? Ведь мог? Мог. Его собственность? А как же? Вот Злата, а чуть погодя и ее мама возбудились. Конечно, дети, рожденные рабынями, не могли быть законными наследниками. Но разве что-то мешало Берославу этих малышей усыновить чин по чину, если они окажутся толковыми? Вот.

Хотя сам ход рег оценил.

Красиво.

Эффектно.

Прекрасный способ вынудить его на какое-то время удалиться из дома, подальше от ярости жены и тещи. Которые вполне вписывались в образ женского родового имени Фуриев.

Сенатор же, насладившим этой сценкой с натурально змеиным шипением, начал подносить Берославу комплект вооружения и снаряжения. В частности, позолоченные и богато украшенные доспехи, какие обычно носили легаты или даже кто-то повыше. С его слов — с плеча самого императора. Врал, конечно, но это и неважно.

Им под стать было и оружие, выполненное из тигельного железа, который в Рим отгружал сам Берослав. Видимо. Потому что материал очень узнаваемый. Только ковали клинки люди не в пример опытнее и искуснее, чем сам рег. Да и украшали, не жалея ничего. Та же рукоять спаты была изготовлена из резной слоновой кости, да усыпана самоцветами. По-варварски. Из-за чего таким оружием почти невозможно было пользоваться. Но статус — да, оно поднимало невероятно. Во всяком случае, в глазах окружающих. Вон как глазки у всех вспыхнули, когда Берославу протянули, достав из сундучка, этот клинок. Впрочем, эти люди ахали и охали каждый раз.

Под конец сенатор вручил регу перстень с руки император и торжественно поднес маленькую золотую статуэтку орла, на жердочке которого четко читалась надпись: «Legio XXXI Ursina».

— И как это понимать? Что это?

— Легионный орел.

— Но зачем он мне?

— Сенат дарует тебе право собрать легион, легат. Вот грамота об этом. — протянул он еще одну тубу, которую уже привычно забрал Рудомир.

Берослав пару раз моргнул и крайне озадаченно уставился на сенатора. Борясь с желанием этим же орлом и проломить ему голову. Нечаянно.

Ведь отказаться от такого подарка было нельзя, принимать тоже…

Примешь? Признаешь здесь, в Берграде власть Рима. Понятно — условную. Но лиха беда начало. И местные рано или поздно поймут, что произошло. Хотя пока вон — улыбаются и «клювами щелкают».

Откажешься? Нанесешь несмываемое оскорбление. Ведь в глазах Сената они оказывали великую честь «какому-то варвару», а он им плюнул в душу. Рим же сейчас ни с кем не воевал. На парфянской границе было тихо, на германской тоже. Так что, Марк Аврелий под давлением Сената мог сюда, к Берграду, и парочку легионов прислать.

Ну а что? Чем черт не шутит?

И никто ему на помощь не придет. Сарматам и самим Берослав поперек горла, да и германцы помнят недавний разгром. Так что те, и другие скорее римлянам помогать станут, чем ему.

Но это только первый слой проблемы. Если же копнуть глубже, то всплывали и другие проблемы. Дело в том, что легат мог быть представителем только сенатского сословия, а род Furius к ним не относился. Такое же назначение его туда переводило, что должно было, без всякого сомнения, вызвать широкое раздражение многих офицеров и легатов.

Хуже того — по римским меркам Берослав даже толком и не служил. В центурионах проходил всего три года и раз, минуя все ступени, перепрыгнул в легаты. Да, такое порой случалось. Однако подобный шаг только усугублял ситуацию — для всех элит Рима он становился везучей выскочкой, раздражающей и проблемной.

Для своих же…

Пока ничего, но вот позже…

Иными словами, Марк Аврелий от щедрот своих отсыпал ему целый ворох тяжелых и долгоиграющих проблем как здесь — на Днепре, так и в Риме. И сделал это так, что Берослав должен был принимать радостно и с улыбкой. Дабы избежать бед куда больших.

— Это очень почтенная награда, но я ее недостоин. — наконец выдавил из себя Берослав, с трудом сдерживая эмоции, отчего его голос слегка дрожал. — Я лишь недавно получил гражданство и мало проходил в центурионах.

— Сенат считает, что ты уже достаточно послужил и достоин этой награды. — с едва заметной усмешкой в глазах возразил сенатор.

— Мне льстит такая честь, оказанная мне Сенатом. Но… даже если бы я хотел, то не имею никакой возможности набрать и подготовить полноценный легион. Я и тысячу человек для похода с великим трудом собрал, да и то — лишь на время. Слишком мало людей и слишком скудна их жизнь.

— В Сенате это понимают и решили позволить тебе самому определять: сколько людей держать в легионе, как их вооружать, упражнять и использовать. Можешь держать сотню — держи сотню. Сенат же со своей стороны будет выплачивать жалование тому количеству воинов, какое будет состоять в твоем легионе.

— Жалование? — удивился рег.

— Конечно. Ну а как иначе? Сенат платить жалование всем своим легионерам, центурионам, легатам и прочим.

Берослав с трудом сдержался от возгласа:

— Сволочи!

Выдавил вместо этого:

— Отрадно слышать…

Хотя… а чего он хотел?

Сенатор знал, куда едет и прекрасно понимал, чего предложить варварам. Вон — все присутствующие в зале местные прямо оживились.

Годовое жалование римского легионера в 171 году было эквивалентно примерно тонне зерна. Которым его вполне могли и выплачивать, завозя дешевое из Египта. И это было прилично. Очень прилично. В былые годы не у каждой местной семьи столько оставалось после выплаты дани роксоланам и покупок соли.

А тут считай бесплатно, за то, что они служат своему регу.

Мана небесная, не иначе!

Никто из них не понимал, что Сенат Рима тупо их покупал. Не совсем в лоб, конечно, но сути это не меняло. Их брали в оборот красивым, но, в общем-то, мерзким образом. В чем-то даже изящно…

Прием закончился.

Накрыли столы.

Началась гулянка. Стихийная. Скромная. Для жителей города решили празднества организовать чуть позже, так как не успевали раздобыть мясо и рыбу в должном количестве. Хорошо хоть вина хватало — два корабля из двадцати семи оказались им забиты под завязку…

— Что же вы творите? — тихо спросил Берослав у Маркуса.

— Такие дары, а ты, я погляжу, недоволен.

— Дары… — фыркнул он. — Вы все не оставляете попыток выманить меня отсюда?

— Не понимаю, чего ты так опасаешься?

— Хочу быть поближе к кухне и подальше от императора. Так жить спокойнее и сытнее.

— Ты думаешь, что я тебе поверю? — смешливо хрюкнул Маркус.

— Не правдоподобно звучит?

— Совсем.

— Ну ладно. Пусть так. Вы меня тянете в эту насквозь гнилую игру. Но их то зачем втравливаете? Они же совсем дикие! Они даже не поняли всей этой нехитрой разводки!

— Нехитрой? — переспросил, сенатор, который оказался внезапно совсем рядом.

— Все слишком в лоб. Цугцванг такое называется. Ситуация, при которой любой ход ведет к ухудшению положения.

Сенатор мягко улыбнулся.

— Скажете не так? Или предпочитаете называть это золотой клеткой?

— Отчего же клеткой? Ты входишь в элиту нашей державы, многое для нее сделав. Но есть правила. И чем-то придется поступиться.

— Конечно… — покивал Берослав. — Ты сам-то в это веришь?

Сенатор промолчал, сохранив невозмутимое выражение лица.

— Ты зря переживаешь, — произнес Маркус.

— Зря… конечно, зря. Свой среди чужих, чужой среди своих. Там, в Риме, коли я приеду, меня все будут ненавидеть. Но так и здесь очень скоро я окажусь в кольце врагов. Сначала из германцев да сарматов. А потом уже и своих, когда сюда явятся ваши чиновники и начнутся сборы налогов.

— Будь уверен — налоги никто собирать не собирается, — максимально серьезно произнес сенатор.

— Я должен верить устным обещаниям?

— В декрете Сената эти земли объявляются на особом положении. И все живущие на них людей освобождаются от налогов и повинностей.

— А что мешает Сенату издать новый декрет?

— Здравый смысл. Не нужно отдавать приказы, которые невозможно выполнить.

— Звучит не убедительно, — буркнул Берослав…

Глава 7

171, студень (декабрь), 29

— Куда⁈ Куда⁈ Твою ж… — пронзительный возглас мужчины прервался сочным шлепком.

Берослав бросился на звук, возвращаясь в главную секцию ангара. И замер на пороге.

Среди древесной стружки и опилок на попе сидел один из работников, на скуле которого характерно проступал красный след от удара доской. Вон она торчала торцом и все еще вибрировала — вырвавшись при изгибании. Работник же смотрел перед собой опустошенным взглядом и слегка покачивался.

— Жирята! Ты как? — крикнул кто-то из-за плеча Берослава.

— Ну вы, блин, даете… — выдал этот бедолага и упал навзничь, даром что сигарой не пыхнул. А мог бы, наверное, если бы она у него имелась.

Рег замер в оцепенении, пытаясь «переварить» то, что он сейчас услышал.

— Да жив он, жив, — хлопнул его по плечу Вернидуб. — Ты чего?

— Что он сказал перед тем, как упасть?

— Не знаю. Я не разобрал. Пробурчал что-то.

Остальные покивали.

Это было странно.

Очень.

Настолько, что Берослав дождался, пока пострадавшего работника приведут в чувства, и опросил его. Но тот ровным счетом ничего не помнил. Последнее воспоминание — вырвавшийся конец доски, летящий ему в лицо.

Трудиться в тот он уже не мог. И не только. Так как «поймал» сотрясение мозга, судя по симптомам. Да и вообще — плохо ему было. Но работы по строительству корабля, впрочем, это не остановило.

Хватало рабочих рук.

Даже скорее был их избыток.

Берослав ведь оплачивал каждый день, да больше, нежели обычно. А тут еще и дело важное, нужное и сложное. Поэтому он мог себе позволить воротить нос и выбирать.

Никогда в своей прошлой жизни Берослав не был на верфях, даже любительских. Поэтому представлял себе их устройство только по фильмам, в которых на стапели сооружали несущий каркас, а потом обшивали его досками.

И все.

Поэтому и он поступил аналогичным образом. Ну а почему, нет?

Заложил массивный киль, собранный из пакета толстых досок, собранных болтами. Цельное дерево такой длинной, в принципе, можно было бы найти, но зачем? Набор выглядел прочнее, дешевле и проще, а главное — мог быть практически любых размеров. В пределах разумного, конечно.

Так вот — это хребет. Каковым он эту деталь и обозвал.

На него ставились поперечные ребра жесткости — шпангоуты. Не гнутые, а также наборные из пакетов толстых досок. Они по-человечески не держались на киле сами по себе, поэтому волей-неволей пришлось сооружать продольные силовые элементы. По сути, рождая весьма прогрессивную систему набора. Ту, которая появилась только в конце XVIII века. Да еще с большим количеством железных крепежей.

Ну а что?

Мог применять? Мог, конечно. Вот и делал не жадничая.

Заодно промазывая все стыки и швы варом на основе мышьяка. Камни, содержащие этот металл, он перетирал в порошок и добавлял в пропитку, сделанную на основе древесной смолы. И наносимую на горячую, чтобы лучше впитывалась.

Сейчас же они уже перешли к обшивке.

Хороших толстых досок дуба, просушенных добрым образом, у него не наблюдалось в достатке. Берослав все же не готовился к сооружению такого рода кораблей. И сушил строительный лес менее монументальный по обхвату и сечению. Поэтому решил обшивать будущий корабль тем, что имелось. Крепя доски на железные заклепки и стягивая их между собой скобами. Ну и пробивая все щели паклей, тщательно конопатя.

А потом поверх второй слой. И третий.

Само собой, все промазывая тем ядерным отваром мышьяка на смоле. Чтобы живность морская дерево не жрала особо.

Но это в перспективе — как было задумано.

Пока же обшивали первым слоем досок толщиной в пару дюймов. Не тесанных, нет. Пиленных. Но и они играли — дай боже, а нормально распарить было негде.

— Не слишком ли он тяжел? — поинтересовался римский мастер, что строил ранее naves rotundae, известные также как торговые корабли. — Ты его укрепляешь так, словно готовишь Харибде или Сцилле отдать на поругание.

— Волнам.

— Волнам? Это? — усмехнулся мастер.

— В Средиземном море крупная, сильная волна редка. Оттого вы и можете себе позволить строить хлипкие кораблики.

— Хлипкие? — с ноткой обиды переспросил визави.

— А как их назвать? Тонкая скорлупка обшивки. Доски умеренной толщины идут внахлест и сшивают кромками между собой. А после лишь распираются изнутри[256]. Да и то — не сильно, из-за чего борт играет и гнется под волной.

— И корабль выдерживает волну очень хорошо. Вся сила в этой гибкости.

— Это все до тех пор, пока он не знакомится с настоящей волной. — улыбнулся Берослав. — В проливе Дракона[257], что ведет в Тихий океан, волны превышают в несколько раз высоту вон тех деревьев.

— Такая волна и этот корабль, что скорлупку раздавит.

— Или нет. Тут как под нее попасть. Но там ладно — там гиблое место. Куда важнее держать обычные океанские волны. От Пиренеев на север есть залив. Сколько там гибнет кораблей? Вот то-то же. А на пути в Индию?

— Гибкость спасает, — упирался мастер.

— А я мыслю — нет.

— Ты не моряк. Мой опыт говорит, что ты ошибаешься.

— А опыт державы Хань, что лежит на восходе солнца, откуда нам везут шелка, говорит, что большие корабли должны быть жесткими и прочными.

— Я с их опытом не знаком, но весь опыт римского, эллинского и карфагенского судостроения, говорит о том, что ты неправ.

— То есть, по-твоему этот корабль не выдержит шторм? Что ты готов поставить на спор?

— Это зависит от воли богов, а спорить с богами глупо. — резко сдал назад мастер.

— Да? Даже так? Мда. А потом там, в далеком будущем, будут находиться люди, которые станут искать оправдания тому, почему люди не могли десятки тысяч лет придумать карманы.

— Чего?

— Неважно, — отмахнулся Берослав.

— А вот эти штуки ты для чего делаешь? — указал он на слишком длинные торцы болтов, торчащие у некоторых шпангоутов.

— Это нужно, чтобы здесь корпус перегородить водонепроницаемой переборкой.

— Чем⁈

— Стенкой такой. Чтобы если вот тут появилась течь, то сюда и сюда вода не попадала.

— Но это же безумие!

— Почему?

— Течи так не появляются! Они, если открываются, то сразу длинные вдоль борта. И затапливать начнет разом и тут, и тут, и тут, и тут. А перегородки твои станут мешать откачивать воду.

— Они так не появляются, если делать по-старому, гибко. Там ведь все болтается. А здесь — погляди, как крепко все держится. Как течи расходится дальше-то?

— Море покажет, — недовольно буркнул мастер.

На этом спорить они прекратили.

В который раз.

Этот специалист, «выписанный» Берославом вместе с другими мастеровыми, оказался самым… обычным линейным специалистом эпохи, который не мог отступить ни на шаг от «рельсов», по которым ехал. Вероятно, из-за весьма скромного ума. Потому беседы не давали никакого эффекта. Он просто заучил как надо и держался этих позиций насмерть. И дело не только в обшивке. Строго говоря, он до сих пор не понимал, почему высокие мачты на катамаранах не приводят к их переворачиванию, считая все это колдовством.

Но дело свое делал исправно.

Сказано — вот так, он именно так и поступал. Хотя ругался и говорил, что такое решение — дрянь. Берослав даже в чем-то был рад, что ему попался столь жесткий «дубок». У него просто не имелось воображения, чтобы как-то упростить себе жизнь. Из-за чего корпус маленького галеона с каждым днем все больше и больше воплощался в жизнь. Материализовался.

Именно галеона.

Потому как Берослав строил что-то очень похожее на галеон.

Бочкообразные заваливающиеся борта с узкой палубой обеспечивали качку со значительной амплитудой, но с низким ускорением. Размашистая такая, но вялая. При этом по бортам рег планировал прикрепить еще по одному «плавнику» — этакому фальшкилю, чтобы гасить боковую качку.

Продольная качка при этом смягчалась — корабль должен был скорее прорезать волну из-за завала бортов в носу, чем всходить на нее. А дабы его сильно не заливало, предусматривалась высокая носовая надстройка. Которая, заодно вместе с еще более развитой кормовой, выступала ключевыми узлами обороны корабля. Местами, откуда можно было бы пилумами «месить» десант неприятеля, лезущий на абордаж.

Семь водонепроницаемых перегородок должны получиться условно равными по объему. Вода, без всякого сомнения, просачивалась бы. Поэтому предусматривались помпы. Ручные. С такими удобными хватами, чтобы вчетвером можно было качать. Три штуки. С довольно занятной системой водозабора через единую сеть медных труб, спускаемых в водонепроницаемые отсеки. Из-за чего любой помпой можно было качать воду отовсюду, более того — все три они могли работать на один участок.

В чем-то перебор.

Да и помпа пока существовала только в виде одного прототипа. Но Берослав не собирался экономить на своей безопасности.

В носовой надстройке он планировал разместить нормальную кухню с металлической печкой, обложенной кирпичами для теплоизоляции. Туда же собирался поставить простейший опреснитель, работающий на дровах. На корме же он думал смонтировать запасной опреснитель, слабее, но перегоняющий воду на солнечной энергии, отчего радиатор его красился в радикальный черный цвет.

Гальюн в носовом выступе — у основания бушприта.

Каюты в корме для достаточно немногочисленного экипажа.

И просторные трюмы, удобные, в общем-то, для всякого рода грузов, занимающие довольно приличное пространство этого маленького галеона. В том числе и потому что за неимением артиллерии она никакого места на корабле не занимала.

Да — в арсенале планировалось поместить массу пилумов и прочих средств поражения. Включая болты для арбалетов, которые сейчас Берослав пытался родить.

Вон — на каждый из задуманных арбалетов нужно было дугу выковать. А потом еще механически обработать. Тетиву для него изготовить такую, чтобы не порвалась от перегрузок. Ведь натяжение должно по задумке достигать тонны. Ну и германские вороты сделать, потому как ничем иным эти махины натянуть было бы попросту невозможно.

И если получится, Берослав хотел поставить на них простейшие блоки. Никаких хитрых эксцентриков и прочих ухищрений. Просто удвоение хода тетивы за счет того, что она через блоки уходила к ложе, где и крепилась. Что должно было самым позитивным образом сказаться на начальной скорости болта и энергии выстрела в целом.

Таким можно было и сквозь скутум врага доставать. И сквозь лорику ламинату. «Выхлестывая» на малой дистанции любого противника с одной подачи. Для чего высокие надстройки его галеона отлично подходили.

Спрятался.

Взвел.

Зарядил.

Высунулся. Совсем чуть-чуть и ненадолго. Выстрелил. И снова убрался с прострела.

Красота!

Собственно, в Высоком Средневековье генуэзские арбалетчики именно так и поступали. Даже применяя намного более слабые «пушки», но их неприятелям хватало…

Что-то огнестрельное хотелось сделать.

Очень.

Прямо распирало. Тем более что имелась и бронза подходящая, и селитра с серой, и уголь, и чугун, и свинец… Иди и делай. А главное — ничего по-настоящему серьезного-то не требовалось. Вон — каких-нибудь фальконетов или мелких карронад за глаза хватило бы. Таких, чтобы ставить на вертлюге где-нибудь у борта.

Раз.

И мелкой картечью в упор превратил команду вражеского корабля, рвущуюся на абордаж, в кровавый фарш. Но… Берослав боялся ее утраты раньше времени…

— Ты слишком увлекаешься этим кораблем, — тихо произнес Вернидуб, когда они отошли от ангара.

— Он наша надежда.

— Надежда на что?

— Разорвать расстояние и отвлечь их от нас. Ты разве не понял, что сделал император⁈

— Я понял, но так ли это плохо?

— А что именно ты понял?

— Он пытается взять нас под свою руку.

— Если мы согласимся, то через несколько поколений уже и не вспомним о том, кто мы и где наши корни. Также, как многие кельты и иные народы. Мы растворимся в империи, которая безгранично сильнее и больше.

— Но взамен мы получим много всего хорошего.

— Сейчас. Понимаешь? Сейчас. Потому что императору нужен я. А потом… Умрем мы с тобой. Может, наши дети. Наши секреты рано или поздно утекут. И мы окажемся никчемной окраиной, с которой в лучшем случае сосут ресурсы.

— Если только мы не сможем построить достаточно городов и дорог.

— Ты же был в Оливии. Он в несколько раз больше Берграда. Хотя она по меркам империи маленький городок. У нас просто нет людей для того, чтобы сделать то, что ты говоришь.

— И поэтому ты хочешь уехать, бросив нас?

— Я хочу на время вас покинуть. Демонстративно. Чтобы он вас хотя бы год-другой не трогал. Торговля по накатанной пусть идет. Вы строите то, что должно. Канал тот же до Двины, а потом и в бассейн Ра. Башни-крепости. Круглые дома родовые. Разбиваете и распахиваете поля. Каждый год для нас — дополнительная надежда.

— Потом ты вернешься, и император вновь возьмется за тебя.

— Придумаем что-то. Нам главное: держать расстояние и тянуть время.

— Но зачем?

— Чтобы или ишак сдох, или падишах. Помнишь, я недавно тебе эту историю рассказывал? Вот примерно так. В конце концов, может начать война или очередное восстание.

— Чтобы что?

— Чтобы мы набрали достаточно силы и нас нельзя было слишком легко подчинить и проглотить. А в идеале — вообще нельзя. Союзное государство — да, но не более.

— Ты сам-то в этой веришь?

— Я верю в нашу победу. И хочу ее добиться малой кровью.

— А если нет? Если ты вынудишь императора напасть на нас? Если к стенам Берграда подойдут легионы? Чем ты сможешь их остановить?

— Найдется.

— Но пилумы против воинов в лориках ламинатах да за скутумами почти бесполезны! Чем ты их станешь пробивать? Арба… как их там? Этими своими поделками?

— Арбалетами?

— Да. Ты ими хочешь перестрелять всех врагов? Они же медленные!

— Нет, не ими. — улыбнулся Берослав.

— А чем же?

— Есть кое-что. Ты главное, не забывай продолжать закупать горючую соль, серу, медь с оловом и свинец.

— Это как-то связано?

— Да. — подмигнул ему Берослав. — Особенно горючая соль. Ладно. Пока же пойдем еще раз повторим материалы по парусному вооружению. Ведь следующий корабль строить уже тебе…

Глава 8

172, берзень (март), 21

— Выбивай! — скомандовал Берослав.

Работники синхронно ударили кувалдами. И… ничего. Корпус корабля лишь покачнулся, но так и не сдвинулся с места.

— Прекрасно… просто прекрасно…

— Небеса не хотят, чтобы он сходил в воду! — назидательным тоном произнес Вернидуб.

— При чем тут небеса? Кто-то пропустил мимо ушей мои слова о наклоне стапеля.

— О каком наклоне? — удивился седой ведун.

Берослав молча ударил себя по лицу растопыренной ладонью. Несильно, но вполне демонстративно.

Прошелся.

Осмотрел все.

И лишний раз чертыхнулся, поминая всякими противоестественными словами самого себя за то, что не проверил за «этими дикарями». Они делали в отдаваемых им распоряжениях ровно то, что понимали. Считая порой приличные фрагменты пустыми словами «для связки» или для красоты.

В этой же ситуации все оказалось банально до тошноты.

Он уже научил аборигенов пользоваться уровнем с пузырьком, изготовив их в небольшом количестве. Уже несколько лет как. Вот они и выровняли стапель по нему. Да так щепетильно, что подпорки, защищающие корабль от сползания в реку, не имели смысла.

Пришлось накидывать большую петлю из канатов, заводя ее за носовую оконечность. И лебедками стягивать конструкцию к реке. По чуть-чуть. Не Great Eastern[258], конечно. Но весь день промучились, пока «Дракон» не оказалась в воде. Поначалу-то Берослав хотел свой галеон «Арго» или «Ктулху». Но в первое вызывалось слишком острые и совсем ненужные ассоциации у местных, а второе никто, кроме него, не мог бы понять. Дракон же уже вполне бытовал в значении змея[259], частенько водного. Причем давно. С глубокой Античности.

— А ты упорен…

— Не только я. С каждым днем мне кажется все больше, что ты скорее препятствуешь моему отъезду, чем помогаешь.

— То, что ты задумал, смертельно опасно.

— Как будто у меня есть выбор?

— Ты же сам сказал, что у тебя есть секрет, который позволит остановить римские легионы.

— Есть. Но ты разве не понимаешь, что эта война ничем хорошим для нас не закончится? Ну остановлю я их. Может быть, даже разгромлю. Но как быть с торговлей? А уж будь уверен — на многие годы она для нас прекратится, если дойдет до войны.

— Переживем.

— Пока есть возможность вывернуться — надо пытаться это сделать. Тем более что каким бы могучим не было твое оружие, любая война — это цепочка случайностей. Ты всегда можешь проиграть.

— А можешь и выиграть.

— А мы выиграем? К Берграду придет один-два, может, даже три легиона. Я, быть может, им нанесу поражение и заставлю отступить. Но, ты представляешь, сколько живых к этому времени останется в округе? Легче нам станет от этой победы?

Вернидуб промолчал.

— Представил? Или думаешь, как лучше меня связать и сдать Марку Аврелию за вознаграждение? Сколько посулили-то? Хотя бы сотню либр золотом дадут?

— Глупости не говори!

— Почему глупости? Тебя ведь греет мысль о том, что мы все тут будем римлянами.

— Вот не надо про это начинать. Ты-то уже вон — гражданин. А мы?

— А я этого хотел? Моему отцу с три короба наплели и затащили в это гражданство, через усыновление. Ну и меня заодно втянули. Без моего ведома и участия. Сам бы я ни за что на это не пошел. Потому что нам намного выгоднее было бы числиться союзниками Рима. Как Боспору.

— Не слышал ты разговоров за спиной. Люди завидуют. Люди тоже хотят. Я понимаю тебя и знаю твое отношение к Риму. Но они иначе думают. И не только они. Все германцы ненавидят Рим, однако, при случае охотно переселяются на его территорию. И фракийцы, и даки, и кельты, и иные. Да и злость та лишь в том, что их туда не пускают, и что у них не Рим.

— Там, — махнул неопределенно рукой Берослав, — нет молочных рек и берегов из сытной каши. Большая часть простых людей в империи живет плохо, а то и очень плохо.

— Да. Все так. Я видел сам. Но, ежели не рабы, то всяко лучше, чем у нас. И у них есть надежда на лучшую жизнь.

— А у нас ее нет? Я ради чего все это делал? Разве не для этого?

— Сам же говоришь — все это существует лишь потому, что позволяет Рим.

— Я этого не говорил!

Разговор явно уходил куда-то не туда, поэтому они оба замолчали.

Регу казалось, что ситуация все сильнее и сильнее выходит из-под его контроля. Сенат сделал шикарный ход, выбивая у него тылы и опору.

Обидно.

Глупо.

Смешно.

Чисто по-человечески Берослав понимал Вернидуба. По своему он был прав. И Римская империя, которая простирается до Уральских гор на севере и Бактрии с Индом на юге — вещь должна получиться монументальная. Более того, если поспособствовать бурному росту державы, то довольно скорее ее постигнет кризис, аналогичный тому, какой произошел с державой Александра Македонского.

Распад.

Только оставляющий после себя эпоху романизма? При которой все правители осколков начнут конкурировать между собой за наследие Великого Рима. И в таком ключе у задуманной им державы имелись весьма серьезные шансы.

Но это долго и ненадежно.

С другой стороны его пугало то, с какой скоростью аборигены загорелись идеей стать римлянами. Внезапно выяснилось, что каждый из них вполне себе осознавал — послужил в легионе, даже во вспомогательном отряде — и все — гражданин. А учитывая незначительное, в общем-то, количество мужчин в союзных кланах, прогнать их всех за одно-два поколения через этот институт не представлялось значимой проблемой.

Научил ведунов хорошо считать на свою голову. Так, вон — уже все прикинули и даже подходили к нему с «прожектами» по освоению бюджетов. Тех самых, которые Рим пообещал, сюда заливать…

— Как страшно жить, — покачал головой Берослав, после чрезвычайно длинной паузы, наверное, минут в пять-шесть.

— Тебе⁈ — неподдельно удивился Вернидуб.

— Да это так… пустая присказка.

— Как обычно… — покачал он головой. — Так, может, все же останешься?

— Понимаешь — сплавать туда нужно.

— Но зачем⁈

— Там, за океаном, лежат обширные земли, на которых живут другие люди, и они возделывают совсем иные растения. Среди них есть очень славные. Настолько, что, заполучив их, мы сможем ОЧЕНЬ сильно улучшить свое положение. И уменьшить зависимость от Рима.

— Мы и так уже лет через пять-десять сами начнем кормить всех своих соседей. Твое многополье оказалось толковым… Уже сейчас видно, насколько оно хорошо.

— А будет лучше. Поверь — пригодится. Как только наши люди перестанут голодать, мы станем плодиться словно дикие зайцы. И лет за сто нас тут станет очень много. ОЧЕНЬ. И их всех нужно будет кормить.

— И те растения с этим справятся?

— Да. Ибо люди там, за океаном, до сих пор железа не ведают. Живут в этом плане скуднее, чем мы еще десять лет назад. Однако намного сытнее. Вот. Понимаешь? Это нужно сделать. Заодно выиграть времени. Хотя бы еще год.

— Ничего он тебе не даст, этот выигрыш.

— А если даст?

— Скажи — захворал.

— Император пришлет своих лекарей, которые сразу вскроют ложь.

— Так, может, и съездить к нему?

— Это будет дорога в один конец. Уж поверь мне. Что будет с вами после этого, понимаешь?

— Тут как поглядеть. Если у нас останется выпуск зеркал, компасов и зрительных труб, то вряд ли что-то изменится.

— Если, — усмехнулся Берослав. — Будь уверен, что следом за мной, отсюда упорхнет и это все. Перекупят и переманят. А дальше эта земля окажется без постоянного притока поддержки из Рима в окружении врагов. Это смерть. Верная смерть. Вряд ли сарматы или германцы вам простят своих поражений.

— Проклятье… — процедил Вернидуб. — Ну что ты за человек? Почему все видишь в таких мрачных цветах?

— Поверь мне — ЭТО еще не мрачные краски…

* * *

Император кушал виноград и задумчиво смотрел на небо.

Было тихо.

По-настоящему.

Где-то там вдали шумел город, но он находился достаточно далеко, чтобы не тревожить его своим гамом. Да и слуги дворцовые старательно подражали привидениям, стараясь не привлекать внимания к себе звуком или видом…

— Никак не могу понять, на кого похожи вон те облака… — произнес Марк Аврелий.

— Не могу знать. Я их отсюда не вижу вовсе. Только бесформенные белые пятна. Года не пощадили мои глаза.

— Но они не помешали тебе видеть куда дальше.

— Я пользуюсь помощью тех, кто помоложе. Они смотрят — я думаю, осмысляя увиденное ими.

— И что же ты думаешь о нашем лесном колдуне?

— Я думаю, что он хочет сбежать. Иначе ему нет резона в такой спешке строить большой корабль.

— Но куда?

— Он своему окружению рассказывает какие-то глупости про земли за океаном. Всем известно, что там просто вода…

— Хорошо, спрошу иначе. — перебил его император. — Зачем ему вообще бежать?

— Его тяготит римское гражданство и необходимость служить империи.

— Думаешь?

— Любой варварский вождь с радостью прибежал бы, если бы мы его осыпали такими дарами и пригласили. Он же — нет. Избегает и прямо отказывается. Теперь же, Тит может сорваться и попытаться куда-то сбежать.

— В Парфию?

— Возможно. И Вологез[260] охотно бы его принял. По слухам, которые до меня доходили, он бы и дочь свою за него отдаст, если бы Тит решится перейти под его руку.

— Ты в это не веришь?

— Нет. Мне кажется, что Тит Фурий Урс тяготится кто-либо власти, стоящей над ним.

— Нет… — помотал головой император. — Мне об ином докладывало много разных людей, знавших его лично. Он умеет подчиняться. Здесь что-то иное. Его по какой-то причине тяготит поездка сюда — в Вечный город и служба нам. Словно мы его успели как-то сильно обидеть. Но… где и как? Вся его жизнь на виду. Ее описали от дня рождения уже самым подробным образом. Кроме того поворота гётов и квадов на восход, мы чисты перед ним. Да и там, если бы правитель роксоланов не оказался таким дураком…

— И тем не менее он собирается сбежать.

— Из его отца удалось вытащить еще хоть что-то по сыну?

— Нет. Да и его сестра с матерью тоже ничего нового не сказали. Как это ни странно, но тот торговец ему намного ближе, чем они. Он с ним постоянно вел дела и много общался. Из-за чего этот бывший опцион намного лучше понимает Тита.

— Разве опционы бывают бывшими? — усмехнулся император. — Впрочем, неважно. И что он думает?

— Он думает, что нам нужно от Тита отстать и хотя бы пять-десять лет делать вид, будто его не существует. И что он крайне привязан к своим людям и тем землям, с которой у него вообще какая-то связь. Возможно, где-то там его могила.

— Да, я помню. Он что-то говорил про перерождение кого-то в теле Тита.

— Верховная жрица Исиды разделяет это мнение торговца. И, признаюсь, почти что все местные также думают. Подобное крайне странно, но если допустить правдивость сего предположения, то многое становится ясным. Мы ведь не знаем, какие отношения у Тита были в прошлой жизни с Римом. К тому же сестру он выдал за одну из семей с пуническим прошлым. Да и вообще скорее тяготеет к эллинам, чем к нам.

— Однако он оказал мне огромную помощь. И его советы явно вели к укреплению нашей державы. И не только советы. Он в целом не имеет никакого раздражения. Это хорошо чувствуется. И об этом доносили все, кто с ним общался. Тит не враг нам.

— Не враг, — согласился собеседник. — Но боится. И это необъяснимо. В любом случае он, очевидно, готовится сбежать. И нам не остается ничего, кроме как попытаться его поймать.

— Ты думаешь? А хуже не станет?

— Высока опасность утратить навсегда источник компасов, зрительных труб, зеркал, тех ярких ламп и прочего. Мы ведь не знаем — собирается он возвращаться или нет.

— И как ты собираешься его ловить?

— Не ловить, а перехватывать, — поправил императора собеседник. — Задумка у меня такая…

Глава 9

172, кветень (апрель), 29

Галеон медленно спускался по Днепру.

Предусмотренный балласт был сброшен, а паруса поднимались только на первом из двух ярусов, притом не все. Из-за чего вполне получалось держаться остойчиво.

Там, выйдя на большую воду в лимане, Берослав собирался набрать воды в специальные бочки, увеличив осадку. Через что нормально «встать на ноги». Сейчас же приходилось играться. Да, на тоненького он смог бы пройти и без этих игр. Наверное. Но рисковать не хотелось.

По уму-то для таких проходов надо было бы вообще разгруженным корабль вести, подведя слева и справа от него плоскодонные баржи, да заведя между ними под днищем галеона канаты. Такой прием Берослав несколько раз видел в прошлой жизни. Но за неимением гербовой приходилось подтираться наждачной…

И вот — первое место остановки — крепость у верхнего брода, а здесь уже потихоньку вырастала именно она. От нижней кромки брода широкой дугой шел вал высотой около двух метров. Находясь на удалении шагов пятидесяти от основных укреплений. И огибая их, он «втыкался» в берег Днепра выше по течению.

При этом с внешней стороны вал имел склон очень покатый. В той степени, чтобы там невозможно было никак укрыться — со стен все как на ладони. А с внутренней — максимально отвесная стена да небольшой ров с треугольным профилем.

Так что получалось, что весь проход через брод шел через коридор между этим валом и основным укреплением. Переправе это практически никак не мешало, а вот контролю ее да — способствовало. Вон сколько придется идти под обстрелом.

Сама же крепость представляла собой прямоугольник массивного вала и такого же рва. Сухого. Все же тут случались морозы, и зимой вода замерзала, поэтому большой и глубокий сухой ров выглядел предпочтительнее. Вход, как и в Берграде шел через второй ярус с подъемными мостами. Они перекидывались через ров на опорные площадки, от которых параллельно стенам спускались пандусы.

Просто и эффектно.

Таран не подведешь, даже если засыплешь ров. Оставался вариант только со штурмовыми лестницами, да и тот — весьма сомнительный. Ну и осадная башня, что еще сложнее выходило и рискованней. Действие же любой осадной артиллерии затруднялось тем самым внешним валом. Ее слишком близко не подведешь, чтобы иметь мало-мальски эффективное действие. Кроме того, сама идея использования толстого землебитного массива сводила на нет не только механическую артиллерию, но и пороховую, за исключением всякого рода гранат и бомб. Да и то — большого калибра и во множестве великом.

Жуть в общем.

Хотя на первый взгляд — ничего особенного. Просто кое-что из наработок нового времени, о которых здесь ничего еще не знали…

Два входа крепости вели во внешний радиус — в тот самый коридор. А два — к реке, причальная зона которой отсекалась отдельными мини-валами. Из-за чего с наскока туда было решительно невозможно попасть с берега. Никак. По углам же крепости располагались башни. Те, в которые и вели подъемные ворота. Выступающие за периметр основного укрепления достаточно для удобного продольного боя…

Кроме того, уже в этом году Берослав отдал распоряжение начать строить каменных быков будущего моста. Каменного. С тем, чтобы после его возведения углубить дно в просветах. В особенности поближе к крепости, собираясь соорудить там подъемный пролет для контроля прохождения кораблей.

Параллельно, разумеется, продолжая развивая саму крепость.

Тут ведь и облицевать керамическим кирпичом требовалось все, и водонапорную башню надо поставить, и канализацию сделать, и жилые площади в два-три этажа возвести, и конюшни, и склады, и лечебницу, и много чего еще. Даже маленькую, крошечную септу для пущей красоты.

В конце концов, почему нет?

Римляне исправно везли все необходимое для строительства и даже «подгоняли» работников. Вот Берослав и пытался воспользоваться ситуацией, получше закрепляясь. Тем более что крепость строилась маленькой — сто на сто шагов. Считай не крепость, а своего рода замок. Поэтому, по задумке, тут даже небольшой гарнизон мог бы наделать грязи, сдерживая целую армию.

— Как у вас тут дела? — спросил рег, подходя и обнимаясь с Добрыней.

— Да все потихоньку. Укрепляемся.

— Ни роксоланы, ни германцы не проказничали?

— Сам удивлен. Гатас только по броду постоянно бегает со своими ребятами в набеги. Утягивая обратно рабов и всякое. Его иной раз преследуют, но дальше тех холмов не суются.

— Надо бы там наблюдательную башню поставить.

— Верная гибель же для ребят, что там сидеть будут.

Берослав улыбнулся и поведал соратнику о том, что он там по Оршице ставить начал. Еще в прошлом году. Даже вид общий накидал для пущего эффекта.

И визави впечатлился.

Прям крепко.

— Да… такую быстро германцы не возьмут. — покивал Добрыня. — Но ежели вдумчиво возьмутся за дело — сковырнут.

— А если две-три такие рядом ставить? Ну, чтобы они друг друга прикрывали?

— Да, так сильно сложнее станет. Хотя смысл пропадает. Ты же сам сказываешь — эти башни думаешь строить из-за доступности и дешевизны. Если их по несколько ставить рядом — может, лучше вот такую как у нас крепость возводить? Только поменьше.

— Разумно, — кивнул рег. — Ограничимся башнями. Просто ходы спасательные для бегства нужно прокладывать поглубже и подальше.

— Тоже дело. Их тут вообще много нужно. И там, и там, и вон там, — начал указывать Добрыня на подходящие высоты по левому и правому берегу. — Чтобы подход неприятеля загодя углядеть.

— Ладно. Подумаем, что можно сделать. Слушай, рабов возвращают из твоих родичей? Обещали же. Я как-то и не спрашивал.

— Так-то да, но нет. Много из них уже померло на тяжелых работах. Да и разметало по миру. Особенно женщин и детей. Едва человек сто сумели найти и вернуть. А их ведь жило тут окрест сильно больше.

— Еще привезут.

— Но многих не вернуть… слишком многих…

— Такова жизнь, — тяжело вздохнув, ответил Берослав. — Главное нас отсюда уже не сковырнуть. Сейчас тут обустроимся — за нижний брод возьмемся. Так как окопаемся — станем хозяевами положения.

— Без порогов? — усмехнулся Добрыня.

— Зимой-то степняк или германец перейдет Днепр по льду. Сие верно. Но без этих переправ им жизни не будет. А они в наших руках.

— А нам не жить без порогов.

— И это тоже верно. Скажу больше — без укрепления всего Днепра. Так-то отсель и на юг надо строить потихоньку укрепления такие, чтобы ни зимой, ни летом без нашего ведома никто пройти не мог.

— Да разве ж это возможно?

— Отчего же нет?

— Это же огромная река!

— Мелко мыслишь. Вон, по правому берегу ежели тянуть нитку вала, вдоль берега — самое то. От воды высокое и резко земля уходит вверх — со льда мало где подняться можно. И если с закатной стороны возводить в дополнение ров с валом — уже дело.

— Сроют.

— Смотря, как это все делать. У города Афины в свое время была стена до соседнего города, двойная, которую удалось разрушить лишь после победы в войне. А у иной державы такие засеки были, что — ух! Не пройти, не проехать!

— Увлекаешься ты… ей-ей увлекаешься. — покачал Добрыня головой с добродушной улыбкой. — Но мне нравится.

— Хребет нашей державы надобно иметь такой, чтобы никто бы не сумел переломить. А Днепр — суть сего хребта. И удержание его для нас дело первостепенное. Так что и крепости надобно ставить, и валы с засеками, и корабли рубить, дабы удерживали реку мертвой хваткой. Сломать-то все можно. Но и мы бездействовать не станем. А потому надобно время выиграть, а не насмерть все закрыть. Вон — колючки перед рвом со стороны степи высадить — уже дело. Шагов на полсотни единым полем…

Добрыне этот разговор о «Новых Васюках» льстил.

Он вернулся домой, по сути.

И он был счастлив. В том числе и от того, какие картины ему рисовал Берослав. Вдохновляя и даруя надежду…

На самом деле, несмотря на все пререкания, примерно такие же настроения царили и в остальных землях союзных кланов. Повсеместно. Где-то ярче, где-то тусклее, но везде люди испытывали душевный подъем.

За какие-то пять-шесть лет их жизнь улучшилась настолько сильно, что и не пересказать. Прекратились поборы роксоланов и набеги с угоном в рабство. Люди перестали умирать от голода каждую зиму и весну. И даже порой кушали сытно. Появился свой город, да какой! Его кирпичные стены внушали многим удивительную гордость, равно как и войско, сумевшее уже покрыть себя славой.

Письменность своя появилась.

Книги, опять же, свои.

Корабли, защищенные дома — тулоу и многое иное. В представлении этих людей случилось чудо. Настоящее чудо. Дар небес. Воздаяние за долгие страдания.

Вперед же они смотрели с натуральным вожделением.

Видя в завтрашнем дне мечту. Настоящую такую, которой не только лишь грезят, но и в жизнь воплощают. Да, в некотором будущем, конечно, наступит разочарование, вызванное замедлением научно-технического прогресса и, как следствие, откат эмоциональный. Но пока, даже Вернидуб и Рудомир, несмотря на их скепсис, порхали как бабочки. Хотя и тщательно это скрывали, просто ради пущей солидности…

А в это время, где-то далеко на юге большой парусный катамаран вошел в порт Александрии, сковав на себе массу взглядов. Приметили-то его издалека. Поэтому поглазеть на странный корабль явились целые толпы.

Два узких корпуса шагов в тридцать длинной с широким пространством палубы между ними. Они взрывали своими острыми носами воду с казалось удивительной легкостью. Даже несмотря на два поворотных шверта. А на удивление высокая мачта с бермудскими парусами довершала впечатление. Равно как и скорость, с которой катамаран бежал по волнам.

Чудо чудное, диво дивное.

А уж как за ним «бежали» римские корабли, пытаясь перехватить — не пересказать. От самой Оливии. Да и Босфор с Дарданеллами он словно бы пролетел, едва касаясь воды, благо, что ветер благоволил.

Он собрал и сломал практически все сети, расставленные людьми Марка Аврелия. Просто проскочив их на невероятной для этих лет скорости. Спровоцировал могучую волну паники.

Невольно.

Случайно.

Ведь в глазах этих людей Берослав убегал, и они проваливали задание императора. На деле же, рег просто выполнял свое обещание, данное Маркусу. Сказал, построит большой катамаран? Вот и сделал, обкатывая его на первом дальнем рейсе. Почтовом. А то ведь негоже отправляться в трудное путешествие, не выполнив важные обещания, от которых зависела твоя репутация.

А тут такое шоу…

Впрочем, ни сам Берослав, ни экипаж корабля его пока еще не приметили…

Глава 10

172, травень (мая), 1

Солнце медленно уходило «под воду» где-то на горизонте.

Берослав работал с бумагами в своей каюте. Это путешествие оказалось удивительно удобным для того, чтобы все обдумать, заодно набросав планы на будущее…

Проскочив днепровские пороги без балласта по большой воде, Берослав сумел еще и увернуться от гостеприимства Оливии. Миновав ночью акваторию возле города.

Теперь же за спиной остался пролив Дарданеллы.

Ни городов, ни крепостей, которые бы держали под контролем черноморские проливы, еще не создали. Оно было просто не нужно — там же логистический тупик внутренних вод римской империи, если говорить по сути. Вот галеон и проскочил.

Тихо, спокойно, размеренно.

На косых парусах, так как ветер не благоволил.

И если бы катамаран не спровоцировал римские либурны, то здесь бы Берослава и перехватили…

Его путешествие на первый взгляд казалось чрезвычайно опасным. Ведь он на приличный срок оставлял жену, детей и то большой дело, которое строил все эти годы — первое государство славян. Хотя, конечно, уже на стадии генезиса оно вышло за это определение, начав агрегировать в свой фундамент еще и балтов с сарматами, а, в перспективе, «затянуло бы» и какое-то количество германцев с угро-финнами…

Но Берослав не сбегал, бросая тех, кто в нем нуждался.

Нет.

Такого про него нельзя было сказать даже злым языкам.

Выигрывал время? Да.

Пытался добыть критически выгодные ресурсы? Безусловно.

Ломал игру императору и другим «башням Рима»? Ну а как без этого?

Но не бежал. Ни в коем роде. Тем более что ситуация, кажущаяся тревожной, выглядела не так уж и мрачно.

Например, сарматы.

Они были разбиты и дезорганизованы.

Аланы и сираки — да, могли что-то, но кочевали далеко. И у них своих проблем хватало, в том числе с пресловутыми хунну.

Рокосланы же и языги находились не в том положении, чтобы проказничать. Им требовались годы, чтобы восстановить утраченные дружины. Рим же им доспехи более не передавал. Да и условия торговли изменились и Берград более не должен был платить никому никаких налогов и сборов.

Кроме того, орда Гатаса вообще ассоциировалась все сильнее с молодой державой Русълęдо. Как по праву клятвы, так и экономически. Берослав сумел до своего отъезда накидать им «крючков» в достаточном количестве, чтобы они не дергались.

Тоже воинское снаряжение дружине поставлялось из Берграда.

Все.

Вообще все.

Даже стрелы и длинные одноразовые пики. В рамках службы. Ведь по сути Гатас стал первым князем рега, а его дружина оказалась на держании Берослава. Фактическом. Что не позволяло этим ребятам «соскочить», не утратив репутацию. Клятву-то они публично приносили.

Кроме того, минувшей осенью удалось заключить чуть за сотню брачных союзов между славянами и роксоланами Гатаса. Что еще сильнее затрудняло всякие разборки между этими социальными группами. Особенно на фоне растущего экономического сотрудничества. Ведь через орду Гатаса скупалась шерсть со всех степняков, кочующих западнее Волги. И уже шли переговоры, чтобы и с хунну тоже торговать.

Шерсти у кочевников было много, и Берослав скупал ее всю, что продавали, прибирая вместе с ней и сухожилия со шкурами и рогами с сушеным творогом да прочие дары степи. Оплачивая это своими ремесленными изделиями. Что выглядело, конечно, не так выгодно, как набеги, но и принципиально безопаснее. Отчего на фоне гибели дружин языгов и роксоланов, казалось крайне привлекательным…

Визигёты, остгёты и квады тем временем все сильнее сваливались в распри. В минувшем году их постигло тяжелое военное поражение и просто чудовищный голод. Через что они лишились нескольких десятков тысяч жизней. Это было ОЧЕНЬ страшно и обидно, поэтому они искали крайних.

И даже то, что их знать выжила, вместе со своими дружинниками, сохранив воинское снаряжение, ситуацию не меняло. Да, позволяло германцам сдерживать растущее давление сарматов, но не более. И им теперь требовались годы для преодоления внутреннего кризиса власти. Возможно — многие годы…

А вот гёты из северных земель сидели очень тихо.

Новость о том, что сестра Берослава — ведьма Хальо, сгубила все их войско, повергла людей в тоску, близкую к отчаянию.

Ведь погибли все в том отряде.

Подчистую.

Никто не вернулся.

И это — пугало. Жутко. До ужаса.

Более того — балтийские гёты даже стали думать о сборе посольства с дарами, чтобы умилостивить осерчавшую ведьму. Просто опасаясь того, что она нашлет на них какую-нибудь напасть из-за нанесенной обиды. Моровое поветрие там или еще что. Ведь сильная же ведьма? А то как же! Слабая бы просто не смогла стольких сгубить.

Хуже того — к сарматам, южным гётам да квадам новость о мрачной сестренке Берослава тоже просочилась, действуя на ни них аналогичным образом. Детали той осады почти никто не знал. Вот и придумывали, склоняя на все лады то, как эта жуткая баба сгубила целую тысячу ладных мужей…

Оставался Рим.

Но им требовался сам Берослав, а не то государство, которое он строил. Ради чего вся эта авантюра и закручивалась.

В остальном же…

Компасы, зеркала и зрительные трубы исправно идут? Идут.

Бумага и, в особенности, бумажные деньги печатаются и пересылаются в Александрию? Вполне.

А что им еще надо?

Так-то да, конечно, им хотелось это все взять под полный контроль. Но уж больно далеко находился Берград, чтобы отправлять к нему войска в значительном количестве. Тем более в ситуации, когда им казалась реальной перспектива мягкого захвата.

И легат Тит Фурий Урс им в этом подыгрывал.

Он еще по осени отправил в Оливию «портянку» с практическими вопросами по развертывания легиона. В которой поднимал кучу организационных и юридических проблем, старательно обставляя их максимально неразрешимым и противоречивым образом. Ну и пытался выторговать себе еще какие-нибудь преференции.

Например, для нужд будущего легиона, он предлагал прислать в Берград мастеровых и ремесленников самого разного толка. Почти тысячу человек!

Или вот организационный момент: он записал всех мужчин союзных кланов в ауксилию, действуя строго по букве закона. Как с этим быть? Всем платить жалование? Так-то да, оно обещано. Но ведь всем же. Притом, что эта ауксилия создавалась при несуществующем легионе, в котором, как известно, могли служить только граждане Рима. И Берослав предлагал рода союзных кланов записать в них.

ВСЕ.

Что выглядело… странно. То есть, по сути, верно, юридически же создавало крайне неприятный прецедент. И Марку Аврелию требовалось придумать, как это все оформить, не спровоцировав волну аналогичных запросов из провинций.

Иными словами — он морочил голову.

Ну и сам на время выключался из зоны римского контроля. Просто чтобы его не взяли за жабры и не принудили к более покладистому поведению. Хуже того, в Александрию он послал катамаран не просто так, а с пакетом своих вопросов, аналогичных отправленных в Оливию. С просьбой к родственникам провести консультации со знающими людьми и помочь. Посему Берослав был уверен — полгода не пройдет, как поднятые им острые вопросы окажутся секретом Полишинеля. То есть, решить их будет попросту нельзя из-за конфликта интересов.

Сам же он на время пропадал из игры.

Заодно решая вопрос продовольственного суверенитета. Ведь настоящая независимость всегда упирается в экономику и, прежде всего, в ее базовые параметры, такие как еда, энергия и сырье. Особенно в еду. Ибо тот, кто живет на привозном продовольствии, даже в теории не может считаться независимым.

Так что да — риск в этом походе имелся, но невеликий.

Кроме того, перед Берославом стояла еще одна задача — проверить систему.

Все сейчас все держалось на нем.

Вообще все.

А отлучившись, он мог посмотреть, как все это будет функционировать самостоятельно. С тем, чтобы по возвращении попробовать исправить выявленные «косяки». Ведь своей целью Берослав ставил создание устойчивого государства. А значит — системы, которая в состоянии оперативно разрешать, все возникающие перед ней проблемы. То есть, ему требовалось шагнуть дальше вождества, чего не сделать без вот такой встряски…

А где-то там, в Берграде, Дарья, Злата и Мила занялись жуткой вещью — созданием культа товарища Берослава. Заодно пытаясь собрать воедино то, что он после себя оставил. В их понимании-то он жертвовал собой ради обеспечения их будущего. Как мимо такого можно было пройти?..

Эпилог