- Иваныч, с третьего дому сосед, сейчас на пенсии, а так всю жизнь приемщиком стеклотары работал. Так скопил – у-у-у-у! А в сорок седьмом погорел – побоялся на обмен деньжищи свои притащить.
- А что побоялся-то?
- В две-то сотни зарплатой такие тыщщи менять?
- Так ведь обменяли бы! – молодой человек аппетитно хрустнул сушкой.
- Да обменяли б, - рассмеялась Анна Егоровна, - Тем, кто больше десяти тысяч притаскивал – новый рубль за три старых давали. Все же – деньги, так ведь не в этом дело – взяли бы на карандаш Иваныча-то. Пришли бы, спросили – а ну-ка, куркуль, отвечай, где такие деньжищи нахапал? Да вы, Андрюша, и сами все понимаете, не маленький.
- Понимаю, - Громов потянулся за сахаром, аккуратно расколов рафинад маленькими блестящими щипчиками. – Только думаю, что об Иваныче вашем те, кому надо, знают.
- А вот и нет! – живо всплеснув руками, хозяйка подлила постояльцу заварки. – Пейте, пейте, чаек-то, Андрюша. Хороший чаек, грузинский.
В маленькой кухонке Анны Егоровны, кроме сложенной из кирпича плитки, умещался небольшой столик и три табуретки, выкрашенные зеленой густотертой краской и уже успевшие облезть. В заклеенном светлыми, в мелкий цветочек, обоями простенке между оконном и самодельной полкою, висела картинка из цветной фольги – целующиеся девочка с мальчиком, оба - явно не рабоче-крестьянского вида. Подобная картинка имелась когда-то и у бабушки Громова.
- Эстонская? – думая, как бы половчей свернуть разговор на колдуний, поинтересовался Андрей.
- Да, из Тапы, город там есть такой, - Анна Егоровна почему-то вздохнула, но тут же улыбнулась. – Это мне сестра старшая подарила, три года как схоронили уже. Она сразу после войны с с мужем в Тапе жила, а когда муж умер, так переехала в Тихвин, к свояченице.
- Угу, угу, в Тихвин, - снова покивал молодой человек. – Там, где колдуньи вепсские?
- Какие-какие колдуньи? А, вы про чухарей, - хозяйка понимающе моргнула. – Есть там такие, да. Только в самом-то городе мало – все по деревням, а до этих деревней-то, Андрюша, ужас, как добираться! Но, колдуньи – их все «бабками» называют, там есть. Я от сестры слышала.
- Тихвин значит, - прихлебывая из блюдечка чай, чуть слышно прошептал капитан-командор. – Точнее – район...
- Что-что вы там такое говорите?
- Да так… о своем…
Спрыгнув с трамвая, Громов огляделся вокруг в поисках пивного ларька, и, обнаружив таковой, быстро зашагал по узкой, петлявшей средь пожухлой осенней травы, тропинке. За спиной, на железнодорожной станции, послышался протяжный гудок паровоза, Андрей машинально обернулся, проводив глазами длинный товарный состав, и в тот же миг услышал некий треск. Словно кто-то шагал за кустами… Действительно – шагал…
- Эй, мужик, огоньку не найдется! – загораживая Андрею дорогу, из кустов вышли двое – верзила и щуплый - в серых мятых пиджаках и надвинутых на самые глаза кепках.
Третий – молодой парень в вельветовой, с застежкой молнией, куртке, замаячил сзади.
Громов поднял саквояж…
- А ну, давай! – с ухмылкой бросил верзила. – Угол давай, да не забудь про лопатник.
- Ах, да, да… - поставив саквояж в траву, капитан-командор нагнулся. – Вы меня грабите, что ли?
- Много болтаешь, фраерок! А ну, живее, не то…
В правой руке щуплого сверкнул нож – настоящая бандитская финка…
Вот тут уж Андрей не стал строить из себя джентльмена… вспомнил свое пиратское прошлое, уроки фехтования в Барселоне…
- Держи!
Выхватив шпагу, Громов швырнул саквояж в щуплого, и быстро отскочил назад, развернувшись к гопнику в куртке - тоже, кстати, с ножом - и без лишних слов проткнул ему оба предплечья, после чего, обезопасив тыл, повернулся к оставшимся вражинам. Судя по всему, те еще не успели сообразить, что вообще происходит, с удивлением посмотрев на своего воющего соратника.
- Эй, что там с тобой, Кольша? Ах ты, гад…
Зло щурясь, щуплый выбросил вперед финку… Громов не церемонился: тонкое лезвие шпаги, чуть шевельнувшись, проткнуло нападавшему грудь, и бедолага, харкая кровью, повалился в траву… Там же, вопя и держась, за живот, оказался и верзила, а вот молодого гопника тут же и след простыл, несмотря на раненые предплечья.
- Подыхайте, - без всякого гуманизма бросил капитан-командор и, повернувшись, быстро зашагал к станции.
Пивной ларек еще был закрыт, местные алкоголики вокруг не толпились, да и вообще - место казалось вполне безлюдным – раненых (или убитых, дьявол их разберет) конечно, найдут, но еще не скоро, не сейчас – есть время спокойно уйти.. уехать…
- Ах, кепка! – сплюнув, Андрей скривился, вспомнив круглолицего парня из Катькиного садика.
Именно он и навел гопоту – кому же еще-то? Или… те просто так напали, без всякой наводки – просто увидали фраера ушастого? Что ж, может, и так…
- Молодой человек, десять рублей не разменяете?
- Что?
Недобрый пристальный взгляд. Соломенная шляпа, круглые очки, седая бородка клинышком. Он! Старик все из того же садика! Ишь, стоит у платформы… поджидает?
- Фотографии принесли? И – шпагу?
- Ах, фотографии…
Капитан-командор сориентировался вмиг – ну, конечно же, этот дед и круглолицый в кепке работали в паре!
Сунув руку во внутренний карман пиджака, Громов достал фотографии:
- Вот! А шпагу получите только в обмен на паспорт и трудовую.
- Но, взглянуть-то хотя бы можно?
Андрей приоткрыл саквояж:
- Смотрите.
Старик опустился на корточки, и вдруг вскинул голову, с затаенным ужасом глянув на своего виз-а-ви:
- А что клинок-то мокрый?
- Так… - безразлично пожал плечами капитан-командор. – Уронил. Сыро нынче.
Испачканный кровью клинок Громов успел протереть травою, правда, не очень тщательно.
- На какую фамилию делать?
- Громов, Андрей Андреевич.
- Через три дня будет вам паспорт, - выпрямившись, твердо пообещал дед. – Будьте в двенадцать часов в том же саду, на скамейке.
- Ночью? – Громов нехорошо скривился.
Старик с напускной веселостью рассмеялся:
- Ну, что вы, что вы – днем.
- Хорошо, - больше не раздумывая, покивал Андрей. – Я тут, на тропинке, трех мужичков встретил… случайно, не ваши знакомые?
- Нет, - резко оборвал старик. – Не знаю, о ком вы говорите. Прощайте. До встречи через три дня.
Кивнув, дед быстро спустился в подземный переход – к платформе как раз подходил пригородный поезд.
Громов поехал на следующем, добрался до Варшавского вокала, немного погулял – так, на всякий случай – в а уж потом подался на Финляндский и - сразу – домой. Никто за Андреем не следил, видать и впрямь гопники действовали «на рывок»… даже если их и подослал круглолицый – так он не знал ни имени Громова, ни адреса… Не, знал, но будет знать! Когда сделают паспорт, трудовою, профбилет. Прописываться-то все равно где-то придется, а Ф.И.О. «жучкам» известно, вполне могут найти. Здесь, в городе и пригородах ближайших – могут. А если махнуть в какой-нибудь дальний район?
- Ну?! – массивный, словно старый, работы девятнадцатого века, шкаф, мужчина в светло-сером спортивном пиджаке и синих диагоналевых галифе, заправленных в начищенные до зеркального блеска офицерские хромовые сапоги, усевшись на край стола, недобро взглянул на собеседника – жалкого круглолицего парня, мявшего в руках серую кепочку, в коем Громов – ежели б сейчас находился здесь, в кабинете, враз признал бы давешнего «жучка». – Значит, ты его упустил все-таки?
- Упустил, гражданин начальник, - со вздохом признался гопник. – На Финбане он куда-то делся. Там же народу-то уйма, а я ж что - не милицейский… Ну, честно слово, товарищ капитан!
-Ах, Кумыс. Кумыс, - качнув коротко стриженой головой с квадратным, с небольшой ямочкой, подбородком, посетовал капитан. – И что же мне с тобой делать, гражданин Кумысов? Отправить, что ль, на сто первый километр? А что! Воздух там чистый, свежий. Здоровье свое поправишь… Хочешь на сто первый километр, Кумысов?
- Ну, това-а-арищ капита-а-ан… Артемий Петрович!
- Тамбовский волк тебе товарищ! – Артемий Петрович долбанул кулаком по столу, так, что подпрыгнул телефонный аппарат из черного эбонита. – Что б ты знал, Кумысов, так я уже доложил по начальству о купле-продаже драгоценных металлов. И что теперь? Где мне этого продавца искать?
- Я узнаю, узнаю, гражданин начальник! – заблажил Кумысов. - Мамой клянусь!
- А сейчас я в справке что напишу? Мол, агент «Скакун» сообщил, что клянется мамой… тьфу! Не-ет, быть тебе на сто первом километра, гражданин Кумысов!
- Сказал же – найду, Артемий Петрович, - снова заверил Кумыс. – Через Деда найду. У них так какие-то дела с Дедом.
- Так он еще и с Дедом какие-то дела крутит? – недобро прищурившись, капитан поиграл желваками. – И ты молчишь?!
- Я… я только сегодня узнал, клянусь! Хотел доложить, да вы ж и слова сказать не даете.
- Так говори, - ухмыльнувшись, спокойным тоном произнес Артемий Петрович. – А потом – во всех подробностях напишешь.
- Да пока больше и нет ничего, - завилял Кумысов.
Опытный «жучок», он дураком не был, и вовсе не собирался сразу же выкладывать перед куратором все свои козыри – насчет тяжких телесных у Броневой и – самое главное – по поводу заказанного фальшивого паспорта. Это пригодится еще. Всему свое время!
- Знаю только, что драгметаллы у барыги этого есть, и много, и с дедом он встречался не зря… К концу недели я вам, Артемий Петрович, обо всем доложу, в пятницу.
- В пятницу мы в подшефном колхозе работаем, помогаем урожай собирать, - капитан задумчиво покосился на большой портрет Владимира Ильича Ленина, висевший над сейфом, - В понедельник доложишь, так и быть. Но, смотри у меня, Петя!!!
- Сказал же – сделаю все! – совсем осмелел «жучок». – Быть вам, Артемий Петрович, майором!
- Уж как-нибудь без твоей помощи... Ладно, иди. Петя, иди.
Выйдя из отделения, Кумысов закурил «Казбек» и неспешно направился к видневшемуся невдалеке скверу, где собрался посидеть в чайной: выпить пару кружечек пива да – прицепом к ним – водочки грамм сто пятьдесят а. возможно, и двести, поболтать, расслабиться после беседы.