- Фу, «Бровкин»… А «Фанфан-Тюльпан»?
- Сами вы фанфаны, девки!
Тракторист добавил что-то по-вепски, отчего мужики засмеялись, а девки, плюнув, убежали к парому, куда уже перебазировались и пионеры с Машей и Фаней.
- У меня там братан живет, в деревне, - улучив момент, шепнул Федор Громову. – Так ты вечерком загляни обязательно. Посидим, бражки выпьем. Не все твою водку хлестать! Да, теща-то братова, всякие заговоры-наговоры знает. Что смотришь? Ты ведь про бабок-то спрашивал да-ак!
Глава 3
Глава 3
Осень 1962 г. Капшинский район
Рыжее солнце
В расползшейся по длинному берегу озера деревне – довольно большой, в сотню дворов – кроме молочной фермы и лесопилки, имелась вся необходимая инфраструктура: располагавшийся в бывшей церкви клуб, пекарня, магазин сельпо и школа с интернатом – приемистым бревенчатым зданием барачного типа, в котором и расположились на постой пионеры с вожатыми, точней сказать – кружководами. Девушки – особенно Маша – тот час же привлекли к себе внимание местной молодежи, получив приглашении сходить в клуб на танцы, а потом и посидеть на бережку у костра.
- Я вот вам посижу! – вспомнив о своем старшинстве, охолонул девок Громов. – За детьми кто смотреть будет?
- Ой, да куда они денутся-то? – отмахнулась Маша, но, заметив строгий взгляд, тот час же потупила взор - Да ладно, Андрей Андреич – присмотрим.
«За вами бы кто присмотрел» - подумал про себя капитан-командор, однако, ближе к вечеру засобирался в гости к братцу тракториста. Обещанная бражка и посиделки с гармонью и песнями Андрея как-то интересовали не очень, иное дело – колдунья. Чья-то там теща, которая «заговоры-наговоры» знает.
Проведав детей, Громов заглянул к девушкам, с напускной суровостью погрозил пальцем и, протерев сапоги соломой, отправился в гости, благо идти было недалеко. Нужную избу молодой человек отыскал не сразу – вепсы издревле ставили избы не улицами, а как кому глянется – с простором, да так , чтоб окнами на юг, на солнце. По той же причине никаких деревьев и кустов перед избами не сажали – чтоб не загораживали свет. Злые языки утверждали даже, что самые упертые отрубали кошкам хвосты – чтоб зимою не выносили из дому тепло. Врали, наверное.
Немного побродив, Андрей вышел к клубу, полюбовался рукописной афишей, приглашавшей на kargaita – танцы. Раньше, в конце тридцатых, почти всех вепсов чохом записали в русские, закрыли национальные школы, и вообще – придавливали, а вот сейчас, в свете известно постановления товарища Берии «О национальных кадрах» - народная финно-угорская культура возрождалась снова – в классах преподавали вепсский язык, и даже вот – объявления на нем писали, зазывали молодежь в клуб. Молодежи, и вообще – детей, в деревнях – не только в вепсских – в те времена было много: имелась работа, да и выстроит избу – запросто, леса-то вокруг полно!
Кроме работы в колхозе, все деревенские держали личный скот да птицу, и, конечно же, огороды – огромные, чуть ли не с полгектара. Теплиц никаких не строили, выращивали. что само растет - картошки немеряно, морковку, лук-чеснок с репою, редис, редко – огурцы. А уж всякие там баклажаны-помидоры-кабачки – это все уже куда позже пошло, от дачников, местным-то таким баловством заниматься было некогда – в колхозе работы хватало, да еще свой, личный, сенокос.
- Федьки-тракториста брата перть? – переспросила идущая ха водой женщина с расписным коромыслом. – А вон она!
Перть, верно по-вепски – изба, - догадался капитан-командор и, поблагодарив незнакомку, отворил калитку, покосившись на сложенные во дворе дровяные стожки – именно так здесь дрова и складывали, не поленницами, а стогами – так дровишки меньше промокали и от сильного ветра не сыпались.
Жилище, куда по невысокому крыльцу поднялся Громов, состояло сразу из двух, выстроенных перпендикулярно друг другу, изб, так, что молодой человек замялся в сенях - куда же дальше-то? Постоял, прислушался – и, услыхав донесшийся гомон, решительно повернул налево. Постучав в массивную дверь, дернул, не дожидаясь ответа – ага, услышат, как же!
За большим, выкрашенным синей масляной краской, столом, слева от огромной печи, уже собрался народ – мужики в белых рубахах и пиджаках, женщины в цветных нарядных кофтах. Хлебали ложками какой-то кисель из большой – одной на всех – миски, шутили, смеялись. На столе, кроме закуски - нарезанного крупными кусками хлеба, квашеной капусточки, соленых груздей, сала – стоял еще большой глиняный жбан, как понял Андрей – с брагой, и четыре бутылки водки, три – обычные, с белым сургучом, «сучки» по двадцать один двадцать, и одна – «Столичная», высокая, с длинным коньячным горлышком, за тридцатку стоила!
- А, Ондрюша! – узрел уже находившийся изрядно под хмельком тракторист. – Заходь, заходь. Это вот – Николай, брат мой. Это его жена, Галя, это – теща, Анфиса Тимофеевна… Тимофеевна! Чего сидишь-то? Обещала олудь принесть!
- Счас принесу, чегой-ты?
Сидевшая на краю стола сухонькая, в шерстяном, наброшенном на плечи, платке, старушка, подхватив опустевшую емкость, исчезла в сенях…
- Угощайся, гостюшко, бери уж, что есть, - налив в граненый стакан «столичной», гостеприимно предложил Николай. – Вон рыбка, жареная, и так – ушица. А вот студень рыбий – налимов вчера наловили – страсть!
Поблагодарив, Андрей чокнулся со всеми, выпил, ткнув вилкой в сковородку с залитой ометом хариусами…
Тимофеевна принесла браги – холодненькой и, на первый взгляд, вкусной, однако какой-то приторно сладкой, в желудке от нее сразу сделалось тяжело, и Громов стал пропускать – мало пил, меньше говорил, больше слушал.
Хозяин дома – могучий, лет пятидесяти, мужик с квадратным, словно выбитым в камне, лицом древнего германского героя – говорил о рыбалке, да об охоте – по всему чувствовалось, что эта тема была близка гостям, уже вполне захмелевшим. Вскоре кто-то затянул песню, а тракториста Федора увели под руки - спать:
- Ему еще завтра ехать!
- Доедет, ничо!
Николай продолжал уже по-вепсски – все кивали головами, смеялись, один Громов, естественно, ни черта не понимал. Тимофеевна вынула из печи картофельные калитки – ими и стали закусывать, да нахваливали – ох, хороши!
- А ты, Андреич, как к охоте-то? – снова налив, добродушно поинтересовался хозяин. – По лесам-то хаживал?
- Ха! – капитан-командор засмеялся. – Хаживал, да еще как!
- И у нас тут места знатные. Зверья всякого полно, рыбы. Главное – места знать, а то можно и не вернуться.
- Так по карте-то…
- Дак и карта у меня есть, а как же! Военная, счас покажу. Эй, Галя, Галя, там посмотри, в залавке…
- Тут, что ль? – темненькая проворная женщина лет сорока – жена Николая – вытащила полевую сумку.
-Угу, - довольно закивал хозяин. – Тут… Вот она! А ну, Андреич – глянь. Что скажешь?
- Хорошая карта, - развернув, одобрил молодой человек. – Подробная. Это вот, я так понимаю – река?
- Верно, река. А вот наша деревня, а вон – делянка, куда вы с Федором заезжали.
- Вижу, - Андрей заинтересованно подался вперед, едва не опрокинув бутылку, вовремя подхваченную хозяйкой. – А это куда дорога?
- Зимник-то? Да тут он не один ведь. Скажу – по-зимникам-то аж до самого Онеги-озера добраться можно! Если б не полигон.
- Какой полигон?
- А то не нашего ума дело, Андреич! Эй, Галя, налей – выпьем!
- Да-а… - задумчиво протянул Громов. – Хорошая у тебя карта.
- Хошь, дак себе такую же сделай. Я кальку найду. Только ты сам перерисовывай или девок своих попроси.
- Уговорились!
Гости уже изрядно захмелели, кто-то храпел на диване, многие вышли во двор покурить, кого-то увели под руки жены.
Андрей все ж улучил момент, когда хозяин выйдет, и, словно бы невзначай, предложил свою помощь бабке Аглае – утащить в амбар большую корчагу с остатками браги.
- Ой, милай, сиди, - отмахнулась бабуля. – Я уж сама привыкла да-ак!
- И все ж помогу. Куда, говорите, нести-то?
- А вон, пока в сени. Там залавок стоит… я покажу…
- Аглая Тихоновна, - поставив корчагу, обернулся молодой человек. – А вы в этих местах давно живете?
- Да почитай, всю жизнь.
- А не могли бы с ребятами нашими встретиться? Они б рассказы ваши записали.
- С ребятами? – Тихоновна посмотрела на Громова как-то странно, словно бы сквозь него и, покачав головой, чуть слышно добавила. – А ты, парень, не наш. Чужой!
- Так, городские, вестимо…
- Нет, - в светлых бабкиных глазах вдруг вспыхнул какой-то огонь, то ли недоверия, то ли чего-то совершенно иного. – Не знаю, как и сказать, да вот только не вижу я тебя, хоть и чую – парень ты неплохой, хороший.
- Что значит - не видите? – Андрей сделал вид, что удивлен, хотя прекрасно догадывался, о чем это толкует бабка. – Я же – вот он!
- Тебя нет! – как-то, как показалось Громову, жалобно промолвила Аглая Тихоновна. – Ты – не наш, не отсюда… Уходи! Уходи! – сухонькие руки старушки затряслись, голос сорвался н крик… и тут же – на шепот. – Уходи, милай, уходи, откуда пришел… иначе плохо будет…тебе, и всем нам.
- Я б и рад бы уйти, бабушка, - тихо признался капитан-командор. – Да только не знаю – как. А вы… не знаете? Может, помогли бы?
- А пойдем-ка к зеркалу, милок.
Ничего не ответив, бабуля взяла Андрея за руку и провела к полутемную клеть, к висевшем на стене большому, засиженному мухами, зеркалу в черной деревянной раме.
- Смотри! – Аглая Тихоновна вытянула руку. – Думай. О том, без кого жить не можешь.
Дернув шеей, молодой человек всмотрелся в зеркало… и замер! Прямо перед ним, в черной рамке, стояла юная баронесса Бьянка в белом шелковом платье, с распушенным по голым плечам волосами. Синие глаза девушки смотрели как-то жалобно, просящее, лицо казалось бледным, с левой стороны нижней губы запеклась кровь.
- Милая! – Андрей дернулся, и образ любимой тут же исчез, растаял бесследно, как тает в лучах июльского солнышка поднимающийся от реки густой утренний туман.